Глава 5
На другой день я созвонилась с Людвигом и приехала в офис фирмы. Выслушав мой отчет о вечерних событиях, Попофф озабоченно покачал головой.
— Вот это да! Кто бы мог подумать! Генрих Штайнер — ловелас, каково!
— Думаю, что ваш компаньон был не такой уж светлой личностью, каким казался окружающим, — серьезно сказала я. — Такие эскапады — это уже за гранью морали. Но, как бы там ни было, факты свидетельствуют о том, что многие из ближайшего окружения Генриха могли желать его смерти. Смотрите сами — Нина могла приревновать его к дочери. Дочь — к матери. Регина — к ним обеим.
— Да, ну и нравы здесь у вас, — пробормотал Людвиг, но тут же осекся. — Прошу прощения, Женя, я как-то запамятовал, что Генрих тоже немец.
— А что там с нашим сумасшедшим? — поинтересовалась я. — Ваш источник информации сообщает, как продвигается расследование?
— Все точно так, как мы и предполагали, — сказал Людвиг. — Дело намерены закрыть, списав убийство на этого психа. Даже готовят материал для прессы. И, кстати, расширенный вариант предложат «Шпигелю».
— Значит, дело решенное?
— Значит, так, — развел руками Людвиг. — Но мне от этого не легче. Что у вас есть по поводу заявления, которое собирался сделать Генрих?
— Я как раз собиралась поговорить об этом с его секретаршей, — поднялась я со стула. — Регина сейчас у себя? Вы отдадите ее мне на полчаса?
— Хоть на час, если вам удастся из нее хоть что-нибудь выудить, — милостиво разрешил Людвиг. — Если что-то серьезное — сразу ко мне.
— Непременно, — пообещала я и направилась на беседу с секретаршей.
Я попросила, чтобы нас поместили в тот самый приват-кабинет, где произошло убийство.
Когда Регина вошла, я сидела за столом Штайнера и перебирала бумаги.
— Вы хотели снова встретиться со мной? — спросила Юматова. — Неужели теперь, когда убийца уже арестован, нужно изводить меня расспросами?
— Арестован вовсе не убийца, — отозвалась я. — И все обстоит гораздо серьезнее, чем вы думаете.
— Господи, да разве такое может быть? Не хочется в это верить!
— А верить и не надо, — посоветовала я. — Давайте обратимся к фактам. Меня интересует один вопрос — Штайнер в своем так и не оглашенном заявлении должен был говорить о том, что в будущем квартале он покупает весь драматический театр, я не ошибаюсь?
— Что? — выпучила глаза Регина. — О Господи, этого еще не хватало! Да наша фирма не выдержала бы такой обузы! Нет, вы ошибаетесь! Речь должна была идти совершенно о другом…
— Да? Значит, вы знали, что собирался обнародовать Генрих?
Регина поняла, что проговорилась и упираться бессмысленно. Она попросила у меня сигарету и начала объяснять ситуацию. Говорила Юматова очень тихо и постоянно оглядывалась на дверь, как будто нас могли подслушивать.
— Вы, может быть, думаете, что игрушки — это так, раз-два и готово. Отнюдь, Женя. Это очень серьезный бизнес, который таит в себе немало подводных камней. Приходится постоянно лавировать между государством, конкурентами и требованиями компаньона.
— В принципе понятно. Но пока я что-то не врубаюсь в суть.
Регина снова оглянулась на дверь и, еще снизив тон, продолжала почти шепотом:
— Дело в том, что фабрика планировала новую серию игрушек — «семейство экзотических птиц». Понимаете, это требование рынка — серийность. Когда игрушек несколько, они уходят гораздо быстрее.
— Ну да, можно продавать порознь, можно в комплекте, можно дополнять удачные серии, — согласилась я. — И что с этими предполагаемыми экзотическими птичками приключилось такого особенного?
— Ворох проблем, — отозвалась Регина. — Во-первых, утверждение комиссии по визуальности. Вы себе не представляете, какая это морока.
— Комиссии по визуальности? — переспросила я. — Это что еще за зверь?
— Самый настоящий зверь, причем очень хищный, — развернула мой образ Регина. — Сидят чиновники и решают, не влияет ли форма игрушки, ее внешний вид, расположение цвета и его насыщенность на психическое здоровье ребенка. Очень своеобразная контора!
— Но ведь дети могут просто не покупать те игрушки, которые им не нравятся! — возразила я. — Они же понимают что к чему!
— Ну, — развела руками Регина. — Чиновникам тоже кушать хочется.
— Понятно. То-то участились кампании в прессе про какие-то сумасшествия в Японии после просмотра мультиков, — припомнила я.
— Вот именно. Все из той же оперы. Вернее — трагедии. Для нас, разумеется, трагедии, — пояснила Регина. — В общем, эта комиссия проходит отдельной строкой в бюджете фирмы. Мы долго пытались найти способы уменьшить поборы, и не так давно у нас это получилось. Но есть еще и химический контроль.
— Красители?
— Вот именно! — кивнула Юматова. — Это долгая и упорная блокада практически любых начинаний. Вы себе не представляете, как достают они нас.
— А экзотические птицы, естественно, должны быть очень яркими.
— Совершенно верно! — похвалила мою догадливость Регина. — И Генрих только недавно, буквально несколько дней назад, установил нужный контакт с человеком, который будет лоббировать в этом химическом контроле наши интересы. Впрочем, лоббировать — громко сказано. Речь идет просто о ежеквартальных выплатах.
— Так о чем все же хотел поведать собравшимся Штайнер? О том, что он подкупил чиновника? — спросила я, пока еще не соображая, каков будет ответ.
Все оказалось закручено куда более сложно. Регина поведала мне еще об одном обстоятельстве, которое явилось для фирмы серьезной проблемой.
— Экология, — мрачно произнесла она. — Сейчас экологический контроль — приоритетная область государственных интересов. Это и деньги в качестве штрафов — надо же пополнять местную казну, а уж местные чиновники придраться смогут к чему угодно.
Она перевела дух и вытерла пот со лба. Было видно, что Регина полностью в курсе проблем фирмы и забот руководства, большинство которых наверняка лежит именно на ее хрупких плечах.
— Короче, назревал крупный скандал, — продолжила Юматова. — В Германию ушла утечка о предыдущей партии. Это были «крокодильчики в колясочках». Дурацкая, на мой взгляд, игрушка, но покупали.
— И что же там было такого особенного в этих крокодильчиках?
— Крокодильчики были чисты, как улыбка младенца, — заверила меня Регина. — А вот с колясочками возник напряг. Отходы фабрики каким-то образом попали к немецким «зеленым», и те подняли шум. Были произведены так называемые независимые анализы, которые показали, что материал, из которого сделаны эти самые злосчастные колясочки, может вызывать раковые опухоли.
— Это плохо.
— Конечно, кто бы спорил, — согласилась Регина. — Но тут есть две оговорки. Во-первых, исследования дали результат в пятьдесят один процент, но поскольку Германия — демократическая страна, то это получается как бы простое большинство «за». Во-вторых, эти чертовы колясочки нужно очень долго сосать и грызть, чтобы добиться подобного эффекта. Конечно, тут уже проблема родительского внимания, но нам и с этим приходится считаться.
— Так Генрих…
— Подождите, я сейчас закончу, — пообещала Регина. — Так вот, с новой серией возникли все три проблемы вкупе. Людвиг был в курсе напрягов Штайнера и как мог оказывал давление на своих баварских «зеленых». Но, как только он с ними разобрался, возникла та же самая история с местными. Еще чуть-чуть, и информация попала бы в прессу. Тогда местные власти могли бы ставить свои условия, и наш проект пошел бы прахом. Еще бы — такая возможность для чиновников урвать жирный кусок! Но Генрих выкрутился. Помните господина из местного департамента внешних сношений на приеме? Это он оказал фирме протекцию, и линию можно было запускать хоть завтра. Именно об этом Генрих и собирался объявить.
Я не могла скрыть своего разочарования. Все оказалось так просто…
— Вы уверены, что прозвучать должно было именно это? — спросила я.
— Конечно, — заверила меня Юматова. — Разбирая бумаги, я нашла черновик этого сообщения с пометой «огласить при всех». Босс любил подобного рода эффекты — это придавало ему значимости.
— Но почему Штайнер тогда говорил, что не всем это понравится? Что кто-то рассердится? Как тогда понимать эту фразу?
— Очень просто, — пояснила Регина. — Джуля хотела, чтобы в будущем квартале были запущены игрушки по ее рисункам. А они еще требовали доработки и обкатки в отделе менеджмента.
Когда я вернулась к Людвигу и рассказала ему о том, что именно Штайнер должен был произнести в тот злополучный вечер, Попофф вздохнул с облегчением. Похоже, я сняла камень с его души — ведь неопределенность порой бывает самым страшным мучением.
— Я хотела еще побеседовать с Юсефом, — попросила я. — После смерти Генриха его сразу взяла в оборот милиция, и я до него так и не добралась.
— Без проблем, — взмахнул рукой Людвиг. — По коридору направо.
* * *
Юсеф сидел за столом и что-то писал в толстой общей тетради. Увидев меня, он вскочил, предложил стул, потом сигарету. Когда я закурила, спохватился, что в комнате нет пепельницы.
— Я, наверное, оставил ее в холле, — извинился охранник. — Сейчас принесу.
Пока Юсеф бегал за пепельницей, я подскочила к столу и, выгибая шею, прочла строчки, которые писал Юсеф. Оказалось, что это дневник. Последняя запись была датирована сегодняшним днем.
«Сказать Джуле, что ее отец всегда хотел ей только добра. Сказать ей, что она недостаточно хорошо к нему относилась».
«Сентиментальность, граничащая с садизмом, — подумала я. — Капать на мозги девчонке, что она плохо относилась к своему покойному отцу!»
Что было до этих строк и после — я не успела прочесть, Юсеф уже топал по коридору с найденной пепельницей. Водрузив ее передо мной, он опустился на свое место, и его взгляд упал на дневник.
Укоризненно покачав головой — мол, какой я рассеянный, — Юсеф дернул себя за ухо и спрятал тетрадь в стол, заперев ящик на ключ. Подергав его для порядка, охранник любезно обратился ко мне:
— Чем могу быть вам полезен? Хочу сразу предупредить, в милиции я все рассказал.
— И о той записке, которую вы подали Генриху? Она осталась в кармане его пиджака, помните? Что с нею стало потом? Бумага, лежавшая в шкатулке, — сгорела. Генрих мертв. Но этот листок не должен был повредиться, — сосредоточенно раскуривала я сигарету.
— Тут нет никакой тайны, — заверил меня Юсеф. — Вы можете обо всем узнать у Регины. Да вы же только что с ней говорили!
— А я могу поговорить еще раз, после беседы с вами, — в моем голосе прозвучала скрытая угроза. — Может, не будем тянуть время?
— Как скажете, — пожал плечами Юсеф. — Да и нет тут ничего особенного.
Охранник близко к тексту Регины пересказал мне историю с проблемами нового проекта. Оказывается, на приеме Генрих должен был передать чиновнику папку с документацией, которую тот представил бы во все поименованные Региной комиссии и комитеты.
Единственное, о чем просил Штайнер — изъять оттуда бумагу с экспертным выводом местных экологов и заменить ее на новый, полученный после «нажатия на кнопки» отзыв.
— «Смотри, не перепутай эти бумажки, а то снова начнется чехарда на три месяца», — так говорил мне босс. Ну я и сделал все, как он велел. Взял папку — она хранилась в комнате, где разрабатываются красители, вынул бумажку местных экспертов с плохим отзывом, вложил новую бумажку с хорошим, — я так понимаю, босс долго его добивался, — а плохой отзыв вернул боссу…
— Кто может это подтвердить? — задала я очередной вопрос, хотя и понимала его излишнюю дотошность — ведь версия Юсефа и Регины, для меня во всяком случае, выглядела довольно правдоподобной.
— Да у ментов спросите, — предложил Юсеф. — Они все карманы у босса вывернули. Там эта бумажка и была, она и в деле фигурирует.
— Ну что ж, — я поднялась. — Тогда у меня все.
Но в дверях обернулась и решила спросить напрямик, хотя чувствовала себя при этом неловко. Но надо было расставить точки над i.
— Скажите, Юсеф, это верно, что говорят про вас и Регину Юматову?
— Женщину нужно утешать, — без смущения ответил Юсеф. — Особенно тогда, когда ей неоткуда больше ждать утешения. Наши с Региной отношения не были особенно серьезными. Скорее, как поется в песне, «встретились два одиночества». Вот и все.
* * *
Медленно прогуливаясь по скверу, я размышляла о том, что, несмотря на обильную информацию, полученную мной с того времени, как я включилась в расследование, я до сих пор ни на шаг не продвинулась к разгадке убийства Генриха Штайнера. В чем же причина пробуксовки?
Казалось бы, имеющихся в наличии фактов более чем достаточно. Они тесно переплетены друг с другом и образуют довольно запутанный клубок. Змеиный супчик, как сказал бы один мой давний знакомый.
Меня не покидало ощущение, что я что-то упустила.
И это «что-то» вовсе не имело отношения к фактам. Это было нечто другое.
Что именно? Ну, давай, Женя, напряги мозги или, наоборот, расслабься, чтобы ответ пришел сам собой, как это не раз у тебя получалось.
Вышагивая по усыпанной мелким щебнем дорожке, я смотрела на играющих детей. Вот девочка строит из песка куличики. Вот мальчик подбегает к ней и весело рушит постройку, возведенную с таким трудом. Вот девочка открывает рот, собираясь заплакать. Мальчик же, отбежав на безопасное расстояние, корчит рожу.
Стоп! Вот оно, вот! Совсем близко, рядышком! Только руку протянуть!
Ну же, карапуз, обожди еще секунду! Останься в таком виде — с высунутым языком, руками, оттягивающими мочки ушей, и выпученными глазами.
Все, готово!
Я остановилась как громом пораженная. Черт возьми, как же это я раньше не догадалась!
Но потрясающее открытие, которое я только что сделала, было настолько невероятным, настолько чудовищным, что я решила еще раз все обдумать и только после этого предпринимать какие-либо действия.
Сидя в сквере на лавочке, я смолила одну сигарету за другой, пока не пришла к выводу, что теперь-то все концы сходятся.
Оставалось уточнить некоторые детали. Быстро прикинув, кто мог бы мне в этом помочь, я решила рискнуть и ринуться вслепую.
Я не знала, ждет меня удача или облом, но решила, что этот способ будет самым безопасным. Причем — для всех. Потому что пойди я сейчас к Людвигу — еще неизвестно, чем бы все закончилось.
Поэтому я направилась к себе домой и, распахнув шкаф, долго выбирала прикид для своего визита. Я должна была выглядеть соответствующим образом и не хотела попасть впросак. Хорошо еще, что на дворе лето, а не сентябрь, иначе пришлось бы все долго объяснять.
— Внимание жителям области! Особая информация Гидрометцентра, — донесся до меня из кухни голос диктора радио. — Сегодня во второй половине дня ожидается штормовой ветер скоростью двадцать семь метров в секунду. Рекомендуется не покидать дом. В случае экстренных ситуаций звоните по телефону, который мы укажем после рекламной паузы…
«Вот и дождались, — подумала я, примеряя дурацкую шляпку. — Если на этот раз опять не обманывают. Что ж, попробуем управиться до вечера».
* * *
Школа, в которой обучалась Джуля, считалась в нашем городе образцовой.
Сначала это была обычная десятилетка, потом, когда появилась возможность, стали потихоньку вводить лицейские классы и, наконец, поднявшейся школе удалось урвать крупный грант у Сороса, и теперь она являлась элитным заведением, в котором проходили обучение дети весьма обеспеченных жителей нашего города.
Поднимаясь по мраморной лестнице, я не могла не сдержать улыбку — ведь совсем недавно я выдавала себя за преподавательницу этикета именно этой школы. А ну как мне сейчас остановить вон того типа в очках с географической картой и классным журналом под мышкой и поприветствовать его: «Хелло, коллега!»
Кабинет директора напоминал офис какого-нибудь банка средней руки: неизбежный евроремонт (подобные помещения, где бы они ни находились, похожи как две капли воды), компьютер, почти удобная мебель для посетителей и кресло на колесиках для хозяйки кабинета.
Передо мной восседала седовласая матрона лет семидесяти. В своем величии она казалась неприступной, как Джомолунгма для начинающих альпинистов.
— Слушаю вас, — милостиво кивнула она мне. — Вы по поводу абитуриента?
Я сообразила, что в этой школе, на манер университета, так называют первоклашек.
— Да-да, — быстро произнесла я. — Видите ли, мой сын…
— Сколько лет? — пододвинула она к себе стопку чистой бумаги.
— Одиннадцать. Понимаете, я недавно приехала сюда, и хотелось бы пристроить мальчика в хорошие руки, — затараторила я. — Муж работает в Америке, и первую ступень сын заканчивал в Нью-Йорке…
Левая бровь директрисы взметнулась. Она отложила бумагу и посмотрела на меня с интересом. Первый шаг на нужном пути был сделан.
— Очень занят у меня супруг, — продолжала я вешать лапшу на уши величественной матроны. — Банковская сфера отнимает столько сил. Сначала мы даже хотели определить мальчика в закрытый пансион и даже подыскали один приличный, недалеко от Нью-Джерси, там офис моего мужа.
— Так-так, продолжайте, — директриса достала калькулятор.
— Но мне не хотелось расставаться с сыном, — вздохнула я. — Мы навели справки и выяснили, что в вашей школе уровень преподавания не ниже американского. Вроде бы индивидуальный план у каждого ребенка, маленькие классы, хорошая охрана…
Директриса только успевала кивать на мои слова. На ее мигом порозовевшем лице было написано выражение неподдельного счастья.
— Сколько у вас учителей четырнадцатого разряда? — пришла моя очередь задавать вопросы. — Надеюсь, не меньше половины?
— Э-э… почти. Зато тринадцатого разряда — семьдесят процентов, — похвалилась директриса. — И несколько авторов учебников.
«При соросовских грантах — это без проблем», — подумала я.
— А здание? Это ваша собственность или аренда? На какой срок договор?
Помучив директрису подобными каверзными вопросами, я подвела разговор к интересовавшей меня теме и преуспела в своей дипломатии.
— Я хотела бы посмотреть, как ведется работа с учениками, — заявила я.
После получаса беседы — и особенно после того, когда, узнав сумму оплаты за обучение, я сама поинтересовалась, какова сумма вступительного взноса, — директриса окончательно растаяла. Сейчас она была настолько размягчена, что показала бы мне даже свою сберкнижку.
— Вторую ступень, пожалуйста, — попросила я тоном посетителя дорогого ресторана.
Просматривая журналы, я кивала, как будто встречала знакомые фамилии.
И вот мой палец остановился напротив фамилии Штайнер и замер.
— Это не дочь ли хорошего знакомого моего мужа? — спросила я. — Они встречались в областной администрации на банкете у губернатора.
— Совершенно верно, — подтвердила директриса. — Вы, конечно, слышали…
— Да-да, какой ужас, — покачала я головой. — В голове не укладывается.
Теперь наш разговор перешел на другие рельсы и напоминал обычные бабские пересуды.
— И как же теперь девочка без отца! — восклицала я. — Хоть друзья-то у нее есть?
— О да! — заверила меня директриса. — Вот этот мальчик…
Она продемонстрировала мне его тетрадь с тщательно выписанными отличными оценками.
— Очень способный ребенок, — похвасталась директриса. — Успехи по химии невероятные! Просто даже не верится, что в таком юном возрасте…
— Какие преподаватели, такие и ученики, — уважительно подхватила я. — Ну что ж, кажется, мы обо всем договорились. Да, вот еще что — покажите мне журналы второй ступени. Я должна посмотреть, в какой компании будет обучаться мое чадушко.
«Юрий Козлюков», — быстро нашла я фамилию Джулиного друга и прочитала его адрес.
— Ждите моего звонка, — помахала я на прощание рукой. — Я думаю, что муж не будет возражать против вашей школы…
* * *
Козлюков в этот день оказался дома — мальчик был простужен и в школу не пошел.
Мне он открыл не сразу, я прождала на пороге минуту с лишком.
Сначала я слышала сквозь дверь какой-то тихий звон. Лишь затем в коридоре простучали шаги, затемнился глазок, на дверь была накинута цепочка, и меня внимательно осмотрели через небольшую щель.
— Вы по какому вопросу? — спросил, кашлянув, Юра. — Если к родителям, то их нет дома.
— По личному и не к родителям, — ответила я. — Догадываешься, к кому?
С логикой у Юры было все нормально, и он решил, что меня стоит впустить.
Когда я прошла на половину, которую занимал Юра, то не могла не поразиться картине, открывшейся перед моими глазами.
Благо размеры квартиры позволяли, Юра занимал две смежные комнаты. Одна выглядела вполне благопристойно — книги, учебники, пластинки. Вторая представляла собой лабораторию, в которой были разбросаны по полу и разложены по стеллажам мешочки с реактивами.
Юра присел на трехногий табурет, ожидая начала разговора. Вместо того чтобы сразу перейти к делу, я прошлась по комнате и остановилась возле одного из шкафчиков. Когда я стала перебирать его содержимое, Юра не выразил недоумения, а покорно молчал.
— Уксус, глинозем, квасцы, аммиак, известь, соляная кислота, сернокислый магний, селитра, винный камень, гипосульфит… Неплохо, — обернулась я к Козлюкову. — Почти как у эсеров-террористов во времена царизма. Химию — в жизнь!
— Да, я занимаюсь экспериментами со взрывчатыми веществами, а что? — поправив сползающие на нос очки, сказал Козлюков.
— Да нет, ничего, — ответила я. — Хобби как хобби. Только все это хозяйство имеет обыкновение взрываться. Ты ведь не теоретик, правда?
— Вы пришли меня шантажировать? — хрипло спросил Козлюков.
— Не-ет, — покачала я головой. — А то ты еще чего доброго пообещаешь мне тысячу баксов, а вместо денег пришлешь пакет с пластитом.
— Пластита у меня нет, — быстро ответил Юра. — Что касается взрывов по городу, то от моих никто не пострадал. Я только экспериментировал…
— А я и не собираюсь вешать на тебя ни «чеченский след», ни что-нибудь подобное, — недоуменно ответила я. — У меня один конкретный вопрос.
Козлюков замер.
— В каких ты отношениях с Юлией Штайнер? — присела я напротив парнишки, смахнув с табурета лежащей возле него тряпкой оранжевую пыль.
— В интимных, — тотчас же ответил Козлюков. — А что, нельзя?
— Да нет, пожалуйста, — пожала я плечами. — Хотя несколько рановато.
— Джульетте было…
— Не надо, — оборвала я его. — Хватит с меня Шекспира за эти дни.
— Мы пользуемся презервативами, — заверил меня Козлюков.
— Рада за вас и за ваших родителей, — осклабилась я. — Но я пришла к тебе не читать лекции по сексуальному просвещению.
— Я понял, — коротко сказал Козлюков. — Это был несчастный случай.
— То есть ты не отрицаешь, что дал Джуле взрывчатку? — напрямик спросила я.
— Зачем отрицать? — пожал плечами Юра. — Милиция рано или поздно все равно выйдет на след.
«Наивный ты мой, — умилилась я. — Как хорошо, что у нас еще такая вялая пресса! На гнилом Западе уже давным-давно раструбили бы об аресте предполагаемого преступника, и ты мог бы спать спокойно. Конечно, если бы твоя совесть позволила».
— Джуля заверила меня, что будет предельно осторожна со взрывчаткой, — сказал Юра. — Она думала, что, если в офисе ее отца прозвучит взрыв, это привлечет внимание к бизнесу ее отца.
— Странный способ рекламы игрушек, — пробормотала я чуть слышно.
— Вовсе нет, — серьезно заявил Козлюков. — Джуля объясняла мне тонкости менеджмента. А я заинтересован в том, чтобы фирма стала богаче.
— Вот как? Это почему же?
— Потому что я собираюсь жениться на Джуле, когда мы немного подрастем, — с вызовом произнес Козлюков. — Если хотите знать, это вопрос решенный. Мы — хорошая пара, наши родители достаточно богаты…
— Генрих Штайнер погиб, — тут же напомнила я мальчику. — И не без твоего участия, мой дорогой химик-механик, пусть и в пассивной форме. Ты не думаешь, что придется как-то отвечать, а?
— Вы хотите, чтобы мы пошли в милицию? — спокойно спросил Юра.
— А ты не боишься?
— Нет, — так же бесстрастно ответил Козлюков. — Мой папа приложит все усилия, чтобы откупиться. Поверьте, у него это получится.
— Тогда мы не пойдем в милицию, — решила я. — Может быть, твой папа сумеет вообще не истратить ни копейки. Неплохо, правда?
— Неплохо, — осторожно согласился Козлюков. — Но куда же мы направимся?
— Меня нанял компаньон Штайнера, чтобы я расследовала это убийство, — пояснила я. — Вот я и хочу, чтобы ты рассказал герру Людвигу о своих талантах и о договоренности с Джулей.
— Что ж, я согласен, — поднялся со стула Козлюков. — Сейчас пойдем?
— Конечно, прямо сейчас, — кивнула я. — Зачем откладывать?
* * *
В гостинице нас не хотели пускать. Во-первых, час был поздний. Во-вторых, телефон Людвига не отвечал. Но ключа у портье не было, и он был уверен, что герр Попофф ужинает в ресторане.
— Хорошо, мы подождем, — согласилась я. — Пройдемся немного.
— Может быть, лучше посидим в холле? — спросил Козлюков, поеживаясь. — Как-никак обещали ураган. Вдруг сейчас и начнется.
— Обещанного три года ждут, — фыркнула я, прикуривая сигарету.
— Вы много курите, — заметил Козлюков. — Это вредно для здоровья.
— Спасибо за заботу. Давай лучше чуть-чуть пройдемся, — предложила я.
Мы обошли здание с торца, и я, сосчитав этажи, вычислила балкон Людвига. Как ни странно, там горел свет. Выходит, хозяин вернулся?
Подойдя в телефону, я набрала номер на десятом этаже. Коридорный сказал, что телефон в номере по-прежнему молчит, а беспокоить гостя он не будет.
Я в раздражении оглянулась по сторонам и вдруг увидела знакомую машину из офиса Штайнера с дремлющим на переднем сиденье Юсефом.
— Черт, как мне все это не нравится! — Я швырнула сигарету на землю и растоптала ее ногой. — Пошли за мной! Не пускают, и ладно. Сами прорвемся. Нам охрана не помеха, верно я говорю?
Юра Козлюков был в растерянности от такого предложения, но возражать не попытался.
Черный ход в гостиницу, как я и ожидала, был закрыт. Это лучше, чем если бы там стояла охрана. А так можно просто воспользоваться пилочкой для ногтей, благо замки тут не меняли еще с советских времен.
Осторожно нащупать, слегка повернуть, затем чуть подать на себя. Вот и все.
Заглянув в пронизывающую сквознячком темноту, я поманила за собой Юру.
— Старайся не отставать, — шепотом приказала я. — И не очень шуми.
— Я попробую, — хрипло ответил Козлюков. — Но я могу чихнуть, у меня ведь простуда.
— Захочешь чихнуть — потри переносицу у основания. Это всегда помогает, — прошептала я. — А не поможет, тогда чихай, но потише.
Мы медленно двинулись по лестнице вверх. Света, разумеется, тут не было, а на ступеньках могло валяться что угодно. Я решила, что не стоит рисковать, и на всякий случай зажгла микрофонарик — он у меня всегда в сумочке, вмонтирован в заколку для волос.
Ага, так и есть — мы приближаемся к кухне. Дверь в основное помещение была открыта — кухня соединялась с раздаточной в другом конце здания, и площадка черного хода использовалась для транспортировки тележек с приготовленной пищей.
Подхватив пустую каталку, я кивком головы приказала Юре следовать за мной, и мы быстро двинулись через служебное помещение, пропахшее чуть кисловатым запахом — слева стояли баки с отходами.
Быстро пройдя к выходу на центральную лестницу, мы оставили тележки у двери и чинно поднялись наверх. На вопрос коридорного в хаки я ответила по-немецки, держась так, словно была принцессой из рода Габсбургов — как минимум. Это делается очень просто — при каждом вдохе следует представлять, что тебя тянет вверх некая сила. Подобное ощущение автоматически расправляет плечи и придает человеку невиданную уверенность в себе.
Нас с Юрой пропустили, не созвонившись с номером по телефону. У двери Людвига я громко постучала. Через некоторое время Попофф открыл.
Он был в дорогом плотном халате, вид имел довольно растрепанный. В руке он держал маленький пистолет, но, увидев, что это я, пригласил войти. Пистолет он бросил на тумбочку возле двери и спросил:
— Кого это вы привели с собой? Неужели настоящего убийцу?
— В какой-то степени вы правы, — кивнула я. — Юра Козлюков, гений-динамитчик, предоставил Юлии Штайнер взрывное устройство.
— Бред какой-то, — нахмурился Людвиг. — При чем тут фройлен Юлия?
— При том, что у нее были причины избавиться от Штайнера. А давайте спросим ее сами, хотите? Ведь она у вас, не так ли?
Людвиг смутился. Юра сразу смекнул, в чем тут дело, и бросился в спальню.
Как только он начал открывать дверь, из комнаты раздался сладкий голосок Джули:
— Лю-юдвиг! Это ты, мой котик? Я тебя заждалась! Иди скорей ко мне!
Вслед за тем раздался визг — Джуля увидела, кто входит в спальню гостиничного номера.
Козлюков стоял на пороге словно пораженный громом. Мы с Людвигом вошли в спальню, и я уселась на пуфик возле кровати. Джуля отпрыгнула от меня и, забившись в угол, дико завращала глазами.
— Что… что это такое? Зачем вы здесь? Людвиг, зачем ты их впустил?
— Да я бы и не впускал, — потер щетину немец, — вот только рассказы у наших гостей какие-то необычные. Хочешь послушать?
— Я бы на ее месте не захотела, но деваться некуда, — констатировала я. — Итак, Джуля, ты решила убить отца. Твой приятель Юра поверил ерунде, которой ты запудрила ему мозги, и вручил тебе взрывное устройство. Наверняка он объяснил, как нужно им пользоваться, чтобы оно сработало в определенный момент.
Когда дело было сделано, ты позвонила ему и сказала, что произошел несчастный случай. И заверила, что милиция никогда ничего не узнает.
Юра, как честный человек, в принципе был готов пойти и сдаться. Я даже думаю, что он рискнул бы это сделать, если бы узнал, что арестован безвинный человек. Да-да, Козлюков, не удивляйся, этот несчастный даже признался в преступлении, которого не совершал.
— Да как такое может быть? — нахмурился Юра. — Его что, били?
— Не знаю. Думаю, что в этом не было необходимости, — ответила я. — Просто он психически болен, и у него сдвиг на почве ненависти к немцам. Он однажды позвонил домой к Штайнеру и наговорил кучу всяких гадостей. Трубку взяла Джуля и решила, что это просто подарок судьбы. Она умножила в уме количество звонков на десять и ринулась ко мне с просьбой защитить отца.
Я приняла ее слова за чистую монету. Тем временем преступление уже было подготовлено, и оно произошло точно так, как предполагала Джуля.
После этого юная фройлен Штайнер попыталась в разговорах со мной бросить тень на всех, кто мог оказаться в роли подозреваемого. И она в этом преуспела. Хотя, надо сказать, объективные обстоятельства способствовали такой атмосфере.
Тем паче, мало-помалу начало выясняться, что Генрих — не такой уж ангел, каким мне пытались его представить, — покачала я головой.
— Ангел? — завизжала Джуля. — Сволочь и гадина! Если бы не бомба, то я рано или поздно зарезала бы его или подсыпала ему крысиного яда в кофе!
— Вот видите, — продолжала я, — мнения многих людей совпадают. Беда Штайнера была в его любвеобильности. Он считал чем-то вполне допустимым спать с Ниной и с ее дочерью.
Когда обе они узнали об этом, то испытали чувство шока. Таня даже решилась на самоубийство. Но Генрих, хотя и догадывался, что его амурные дела раскрыты, вел себя по-прежнему. Я помню, как смотрел он на Нину с Таней во время приема у себя в офисе. Это был взгляд победителя. Человека, который вытирает об женщин ноги!
— Хорошо, пусть так, — согласился Людвиг. — Но зачем было Джуле убивать отца?
— Во-первых, он ей не отец, — заявила я. — А отчим. Я не ошиблась, Джуля? Думаю, что, когда они поженились, у его жены уже был ребенок. Может быть, у Генриха в подсознании сидела именно такая схема отношений с женщинами, когда и мать, и дочь — обе должны быть его любовницами…
— Вы хотите сказать… — проговорил изумленный Людвиг, — что Генрих и Джуля…
— Да! Да! Да! — заорала Джуля. — Этот монстр требовал, чтобы я носила дурацкую девчачью одежду! Это его возбуждало. Он взял меня впервые, когда мне только исполнилось двенадцать! Сразу после дня рождения! Вы представить себе не можете, что я испытала!
— Отчим… хм… — сморщился Людвиг. — Такое в принципе бывает. Вот только возраст… Прямо как в «Лолите» Набокова.
— Хуже, — возразила я. — У Генриха действительно были своеобразные представления о сексе. Так, Таня писала в предсмертной записке, что он хотел, чтобы девочка наряжалась в костюм мамы. Причем в костюм из детского спектакля, где Нина играла Золушку. Думаю, что и Нину он просил о чем-то подобном.
— Н-да, голубушка, — серьезно сказал Людвиг. — Ну и что теперь будет?
— Самое ужасное, что настоящий отец Джули постоянно был рядом с ней, — продолжила я. — Я говорю сейчас о Юсефе. Посмотрите на Джулю, Людвиг. Что она сейчас делает? Правильно, щиплет себя за мочку уха. Этот же самый жест я заметила у Юсефа. Когда человек волнуется, он не контролирует свои машинальные жесты, особенно те, которые передаются на генном уровне. Впрочем, если вы считаете, что я выдумываю, можете посмотреть дневник охранника, он хранит его у себя в верхнем ящике стола.
— Она права, Людвиг, — проговорила Джуля, с ненавистью глядя на свою руку, которую только что отняла от мочки уха. — Черт, какая мелочь…
— Очевидно, супруга Штайнера развелась со своим первым мужем, и, когда она умерла, Генрих взял Юсефа на работу в свою фирму, тем более что лучше, чем он, никто бы не мог присмотреть за Джулей.
— Папа ничего не знал про меня и Генриха, — тихо сказала Джуля. — Он бы убил нас обоих, если бы даже заподозрил.
— Охотно верю, — согласилась я. — Ну вот, мы уже подходим к концу. Сейчас Джуля обрабатывала вас, Людвиг, и, я вижу, у нее это получилось.
— Зачем ей было убивать Штайнера? — продолжал твердить Попофф. — Какую цель она преследовала, объясните же мне, наконец!
— Целей было несколько, — предположила я. — Во-первых, избавиться от сексуальных домогательств отчима. Во-вторых, в перспективе получить его деньги. В-третьих, это вы, Людвиг. Джуля хотела уехать в Германию и со временем стать вашей женой. А пока что она решила привязать вас к себе покрепче. И вы поддались.
Попофф сокрушенно молчал. Джуля Штайнер выглядывала из-под накинутого на голое тело одеяла, как волчонок из клетки.
Внезапно ее глаза расширились от ужаса, и она закричала дико и пронзительно, вытягивая вперед руки, словно пытаясь заслониться от пули, готовой вылететь из пистолета, который навел на нее Юра.
— Нет! Папа! Спаси меня!
Прогремели два выстрела.
Джуля рухнула на одеяло, обагрив его кровью. Потрясенный Людвиг застыл, словно изваяние, с отчаянием глядя в дуло своего же оружия, которое медленно поднималось на уровень его лица.
Вот черт! Стоило позабыть о мальчишке, как тот потерял голову от услышанного и, тихо проскользнув в коридор, взял с тумбочки пистолет.
Я, почти не подымаясь с пуфика, кинулась в ноги Козлюкову, пока тот пытался прицелиться в немца. Пистолет вывалился из его руки и упал под кровать. Юра не стал со мной бороться, он быстро поднялся и выбежал из номера. Буквально через пять секунд дверь снова распахнулась, и в спальне появился Юсеф.
Вид у него был, словно у разъяренного тигра. Он, казалось, разорвет любого, кто посмеет покуситься на его ребенка. Но было уже поздно.
Пристально глядя на труп Джули, Юсеф произнес только одно слово:
— Кто?
— Т-тот парень, что сейчас выбежал… — запинаясь, ответил Людвиг.
В коридоре уже слышались взволнованные голоса приближающихся работников службы безопасности. Юсеф быстро подскочил к балконной двери и перекинул ноги через перила — все балконы на этой стороне здания были снабжены соединяющими их лесенками.
Окончание этой истории было ужасным. Когда через полчаса я вышла на улицу, то сразу же обратила внимание на толпу оживленно жестикулирующих людей в квартале от здания гостиницы.
Подойдя поближе, я увидела Юру Козлюкова, вдавленного в столб автомобилем Юсефа. Сам водитель тоже был мертв — его грудь и голова были залиты кровью…
* * *
Когда Людвиг улетал к себе в Баварию, заключив договор о продаже завода в собственность области, он вручил мне чек на двадцать пять тысяч марок.
— Это больше, чем мы договаривались, — сказала я, держа в руках продолговатую бумажку, которую можно было обналичить в местном филиале «Дойчебанка». — Вы не ошиблись, Людвиг?
— Вы спасли мне жизнь, Женя, — с чувством произнес немец. — Я ваш вечный должник. Так что помните это. А я буду помнить о вас у себя, в Баварии. Приезжайте, если будет желание.
— Да и вы к нам…
— О, нет, ни за что! — замахал руками Попофф. — После того, что произошло в вашем городе, Германия кажется мне тихой и мирной страной. Находиться здесь слишком опасно, так мне кажется.
— Вы ошибаетесь, Людвиг.
— Возможно, — согласился немец и помахал мне рукой на прощанье.
По пути домой я остановилась у лотка с детскими игрушками и купила полный набор «крокодильчиков в колясках». На память.
Назад: Глава 4
На главную: Предисловие
