Глава 4

— Поедете со мной? — спросил лейтенант Голокопытенко осторожно.

— Простите?

— Я говорю, не поедете ли вы со мной к этому Павлову?

— Не вижу смысла. Если он дома, то вы и один, Володя, прекрасно с ним переговорите. А если его дома нет, то количество визитеров, которые не попадут в квартиру, сами понимаете, значения не имеет.

— Ну ладно. Как вам эти двое?

— Забавные. Они тоже участвуют в гастролях?

— А как же!

— Значит, у меня есть теоретический шанс поддерживать с ними отношения аж три недели, — вздохнула я. — Вы на такси, Володя? Транспорт сейчас ходит как-то не особенно.

— Не особенно — это у меня с деньгами. А на такси, мне кажется, денег уходит лопатой.

— Ну ладно. До свидания. Вам в какую сторону?

— Не знаю. Сейчас гляну, у меня адрес Павлова записан в блокноте. Так… Вот, нашел. Железнодорожная, восемь, квартира девятнадцать, — сказал Голокопытенко.

Я обернулась:

— Как?

— Железнодорожная, восемь, — повторил он. — Это где-то в районе железнодорожного вокзала, если судить по названию…

— В районе железнодорожного вокзала, правильно, — быстро отозвалась я. — Вам, стало быть, надо сесть на маршрутку номер тридцать два. Как раз до места… Только она, кажется, уже не ходит. Ладно, мы сделаем лучше: я покажу вам, где это.

— Вы же не хотели ехать, Женя, — ухмыльнулся Голокопытенко, шевеля своими брежневскими бровями.

— А я и сейчас не собираюсь. Просто Железнодорожная, номер восемь, — это дом напротив моего собственного. Как цирк напротив вашего РОВД.

— Правда, что ли? Значит, мне повезло. Вы ведь на такси собирались ехать?

— На такси. Поехали уж, лейтенант. А то прохладно становится.

Мы поймали машину и доехали практически до моего дома. Судя по адресу, дрессировщик, ловко покупающий «мерсы», как рассказывал карлик Ваня Грозный, живет буквально в двух шагах от него.

— Здесь, — сказала я. — У нас дома одинаковые, значит, квартира Павлова в первом подъезде на пятом этаже. Кстати, вам повезло, лейтенант. Он дома. Свет у него в окнах горит — вон те три, видите? Я посчитала.

— Вот как? — Голокопытенко поднял голову и стал шевелить губами, очевидно, тоже производя расчеты. — Ладно, я пошел.

— Ну, счастливо, — сказала я. — Удачи вам.

— Спасибо, — буркнул тот и, время от времени оглядываясь на меня, пошел к подъезду.

Проходившая мимо бабулька, моя соседка, приостановилась возле меня и, глянув вслед многострадальному Голокопытенко, произнесла с легкой укоризной в голосе:

— Здрасти-и. Что ж ты, Женечка, кавалеров-то так заворачиваешь? На нем вон лица нет. Конечно, он не сказать чтобы красивый какой, но только и ты ж не девочка, уже тридцать на носу. Вот и тетушка твоя, Людмила Прокофьевна, говорит, что замуж тебе надо бы. А ты по ночам одна по улицам ходишь.

— Знаете, я как-нибудь сама решу, где, когда и с кем мне ходить, — буркнула я недовольно.

Мои не особенно любезные слова отчего-то вызвали у бабульки положительную реакцию. Она покачала головой и произнесла:

— Вот и в добрый час. Решишься, так оно и пойдет. А то жизнь — она, как песок, сквозь пальцы проходит. Еще недавно сама девчонкой была, а теперь вот… И дед мой, помню, здоровущий мужик был, лом гнул. А сейчас самого так согнуло, что никакой лом так не завернешь. Пойду я, Женюшка, — вдруг виновато сказала старушка, хотя я ее и не держала, — деда кефиром на сон грядущий поить…

И она медленно поплелась по направлению к соседнему подъезду — второму в доме. В первый нырнул лейтенант Голокопытенко. Я пожала плечами и пошагала было к своему собственному дому. Но успела лишь дойти до середины дворика, как вдруг позади хлопнула подъездная дверь и до моего слуха долетел полузадушенный вопль:

— Женя!

Я обернулась. Лейтенант Голокопытенко, отчаянно жестикулируя, бежал ко мне. На лице его было написано нездоровое оживление. Явно что-то случилось.

— Ну? — выговорила я.

— В общем, у этого Павлова… Я не знаю, что там такое, но… Дверь у него была приоткрыта, значит, а когда я заглянул, то… В общем… он в меня выстрелил!

— Павлов?

— Не знаю кто, но только выстрелил!

Если бы только лейтенант мог предположить, с какой удручающей буквальностью отзовется эта его фраза!

В этот же момент я резко толкнула лейтенанта в бок, и пуля, чудом разминувшаяся с его головой, расщепила скамью поблизости. Я увидела блеск потревоженного стекла, когда открывали раму в подъезде, увидела вспышку… Я еще не успела осознать увиденное, а мозг дал рукам приказ действовать, и руки мгновенно включились в ситуацию. Толкнув Голокопытенко на землю, я рявкнула:

— Жить хочешь — не поднимай головы! Спрячься за скамьей, говорю!

Он хотел что-то ответить, но я не стала его слушать и припустила к подъезду. И бежала так, будто за мной по пятам мчалась парочка дьяволов. А в подъезд влетела, уже вынув из сумочки пистолет. Я ведь всегда ношу при себе оружие.

Лифт, естественно, был отключен, о чем сообщало наклеенное на створки объявление. На всякий случай я таки помучила кнопочку вызова, но, конечно же, безрезультатно, а затем молниеносно взлетела вверх по ступенькам и оказалась на площадке пятого этажа. Да, вот отсюда, из окна, и стреляли в Голокопытенко. Острый взгляд с отработанными до совершенства профессиональной четкостью и вниманием выхватил из неподвижного полумрака все детали окружающего незавидного интерьера. Стоп, Евгения Максимовна. В глаза сразу бросилось… это.

Я одним бесшумным движением оказалась возле двери девятнадцатой квартиры и, присев на корточки, мазнула пальцем по темному пятну, расплывшемуся на сером пыльном бетоне лестничной клетки.

Кровь. Совсем свежая кровь. Тут невозможно ошибиться. Мои глаза ощупали металлическую поверхность двери, на которой виднелась табличка с цифрой 19.

Дверь была закрыта.

Или Голокопытенко, убегая, прикрыл ее, или, что гораздо вероятнее, это сделал убийца.

Я натянула на руки тонкие, почти не ослабляющие остроты осязания перчатки и взялась за ручку двери.

«Тук-тук», — сказало сердце. Созвучно ему скрипнул язычок замка — я потянула дверь на себя. Не заперто. Я отошла в сторону и, прислонившись спиной к стене, рывком распахнула дверь. Лавина света пролилась в неосвещенное пространство лестничной клетки, и на полу очертился четкий освещенный квадрат.

По всем правилам, дабы не нарваться на пулю, я прянула в проем двери, вскинув перед собой пистолет. И увидела тело бородатого мужчины с лицом, сплошь залитым кровью. Мужчина был в верхней одежде — в светлой куртке и довольно плотном свитере. Видимо, он только что пришел с улицы. Характерные полосы на брюках, кроме того, указывали, что в квартиру его просто-напросто втащили. Убийство же произошло в подъезде и скоре всего — буквально несколько минут назад.

Вывод из всех моих наблюдений напрашивался один: киллер поджидал Павлова на лестничной клетке. Сделав свое дело, он не бросил жертву в подъезде, а вынул ключи из кармана убитого, открыл ими квартиру и затащил туда труп. Быть может, убийце требовалось обыскать квартиру. Но не успел он прикрыть за собой дверь, как тут появляется лейтенант Голокопытенко. Киллер в него стреляет, и тот бежит во двор, а вслед ему летит еще одна пуля. Голокопытенко повезло и не повезло одновременно. Повезло в том, что он застал киллера буквально на месте преступления, как бывает разве что в американских фильмах, а отнюдь не в российской действительности, ну и еще в том, что после этого он вообще остался жив. Пусть меня благодарит за это…

А не повезло лейтенанту во всем остальном. Кстати, надо будет выяснить, что, собственно, он видел. Но прежде я должна попытаться задержать киллера. Если я уж во все это ввязалась, то, черт меня побери, нужно идти до конца!

Прежде всего я быстро и решительно обыскала квартиру, хотя сильно сомневалась, что киллер еще здесь. Безрезультатно. Затем я обследовала подъезд — поднялась до девятого этажа и обнаружила, что замок, на который была закрыта решетка лестницы, ведущей на крышу, сорван. Причем — выстрелом.

Я вздохнула скорее облегченно, чем разочарованно. Исчезновение киллера через крышу снимало необходимость дальнейших его поисков в данный момент. Немедленная погоня все равно ни к чему не приведет: раз киллер ушел по крыше, он спокойно выйдет через соответствующие люки — в любой из пяти оставшихся подъездов. И поминай как звали. Вдвоем с Голокопытенко мы при самом большом желании его не остановим.

Так что я вздохнула и начала спускаться вниз по лестнице.

На пятом этаже я столкнулась с лейтенантом Голокопытенко, который пренебрег моими указаниями и все-таки поднялся. Правда, на сей раз он держал в руках какой-то массивный металлический щит, при ближайшем рассмотрении оказавшийся крышкой от канализационного люка.

— Собери пятнадцать крышек и получи приз — по морде от работников «Водоканала», — раздраженно сказала я. — Вы похожи на Дон Кихота, Володя. Хотя нет, по телосложению — больше на Санчо Пансу.

Мы вошли в квартиру и захлопнули за собой дверь.

— Я прямо на него наткнулся, — мрачно выговорил Голокопытенко. — Он, конечно, сбежал?

— Ну конечно. Через крышу. Сбил выстрелом замок и сбежал. Это Павлов? — Я указала пальцем на бородатого мужчину, распростертого на полу.

— А мне откуда знать? Я Павлова ни разу не видел.

— М-да, — протянула я, присаживаясь на корточки возле трупа и внимательно осматривая его. — И как тут все было после того, как мы расстались с вами у подъезда? Как выяснилось, ненадолго расстались.

— А что было? Я поднялся на пятый этаж. Пешком, разумеется, потому что, если вы успели заметить, лифт выключен.

— Успела…

— Я смотрю — а дверь приоткрыта! Ну, думаю, не иначе как Павлов в двенадцатом часу ночи мусор выносить пошел, трудолюбивый наш. Я туда сунулся, а там этот мужик на полу, и второй его тянет. Я онемел на секунду. Тот, что тащил убитого, меня увидел, а вот я его не очень: он был в черной вязаной шапочке, натянутой до бровей. В общем, милая картина.

— И он в вас выстрелил?

— Да прямо с ходу! Я не знаю, как это он умудрился промазать, потому что я в двух метрах стоял. Наверно, уж очень быстро я бежал.

— Да, из подъезда вы, лейтенант, выскочили с крейсерской скоростью, — насмешливо сказала я. — Ничего не скажешь, бегун вы хороший.

— А что мне оставалось делать? — обиделся лейтенант Голокопытенко. — Ринуться на стрелка и голыми руками завалить его, хотя у него в руках «ТТ»…

— Зато сейчас у вас в руках крышка канализационного люка, — перебила его я. — Ладно, вызывайте своих, район ведь к Волжскому РОВД относится. А я пока осмотрю квартиру, раз уж влипли в дельце…

Лейтенант Голокопытенко набрал номер и начал доносить до коллег смысл происшествия, свидетелем и жертвой которого едва не стал, а я осмотрела труп и саму квартиру. Вне всякого сомнения, следов обыска не было, значит, либо квартира интересовала киллера куда меньше, чем хозяин данного жилья, либо он просто не успел ее осмотреть. Лежащий же на полу мужчина, который действительно являлся дрессировщиком Леонидом Георгиевичем Павловым — подтверждение тому я нашла в обнаруженных при нем документах, — был застрелен двумя выстрелами в упор. Первый пришелся в сердце, а второй, видимо, контрольный, — в лоб. Оба, безусловно, были смертельны.

Милиция явилась неожиданно быстро. Правда… не та, какую мы ожидали. Я стояла на лестничной клетке, а Голокопытенко по моей просьбе вворачивал лампочку, чтобы лучше осмотреть место убийства, и тут послышались голоса и неторопливые шаги — при свете загоревшейся лампочки нам явились двое. Это были старший лейтенант с красной наглой мордой и старшина, морда которого была краснее и наглее физии старлея примерно настолько же, насколько меньше было его звание.

— Нар-рушаем? — рявкнул последний на Голокопытенко, который стоял на табуретке, расставив в стороны руки с зажатой в одной из них вытащенной им из патрона перегоревшей лампочкой. — Лампочки выкручиваем? Вот тут вызов поступил, что хулиганят. Кто-то орал на весь подъезд, вот и вызвали. В этом подъезде торгуют самогоном.

— Вы кричали, Володя? — повернулась я к Голокопытенко.

Тот пожал плечами и ответил:

— Ну, когда драпал от стрелявшего, то, наверное…

— Все понятно, — подвела итог я.

Все действительно стало понятно. Кто-то из жильцов, потревоженный воплями Голокопытенко, вызвал милицию, думая, что буянят алкаши, отоварившиеся по здешнему адресу живительным самогоном.

— Ты, что ли, вызывал, етишкин кот? — спросил старлей у Голокопытенко.

— Вообще-то мы с вами на брудершафт не пили, — ответил Голокопытенко, раздраженно шевеля бровями, — так что не надо мне тыкать. А милицию действительно вызывал я. Но не вас. По-моему, убийства — не в сфере деятельности патрульно-постовой службы.

— Да ты че, мужик? А ну-ка, Колян, бери его, — кивнул старлей своему напарнику. — Я сейчас сообщу куда надо, что тут пьяный и оскорбля-ет… милицию при исполнении.

— Спокойно, — сказала я. — Насчет пьяного я бы, пожалуй, поспорила, кто именно здесь пьяный, а вот что оскорбляют… Вы прежде разберитесь, лихие хлопцы, а потом картофельную шелуху на уши цепляйте.

— Я сотрудник уголовного розыска, — сказал Голокопытенко, шаря по карманам в поисках удостоверения. Видно, в пылу побега и последующего возвращения «со щитом», запамятовал, где именно у него обычно лежат корочки.

— Ага, сотрудник, — отозвался наглый старшина, — а я папа римский. Давай, лепи. Веди себя прилично, дятел, а то пятнадцать суток впарю!

— Да что же это такое? — произнесла я, еще до конца не уразумевая всей гнусности поведения приехавших «стражей порядка». — Тут человека убили, а вы нам лекции по культуре поведения вставляете!

— Я бы тебе вставил… — пробасил краснорожий старлей. — Чего там с ней базарить… Видно же — пьяная! Кантуем всех в машину — и поехали.

— Я, конечно, всегда знал, что на пэпээсных разъездах много встречается даунов, но чтобы до такой степени… — не выдержал Голокопытенко. — Еще раз повторяю: здесь произошло убийство. А что касается вас, ребята, то я разберусь. Подам докладную записку. Кстати, в прошлом году совместно с хлопцами из прокуратуры я выловил двух лихачей типа вас: вымогали у подвыпивших граждан деньги, угрожая долгосрочным задержанием. При этом сами были нетрезвы. Сержант Васягин и старший сержант Круглов. Слыхали про таких? Вас, случаем, не на их место взяли? Если что, то местечко можно опять подчистить.

— Убит Леонид Георгиевич Павлов, — сквозь зубы произнесла я, — дрессировщик городского цирка. Сейчас сюда прибудут представители уголовного розыска. Поезжайте вылавливать алкашей и хулиганов в другом месте. Не создавайте лишних проблем, их и так хватает.

Я открыла дверь квартиры, и взорам изумленных «стражей порядка» во всей красе предстал труп Павлова.

Сотрудники угрозыска появились через полчаса. Их тоже было двое, и по тому, как дружески, хотя, впрочем, с легким оттенком иронии, поздоровались они с Голокопытенко, я поняла, что на этот раз выяснения отношений со стражами порядка не предвидится. Пока приехавшие осматривали труп и квартиру, я вышла на лестничную клетку и закурила. Вообще-то я была равнодушна к курению, но на этот раз обстановка как-то располагала.

С верхних этажей послышалось пыхтение, матерная ругань и бухающие шаги, а потом в поле моего зрения снова показались знакомые старлей со старшиной из ППС. На этот раз они были отягощены добычей: в их руках болтался замысловатого вида алкаш, обросший бородой, в рваном полупальто, которое, верно, было очень модного фасона, только мода относилась где-то к концу шестидесятых — началу семидесятых.

Алкаш ворочался в руках милиционеров и причитал:

— Дык я ж только… ик… на пять минут вышел, до-р-рогие… Я, честна-а слова-а… мусорное ведро выносить вышел и — потерял… Меня ж Катька со свету сживет…

— Улов тащите? — хмуро произнесла я. — Что-то я его не видела в подъезде.

— Может, это и есть твой киллер? — хохотнул краснорожий старшина. — Дура-баба…

— Вам, кажется, уже говорили, что повежливее нужно с людьми разговаривать, — проговорила я. Впрочем, меня вовремя посетила мысль, что апеллировать к благоразумию этих бравых работничков из ППС в данный момент — это, как говорится в древней поговорке, метать бисер перед свиньями. Margaritas ante porcos.

Пэпээсники поволокли добычу вниз, а я докурила сигарету и уже хотела было пойти попрощаться с Голокопытенко и его коллегами да идти домой — хватит, пора бы и честь знать, и так помогла по-соседски, — но тут внизу зазвенело разбитое стекло, пролился глухой тягучий звук сочного удара, и кто-то крикнул:

— Деррржи!..

— Так и есть, — высказала свои мысли вслух я, — синемор сбежал. Наверное, даже такой улов оказался не про честь двух уродов в милицейской форме.

И тут… Фраза старшины вступила в мозг неспешно, как уверенный, самодовольный победитель на белом коне в ворота захваченного им города. Она вошла, облекаясь мутной дымкой, и выросла во вполне явственный голос внутри меня: «Может, это и есть твой киллер?» Нагловатый сарказм, сопровождавший вопрос старшины, куда-то улетучился, и я бросила окурок в стену так, что полетел сноп искр.

А может, красномордый пэпээсник попал, что называется, пальцем в небо?..

Я неторопливо, словно боясь спугнуть появившуюся гипотезу, спустилась вниз и на лестничной клетке второго этажа увидела лежащего на бетонном полу лейтенанта — голова запрокинута, из угла рта стекает и струйкой падает на пол кровь. Старлей был без сознания.

Рядом с ним на полу копошился старшина. Он качал перед собой, словно младенца, правую руку и стонал. Я отрывисто спросила:

— Что, сбежал алкаш?

— Он, сука, Гену грохнул! — плаксиво пожаловался тот.

— Жив твой Гена, жив, — буркнула я. — Давай быстро и без рассусоливаний: как все произошло?

Наверное, он хотел что-нибудь возразить, но я говорила повелительно и напористо, да еще так зыркнула на него… А боль в поврежденной руке не давала проявиться обычной наглости старшины. И он заговорил:

— Да мы шли потихоньку… тащили этого урода… А он вдруг вывернулся, Гену хвать за ремень, прямо за пряжку, да об стену! Я его было схватил, так он мне руку сломал, сука, и свалил!.. А ведь пахло от него!.. Алкаш типичный!

Я не стала слушать дальнейшие рассуждения старшины и склонилась над лежащим без сознания старлеем.

— За ремень, говоришь, он его схватил, да? А на вашем алкаше перчатки были?

— Да какие у него могли быть перчатки? Сизые такие ручищи, здоровые… — отозвался старшина. — У-у, падла, найду его — башку отверну!

«Смотри, как бы не он тебе, — подумала я. — Однако где доказательства, что так называемый алкаш и есть киллер? Тем более что и одежда на мужичке другая, Голокопытенко вроде не таким запомнил стрелявшего в него. Хотя что он там успел увидеть, этот Голокопытенко. Да и вообще, мало ли у нас пьяниц, способных без труда раскидать двух не самых хлипких пэпээсников. Но уж больно все один к одному! В любом случае надо проверить. Все хорошенько проверить».

И я, бросив беглый взгляд на собственные перчатки — не запачкала ли их в квартире, я ведь их так и не снимала, чтобы не оставлять свои «пальчики» на «мокром» месте, — стала расстегивать ремень на старлее. Его напарник смотрел на меня выпученными глазами, потом хрипло выдохнул:

— Это… ремень-то зачем?..

— Полюбила со страшной силой, — коротко бормотнула я, — хочу оставить память о любимом…

Не знаю, что меня так захватило в этом деле, но я не поехала домой, а в сопровождении Голокопытенко отправилась в городское Управление внутренних дел, где у меня много знакомых. Сегодня дежурил один из них — капитан Кириллов. Я хотела установить, есть ли на ремне отпечатки пальцев и чьи они. В любом случае, если отпечатки сохранились и можно установить по ним личность того, кого задержала парочка красномордых стражей порядка, то появлялась какая-то определенность и отсекался боковой виток для плетения версий. Тот, что мог объединять задержанного пэпээсниками невесть откуда проклюнувшегося алкаша и киллера, убившего дрессировщика Павлова.

У коллег Голокопытенко своей работы хватало, так что я решила действовать по собственным каналам. Капитан Кириллов встретил меня радостным восклицанием:

— Отличная встреча! И не поздно еще, всего пять минут второго. Может, к этой встрече приобщить еще и коньячку с лимончиком? У меня в сейфе застоялась бутылочка.

— У вас застоится, как же, — сказала я. — У меня тут, Арсений Петрович, ма-аленькая проблемка.

Кириллов вздохнул:

— Ну что там у вас, Евгения Максимовна? Вы же знаете, что я всегда рад помочь.

От него легонько, но явственно пахнуло алкоголем. А вообще-то Арсений Петрович относится к категории мужчин, которых в народе шутливо именуют малопьющими. Проще говоря, им, сколько ни налей, все мало. Если не считать тех редких русских мужчин, которые принципиально не пьют вообще, то существует еще две категории: одних принято именовать застенчивыми — они, выпив, хватаются за стены, чтобы удержаться на ногах, а вторых невыносимыми, они же — «русская недвижимость». Что — то сегодня все, решительно все мужчины на моем пути оказывались подшофе. Исключение составлял бровастый Голокопытенко, шмыгающий сейчас носом за моей спиной.

— Вы сказали, Арсений Петрович, что у вас бутылочка застоялась, — с легкой укоризной сказала я, — а сами уже, я смотрю…

— Но как же иначе, Женя! — запротестовал Кириллов. — Ну как же не плакать, слез горьких не лить, как говорится в песне? Была сегодня комиссия из главка. Эти спиногрызы пока все не разроют, так не уйдут. Разве можно после них не выпить, когда пронесло? Полковник у себя в кабинете с первым замом до сих пор пьет и собирается с гаишниками дунуть на шашлыки, прямо отсюда. А что? Я, кстати, скоро сменяюсь с дежурства. У нас и эксперты тоже не удержались, хотя им сегодня две «баллистики» отрабатывать. Комиссия ж была, понятное дело!..

— Эксперты тут еще, говорите? Вот они-то и нужны. Хотелось бы «пальчики» посмотреть, — произнесла я. — Можно, конечно, и до завтра отложить, да только… сами знаете… куй железо, не отходя от кассы.

— Ничего страшного, — бодро сказал Кириллов. — У нас люди крепкие, бодрые. Марья Васильевна сейчас тебе все сделает, она спирт не пьет, как Барсуков с Кремплинским. А это кто, понимаешь ли? — поднял он глаза и увидел Голокопытенко. — А, ты, Вовка… Здорово, как жизнь? — Они обменялись с лейтенантом рукопожатиями. — Ваш отдел, я слышал, сейчас зарывается по убийству Тройного?

— Да еще одно подвалило, — буркнул тот. — Циркового дрессировщика завалили да чуть меня не зацепили. Вот, спасибо Жене, только благодаря ей и не ухлопали.

— Ладно, пошли в экспертный, — вяло сказал Кириллов.

И мы пошли в экспертный. Здесь мы обнаружили двух совершенно пьяных мужчин, заснувших обнявшись. За соседним столом сидела огромных размеров женщина, которая тоже была подшофе, но тем не менее вполне осознанно разглядывала что-то в лупу.

— Марь Васильна, душенька! — с порога воскликнул капитан Кириллов. — Тут нужно одни «пальчики» снять. С пряжки ремня. А?

— С пояска, с ремешка… Хорошо, что не со стаканчика, — буркнула та. — Со стаканчиками это вон к тем бурундукам, — ткнула она пухлым сарделечным пальцем в двух обнявшихся сонь. — Выдули пол-литра спирта и сомлели, не закусывамши. Сейчас Каргин придет на дежурство, к нему и идите, товарищ капитан.

— Да тут чуть-чуть! — хитро подмигнул Кириллов. — А у меня в сейфе коньячок застоялся. И лимончик. Я пока сгоняю, а ты это все оформи. Лады?

— Лады, — вздохнула объемистая дама, — что ж с вами делать-то, с подхалюзниками, лады. Где там ваш ремешок?

— Женя, показывай свое добро… — повернулся ко мне Кириллов. — А я, в общем, покатился за коньячком.

— Э-эх, Петрович! — вздохнула толстая экспертша. — Жениться тебе надо. А то уже капитан, а как мальчишка, честное слово.

— Вот я ему то же самое говорю, — сказала я, хитро оглядываясь на Голокопытенко, который, кстати, тоже был холост.

На пряжке ремня обнаружилось аж три образца отпечатков. Первые принадлежали старшему лейтенанту ППС Волжского РОВД Кучину М. Д. Вторые, как оказалось, имели прямое касательство к некой Инне Петровне Гунейкиной. Инна Петровна в деле с Павловым не фигурировала, оставалось только догадываться, каким образом упомянутая гражданка Гунейкина могла оставить свои пальчики на ремне лейтенанта Кучина, особенно если учесть, что оная дама вращалась в определенных кругах общества и имела три привода в милицию за занятие проституцией. По всей видимости, и отпечатки пальцев на пряжке ремня старлея Кучина она оставила на своем рабочем месте. Идентификация данных отпечатков сопровождалась хохотом вернувшегося с коньячком и лимончиком капитана Кириллова, которого позабавило такое неожиданное проникновение в личную жизнь бравого работника ППС.

И наконец, третьи отпечатки. Точнее — отпечаток. Не очень четкий след большого пальца мужчины. С этим отпечатком вышло больше всего возни и никак не удавалось установить его принадлежность.

Голокопытенко сказал:

— Думаете, это тот самый тип? Но ведь я его видел. Он был одет вполне прилично. Черная шапочка и…

— А борода? Была у него борода?

— Я не успел заметить. Он скрывал нижнюю половину лица.

— Интересно, кто же сподобился так поколотить этих двух пэпээсников? — воскликнула я. — Если честно, то я даже в некоторой степени ему благодарна. Все-таки они прямо напрашивались на любезность.

…«Алкаш» оказался неким Андреем Константиновичем Мусагировым, в определенных кругах прокатывающим под кличкой Муса. За этим не очень законопослушным гражданином числились несколько не очень серьезных преступлений по типично «братковским» статьям — незаконное хранение оружия плюс несколько обвинений по подозрению в участии в одной из покровских ОПГ. Эта аббревиатура, давно принятая в рядах тех, кто этим самым ОПГ противоборствует, расшифровывается так: организованная преступная группировка. В Покровске, городе недалеко от Тарасова, но по ту сторону Волги, криминальная жизнь всегда кипела интенсивнее, чем на территории его старшего собрата, и процент криминала там был куда выше, но как-то мельче масштабом, что ли. Покровские ребята часто принимали заказы от серьезных тарасовских деятелей, которые их высоко ценили — платить им можно было меньше, чем своим, тарасовским, и работали они четко и профессионально.

— Мусагиров прописан по адресу: Покровск, улица Тельмана, 89, квартира 1, — прочитала я вслух. — То есть алкаш, которого задержали два наших бравых пэпээсника, никак не мог выйти выносить мусорное ведро из своей квартиры в подъезде, где был убит Павлов, потому что живет он совсем в другом месте и даже в другом городе. Ну что ж, я и предполагала нечто подобное.

— Но ведь вы говорили, что он ушел через крышу! — воскликнул Голокопытенко.

— Значит, не ушел. Может, выход был заперт наглухо или вообще запаян, что часто бывает. А возвращаться по собственным следам Мусагирову было, как говорят такие, как он, не в цвет. Вы, Володя, шороху уже подняли преизрядно, да и я сама, конечно…

— И как же тогда он умудрился спрятаться?

— Сдается мне, что Мусагиров просто открыл дверь квартиры одного из местных алкашей. Наверняка для него не составляет труда вскрыть какой-нибудь допотопный замок. Я, например, особо не затруднилась бы.

— Ну, вы — понятно, — почтительно сказал Голокопытенко, поднимая и опуская брови, как культурист поднимает и опускает гантели. — Вы — совсем другое дело. Я до сих пор не понимаю, как вы успели среагировать, когда этот урод стрелял в меня из окна.

— А хорошо стреляет, между прочим, — заметила я. — Что-то прямо все казни египетские обрушились на бывших и нынешних циркачей: Кабаргина застрелили, какие-то странности с директором происходят, теперь вот Павлова грохнули, еще и тигра Пифагора украли. Кто-то с детства не любит цирк…

— Наверно, папа или мама не купили в антракте мороженое, и будущий киллер ожесточился, — глубокомысленно заметил лейтенант. — А этот Мусагиров, между прочим, тот еще тип.

— Вы что, его знаете?

— Да приходилось слышать… — уклончиво отозвался Голокопытенко. — Лично, конечно, видеть не случалось… если не считать сегодняшнего дня, а вообще Мусагиров человек довольно известный. Удивляюсь, как за его подвиги его еще не того… не шлепнули. Он ведь во многих громких делишках засветился. Да и глаз у него уже примылился, что называется: на ровном месте себе проблемы наживает. Вот как сегодня.

— Да и вы, Володя, от Мусагирова не особо отстаете, — улыбнулась я, — в плане наживания проблем. Под пулю ловко подвернулись. Хорошо, я вас так удачно толкнула.

— Спасибо…

— Да уже благодарили, — пожала я плечами, как бы отмахиваясь от бровастого лейтенанта.