Глава 20

— Полетт, мне это не нравится, — встретил меня за утренним кофе дед, — я всегда воспитывал тебя организованной, пунктуальной, ответственной девочкой. Ты ни разу не сбежала с уроков в школе, на занятия в институте ходила даже с высокой температурой, почему сегодня ты опять прогуливаешь работу? Ты понимаешь, чем это может закончиться? Безделье приводит к скуке, скука — к употреблению стимулирующих веществ, таких, например, как никотин, алкоголь. Нет, не подумай, что я требую, чтобы ты обязательно ежедневно ходила на службу. Денег у нас, слава богу, хватает. Просто ты должна заниматься делом, а не спать до обеда.

— Дедуль, ну какой обед! Время всего десять утра. Я так поздно легла ночью. И вовсе я не прогуливаю, директор хотел объявить мне благодарность за достойную шефскую помощь «Седьмому небу» с занесением в личное дело и вывешиванием благодарности на доске объявлений, а я взамен попросила несколько дней отгула. Так что спала я сегодня на законных основаниях. Лучше слушай, что я тебе расскажу. Мне нужен совет мудрого человека.

Я рассказала все, что произошло со мной сегодня ночью. Ариша, конечно, сначала устроил мне хорошую взбучку, долго охал и больно нажимал на шишку на затылке, грозился навеки упрятать меня в моей светелке наверху или отдать на перевоспитание Алине в ее приют малолетних наркоманов. Потом задумался и изрек:

— Полетт, но ведь для того, чтобы Вадима признали виновным, должен заговорить Водяников. По документам-то получается, что Синдяков здесь ни при чем, во всем виноват этот деградировавший алкоголик!

— Понимаю, — вздохнула я, — но ждать, когда он придет в сознание, нельзя: Вадим может найти какой-нибудь выход. Может, он уже давно подружился с бомжами и они рассказали ему, в какой больнице лежит их Ленчик-Леха? Маловероятно, но вполне реально. Ты сможешь тогда поручиться за жизнь этого жалкого создания?

— Не могу. Только я все время забываю тебе сказать, что он уже пришел в сознание и идет на поправку. Я не виноват, ты сама целыми днями пропадаешь, или события интересные случаются, и все отодвигается на второй план! — поймал он мой свирепый взгляд.

Я отставила недопитую чашку и бросилась наверх одеваться. На Аришу я вовсе не злилась, эта новость пришла так вовремя, что можно было простить самому близкому человеку его маленькую оплошность. Дед в больничном отделении уже знал все порядки, поэтому деловито надел на меня белый халат, выдал бахилы, сунул в руки какой-то сверток и повел к лифту.

— У них сейчас карантин, никого не пускают, поэтому охраннику скажешь, что несешь перевязочный материал, — предупредил он меня.

Сам же нацепил медицинскую шапочку и повесил на шею стетоскоп. Этот образ шел ему удивительно: круглые очки, аккуратная бородка, породистый овал лица — просто Чехов! Либо охранник не знал персонал в лицо, либо не посмел беспокоить никчемными вопросами столь колоритную фигуру, но пропустил нас беспрепятственно и даже почтительно нажал кнопку лифта. Меня он, кажется, даже не заметил, в белом, видавшем виды халате я выглядела бледной молью на фоне своего роскошного деда.

В палате, куда привел меня Ариша, стояло шесть кроватей, четыре из них были заняты, две — пустые.

— Здравствуйте, господа, мы по поводу Алексея, не подскажете, где он сейчас? — обратился дед к пациентам.

— Это которого увезли сегодня? — обратился один к другому. — Так ты опоздал, дед, нет его больше.

— У-у-умер? — побледнел дедуля.

— А кто его знает? Вроде разговаривал, значит, не в морг.

— А куда, знаете? — спросила я.

— Нет, перед нами не отчитываются. Пришли бравые ребята в халатах, не из наших, не санитары, погрузили на каталку и увезли. Он еще сопротивляться пытался, да силы не те. Мы уж обсуждали тут, что неспроста это, да кто нас слушает?

В коридоре дед прислонился спиной к стене и схватился за сердце:

— Это я виноват. Надо было сразу сообщить обо всем Курбатову, а я проявил преступное легкомыслие.

— Мы не знали, что эти люди могут так далеко зайти, — робко вставила я. — И как вообще им удалось выйти на него? Я же записала его под вымышленной фамилией, и даже бомжам не сказала, под какой, просто сообщила номер больницы. Оперативная работа.

Мне было еще хуже, чем деду: заигралась, увлеклась идеей мести и допустила, чтобы пострадал невинный человек. Невинный? Почему же невинный? Мы уже забыли, что именно он являлся вторым виновником трагедии нашей семьи?

— Дед, надо взять себя в руки, ничего безнадежного еще не случилось. Если немедленно позвонить Курбатову, то можно будет допросить Синдяковых. Поехали, поехали быстрее, мы не смеем больше тянуть время!

На выходе дед притормозил у регистратуры:

— Как же вам не стыдно! У вас похищают людей, а вы спокойно пьете чай. А еще охранников понаставили, порядочных людей не пропускают.

Бабулька в окошке удивленно таращила глаза, я же решила добыть у нее хоть какую-то информацию.

— Сегодня у вас забрали пациента из триста восьмой палаты. Вы не могли бы подсказать, когда и кто за ним приходил?

Бабулька успела прийти в себя и даже обидеться после обвинения Ариши:

— Конечно, знаю! Для того здесь и посажена. Только вам не скажу, а то ходят тут всякие, глотку дерут, а мне потом начальство замечания делает за распространение информации.

— Милочка, простите старого дурака, — решил исправить свою оплошность дед, — сорвался на невинную женщину. Все мы, мужчины, такие, у нас неприятности, а расплачиваетесь вы.

— Вот лиса, — хитро улыбнулась регистраторша, — ладно, записывайте. Забрали его в десять двадцать, расписалась в получении Алина Альбертовна Нечаева.

Увидев мое вытянувшееся лицо, женщина добавила:

— Ну, не сама, конечно, он пока в лежачих у нас, с ней ребята такие бравые были, они его и транспортировали.

Я присела на жесткий диванчик у стены. Ариша стоял рядом и нежно гладил меня по голове.

— Ничего не понимаю, — ответила я на его немой вопрос, — это абсурдно, нелогично, нереально, в этом нет ни смысла, ни связи. Даже если признать, что она все это время играла против меня, откуда у нее сведения? Я ничего не рассказывала, лишь иногда посвящала в незначительные детали, никак не комментируя их.

— Твоя подруга — чемпион по количеству глупостей на единицу времени. И самые отчаянные из них она делает по любви. Вспомни, не рассказывала ли она тебе об очередном головокружительном романе?

— Точно. Как я могла забыть? Она постоянно говорила о своей сумасшедшей влюбленности в какого-то успешного бизнесмена и даже рассказывала, что он живет в нашем поселке. А потом как-то замолчала, я думала, что они поссорились. Думаешь, это Синдяков? И он уговорил ее играть против меня? Дедуль, что делать?

Внезапно вспомнилось, как на днях, когда она обмеряла наш сад, Алина без особой причины прошлась по всем комнатам, заглянула даже на чердак и в подвал. Искала Марину? Водяникова? А в тот день, когда мы привезли Водяникова, она тоже была здесь, Ариша еще сказал ей, что мы положили в больницу своего знакомого, старого больного алкоголика. Я же консультировалась с ней и при покупке париков, линз, прочих предметов перевоплощения. А фотографии из «Техаса»? Она лично в руки дала мне те фотографии, которые появились потом в Интернете и на основе которых был сделан коллаж с участием прокурора. Постепенно всплывали и другие малозначительные эпизоды, которые приобретали сейчас совсем другое значение.

— Я думаю, в этой ситуации стоит выяснять все напрямую, без психологических тонкостей и прозрачных намеков. Звони ей, а лучше сразу встречайся. Так у нее не будет времени на подготовку. Учти, вопросы в лоб, заданные прямо и честно, ставят в тупик даже самого тонкого интригана, — посоветовал Ариша.

Правильно. Только где она сейчас может быть? Все-таки придется звонить. Я подошла к окну, набрала ее номер и вдруг увидела в больничном дворе Алину в сопровождении нескольких крепких парней. Не помню, как я оказалась на улице, подскочила к ней, схватила за плечи:

— Как ты могла? Ты же честная, неподкупная, добрая, как ты могла влипнуть во всю эту грязь? Ты же никогда теперь не отмоешься!

— Ты чего? — вытаращила глаза Алина. — Что-то я раньше не замечала за тобой такого чистоплюйства. Да, я добрая и честная, поэтому не боюсь грязи и страданий. Через страдания человек очищается, и еще неизвестно, кто из нас хуже — мы или они. К тому же работаем мы в перчатках, если особо много грязи.

— Хватит демагогии. Где Водяников? Говори быстро, пока я милицию не вызвала!

— Дядя Леша? Его мы в милицию не отдадим, он человек конченый.

— Отдадите.

— Нет.

— Подождите, — неожиданно вмешался Ариша, — девочки, давайте разберемся. Алиночка, если мы пообещаем, что не будем забирать у вас дядю Лешу силой, вы скажете, где держите его?

— В наркодиспансере, чего тут скрывать-то? Он сам согласился лечиться. Многие деградировавшие люди, побывав на пороге смерти, решают начать жизнь с чистого листа. Жаль, конечно, что он алкоголик, а не наркоман, но не бросать же человека на произвол судьбы из-за этого?

Все оказалось до смешного просто. Острую интоксикацию Водяникову сняли, но организм его был до такой степени отравлен алкоголем, что дальнейшее лечение решили продолжить в наркодиспансере. Как оказалась там Алина с единомышленниками? В прошлый раз, когда они явились выявлять случаи нарушения хранения наркотических веществ, главный врач больницы решил использовать их энергию в мирных целях и попросил поработать в наркодиспансере в качестве младшего медицинского персонала на общественных началах. Активисты движения «Нет — наркотикам» не имели ничего против такого редкостного шанса быть как можно ближе к объектам своего пристального внимания: пока не открыт приют, можно попрактиковаться и в муниципальном медицинском учреждении. Правда, им не приходилось ухаживать и за алкоголиками, но они решили пойти на этот компромисс: чем, в конце концов, алкоголики хуже? Поэтому санитары под руководством Алины и перевели Леху из корпуса в корпус.

Алина так увлеклась, расписывая мне прелести их работы, что не заставила меня объяснять мое ненормальное поведение, и это, естественно, было мне на руку. Она проводила нас до диспансера, отвела в палату, где теперь лежал Водяников, и убежала по своим делам. Мы с Аришей едва сдерживали смех.

— Да, не зря говорят, сумасшествие заразно. Раньше я думал, что меня, старого мудрого интеллигента, ничто не может заставить впасть в панику и устроить истерику на пустом месте. Оказывается, с помощью твоей подруги ничего невозможного не бывает, — смущенно крякнул дед. — Надо будет постараться поскорее забыть этот позорный случай.

Я долго думала, какие слова найти для того, чтобы убедить водителя Леху быть с нами откровенным. Я не следователь, никакого официального права снимать с него показания у меня нет. Вытянуть правду хитростью? Какая же должна быть такая хитрость, чтобы человек признался в участии во множестве уголовных преступлений? Так что никакого плана у меня не было, и шла я на встречу наудачу. В последний момент я позвонила Антону Ярцеву, тому самому Антону, журналистскими «корочками» которого я так беззастенчиво пользовалась. Антон приехал сразу, пообещал мне тихо сидеть в уголке и ничем не выдавать своего присутствия.

Когда мы вошли, Леха дремал. Я села на стул около кровати и стала ждать. От моего взгляда ресницы его дрогнули, и он медленно открыл глаза.

— Ты? Опять пришла? — обреченно произнес он. — А я надеялся, что в прошлый раз померещилось. Вот видишь, тогда не умер, а теперь? Теперь точно умру?

Господи, неужели я так плохо выгляжу? Кажется, он действительно принимает меня за смерть. Только в прошлый раз это можно было списать на бред белой горячки, а сегодня?

— В прошлый раз твое время еще не пришло, тебя отравили, — пошла я ва-банк, — тебе стало плохо после выпитой водки. В нее подмешали яд, специально чтобы ты умер и не смог рассказать об этих мерзавцах. Ты помнишь, кто ее тебе принес?

— А чего тут помнить? Вадик принес, как всегда. Он единственный меня не забыл, на работу устроил, денег давал, еды, выпивки. Золотой парень.

— За что же этот золотой решил убить тебя?

— Ему лучше знать. Может, толку от меня не стало, может, еще какие причины, — равнодушно ответил Леха.

— Ты сказал, что он устроил тебя на работу. В чем заключалась эта работа?

— Да не знаю я, записал меня не то адвокатом, не то еще каким начальником, я только подписи на каких-то бумажках ставил, когда он просил, и деньги получал. Хорошая работа, нетрудная, не то что машину водить или метлой махать.

— Ты поэтому ушел с работы водителя? Потому что было очень трудно?

Этот вопрос появился не случайно. Я почти знала, как он на него ответит. И он начал говорить. Долго, не сбиваясь, будто уже сто раз в уме повторял эти слова.

После аварии четырнадцатилетней давности он долго не мог прийти в себя, не спал по ночам, постоянно подбегал к двери и слушал: идут за ним или мимо? Постепенно страх прошел, а поворот событий, который сделал из него и его хозяина чуть ли не героев, вызвал эйфорию: оказывается, если ты принадлежишь к сильным мира сего, тебе прощается все, даже самое страшное преступление. У Лехи голова пошла кругом, он стал позволять себе на работе то, чего никогда бы не позволил раньше. В конце концов прокурору надоел вечно пьяный и чересчур беспечный водитель, и он взял себе нового. Леха пытался несколько раз устроиться в разные организации, но не пить уже не мог, из-за чего постоянно вылетал с работы. Наконец по его вине произошло серьезное ДТП, и его лишили водительских прав, восстановить которые он уже не смог.

Семья к тому времени давно развалилась, жена разменяла квартиру, выселив его в халупку в частном секторе, и уехала с детьми в неизвестном направлении. В один из моментов просветления Алексей понял, что если не изменит что-то в своей жизни, то просто умрет от голода, пенсию он еще не заработал, а накоплений у него, естественно, не было. Тогда он устроился дворником и проработал целый месяц: ежедневный физический труд на свежем воздухе немного прочистил ему мозги, и Леха даже пить начал не бессмысленно, а культурно, только по субботам.

Тут-то и появился Вадим Синдяков, золотой человек, который уговорил Леху уволиться с работы дворника и идти к нему «адвокатом» — время от времени подписывать, не глядя, документы. Как совершенно справедливо заметил Ариша, безделье приводит к скуке, скука — к употреблению стимулирующих веществ, таких, например, как алкоголь. И Леха опять запил, да так, что время от времени ему начали являться зеленые чертики и люди с кроличьими головами.

— Да вот ты еще являешься, — добавил он конфузливо, — раньше смутно так приходила и молчала, смотрела только, а сейчас — как живая, даже разговариваешь. Сейчас мне больше нравится, не так страшно.

— Расскажите мне о той аварии. Все, как было на самом деле.

Как все было, я и так знала. Просто мне надо было услышать это из уст водителя прокурора. Услышать и записать на диктофон. Эту запись я отдам Антону Ярцеву, а уж он-то найдет способ написать и опубликовать статью. Тем более что сегодня сделать это уже реально, не то что четырнадцать лет назад.

Я видела, как вытягивается лицо у Ярцева, как он судорожно пытается записать что-то в блокнот, как хочет задать свои вопросы Водяникову. Но я останавливала его взглядом: нельзя было нарушать это странное откровение.

— Кто, кроме тебя, знает правду? — спросила я.

— Хозяин знает и девица, которая с нами была. Только хозяин не признается. А вот девица может, она девка горластая, злая, хозяин ее тогда тоже здорово обидел, если бы я не уговорил ее уехать, вообще в асфальт закатал бы.

— Так вы ее знаете?

— А как же! Соседка моя была, сейчас в Астрахани живет, у меня даже адрес где-то дома валялся.

Больше мне говорить с ним было не о чем. В коридоре нас ждал Ариша. Уже дома мы втроем прослушали запись. Ярцев взъерошил свои и так лохматые волосы:

— Полина, это же сенсация! Ядерная бомба в нашем болоте! Да я такой материал выдам, что столичная пресса сдохнет от зависти!

— Да нет, пусть уж живет. Ярцев, а что там с той автокатастрофой, о которой ты собирал материал? Есть что-нибудь новенькое?

Ярцев изменился в лице и махнул рукой:

— Я из-за этого материала чуть из газеты не вылетел. Понимаешь, собрал материал, нашел с твоей помощью свидетелей, написал статью, а наш главный назвал меня идиотом и не велел соваться в это дело. В тот вечер Королев отпустил водителя и отправился за город, у них там пикник намечался. Но! Первое: у него до сих пор нет прав и он еле-еле водит машину, второе: он выпил для храбрости, третье: именно Королев выехал на встречную полосу, как ты мне и говорила! Но ничего, я пущу информацию в Интернет и отправлю свою статью знакомому журналисту из столицы, жаль, что не мне пожинать лавры, но у них там редакторы более смелые и не зависят от маленьких уездных князьков.

— А что с потерпевшими?

— Муж пришел в себя, у него переломы и ожоги, но жить будет. А вот с женой сложнее, кровоизлияние в мозг, требуется бешеная сумма для операции. Сейчас она в коме, неизвестно, сколько протянет.

Сумма, которую назвал Ярцев, была действительно неподъемна для простого инженера, коим оказался водитель «девятки». У этой семейной пары дома оставались двое школьников, за которыми присматривала соседка, близких, которые могли бы помочь им, у них не было.

— Полина, что я тебе должен за этот эксклюзив? — напомнил о себе журналист.

— Ярцев, никто никогда не должен узнать, что это именно я помогла тебе достать материал о водителе Синдякова. Это первое условие. Второе — ты расшибешься в лепешку, но опубликуешь статью о виновности Королева и невиновности пострадавшего водителя «девятки».

— По рукам, — немного подумав, согласился Ярцев. — Знаешь, что мне пришло в голову? Материал о Синдякове обязательно пройдет: это дело давно минувших дней, главный герой в данный момент не имеет в городе никакого влияния. Мы разовьем диспут, поднимем шумиху, а спустя немного времени на этой волне встанет вопрос и о Королеве. Думаю, к тому времени накал страстей по этой теме в Интернете достигнет пика, столичная газета уже опубликует материал, так что местные власти не рискнут активно выгораживать Королева. А тут появлюсь я, весь в духах и фраке, со своими свидетелями и ксерокопиями освидетельствования на содержание алкоголя в крови Королева и водителя «девятки». Как ты понимаешь, он был совершенно трезв. Дело в шляпе, Полинка, мы еще покажем этим проклятым буржуинам!

— Привет! Откуда ксерокопии?

— Агентура. Ты бы видела лаборантку, которая делала эту экспертизу! Милый синий чулок, неизбалованный мужским вниманием. Знаешь, дамы подобного типа при определенных условиях могут быть такими взрывоопасными. И такими преданными. И такими самоотверженными. Практически — замаскированные девушки Джеймса Бонда!

На Ярцева было любо-дорого смотреть. Создавалось впечатление, что он достиг всего, о чем мечтал в этой жизни, и пребывает наверху блаженства. Внезапно на его лик упала тень раздумья:

— Еще вопрос можно? За кого он тебя принял? Почему ты ему являлась? Ты, конечно, эталон добропорядочности и скромности, но на Деву Марию все равно не тянешь.

— Я отвечу, — подал голос Ариша, — ты обращал когда-нибудь внимание на женский портрет над камином?

— Конечно! Давно хочу спросить, кто у нас в городе делает такие профессиональные фотоработы. Такая изысканная стилизация под конец восьмидесятых… прическа, макияж, светофильтры. Ты здесь прелестна, Полина.

— Это не Полетт, это ее мама примерно в том же возрасте, — ответил дед, — они удивительно похожи. Наверное, совесть мучает даже трусов и мерзавцев, раз Водяникову являлся образ погибшей и по его вине женщины. И он так привык к этому, что уже не удивился появлению Полетт.

— А я-то думала, почему его так легко получилось вызвать на откровенность, — прошептала я.

Втроем мы молча стояли перед двумя портретами над камином — женщины, удивительно похожей на меня, и мужчины с мягким насмешливым взглядом. Никто не решался произнести это вслух, чтобы не опошлить словами почти осязаемую мысль: даже из небытия нам помогают те, кто нас любит.

Алина, сама того не ведая, дала нам хороший урок. Уже не откладывая, мы позвонили Курбатову, только этому человеку могли мы доверить Водяникова и документы, похищенные из сейфа Синдякова. И я, и дед были уверены: дядя Сережа передаст их в надежные руки и не откроет источник, из которого они к нему попали. Я вздохнула с облегчением: бумаги, которые хранились в нашем доме, постоянно создавали ощущение могильника, чего-то остро негативного и жутковатого. Наверное, бумага тоже имеет ауру. О Лехе Водяникове я тоже больше не хотела ничего слышать. Этот человек получил сполна за свою никчемную и жалкую жизнь. Может быть, на том свете ему зачтется свидетельствование против Синдяковых и помощь в восстановлении честного имени моих родителей, но мне это было уже неважно. Да и жить ему оставалось недолго. Яд, которым угостил его Вадим, почти полностью разрушил и так больную печень.