Глава 10

Теоретически заказ по Алке я могла считать выполненным. Жаль, что все пошло не совсем так, как я планировала, но она свое получила. Возлюбленный, подбив ее на безумный поступок, исчез, репутация Алевтины Дударевой была навеки подпорчена, провинция не прощает подобных промахов, это вам не столица, здесь позор в пиар не трансформируется. Как женщина, я легко могла представить ее состояние: тоска по любви, которая нахлынула удушающей волной и ушла так внезапно, неизвестность, связанная с исчезновением любимого. Что с ним? Где он? Бросил ее самым жестоким образом или сгинул неизвестно по чьему велению? А ко всему этому – еще и ехидство приятельниц. Представляю, сколько лживого сочувствия выливается сейчас на ее бедовую голову! Да, чисто по-женски мне было ее даже немного жаль. Если бы я знала все, сочувствие мое увеличилось бы в разы. А впрочем, все, что произошло с Алкой, было ею заслужено. Око за око.

Сегодня мне предстояло встретиться с Юрием Ростовым для отчета и получения нового задания. Интересно, кого следующим поставил он на очередь? Я не совсем была согласна с желанием заказчика, чтобы я разбиралась с его недругами именно в этом порядке. Но, видно, так было нужно. Ростов не был простым клиентом. Обычно те, кто нуждался в моих услугах, при первой же встрече выкладывали мне все, что у них имелось против их обидчиков, и я не встречалась с ними практически до завершения операции. Ростов же выдавал мне информацию порциями, словно подогревая каждый раз мое желание помогать ему. Странно, но я уже чувствовала зависимость от его рассказов. Будто читала интересный роман, выходящий главами в сборнике раз в месяц. Желание услышать то, что происходило с его другом, заставляло меня поторапливаться с очередным этапом и ждать нового, словно то, что я делала, не являлось моей работой, а касалось лично меня. К тому же я была уверена, что не все просто в этом удивительном человеке, даже несмотря на инвалидное кресло, заставляющем окружающих чувствовать его силу и власть.

До встречи оставалась пара часов, и я решила поболтать с Алиной, узнать, как продвигается ее план по вхождению в казачий круг. Подруга как раз выводила Марсика из сарая. Старый конь был оседлан, они явно собирались на прогулку. Представляю, как смотрели соседи из своих окон на гордо гарцующую по улицам поселка Алину! Здесь никого нельзя было удивить самыми изысканными и дорогими марками автомобилей, но если кто-то из жителей элитного поселка и являлся владельцем породистой лошади, то держали ее на конезаводе, арендуя для нее стойло и оплачивая услуги конюхов.

– Ты чего? – обиделась Алина на мои ехидные подколки. – Разве нормальный хозяин будет выгуливать животное по асфальту? И подковы моментально полетят, и конь быстро устанет. Нет, мы гуляем за забором, в лесочке. Кстати, там и наши собираются.

Оказалось, что казачья молодежь действительно собирается в километре от нашего коттеджного поселка. Хотя Алина и не была официально принята в объединение, ее уже все считали за свою. Отважная и упорная волонтерка забавляла молодых и вызывала снисходительные усмешки у стариков. К тому же она не делала ничего, что противоречило бы уставу: вела себя целомудренно, уважительно относилась к старшим, пристойно одевалась, не злоупотребляла спиртным и не курила, начала исправно посещать церковь. Алина все-таки настояла на том, что ролевые игры – это вовсе не баловство. Она где-то вычитала, что у запорожских и донских казаков, переселившихся на Правобережье Кубани, широкое распространение получили рукопашные состязания. В этих состязаниях обязательно должны были участвовать все казаки, от молодых до старых, и в мирное время именно эти состязания способствовали развитию у основной массы мужского казачьего населения высоких бойцовских качеств.

– Мы в детстве играли в «казаков-разбойников», а казачатки – в «черкесов», – пояснила она. – Представляешь, эта игра по своей сущности сродни нашему самбо: главное, не побить, а ускользнуть от удара, то есть «то нэ козак, шо поборов, а той, шо вывырнувся», как они говорили. Мне это нравится. Выворачиваться легче, чем разить ударами. Для этого у меня еще силы маловато. Ну, заболталась я с тобой. Мне еще все это казакам рассказать надо. Должен же кто-то им их историю преподавать, раз они традиции плохо блюдут.

Алина взяла под уздцы Марсика и отправилась заниматься просветительством. Я с гордостью смотрела ей вслед. Эта девушка способна перевернуть мир и пошатнуть устои. Вот если бы бог даровал ей умение доводить дело до конца, а не бросать, едва на ее горизонте замаячит что-то более, по ее разумению, интересное! Кстати, о разумении. Пока ее нет, надо срочно связаться с сантехником. Хотя она и таскала регулярно ведра с водой на коромысле, но получалось это у нее неважно, а греть воду зимой и поливать себе из ковшика мне поднадоело. Алине скажу, что воду заставили подключить нас насильственно соседи. Зима, трубы могут перемерзнуть и лопнуть, под угрозой окажется водоснабжение всего поселка. И ничего, что на самом деле этой катастрофы произойти не может, вряд ли она будет проверять мое вранье.

Сантехник прибыл быстро, оперативно подключил нам воду, я попросила его, чтобы впредь выполнял указания исключительно мои и деда. У меня еще хватило времени слить из всех кранов застоявшуюся бурую воду, и в назначенное время я была на месте свидания с Юрием. Он уже ждал меня. Как обычно, в своей машине.

Ростов внимательно выслушал мой рассказ об Алке и Гордоне. На лице его не отразилось никаких эмоций, но, судя по тому, что в конце повествования он удовлетворенно кивнул головой, моя маленькая порка этой дамочки его устроила.

– Вы удовлетворены? – с сомнением в голосе решилась переспросить я.

– А вы думаете, что я хочу заставить эту женщину плакать кровавыми слезами? С нее вполне достаточно. Алка хотя и подленькая натура, но подлость ее основывается на неумении подчинять эмоции здравому смыслу. А в том, что она такой стала, виноваты мужчины.

Я с сомнением покачала головой, но спорить не стала. Видимо, он действительно не испытывает к ней той ненависти, как к ее мужу. Ну что ж, значит, бросим больше усилий на войну с мужчинами. Но это – чуть позже. А сейчас – очередная порция той печальной истории.

Бобров медленно, но верно приобретал репутацию злостного хулигана. Пока его шалости не простирались до сферы влияния милиции, поэтому все обходилось моральными порками в школе и физическими дома. Единственным человеком, который видел в нем все того же порядочного и честного мальчика, была его мама, но все мамы в последнюю очередь верят в то, что их дети пошли не по тому пути. Зато отец будто бы даже торжествовал, и с каждым новым проступком сына наказания становились все более беспощадными. Мать пыталась за Юру заступаться, но попадало и ей, к тому же отец для своих экзекуций стал выбирать время, когда жены не было дома. Юра был этому даже немного рад, если это слово можно употребить в том положении, в котором он оказался, потому что в этом случае попадало только ему, а когда мама пыталась прикрыть собой сына, доставалось и ей. И до этого времени жизнь семьи Бобровых не являлась эталоном семейного счастья, а теперь совместное существование этих троих и вовсе стало напоминать пытку.

Пытка продолжалась и в школе. Комсорг Коля напоминал Юре отца: он словно ждал, когда Юра допустит очередной промах. Учителя и дирекция, привыкшие к тому, что мальчик до десятого класса служил другим примером, никак не могли поверить в эту метаморфозу и относились к номерам, которые выкидывал Бобров, больше с недоумением, чем с негодованием. А вот Коля строил на обличении лицемера, так долго скрывающегося под маской пай-мальчика, карьеру и никак не мог понять, почему он один столь отчаянно бьется за честь класса, в то время как учителя, люди, которым за это платят зарплату, бездействуют. Впрочем, скоро настал и его звездный час.

Как-то вечером компания Гарри маялась бездельем. Бутылка портвейна, выпитая на пятерых, не принесла ни удовольствия, ни удовлетворения, но зато разбудила кураж, дремавший в подростках. Они вяло слушали бренчание гитары в неумелых руках товарища, Алка постукивала в такт ногой и поигрывала брелком в виде металлического блестящего кабриолета.

– Где взяла? – перехватил брелок Гарри.

– Отдай, – капризно протянула Алка, – мне его любимый мужчина подарил.

– Твой любимый мужчина – это я, – наставительным тоном произнес Гарри и щелкнул ее по носу. – Юрка, что ли, дал?

– Юрочка, – кокетливо сморщила носик Алка, – а ты не ревнуй.

– К нему? Смеешься? Откуда у него? Я раньше таких не видел.

– У него дядя какой-то на автомобильном заводе в другом городе работает, вот они в цехе и отливают, – пояснила Алка, – часть на импорт идет, а основную массу рабочие домой тащат. Поэтому у нас их и не продают, все за границу отправляют. Дядька к ним в гости приезжал, Юрке привез, а мне понравился, я и выпросила. Да ты чего? У него весь класс клянчил, даже деньги предлагали, а ты не в курсе.

– Значит, у нас в городе таких машинок ни у кого нет, – задумчиво констатировал Гарри, потирая пальцами блестящую игрушку, – и полшколы знает, что машинка Юркина?

– Ну да. Он мне ее только сегодня отдал, когда из школы провожал. Ты чего-то задумал? – быстро сообразила Алка.

– Слушайте, – склонился Гарри к внимательно прислушивающимся к их разговору приятелям.

Этой ночью кто-то забрался в кабинет директора школы и вынес цветной телевизор, кассетный магнитофон, несколько кубков, завоеванных школой в спортивных соревнованиях. Кроме того, злоумышленники покусились на знамя комсомольской организации школы, разорвав его на несколько полотен, сорвали со стены и растоптали рамочки с почетными грамотами, дипломами и благодарственными письмами в адрес школы, которые педагогический коллектив собирал со дня основания. Последнее квалифицировалось уже как вандализм и не могло забыться и проститься столь легко, как просто разбитое окно или опечатывание туалета штампом «уплачено».

На место преступления в срочном порядке прибыл наряд милиции. Собака след не взяла, был обычный школьный день, и ребятня успела сто раз пробежаться по пути злоумышленников. В ворохе разбросанных бумаг удалось обнаружить лишь пару окурков и маленький блестящий кабриолет. Владельца брелка вычислить было несложно. Юрку забрали прямо с урока. Когда в класс вошел директор в сопровождении двух милиционеров, по классу прошелестел недоуменный шепот. Директор покачал в воздухе машинкой на цепочке и спросил:

– Это чье?

Все повернулись в сторону Боброва. Юрка посмотрел в глаза Алке, встал и спокойно ответил:

– Мое. Мне дядя подарил.

Интересно, если бы он знал, в чем дело, он держался бы так же уверенно? Или голос его все-таки дрогнул бы? Или он вообще отказался бы от игрушки? В любом случае против него было слишком много свидетельств. Юру посадили под арест, а старший следователь Важнин решил довести столь блестяще раскрытое дело до конца.

Впрочем, закрыть дело в рекордно короткие сроки мешал ему молоденький практикант, присланный на его голову в отдел. Юноша с горячностью первооткрывателя утверждал, что в деле было много недомолвок. Например, главный обвиняемый, Бобров, никак не хотел выдавать соучастников, а в том, что он один смог вытащить телевизор и прочую добычу, практикант сомневался. К тому же вещи из директорского кабинета найдены не были. Юра утверждал, что продал все оптом какому-то незнакомцу, но в таком случае куда он дел деньги? Потратил за один вечер? На что? Да и мать главного подозреваемого горячо утверждала, что вечером и ночью сын был у нее на глазах и никуда не выходил из дома. Конечно, алиби, основанное на показаниях близких родственников, в расчет не бралось. Чего не сделаешь, чтобы спасти сына! Но совокупность всех приведенных практикантом деталей, на его взгляд, перевешивала найденный на месте преступления брелок и неуверенные признательные показания подозреваемого.

Важнин досадовал: взялся же на его голову копатель! Шерлок Холмс недоделанный! А практикант, нисколько не напуганный советами своего непосредственного начальства, не суетился, продолжал колупаться в этом деле. И вышел же, неугомонный, на один из кубков на блошином рынке. Кубок продавал сомнительного вида дедок, когда практикант помахал перед его носом красной книжечкой, тот струхнул и рассказал, что барахло скупил оптом у парнишки. Высокого, кудрявого, с легкой косинкой, хорошо одетого. Этот портрет ни в коей мере не напоминал Боброва, и если бы начинающий опер хорошо знал одноклассников Юры, он легко узнал бы Гарри. Но пока этот портрет ни ему, ни Важнину ничего не говорил. В конце концов, кубки и прочее мог деду продать тот самый перекупщик, которому сдал все подозреваемый. Так или иначе Важнина не заинтересовали сведения, добытые его подопечным. Ну, вычислил скупщика краденого. Невелика птица. Да и не вычислил, поди-ка найди его по словесному портрету, данному дедом. И зачем искать? Висяков полно, и бросать силы на поиски какого-то ничтожного типа неразумно.

Однако юноша не унимался и на одном из допросов Боброва ввернул-таки вопрос о высоком кудрявом парне с легкой косинкой. Бобров поднял глаза, переспросил и… замкнулся. С этого момента он не подписал ни одного протокола, не дал ни одного показания. А спустя несколько дней полностью отказался от всего, что говорил раньше, заявил, что брелок потерял накануне ограбления, а признательные показания дал под давлением. Так что теперь у Важнина не было даже чистосердечного признания. Расследование надо было начинать с самого начала. Как начинать? Искать этого мифического кудрявого? Черт бы побрал практиканта с его никому не нужными инициативами!

Впрочем, полностью обвинения с Боброва не сняли, с него взяли подписку о невыезде. Уже на следующий день парень появился в школе. Лучше бы он сидел под арестом! Комсорг Коля просто свихнулся от усердия, некоторые педагоги, из числа не самых умных, не упускали момента облить презрением осквернителя почетных грамот, девочки из приличных семей объявили ему бойкот, а школьники, считающиеся позором школы, хлопали по плечу и принимали за своего. А ведь раньше, да и сейчас, большинство из них были так неприятны Юре!

На первом же уроке к нему подсела Алка. Она приняла сторону тех, кто восхищался проступком Юры. Когда они шли домой после шести бесконечно тянувшихся уроков, она не переставая твердила, какой Юра мужественный, какой отважный, как он теперь вырос в ее глазах…

– Алка, ты же знаешь, кто залез в кабинет, – не выдержал наконец Юра. – Зачем все эти охи?

У девушки забегали глаза, она, как обычно, попыталась перевести все в шутку:

– Знаю, конечно. Самый отважный, решительный, безбашенный парень, какого я знаю. Ты, Юрочка.

Обычно подобной фразы было достаточно для того, чтобы Бобров понял: вопрос закрыт, тему больше не поднимаем. Но на этот раз все было по-другому. И дело даже не в том, что шалость переросла в разряд уголовных преступлений, думается, если бы в деле была замешана одна Алка, Юра опять взял бы ее грех на себя. Дело в том, что наконец пришло озарение: он – игрушка. Игрушка для Гарри, управляемая дурочкой Алкой. Конечно, он любил ее. Любил беззаветно, преданно, жертвенно. Но жертву было сладко приносить ей, а оказалось, что муки, которые он вынес, – ради этого Циклопа с бегающими глазками? Ради Гарри?

– Алка, я знаю, чью вину брал на себя. И больше покрывать его не буду, – тихо, но твердо сказал он.

Лицо девушки, минуту назад смотревшей на него с лукавством и нежностью, перекосилось.

– Будешь. Ты мизинца его не стоишь. И если с Гарри хоть что-нибудь случится, я не знаю, что с тобой сделаю.

– С Гарри? – усмехнулся Бобров. – Я ничего не говорил про Дударева. Я имел в виду только тебя, Алевтина.

Алка только теперь поняла, что своей дурацкой несдержанностью выдала не только себя, но и любимого. Она глухо застонала и бросилась на Юру, вцепившись ему в лицо, словно кошка. Остро отточенные ноготки успели оставить на его лице несколько кровавых полос, прежде чем он опомнился и оттолкнул ее от себя. Алка упала в сугроб и забарахталась в нем, пытаясь выбраться. Юра немного постоял, понаблюдал за поверженным идеалом и медленно зашагал прочь. Царапины на лице саднили на ветру, но он не чувствовал боли. Он не знал, как жить дальше. Если бы он ведал, как далеко может пойти любящая женщина, то не стал бы ждать, а прямо в этот вечер шагнул бы с подоконника своего окна.

Юра не мог уснуть всю ночь, а утром, на рассвете, за ним пришли. Теперь он обвинялся в изнасиловании своей одноклассницы, Алевтины Трифоновой. И доказательств на этот раз было больше чем достаточно. Показания потерпевшей, царапины на его лице и куча свидетелей. Соседка Алки подтвердила, что видела, как негодяй избивал бедную девочку прямо на улице. Он грубо толкнул несчастную прямо в сугроб и с усмешкой наблюдал, как та не может встать от слабости. Одноклассник Алевтины и Юрия, некий Игорь Дударев, показал, что именно он спугнул насильника, который, к сожалению, уже закончил свое черное дело. Благородный юноша утверждал, что зашел к Алевтине домой для того, чтобы узнать домашнее задание по физике. Дверь, как ни странно, оказалась открытой, он прошел в комнату и увидел, как рыдающая одноклассница пытается прикрыть обнаженное тело обрывками халатика, а Бобров судорожно натягивает штаны.

На вопрос, почему же он не задержал уступающего ему в силе негодяя, Игорь-Гарри признался, что настолько растерялся, что сначала бросился на помощь к девочке, а когда он прикрыл ее собственной курткой, насильника и след простыл. Важнин торжествовал: наконец-то этот юркий везунчик получит по заслугам. Теперь он и от ограбления не отвертится: Алевтина показала, что напал он на нее после того, как она отказалась признать, что он якобы подарил ей брелок накануне ограбления. В сущности, все сходилось одно к одному. И практикант был пристыжен: ведь именно из-за его неуемного рвения случилось несчастье! Сидел бы Бобров, не пострадала бы девочка. Хорошо, что время отработки закончилось и практикант больше не помешает следователю нормально закрыть дело.

А самое противное, как считал Важнин, что у обвиняемого еще хватало наглости заявлять, что он ни в чем не виновен, что изнасилование подстроено, одноклассники сговорились и сплели против него заговор, благородный юноша Игорь Дударев не спаситель девушки, а тот, кто ограбил кабинет директора. Юра отказался взять на себя вину за ограбление. И за это пошел по страшной для любого заключенного статье.

– Ты хочешь сказать, что девушка добровольно лишилась девственности только для того, чтобы подставить тебя? – усмехаясь, поинтересовался Важнин. – Экспертиза показала, что именно в этот вечер она, так сказать, стала женщиной.

– Вы не можете мне не верить, – упрямо твердил Бобров, – ведь можно же провести еще какую-нибудь экспертизу, как-нибудь доказать, что это был не я.

– Какая экспертиза, милый, – протянул Важнин, – мы тебе в Америке, что ли? Максимум, что я могу для тебя сделать, – снять отпечатки пальцев в комнате Алевтины. Вот если их там не будет, тогда, может быть, я выслушаю тебя повнимательнее. Ну что, отправлять к девушке экспертов?

Юра только молча обхватил руками голову.

На несчастье Важнина, практикант, которого эта история так ничему и не научила, оказался сыном какого-то высокопоставленного чиновника. И одержать верх над Важниным, который написал ему весьма неприятную характеристику, стало для юноши чем-то вроде дела чести. Поэтому он на собственные средства нанял Боброву молодого и амбициозного адвоката. Тот обладал быстрым умом, был смекалист, дружил с логикой, поэтому стремительно нашел в этом деле несколько весьма странных нестыковок и продолжал копать дальше. Он надавил на следствие, и несовершеннолетнего Юру отпустили под подписку о невыезде, порекомендовав ему вообще никуда не выходить из дома. Юра и не выходил. Вся эта история совершенно выбила его из колеи, теперь он не реагировал даже на пьяные нападки отца, просто молча сидел в своем углу, уставившись в одну точку.

Его мама старалась неотлучно находиться при сыне, но ей все равно приходилось выходить из дому – с работы не уволишься. Может быть, благодаря практиканту и адвокату эта история и закончилась бы вполне благополучно, если бы рядом с Бобровым постоянно находился близкий ему человек, но, как уже было сказано выше, матери приходилось постоянно отлучаться, а друг, Юра Ростов, проходил очередной курс лечения.

Впрочем, нашлась добрая душа, рискнувшая навестить опального одноклассника. Однажды, когда мать была на работе, к нему заявилась Алка. Она уселась на подоконнике, красиво скрестив ладные ножки, без улыбки взглянула Юре в глаза и начала:

– Я могу забрать заявление.

Юра молчал.

– Ты всего лишь должен подтвердить, что в кабинете директора действительно орудовал ты.

– Что, подбираются к твоему Циклопу? – криво ухмыльнулся Юра.

– Угадал, – мотнула она ногой. – Какой-то практикант там настырный оказался, потихоньку всех на уши поднимает. Но ты учти, Гарри сядет по нормальной статье, а ты – за изнасилование, да еще и несовершеннолетней. А ты знаешь, что делают в тюрьме с такими извращенцами, как ты? В первую очередь им выбивают несколько передних зубов, чтобы не кусались, когда… ну, ты понимаешь, когда. А потом…

– Алка, откуда ты понабралась всего этого? – ахнул Юра. – Ты же девушка.

– Забыл? Уже не девушка. Знаешь, Юрочка, любящая женщина способна на многое. Я преподнесла Гарри двойной подарок – свою девственность и гарантию того, что за него сядешь ты. И для меня эти жертвы – величайшее счастье. Подпиши признательные показания. Я прошу.

– Уйди, – попросил Юра, – мне противно на тебя смотреть.

– Противно? – захлопала Алка ресницами.

В первый раз практически ручной Бобров посмел так с ней разговаривать. А она-то считала, что он все еще любит ее. Это был болезненный удар по ее женской гордости. Она спрыгнула с подоконника и гордо удалилась, не забыв оглушительно хлопнуть дверью.

А назавтра в местной газете появилась статья молодого корреспондента Рашида Хихматулина «Проданная совесть».

– Я читала эту статью, – вырвалось у меня.

– Вы хорошо подготовились, – кивнул Ростов. – Отыскать ее было сложно, что еще раз подтверждает вашу компетентность. Тогда я не буду останавливаться на ее содержании. Скажу только, что после ее выхода в нашем маленьком городке жить стало невозможно не только Юре, но и его близким.

– Например, его маме? – предположила я.

– Ее проработали на профсоюзном собрании, – невесело усмехнулся Ростов. – Сейчас об этом говорить даже смешно, тогда же для нее это была катастрофа. Представляешь, не очень молодая женщина с безупречной репутацией и чистой совестью, поставившая на ноги не одну сотню человек, должна была молча выслушивать гадости о себе и своем единственном сыне. Знаешь, как в те времена проходили подобные мероприятия?

– Было бы любопытно узнать.

– Человек вызывался на сцену, президиум излагал ситуацию, а потом из зала вызывались сотрудники, которые должны были выразить свое отношение к проблеме. Отношение, естественно, должно было совпадать с официальной точкой зрения. И те, кто отказывался высказать свое «фи», подвергались не меньшему осуждению, чем виновный.

– И все-таки она не отказалась от мысли, что ее сын не совершал всех этих злодеяний?

– Нет. И ее поддержка помогала держаться и ему. До тех пор, пока к нему опять не заявилась Алка.

– Ей опять было что-то нужно или просто хотелось добить показавшего характер бесхребетного юношу?

– Ей – первое, хотя, думаю, Циклопа больше интересовало второе. По складу характера Гарри вряд ли так уж испугал бы срок. Скорее он придал бы его образу еще больше определенного шарма, а если учесть, в какое время все происходило, то и помог бы ему в будущем строить бизнес. Вспомните, из какого контингента формировалась в те времена элита бизнеса, то есть кто из них выживал и какими средствами достигался успех. Кстати, насколько я в курсе, Игорю не удалось избежать срока, пусть даже и условного. Спустя пару лет он все-таки попался на мелком грабеже. Может быть, будь рядом Юра, ему опять удалось бы ускользнуть, но этой палочки-выручалочки в городе уже не было.

Алка явилась к нему тихая, покорная, кроткая. Она почти не поднимала глаз на Юру, только тихо прошептала:

– Юрочка, не гони меня, ты же ничего не знаешь. Разреши мне рассказать, как все получилось.

И Юра опять дал слабину, разрешив ей войти. Они стояли у порога перед незапертой дверью, Алка немного потопталась, скинула шубку и всхлипнула:

– Прости, я не хотела, он меня заставил. Ты не знаешь, какой он страшный! Он умеет делать больно, не оставляя следов. Я боюсь.

Юра еще помнил ее взгляд, которым она одарила его перед тем, как он толкнул ее в снег. Этот взгляд сложно было сыграть. Да и не имело смысла. Он ей не верил.

– Но ведь Циклоп – твой жених? Он сам за-явил об этом журналисту. И даже пообещал никогда не упрекать тебя за то, что ты досталась ему… не совсем девушкой. Поздравляю. Надеюсь, что вы не наплодите много маленьких Циклопчиков, а ограничитесь одним или вообще решите не множить себе подобных.

На этих словах Алка закрыла лицо ладонями и разрыдалась:

– Как ты догадался?

– О чем?

– Я беременна! Он бросил меня. Юрочка, я не знаю, что делать. В консультации сказали, что несовершеннолетние не могут решать этот вопрос без родителей, а родители меня убьют. Что мне делать?

Алка так жалостливо всхлипывала, что ожесточение Юры сменилось жалостью. Как мужчина, он не мог понять всей глубины отчаяния девушки, но на донышке его сердца еще жила любовь к ней, и руки его непроизвольно прижали к груди это сопливое и растрепанное создание. Продолжая обнимать Алку, он провел ее в комнату, посадил на диван, хотел сбегать на кухню за водой, но она не отпускала его, продолжая держаться цепкими пальчиками за рубашку. Краем сознания Юра отметил, что вся его грудь перемазана в туши, смешанной со слезами, и морковной губнушке Алки. Придется самому стирать рубашку, в таком виде маме отдавать ее нельзя. Потом он почувствовал, как Алка зачем-то расстегивает пуговицы на его рубашке.

«Поняла, что испачкала, и хочет сама постирать», – мелькнула в его голове примитивная мысль, которая, впрочем, тут же исчезла, потому, что ловкие пальчики Алки добрались до резинки его спортивных домашних штанов. Юра отпрянул, Алка, не ожидавшая столь резкого отпора, отпустила его.

– Ты чего? – спросила она уже почти спокойно.

– Ты, это, иди-ка отсюда, – попросил он, заикаясь, – я не хочу больше с тобой… разговаривать.

– Юрочка, я же сама к тебе пришла, – не сдавалась Алка, – неужели ты не мужчина? Неужели откажешься от меня? Даже если мне и придется выйти замуж за этого мерзавца, я буду знать, что вторым моим мужчиной был ты, такой чистый, благородный, добрый. Неужели ты откажешь мне в этой малости?

Продолжая несвязанно бормотать, она занялась своей блузкой, и Юре оставалось только с ужасом наблюдать, как падают на пол блузка, бюстгальтер, юбка. Наконец он вышел из оцепенения, быстро наклонился, собрал с пола одежду одноклассницы, протянул ей:

– Одевайся.

– Не буду, – зло сверкнула глазами она.

– Одевайся, говорю, немедленно, а то соседей позову.

– Не позовешь. А если не отстанешь, я свою одежду в окошко выкину. Как я тогда домой пойду? И как ты все это объяснять будешь? Давай сюда, – и она потянула руки к блузке.

Теперь Юра окончательно растерялся: отдать ей одежду – в окно выкинет, с нее станется, не отдать – так и будет торчать в его комнате голая. Он совершенно не мог предвидеть ее дальнейшие действия. Поэтому, когда она потянула к себе блузку, предпочел не отпускать – с этой девицей все надо делать наоборот. Алка потянула на себя, он держал крепко, и тогда девушка завизжала во всю силу своих легких.

От испуга и неожиданности у Юры произошел легкий паралич, и теперь он при всем желании не смог бы разжать пальцы. Тонкая ткань затрещала у них в руках. И в этот момент в незапертую дверь квартиры ворвался Дударев с приятелями. Минут через пять на шум прибежали соседи, к тому времени Юра уже не шевелился: компания успела хорошенько отделать его. Вызвали милицию, Дударев торопливо, взахлеб, объяснял, что в этой квартире произошла повторная попытка изнасилования и что в этот раз Бобров был особенно груб: разорвал на девочке одежду и избил ее. Словно сквозь пелену Юра видел, что на лице Алки действительно есть свежий кровоподтек, а губа разбита. Если бы он смог, то усмехнулся бы: хорошо подготовились. Но усмехаться он не мог по двум причинам: лицо его представляло сплошное месиво, и, несмотря на боль, в этот момент он очень четко представлял себе свою дальнейшую судьбу.

В этот момент Алка, уставшая рыдать, вдруг задергалась в руках утешающего ее Дударева и завалилась на бок.

– Откройте окно, девочке плохо, – крикнул кто-то.

Юра, лежавший возле батареи, слышал, как хрустнула бумага, которой мама заклеивала окна. В комнату ворвался морозный воздух, все столпились возле симулянтки Алки.

«Переигрывает, – мелькнуло в голове у Юры, и тут же эту мысль затмила другая: – Мама. Что теперь будет с мамой?»

Воспользовавшись тем, что на него никто не обращает внимания, он осторожно приподнялся, взялся руками за подоконник и, больше ни о чем не думая, перекинул свое тело туда, навстречу вкусному, разрывающему легкие воздуху, белому снегу, свободному полету.

– Он выжил? – произнесла я после паузы.

– Спустя пару дней в местной газете вышла статья Рашида Хихматулина «Трус». Корреспондент добил Юру Боброва. И его не стало. Я хочу, чтобы следующим был Хихматулин.