Глава 11

Рано утром я позвонила Вере.

– Нам надо поговорить, – сказала я после обмена приветствиями. – Вы не возражаете, если я сегодня приду к вам домой?

– Приходите, – согласилась она без всяких колебаний. – Я вернусь из школы в половине десятого.

Немного подумав, я решила перевоплотиться в ту самую шатенку, которая наводила справки насчет Прошкиной. Только оделась я не в джинсы, а в строгий деловой костюм.

Во дворе мне снова попалась та же бабулька, которая распускала о Вере грязные слухи. Несмотря на то что в прошлый раз мне пришлось от нее сбежать, я сама подошла к ней и поздоровалась.

– Здравствуй! – сказала она, внимательно вглядываясь в мое лицо. – А, так это ты к Прошкиной приходила?

– Да, вот никак ее не застану.

– На сей раз Верка дома, – заговорщески сообщила пожилая женщина, – пришла минут десять назад. Уж я-то на ней снова душу отвела! Все, что думаю о ней, высказала…

– Вы что же, никогда не упускаете случая уколоть соседку?

– Никогда, – призналась старушка. – Милая, я вот еще в прошлый раз хотела тебя спросить…

– Потом, бабуля, потом, вот выясню с Прошкиной отношения, так все вам расскажу.

– Что же, мне караулить тебя здесь? Как долго ты планируешь с ней разбираться?

– Не знаю, как дело пойдет… А знаете, я, пожалуй, сама к вам зайду! Нам есть о чем поговорить. Вы в какой квартире живете?

Старушка колебалась, наверное, сравнивала степень своего любопытства со степенью риска. Интерес оказался сильнее, и она обозначила свои координаты:

– В сорок седьмой квартире я живу. Точно зайдешь? Не обманешь?

Еще раз пообещав зайти, я открыла подъездную дверь, поднялась на второй этаж, нашла нужную квартиру и нажала на черную кнопку звонка. Никакой реакции на это не последовало, хотя мне было доподлинно известно, что Вера дома. Почему же она не открывает? Может, приходит в себя после встречи с желчной соседкой? Вытирает слезы, ретуширует красноту вокруг глаз? Я снова нажала на кнопку звонка и услышала робкий вопрос:

– Кто там?

Я запоздало сообразила, что выгляжу не совсем так, как привыкла видеть меня Вера. Она просто-напросто не узнала меня в каштановом парике.

– Это я, Полина!

Сразу после этого дверь открылась на ширину цепочки. Прошкина внимательно всмотрелась в мое лицо.

– Ой, извините, я вас не признала через глазок. Проходите, пожалуйста.

Обстановка квартиры была более чем скромной – старая полированная мебель, сильно истоптанный ковер, в центральной части которого не осталось даже намека на ворс, люстра с одним разбитым рожком. Украшением стен служили фотографии. На них были родители Веры и сама Вера преимущественно в юные годы. Я не могла не отметить, что когда-то она была довольно привлекательной девушкой с озорными глазами и очень обаятельной улыбкой. Прошкина не мешала мне рассматривать фотографии, наверное, она ими даже гордилась.

– А это Миша, – сказала Вера, обращая мое внимание на рамку, стоящую на телевизоре.

С фотографии смотрел симпатичный улыбчивый мальчик. Легкая асимметрия лица его ничуть не портила. Казалось, фотограф просто уловил момент, когда мальчик прищурился и чуть наклонил голову влево.

– Это Павел сфотографировал Мишу на Новый год, – пояснила Вера. – Очень удачная фотография.

– Ваш сын действительно похож на Барсукова. Тот же овал лица, те же черные волосы, подбородок такой же остренький. Ваши, Вера, только глаза.

– Сколько бы Андрей ни отрицал свое отцовство, оно слишком очевидно, – сказала Прошкина.

– Вот в этом все и дело. Вера, я не буду долго ходить вокруг да около, – сказала я, усаживаясь в сильно потертое кресло. – Я пришла сказать, что выяснила, зачем Барсуков стал так нагло вклиниваться в вашу жизнь.

– Полина, вы с ним разговаривали о нас? – напугалась моя собеседница.

– Нет, слишком много чести для него. Как ни странно, но разгадать загадку мне помог первый муж Пилявской, – выдержав небольшую паузу, я поведала Прошкиной о причине развода Аллы и Максима. – Уж не знаю, какова была вероятность рождения в их браке слепых детей, но Пилявская этого панически испугалась… Судя по всему, Барсуков в курсе, что его невеста сильно озабочена проблемой наследственных заболеваний. У нее медицинское образование, наверное, генетика была ее любимым предметом. Хотя работа связана с косметологией и физиотерапией.

– Я все поняла, Андрей решил, если Алла узнает про Мишу, то даст ему отставку. Я ни при каких обстоятельствах не стала бы больше влезать в его жизнь, но Барсукову было бы намного спокойнее, если бы мы с Мишей уехали из Горовска. А ведь я уже начала подумывать об этом. Кроме могилы родителей, меня здесь больше ничто не держит, – в глазах Веры вдруг вспыхнул огонек одержимости: – Да, я так и сделаю. Я поменяю эту двухкомнатную квартиру на однокомнатную в том городе, куда определят Мишу. Разницы в цене должно хватить на переезд…

Такой реакции я никак не ожидала, поэтому спросила, повысив голос:

– Вера, о чем вы говорите? Теперь, когда мы все узнали, нет нужды никуда переезжать.

– Да, теперь понятно, что все это дело рук Барсукова, что он таким образом идет к своей цели – к выгодному браку. Но что для нас с Мишей это меняет?

– Все, Вера, абсолютно все!

– Я так не думаю, – возразила Прошкина спокойным, уверенным голосом. – Нам надо уехать, и чем раньше, тем лучше. Жить в этом доме – сущая пытка. Скоро весь город будет против меня. Я не хочу здесь оставаться. Мне следовало раньше уехать из Горовска, еще до того, как Миша пошел в школу. Теперь я даже хочу, чтобы интернат закрыли.

И эта женщина была членом инициативной группы, которая обивала пороги различных инстанций, добиваясь сохранения коррекционный школы-интерната! Вот уж не думала, что мой рассказ вызовет такую неадекватную реакцию. Похоже, это синдром выгорания.

– Вера, вы вообще понимаете, что говорите?

– Да, понимаю. Если мы не уедем, то Барсуков подстроит какой-нибудь несчастный случай. Он на все пойдет, чтобы выгодно жениться. Вы сказали, что Пилявская очень состоятельная…

– Вера, все гораздо проще. Если Алла узнает о том, что у Барсукова есть серьезно больной сын, она тут же сделает ему ручкой.

– Это ничего не меняет, – стояла на своем Прошкина. – Он найдет другую, и у нас начнутся те же проблемы или какие-нибудь другие… Полина, у вас есть знакомый риелтор?

– У вас квартира приватизированная?

– Да, мы приватизировали эту квартиру в равных долях, половина моя, а половина Мишина.

– Вера, я по образованию юрист, поэтому хочу дать бесплатную консультацию. Все сделки с недвижимостью, если они касаются изменения прав несовершеннолетнего ребенка, должны быть одобрены попечительским советом. Вы хотите продать эту квартиру и купить меньшей площади в другом городе, так?

– Так.

– Вряд ли попечительский совет одобрит такую сделку, ведь она ущемляет права не просто несовершеннолетнего ребенка, а ребенка-инвалида.

– Но у меня нет средств на равноценный обмен. – Вера вскинула глаза к потолку и задумалась. – А знаете, я откажусь от своей доли в пользу Миши! Да, да, я именно так и сделаю.

– То есть вы добровольно хотите перейти в статус бомжа?

– Полина, ну зачем вы так?

– Я лишь смотрю правде в глаза. Такое самопожертвование совершенно ни к чему.

– Это мое личное дело. Нам надо уехать из Горовска, и мы это сделаем, несмотря ни на что.

– Вера, пожалуйста, прислушайтесь к тому, что я вам сейчас скажу. У нас существуют определенные социальные нормы, – я назвала ей цифры, – вы тоже не должны оставаться без положенных вам квадратных метров. К тому же иногородний обмен – это очень трудоемкая процедура. А в вашем случае тем более. Необходимо собрать кучу справок… У вас есть возможность мотаться за ними из города в город?

– Ой, а что же мне делать? Может, переехать в деревню, там жилье дешевле. Миша будет заниматься на дому, – бредовые идеи лезли из головы Прошкиной одна за другой.

– Никуда уезжать не надо.

– То есть как не надо?

– А вот так!

– Полина, спасибо за все, что вы для меня сделали, но больше ничего не нужно. Я дальше сама со всем разберусь.

– Однажды вы уже говорили, что не нуждаетесь в моей помощи, потому что черная полоса сама собой закончится и начнется белая. Но через неделю вы вернулись. – Мое напоминание заставило Прошкину призадуматься. Она села за стол, подперла подбородок руками и застыла в такой позе. – Честно говоря, я никак не ожидала от вас такой реакции. Мне казалось, что вы по натуре боец, и вдруг решили капитулировать тогда, когда до победы осталось пару шагов.

– Какой еще победы? – вяло откликнулась Вера.

– Победы над Барсуковым. Пришло время его наказать, и мы это сделаем.

– У нас ничего не получится, – пессимистично заметила Прошкина.

– Вера, вы знаете, что пессимист – это человек, который сам стоит у себя на пути и мешает двигаться дальше?

– Вы считаете, что я – пессимистка?

– Разве нет?

– Если бы я была пессимисткой, то я не смогла бы ничего дать Мише. Я – реалистка. Я трезво оцениваю реальность. У Барсукова имеются деньги, связи, а что есть у меня? Ничего и никого, кроме сына-инвалида и этой квартиры.

– У вас есть я, и этого достаточно для того, чтобы справедливость восторжествовала, – сказала я без ложной скромности.

– Злоупотреблять вашим добрым расположением ко мне я не хочу.

– Злоупотребляйте! Я не против, – разрешила я, но Прошкина отрицательно покачала головой. – Вера, однажды я обещала вам рассказать, что заставило меня круто изменить свою жизнь. Кажется, теперь время пришло…

Я поведала о том, при каких обстоятельствах погибли мои родители и как спустя четырнадцать лет я отомстила убийце. Конечно, самые пикантные подробности были мною опущены, но и без них мой рассказ произвел на Веру сильное впечатление.

– Прямо как в кино, – сказала она, глядя на меня совершенно другими глазами.

– Нет, это все происходило наяву. Хочу заметить, что у бывшего прокурора города тоже имелись большие деньги и остались прежние связи, но это его не защитило. Потом я стала помогать людям, которые сами не могли добиться справедливости. Я специально не искала их, они сами меня находили. Каждый по-разному. Вот вас прислал ко мне Стас Бабенко, приятель моего деда.

– А я не поняла Станислава Викторовича, пришла к вам с моющими средствами, – Вера смущенно улыбнулась. Я тоже улыбнулась, вспомнив, как она переобувалась в растоптанные тапочки. – Полина, так что же вы предлагаете?

– Вот это уже деловой разговор! Охотно поделюсь с вами своими планами. Сначала надо отсечь Барсукова от Пилявских.

– Но как это сделать? – спросила Вера, но тут же сама сообразила: – Если Алла узнает про Мишу, она, возможно, бросит Андрея. Но тогда он поймет, что это моих рук дело, и станет мне мстить.

– Ну почему информация должна прийти именно от вас? Разве больше никто в Горовске не знает, что у Барсукова есть внебрачный сын, у которого детский церебральный паралич?

– Никто.

– Этого не может быть. Вы примерно год жили с ним вместе на съемной квартире. Наверняка к вам приходили ваши подруги, его друзья…

– Редко. Моих подруг он на дух не переносил, а меня от своих друзей старался держать подальше. Потом, Андрей предпочитал сам ходить в гости, а не приглашать их к нам.

– Почему?

– Ну, скажем так, в целях экономии. Он был очень жаден до денег и падок на халяву. Помнится, папа увидел, что мы приехали на грязнющей «копейке», и дал денег на автомойку. Барсуков их взял, но вымыл машину сам. Таких примеров я еще сколько угодно привести могу. Однажды он даже категорически выступил против того, чтобы я отмечала свой день рождения, сказал, что все свободные деньги надо вкладывать в бизнес, а не в развлечения. Я была слишком молода и не понимала, что живу со скрягой. Он сумел мне внушить, что это временные трудности – когда бизнес наладится, мы будем чувствовать себя свободнее. Чтобы не просить лишний раз денег на косметику или тряпки, я тайком давала частные уроки музыки.

– Тем не менее не может быть такого, что совсем никто не знал, что у вас родился не совсем здоровый ребенок?

– Любовь Сергеевна знает, мать Андрея. Мы с ней практически не общались. Когда диагноз ДЦП окончательно подтвердился, она пришла и принялась обвинять меня в том, что я во время беременности пила и курила. Это чистейший вымысел! Я вообще никогда не курила. Во время беременности не пила, даже на Новый год глоток шампанского себе не позволила.

– Вера, успокойтесь, я вам верю.

– Да, мамаша Барсукова в курсе, но хранить тайну в ее же интересах.

– Согласна. А другие родственники?

– Других родственников Андрея я никогда не видела, даже его отчима. Мои родители умерли в один год. У меня только тетка, папина сестра, осталась, да два ее сына, но мы никогда не были близки. Не думаю, что они помнят имя Мишиного отца. – Вера немного подумала и вдруг вскрикнула: – Линка! Да, Ангелина, моя подруга, знает всю мою историю. Мы с ней вместе в школе и педучилище учились, только на разных факультетах. Она даже пыталась Барсукова вернуть ко мне, когда он ушел, но у нее ничего не получилось. Правда, последнее время мы не общаемся. Линка года четыре назад вышла замуж и родила двух детей, погодок. У нее своя жизнь, полная хлопот, у меня своя.

– Наверняка есть и другие свидетели.

– Ну, еще Татьяна Евгеньевна, хозяйка съемной квартиры знала, что мы жили без регистрации брака, что ждали ребенка и что Андрей бросил меня с месячным сыном. Сразу после этого мы с Мишей переехали к моим родителям. Года через два мы случайно встретились с Татьяной Евгеньевной в городе. Она посмотрела на Мишу и поняла, что у него серьезные проблемы со здоровьем… Так же случайно мы с Мишей наткнулись на одного приятеля Барсукова, Игоря Малышева. Мы не разговаривали, но он так откровенно разглядывал Мишу, наверняка искал и нашел внешнее сходство с Андреем.

– Вот видите, Вера, не такая уж это и тайна. Барсуков хотел вас выжить из Горовска, но он не подумал, что свидетели все равно останутся.

– Это в его духе. Андрей никогда не умел все продумывать до мелочей, что-то он слишком контролировал, а что-то совершенно упускал из виду. Я имею в виду его бизнес. Ой, неужели интернат с его подачи хотят закрыть?

– Нет, у Барсукова кишка тонка решать такие вопросы. Это происки Пилявского. У Федора Петровича, отца Аллы, есть любимая забава под названием «Найди свою точку на карте города», – я стала рассказывать Вере правила игры горовского нувориша. – Приют для бездомных собак был закрыт, та же участь ждет и интернат. Правда, есть надежда, что этому зданию присвоят статус архитектурно-исторического памятника.

– Вот так просто – тыкнул пальцем, и все? – Вера была ошарашена. – Неужели это возможно?

– С приютом все получилось. Кстати, когда в России строили первую железную дорогу, государь провел линию по линейке и случайно обрисовал свой палец. Так эта загогулина была перенесена с карты на реальную местность.

– Да, я что-то об этом слышала. Но то – государь!

– Думаю, Пилявский таким образом тоже тешит свое тщеславие. Смотрите все – мне любая задача по плечу!

– Полина, а вам не кажется, что он знает заранее, в какую точку ткнет пальцем? Ведь можно же попасть на мэрию или на пруд?

– Вполне возможно, что одним глазком Федор Петрович подглядывает, – согласилась я. – Итак, сначала мы отсекаем Барсукова от Пилявских. После этого у Андрея автоматически пропадает смысл выпроваживать вас из города.

– Он обязательно станет выяснять, кто раскрыл Алле его секрет.

– Чтобы ему некогда было этим заниматься, мы устроим ему проблемы в бизнесе.

– Как?

– Пока не знаю, но это совсем не сложно. Трудно наладить дело, а разладить его можно играючи. Раз Андрей лишал вас работы, мы лишим его бизнеса. По-моему, так будет справедливо. Но сначала мы взыщем с него все долги.

– Какие долги?

– Восемь с лишним лет он не платил ни копейки на содержание ребенка. Так?

– Я же не подавала на алименты, – заметила Прошкина.

– Очень опрометчиво с вашей стороны.

– Полина, вы же знаете, мы не были женаты, да и его отцовство не оформлено.

– По горячим следам отцовство Барсукова можно было легко доказать в суде, стоило лишь найти свидетелей, которые подтвердили бы, что вы вели совместную жизнь. Квартирная хозяйка плюс парочка соседей, и вопрос был бы решен в вашу пользу. Конечно, и сейчас можно доказать его отцовство, сделав генетическую экспертизу. Но оно вам надо?

– Нет, я не хочу, чтобы этот подонок имел право назвать Мишу своим сыном. Да и денег его мне не надо.

– Вам не надо. А Мише? – спросила я на повышенных тонах, но Вера вместо ответа опустила глаза. – Хочу заметить, что Барсуков должен еще компенсировать вам моральный ущерб за необоснованные увольнения, за клевету.

– Это он всем показывал милицейское удостоверение? Откуда оно у него?

– У Пилявского большие связи в милиции, думаю, Барсуков ими воспользовался. Хотя кое-какую работу он проделал сам.

– Даже так? Милиция потворствует его гнусным делишкам? Как же такое возможно?

– За деньги все возможно.

– Тогда мне ничего от него не надо. Деньги из рук Барсукова все равно не смогут компенсировать мне моральный ущерб. Я столько сил и здоровья вложила в Мишу, я о себе совершенно забыла, а с подачи Барсукова получается, что я хотела убить собственного ребенка, потому что он мешал мне развлекаться. Вы знаете, как на меня смотрят соседи и что они мне говорят? А Павел? Кем он меня считает?

– Вера, я уже сегодня займусь восстановлением вашей репутации. Кстати, кто живет в сорок седьмой квартире?

– Баба Надя там живет, которая больше всех меня травит. Мне кажется, она специально караулит меня около подъезда, чтобы потрепать нервы.

– Возможно. Вера, а она одна там проживает?

– Да, у нее муж в прошлом году умер.

– А как ее полное имя?

– Коршунова Надежда Александровна. А зачем вам это?

– Вера, уверяю вас, баба Надя очень скоро придет к вам с извинениями. Что касается Павла, если вы хотите, то я с ним поговорю.

– Нет, нет, не надо, – запротестовала Прошкина. – Я уже свыклась с мыслью, что у нас все в прошлом…

– Вера, посмотрите на меня!

Несчастная женщина подняла на меня глаза и тут же отвела их в сторону.

– Может, и стоит попытаться вернуть его расположение, я пока не знаю. Мне надо подумать.

– Подумайте, я не стану разговаривать с Алябьевым, не заручившись вашим согласием. Что касается денег, то в вашем случае глупо от них отказываться. К тому же Барсуков должен быть наказан по полной программе. Безнаказанность рождает новые преступления. Раз уж он так сильно любит деньги, то должен потерять все, что имеет. Неужели вы со мной не согласны?

– Не знаю, возможно, вы и правы. Полина, вы столько всего на меня обрушили. Я должна все хорошенько обдумать.

– Конечно, – сказала я.

Телефонный звонок заставил Веру выйти из комнаты. Оставшись одна, я тут же достала из сумки мобильник и перефотографировала Мишину фотографию. Прошкина вскоре вернулась, мы с ней обсудили кое-какие детали, затем попрощались. Я поднялась на этаж выше, надела для пущей важности очки в роговой оправе со стеклами без диоптрий и позвонила в сорок седьмую квартиру.

– Пришла, не обманула, – обрадовалась бабуля и широко распахнула передо мной дверь. – Проходи, поговорим наконец-то.

Переступив через порог, я достала из сумки красные «корочки», не раскрывая, сунула их под нос бабе Наде и сказала суперофициальным тоном:

– Я – адвокат Веры Ивановны Прошкиной. Значит, так, гражданка Коршунова, я пришла уведомить вас, что моя клиентка намерена обратиться в суд для защиты своей чести и достоинства.

– Какой чести? Какого достоинства? Да она отродясь не знала, что это такое! – возмущалась старушка, наблюдая за тем, как я убираю в карман пропуск в бассейн, спрятанный в красную обложку. – Ты чего плетешь?

– Попрошу выбирать выражения. Я при исполнении служебных обязанностей.

– Но ты же мне говорила, что сама зуб на Верку имеешь, – опешила старушка, – что она у тебя мужика отбила, что хочешь с ней разобраться…

– Не понимаю, о чем вы говорите, – обрубила я. – Повторяю, я пришла вас уведомить, что скоро вам будет предъявлен гражданский иск.

– Да в чем же меня обвиняют?

– В клевете. Вы, Надежда Александровна, распространяете заведомо ложные слухи о вашей соседке. В частности, вы говорили, что Прошкина жестоко обращается с сыном, что он стал инвалидом в результате ее побоев. Все ваши слова записаны на диктофон, – блефовала я. – Все это не отвечает действительности, и в суде это будет легко доказано, потому вам придется принести публичные извинения и выплатить моральный ущерб. Вам назвать сумму, которую мы будем просить?

– Мне все равно, сколько вы там собрались требовать. Хоть миллион! Я живу на одну пенсию, и ее у меня никто не отнимет, – парировала Коршунова.

– Заблуждаетесь, из вашей пенсии ежемесячно будет отниматься сумма, превышающая прожиточный минимум. Кроме того, придут судебные приставы и опишут ваше имущество, – я заглянула в комнату и на кухню. – О, да я вижу, у вас два телевизора! Будьте уверены, один из них у вас конфискуют.

Я так гротескно это сыграла, что даже сама испугалась – не доведу ли бабушку до инфаркта?

– Значит, судить меня собрались и раскулачивать? А вы знаете, что я – ветеран труда? У меня и медаль имеется!

Пенсионерка оказалась крепкой, она с ходу нашла, чем защититься.

– Медаль вам не поможет. Вы оклеветали честного и порядочного человека, а это преступление, – стояла я на своем. – Статья сто двадцать девятая Уголовного кодекса Российской Федерации.

– Но я же ничего сама не придумала, – стала оправдываться Коршунова. – Мне милиционер про Веру все рассказал. Как же ему не поверишь?

– Вы можете назвать его фамилию, звание и подразделение, в котором он работает?

– Не могу.

– Значит, это всего лишь отговорка. Да и вообще был ли тот милиционер?

– Был! И я ему поверила, так же, как и тебе тогда, – Коршунова ехидно прищурилась. – Ты тогда одно говорила, теперь совсем другое.

– Вот именно! Это должно стать вам уроком. Мало ли кто вам что скажет! Нельзя верить каждому встречному. Ладно, Надежда Александровна, я вас уведомила, ждите повестку в суд, – я развернулась и протянула руку к замку.

– Погоди, погоди, – бабулька схватила меня за плечо. – А нельзя все это как-то уладить?

– Что значит уладить? – спросила я, не оборачиваясь.

– Ну, я извинюсь перед Верой…

– С вашей подачи, гражданка Коршунова, половина жильцов этого дома начала рассказывать о Вере Ивановне громкокипящие небылицы. Кроме того, вы оклеветали мою клиентку перед ее знакомым, расстроили ее личную жизнь… Это тоже требует моральной компенсации. И немаленькой.

– Ой, батюшки! Да что же это такое! Судить на старости лет собрались, – запричитала пенсионерка, – крох последних лишают. Хотят, чтобы я с голоду померла…

– Так вы не признаете своей вины? – я обернулась и вгляделась в глаза напуганной женщины. В них было смятение.

– Да признаю я, признаю. Бес попутал, с милицейским удостоверением в кармане. Я ведь привыкла верить людям. Зачем же он стал наговаривать на Верочку, а? Зачем ему это понадобилось? Просто так ведь и прыщ на теле не вскочит!

– Были причины, были…

– Какие, не скажешь? – чрезмерно любопытная старушка мгновенно забыла о своих незавидных перспективах.

– Надежда Александровна, не время сейчас заглядывать в частную жизнь других людей. Вам о своих деяниях хорошенько подумать надо.

– А что тут думать? Погорячилась я. Больше такого не повторится.

– Значит, вы осознаете, что совершили ошибку, и раскаиваетесь?

– Осознаю, еще как осознаю, – закивала бабулька. – Может, все-таки Верочка передумает и заберет свое заявление?

– Ну, не знаю, это она сама должна решить. Я на своих клиентов давить не имею права. Мой совет вам – поговорите с Прошкиной, извинитесь. Соседям всем скажите, что ввели их в заблуждение, пусть тоже принесут свои извинения, – я поправила очки и изрекла со всей серьезностью: – Вот что, я даю вам три дня. Если по истечении этого срока Вера Ивановна не заберет заявление, значит, суд состоится. Ваша судьба в ваших же руках. Надежда Александровна, вам это понятно?

– Понятно, – пенсионерка потупила взгляд.

– Тогда до свидания, – я открыла замок и вышла из квартиры.

– Лучше прощай, – буркнула мне вслед Коршунова и захлопнула дверь.

Я совершенно не сомневалась, что моя пятнадцатиминутная театральная постановка сделает свое дело – склочная пенсионерка сегодня же побежит извиняться перед Верой. А вот с Барсуковым придется поработать подольше и несколько в другом жанре.

Дома меня ждал сюрприз. Дедуля не без гордости сообщил, что готов выложить мне досье на Андрея Барсукова. Это было очень кстати, ведь я как раз собиралась вплотную заняться поиском информации об этом наглом типе. У меня закралось подозрение, что последние дни Ариша выворачивался наизнанку, чтобы раздобыть ценные сведения, лишь бы я сконцентрировала свои усилия на Барсукове и не трогала могущественных Пилявских. Удивительно, как, после того как Ариша провел полночи в КПЗ, он вообще не запретил мне заниматься этим делом.

– Дедуля, где же ты навел справки? Неужели в Интернете? – я игриво подмигнула дедуле, который понятия не имел, как работать во Всемирной паутине.

Ариша не обратил никакого внимания на мой подкол. Он пригладил свою бородку и сказал:

– Нет, я пошел классическим путем. Паспортными данными напряг Курбатова – домашний адресок, точная дата рождения и все такое прочее… Кстати, этот прохвост в армии не служил, к уголовной ответственности не привлекался и к своим тридцати трем ни разу не был женат. Из другого источника мне стало известно, что он решил покончить со своей холостяцкой жизнью. В общем, у них с Пилявской дело идет к свадьбе.

– Да? А Прошкина его в загс даже под наркозом внести не смогла. Значит, ради Пилявской Андрюша наконец решил пожертвовать своей свободой? Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Вера говорила, что больше всего Барсуков любит деньги, а они у Аллочки наверняка водятся в достаточном количестве. Держу пари, что этот воинствующий холостяк стал самым шелковым женихом, – сказала я, припомнив сценку в салоне, свидетелем которой были мы с Нечаевой. Андрей так благоговейно смотрел на Аллу!

– Да уж, партия выгодная, – согласился Ариша. – Сам-то Барсуков до недавних пор был дельцом средней руки, держал небольшую точку в районе авторынка. И только с полгода назад его бизнес пошел в гору. Теперь он арендует большое помещение в центре под автомагазин «Пятое колесо».

– Это на проспекте Победы?

– Да, там. Еще поговаривают, что он собирается открыть парочку филиалов.

– И кто же это поговаривает?

– Рыжеволосая бухгалтерша «Пятого колеса» и ее дружок, такой небритый супермен по имени Влад, без определенных занятий. Они частенько бывают в «Крестовом короле». Я эту парочку не раз там видел, но понятия не имел, кто они такие. Узнал это только вчера через случайные реплики завсегдатаев казино.

– Нам повезло, – заметила я, хотя была почти уверена, что дедуля поскромничал.

Я знала, что у него талант добывать информацию. Мне доводилось быть свидетельницей того, как Ариша совершал витиеватое восхождение к вершинам красноречия, чтобы непринужденно задать один-единственный, но очень важный вопрос, не ответить на который его собеседник просто не мог.

– Полетт, ты не поверишь, но мне даже пришлось проиграть в преф, лишь бы Влад чувствовал себя на подъеме и без устали чесал языком! – Еще никогда Ариша так не хвалился своим проигрышем. Дед заметил удивление на моем лице и поспешил успокоить: – Не переживай, Полетт, я потом наверстал упущенное с другими игроками. Так что с голоду мы в ближайшее время не умрем, даже можем кое-что отложить на черный день.

– Значит, ты, в конечном итоге, остался в большом плюсе? Это хорошо. Если честно, то накладных расходов у меня полно, а компенсировать их пока было не из чего. Думаю, мне придется еще потратиться, чтобы достать Барсукова.

– Я не возражаю. Надо, так надо! А как ты собираешься действовать?

– Знаешь, я сначала хотела выйти на Аллу и просветить ее насчет сомнительного генофонда ее избранника, но теперь я не буду с этим торопиться. Уж больно мне хочется разорить фирму «Пятое колесо».

– И правильно! Не трогай ты этих Пилявских, – по-отечески нежно посоветовал Ариша. – А Барсукова стоит проучить. Финансовый кризис тебе как раз на руку. Сейчас многие фирмы разоряются. Богатые становятся беднее, а значит, ближе к народу. Так почему и «Пятому колесу» не скатиться в пропасть? Если Андрей останется без копейки, так Алла его сама бросит. Зачем ей лузер? А вы с Верой будете тут совсем ни при чем.

– А кто будет при чем?

– Ясно дело – янки! Это ведь от них кризис к нам пришел.

– Да, сейчас каждый бизнесмен должен быть морально готов к банкротству, – согласилась я. – А Барсукову к этому вообще не привыкать. Он уже не раз терпел полный крах. Вера рассказывала, что он пивом торговал себе в убыток. Оно и понятно, товар сезонного употребления и с ограниченным сроком годности. На ниве канцтоваров конкуренция большая оказалась.

– Да, помню, были времена, когда ручками, скрепками и файлами у нас на каждом углу торговали, – вставил Ариша. – А теперь куда ни плюнь, везде то СТО, то магазин автозапчастей. Пора бы уже уменьшить их количество. Полетт, у тебя уже есть мысли, как направить кризис в определенное русло?

– Есть, но надо обдумать детали. Пойду к себе, поиграю на саксофоне. Ты же знаешь, что самые гениальные идеи генерируются в моем мозгу во время игры.

– Я-то знаю, но хорошо, что композиторы понятия не имеют, как ты хулиганишь с их произведениями. У тебя джазовые темы перекликаются с маршами, а блюзы – с колыбельными.

Дедуля, конечно, утрировал, но какая-то доля истины в этом была. Я любила импровизировать, играть необычные попурри и даже создавать собственные композиции. Жаль, что я никогда не записывала свои сочинения. А вдруг они тоже были гениальными?