Глава 5
Пустота
У них уходит на это больше часа, но тем же утром медальон мне все же возвращают. Доктор Шацель кладет его на вращающийся поднос, ручка которого вмонтирована в спинку кровати, и подвигает прямо ко мне.
– К сожалению, полиции не удалось установить место его приобретения, так что, боюсь, и здесь мы пока зашли тупик, – объясняет он и отходит в сторону, словно чтобы дать мне возможность побыть наедине с единственной вещью во всем мире, которая, несомненно, является моей собственностью.
Я осторожно поднимаю его за цепочку. Вытягиваю палец, и блестящий черный амулет в форме сердца начинает раскачиваться, как маятник, перед моим лицом.
Затем я тщательно изучаю его. На одной из сторон я вижу странный символ, инкрустированный матовым серебристым металлом. Это несколько петель, переплетающихся и обвивающих друг друга таким образом, что у фигуры нет ни начала, ни конца.
Я переворачиваю медальон, но инкрустированное изображение от этого нисколько не меняется.
– Что это за сплетение? – спрашиваю я врача.
– Древний санскритский символ. Называется «бесконечный узел».
– Неужели в нем есть какой-то смысл? – Мне самой не нравится насмешливый тон, которым я задаю вопрос.
Доктор отвечает слегка натужной улыбкой:
– Буддисты полагают, что он символизирует скрещение духовных путей, движение и течение времени.
Я хмурюсь, подавляя разочарование. Мне хотелось услышать нечто более внятное и полезное.
– Но если предельно упростить, – спешит добавить Шацель, по всей видимости заметив мое замешательство, – то он обозначает вечность.
Кияна тоже разглядывает медальон.
– Лично мне кажется, что это очень похоже на два сердца, – выдает она свое заключение, уверенно кивая. – Одно поверх другого. Красиво, – и улыбается.
Я еще раз всматриваюсь в символ, стараясь понять, что имеет в виду Кияна. А ведь действительно похоже на два сердца. Одно обычное, а второе перевернутое. И они сплетаются между собой.
– Да, это красиво, – соглашаюсь я.
– Вероятно, вы обе правы, – вмешивается доктор и добавляет снова сугубо деловым тоном: – Полицейские поначалу решили, что имеют дело с антиквариатом. Но поскольку ни в одной базе данных такой предмет не числится, подтвердить его происхождение невозможно.
Как и мое, думаю я, сразу же ощущая особую связь с ним.
Я замечаю крошечную защелку слева, кончиком ногтя поддеваю ее и открываю медальон. И снова мои надежды улетучиваются, когда я вижу, что вырезанная внутри полость совершенно пуста.
– Здесь что-то лежало прежде? – интересуюсь я, бросая подозрительный взгляд на доктора Шацеля.
Он качает головой.
– Медальон уже был пуст, когда вас сюда доставили. Остается предположить, что его содержимое, если оно вообще существовало, потерялось во время крушения.
Еще один кусочек моей личности. Еще одна потеря.
Я закрываю медальон и щелкаю по нему, заставляя пустое сердце вращаться. Серебряная цепочка при этом скручивается вверх, грозя сдавить мой палец.
И только когда скручивание замедляется и медальон начинает вращаться в обратном направлении, я замечаю что-то на его противоположной стороне.
Это гравировка.
Я перехватываю его в движении, подношу совсем близко к лицу и вижу мелкий каллиграфический шрифт резьбы по задней стенке: «C + Д = 1609».
Кияна и доктор Шацель пристально смотрят на меня, ожидая какой-то реакции.
Но я всего лишь снова спрашиваю:
– И что это значит?
Доктор не скрывает разочарования:
– А мы надеялись, что вы сами скажете.
Я же вновь чувствую прилив раздражения.
– Почему мне все постоянно твердят одно и то же? – выкрикиваю я. – Здесь вообще есть кто-нибудь, способный ответить хотя бы на один вопрос?
Доктор сокрушенно мотает головой.
– Простите, но это не математическая или другая научная формула, которая нам известна.
– Эс плюс дэ равно тысяча шестьсот девять, – проговариваю я медленно, буква за буквой, цифра за цифрой в надежде вызвать хоть какой-то отзыв в памяти. То есть в черной пустоте, заменяющей сейчас мой мозг.
И после нескольких томительных секунд что-то начинает происходить. Какие-то знакомые образы вырисовываются перед мысленным взором. Быстрая смена лиц, мелькающих краткими вспышками.
От волнения у меня щемит внизу живота.
Неужели пришло воспоминание? Значит, вот как это бывает?
Да! Я помню. Помню воду. Помню плавающие обломки. Тела. Белый слепящий свет. Голоса.
Как вас зовут? Вы понимаете, где находитесь? Вы хотя бы знаете, который сейчас год?
А потом радостное возбуждение исчезает и появляется ощущение, что из комнаты откачали весь воздух. Поскольку приходит понимание: мне вспоминается только то, что происходило уже после катастрофы.
После того как я очнулась среди обломков самолета, даже о посадке в который я ничего не помню.
– Это число: тысяча шестьсот девять… Оно что-нибудь для тебя значит, милая? – спрашивает Кияна, по-своему интерпретируя странную череду эмоций, читающихся на моем лице.
– Да, – отвечаю я с грустным вздохом. – Думаю, это год.
