Коуди не умолкает ни на секунду с тех пор, как мы покинули аэропорт. Мне кажется, Бриттани по-настоящему его расстроила. А точнее, ее слова. Даже его речь изменилась. Он начал немного тараторить, а голос сделался заметно тоньше. И руками он размахивает гораздо чаще, чем обычно.

– Существуют, вероятно, сотни причин, почему эта женщина не запомнила тебя, – говорит Коуди, когда мы возвращаемся к городскому автовокзалу. – И все они, позволь заметить, выглядят в тысячу раз правдоподобнее совершенно невероятного предположения, что тебя не было в том самолете!

Я и сама возбуждена и сбита с толку не меньше Коуди, но держу эмоции при себе. Как и свои мысли. Так проще заново все обдумать и попытаться извлечь хоть какой-то смысл из услышанного.

– К примеру, – не прекращает свой страстный монолог Коуди, – во время посадки ее могли совсем ненадолго отозвать в сторону. И ее заменила другая сотрудница авиакомпании. А ты именно в этот момент прошла в самолет. На тебе могла быть другая бейсболка с таким же длинным козырьком, – щелкает он по моему головному убору, – так же скрывающим лицо. И при посадке тебе совсем не обязательно было поднимать на нее взгляд. Ну сама подумай! Кто вообще обращает внимание на девушек, принимающих у людей посадочные талоны? Лично я их просто не замечаю. А ведь она тоже перенесла немалый шок. Представь: самолет, который ты отправляешь в рейс, терпит крушение, и все пассажиры погибают!

Он искоса бросает на меня взгляд и поправляется:

– Извини, я хотел сказать – почти все. Но это не может не оказать воздействия на память и чувства человека, так? Короче, для меня она не самый надежный свидетель.

Коуди прав. То, что Бриттани не заметила, как я проходила на борт, еще ничего не доказывает.

Как не доказывает и справедливость слов юноши на парковке.

Хотя это, несомненно, кое-что могло бы прояснить.

Почему я выжила, когда все остальные погибли.

Почему я не числилась в списке пассажиров.

Если правда, что меня не было в самолете, то не было и никакого сбоя. Не считая того, что произошел в моей памяти, и она до сих пор не восстановилась.

– А вот тебе еще одно вполне подходящее объяснение, – продолжает Коуди, не замечая моего молчания. – На самом деле ты – террористка. Ты пробралась в багажное отделение, планируя взорвать самолет. Бриттани не видела, как ты проходила в самолет вместе с остальными, поскольку ты этого не делала. Ты прокралась внутрь тайком. А компания ссылается на мифический компьютерный глюк, чтобы замять это дело.

Багажное отделение?

Неужели я могла находиться там? Неужели я пробралась в самолет никем не замеченная? И, значит, я еще и террористка?

Мой мозг перегревается от усилий найти ответы на все новые вопросы, которые громоздятся на прежние, тоже остающиеся пока без ответа, и от этого можно рехнуться.

Знал ли юноша у супермаркета, что сотрудница авиакомпании, отвечавшая за посадку, не вспомнит меня? А может, он сам работает на ту же авиакомпанию? И не из нее ли те люди, которые, по его словам, разыскивают меня?

– Я серьезно, – не унимается Коуди. – К чему мы приходим, если принимаем на веру показания этой женщины? Что ты случайно плавала посреди океана как раз в том месте, где потерпел катастрофу самолет? Или что авиалайнер непостижимым образом обрушился на лодку – или, предположим, надувной плот, – когда ты проплывала внизу?

Теперь я уже знаю, что означают интонации в его голосе. Он снова пустил в ход сарказм.

– Ах! Вот оно! Я все теперь понял! – восклицает вдруг Коуди, хлопая в ладоши.

Сразу несколько пассажиров автобуса смотрят в нашу сторону. Я нервно озираюсь и замечаю сидящего в нескольких рядах позади меня высокого и худого мужчину средних лет с каштаново-рыжей шевелюрой и такой же бородой. Он внимательно вглядывается в меня, склонив голову набок. Мне становится не по себе. Я отворачиваюсь, глубже натягиваю на глаза бейсболку и опускаю голову.

– Самолет терпит крушение, и как раз в этот момент волшебным образом падаешь с небес в океан ты сама! – фантазирует Коуди. – Ты – падший ангел. Вот и весь секрет! И почему только до меня все так поздно доходит? – Он шлепает себя по лбу. – Это же объясняет и твою неземную красоту.

Я, впрочем, уже не уверена, что он разговаривает со мной. В мою сторону он даже не смотрит – скорее ведет диалог сам с собой. Однако, какую бы чепуху ни городил Коуди, он затронул один из наиболее важных вопросов.

Если я не была в самолете, то почему меня нашли на месте катастрофы?

Вероятность простого совпадения во времени и пространстве настолько ничтожна, что не заслуживает даже подсчета. А значит, должно существовать иное объяснение.

И я исполнена решимости найти его.

– Уф, кажется, началось, – слышу я голос Коуди, но уже без шутовских интонаций. Это снова его обычный тон. Но, посмотрев на него, я замечаю, что он с мрачным видом глядит на свой сотовый телефон.

– Что случилось? – спрашиваю я, и это первые слова, произнесенные мной вслух, после того как мы уехали из аэропорта.

– Родительская инквизиция. Они пытаются звонить. – Он поворачивает в мою сторону дисплей, на котором написано: звонок из дома. – И, по-моему, это уже шестая попытка, – хмуро продолжает Коуди. – Они заметили наше отсутствие. Как думаешь, мне ответить?

– Да, непременно.

Но он лишь скептически хмыкает.

– Так и знал, что ты это посоветуешь. Но только я еще не сошел с ума. А вопрос тебе задал чисто риторический. Я ни за что не стану с ними сейчас разговаривать.

– Но они же волнуются.

– Да. А еще они очень злятся. – Коуди с шипением выпускает воздух между стиснутыми зубами. – Если уж мне суждено получить по полной программе, то пусть это случится только однажды.

– Что ты имеешь в виду?

Он вздыхает.

– Если я отвечу на звонок, они немедленно наорут на меня за то, что увез тебя из нашего городка. А потом, когда мы вернемся домой, наорут снова. Таким образом, если я не стану сейчас отвечать, а просто доставлю тебя целой и невредимой, то получу головомойку лишь один раз. Доходит?

Телефон перестает звонить.

В моей груди снова возникает уже испытанное однажды щемящее ощущение, которое Коуди определил как чувство вины.

– Но, может, стоило все же им сообщить, что с нами все хорошо, чтобы они не так переживали?

Коуди удобнее устраивается в кресле и отворачивается к окну.

– К черту! Мы уже почти на автовокзале. Через несколько часов будем дома. Надеюсь, это они как-нибудь переживут.