Глава 4
Местный рынок находится всего в полумиле от дома Би. Девчонкой я ходила туда пешком, иногда с сестрой или кузинами, а порой одна, и рвала по дороге душистый клевер, пока не набирался большой круглый букет со сладким запахом меда. Перед походом на рынок мы выпрашивали у взрослых четвертаки и возвращались с карманами, набитыми розовой жевательной резинкой «Базука». Если у лета есть вкус, то это вкус розовой жвачки.
По извилистой дороге, ведущей в город, мы с Би ехали молча. Прелесть старых «фольксвагенов» в том, что в них необязательно разговаривать. Шумный мотор заполняет неловкую тишину приятным успокаивающим ворчанием.
Би вручила мне список покупок.
— Хочу поговорить с Лианной из булочной. Займись, пожалуйста, этим списком.
— Конечно.
Я знала, что не потеряюсь, хотя последний раз бродила по рынку, когда мне было лет семнадцать. Наверняка лоток с замороженным соком по-прежнему в третьем ряду, а в овощном отделе все еще работает симпатяга-продавец, который вечно закатывает рукава, чтобы похвастаться бицепсами.
Я изучила список: семга, рис «арборио», порей, водяной кресс, лук-шалот, белое вино, ревень, сливки. Судя по всему, ужин будет — пальчики оближешь! Я решила начать с вина, так как его продавали неподалеку.
Винный отдел местного рынка больше напоминал погреб шикарного ресторана, а не заурядный магазин с ограниченным выбором. Располагался он под лестницей, в тускло освещенном, похожем на пещеру помещении, где пыльные бутылки опасливо льнули к стенам.
— Чем могу помочь?
Вздрогнув, я подняла взгляд и увидела, что ко мне направляется молодой человек с приветливой улыбкой. От неожиданности я шагнула назад и чуть не опрокинула стойку с белым вином.
— Ой, простите!
Я успела подхватить бутылку, которая раскачивалась, как кегля для боулинга.
— Ничего страшного. Вы ищете калифорнийское белое или какое-нибудь местное вино?
В магазинчике стоял полумрак, и я сперва не разглядела лицо продавца.
— Вообще-то, мне бы…
Он подошел ближе, потянулся к верхней полке, и у меня отвисла челюсть.
— Господи, Грег, это ты?
Он посмотрел на меня и покачал головой, явно не веря своим глазам.
— Эмили?
Странное, неловкое, но вместе с тем восхитительное чувство. Мое подростковое увлечение стояло передо мной в фартуке бакалейщика. В последний раз мы виделись много лет назад, но лицо Грега выглядело таким же знакомым, как в тот день, когда я разрешила ему снять мой лифчик от купальника и потрогать грудь. Тогда я не сомневалась, что он меня любит и мы обязательно поженимся. Я была так в этом уверена, что скрепкой нацарапала «Эмили + Грег = любовь» на держателе для бумажных полотенец в женском туалете на местном рынке. А потом лето кончилось, и я уехала домой. Пять месяцев я каждый день проверяла почтовый ящик, однако писем не было. Звонков тоже. Следующим летом я снова приехала к Би, дошла до дома Грега и постучала в дверь. Открыла его младшая сестра, которую я терпеть не могла, и сообщила, что Грег уехал учиться в колледж и у него новая подружка, Лиза.
Грег был по-прежнему хорош собой, хотя теперь он повзрослел и, похоже, повидал виды. Мне вдруг захотелось узнать, как выгляжу я. Побитой жизнью? Я машинально посмотрела на его левую руку. Обручального кольца нет.
— Что ты делаешь в магазине? — спросила я.
Мне даже в голову не пришло, что он здесь работает. Я всегда представляла Грега летчиком или лесничим — кем-то более значимым, более храбрым, в общем, соответствующей профессии. Продавец в винном отделе? Только не это.
— Работаю.
Грег гордо улыбнулся, показал на значок со своим именем и взъерошил высветленные волосы.
— Как я рад тебя видеть! Сколько же лет прошло? Пятнадцать?
— Ну да. Нет, погоди, наверное, больше. С ума сойти.
— Отлично выглядишь, — сказал он.
— Спасибо, — смутилась я.
Вцепившись в воротник, я опустила взгляд на ноги. Господи! На мне резиновые сапоги. Обычно представляешь, что случайно встретишься с бывшим, когда на тебе будет стильное коктейльное платье, которое здорово стройнит, — и нате вам, я стою в свалявшемся свитере из чулана Би. Вот невезуха!
И все же в компании Грега, по-мальчишески привлекательного, с серо-голубыми глазами цвета бурного моря, у меня сразу улучшилось настроение.
— Каким ветром тебя занесло на остров? — спросил он, облокотившись на стену. — Я думал, ты модная писательница в Нью-Йорке.
— Приехала к Би на месяц.
— Да? Она время от времени заходит на рынок за покупками. Все хотел спросить у нее, как у тебя дела. — Он немного помолчал. — Так и не решился. Струсил.
— Почему?
Грег потер лоб.
— Не знаю. Наверное, потому, что в глубине души нам все еще по шестнадцать. К тому же, ты меня бросила.
Я улыбнулась.
— Нет, это ты уехал учиться в колледж.
Он, казалось, излучал какую-то теплоту и энергию, и мне это нравилось.
— А почему ты приехала именно сюда, после стольких-то лет?
— Сложно объяснить, — вздохнула я.
— А ты попробуй, я пойму.
Я потерла палец, на котором когда-то носила обручальное кольцо.
— Потому что…
Замолчав, я вгляделась в лицо Грега, пытаясь понять, одобряет он меня или нет. Глупо, конечно, какое мне дело, что подумает человек, с которым я рассталась миллион лет назад, о моем матримониальном статусе? В конце концов, я выдавила:
— Просто я недавно развелась, и мне нужно было уехать из Нью-Йорка.
Грег положил руку на мое плечо.
— Сочувствую, — произнес он так, будто и вправду сочувствовал, и я решила, что повзрослевший Грег нравится мне гораздо больше, чем Грег-подросток.
— Ничего, все нормально, — сказала я, надеясь, что он не умеет читать мысли.
Он покачал головой.
— Ты совсем не изменилась.
Не зная, что ответить, я поблагодарила за комплимент. Грег говорил те слова, что обычно говорят бывшим возлюбленным, но моя пребывающая в летаргическом сне самооценка воспряла словно от инъекции адреналина. Я нервно пригладила волосы и вспомнила, что надо было подстричься. Еще три месяца назад.
— Ты тоже неплохо выглядишь, — сказала я и, помолчав, спросила: — А как с тобой обошлась жизнь? Как дела на семейном фронте? Повезло больше, чем мне?
Не знаю почему, но мне представлялось, что Грег счастливо женат и живет себе спокойно на острове. Большой дом. Красавица жена. Полдюжины детей, аккуратно рассаженных по автокреслам в темно-синем «шевроле-субурбан».
— Повезло? — Он пожал плечами. — Не особенно. Хотя я не жалуюсь. Главное, со здоровьем порядок.
Я кивнула. Честно говоря, приятно осознавать, что не только у тебя жизнь пошла не так, как хотелось бы.
— Значит, справляешься? А то если тебе нужно выговориться, я бы мог…
Он схватил полотенце, которое висело у него на фартуке, и начал протирать бутылки с красным вином, что стояли на нижней полке. Может, из-за полумрака, а может, из-за большого количества вина я чувствовала себя на удивление хорошо и спокойно.
— Ну да, не могу сказать, что легко. Но я научилась жить одним днем. Сегодня мне хорошо. — Я сглотнула. — А вот вчера…
Грег кивнул, улыбнулся, глядя на меня с явным интересом, потом его лицо просветлело.
— Эй, помнишь, как мы ездили на концерт в Сиэтл?
Казалось, прошло сто лет с тех пор, как я в последний раз вспоминала ту ночь. Вначале мама была против, но волшебница Би убедила ее, что нет ничего плохого в том, чтобы отпустить меня с Грегом послушать «симфонию».
— Мы тогда чуть не остались там на всю ночь, — произнес он. Его глаза притягивали, словно портал в забытые юношеские воспоминания.
— Насколько я помню, ты хотел, чтобы мы переночевали в студенческом общежитии у твоего брата… Мама бы меня убила!
Он пожал плечами.
— Попытка не пытка.
В нем по-прежнему чувствовалось нечто особенное, какая-то искра, которая привлекла меня много лет назад. Повисло неловкое молчание. Грег нарушил его, сменив тему:
— Так ты выбирала вино?
— Да. Би попросила меня купить бутылку белого. Какое посоветуешь?
В вине я совершенно не разбираюсь, стопроцентная идиотка. Грег улыбнулся, провел пальцем по стойке и с хирургической точностью вытащил бутылку из середины.
— Попробуй вот это. Одно из моих любимых — местное пино-гриджио из винограда, который выращивают прямо здесь, на острове. Влюбишься с первого глотка.
В магазин зашел еще один покупатель, но прежде чем повернуться к нему и предложить помощь, Грег торопливо спросил:
— Может, поужинаем вместе? Хотя бы раз, пока ты не уехала?
— Конечно.
Я не раздумывала с ответом потому, что если бы стала, то, возможно — нет, точно! — сказала бы нет.
— Отлично! Позвоню на домашний телефон твоей тети.
Улыбка Грега осветила два ряда белоснежных зубов, и я машинально провела языком по своим. Слегка кружилась голова.
Я пошла в овощной за водяным крессом и по дороге наткнулась на Би.
— А, вот ты где! — воскликнула она, махнув мне рукой. — Иди сюда, детка, я тебя кое-с кем познакомлю.
Рядом с Би стояла женщина примерно одного с ней возраста с темными, явно крашенными волосами и темными глазами. Я никогда не видела таких темных глаз. Почти черные, они резко выделялись на бледном лице. Ей было за восемьдесят, но ничто в ее облике не говорило о преклонных годах.
— Это Эвелин, — с гордостью сказала Би. — Моя любимая подруга.
— Приятно познакомиться.
— Мы с Эвелин тыщу лет знакомы. Подружились еще в начальной школе. Вообще-то, Эмили, ты с ней встречалась в детстве, только, наверное, забыла.
— Извините, не помню. Боюсь, в те годы у меня было одностороннее мышление: купанье в море, мальчишки…
— Как я рада тебя видеть, Эмили!
Эвелин улыбалась мне словно старой приятельнице. В ней было что-то до боли знакомое, только вот что? В отличие от Би, одетой в джинсы и толстовку, Эвелин походила на пожилую манекенщицу. Никаких штанов с завышенной талией или туфель на толстой резиновой подошве. И все же, несмотря на стильное платье с запа́хом и балетки, она выглядела естественно и буднично, совсем как Би. Неудивительно, что они с ней лучшие подруги. Мне она сразу понравилась.
— Погодите-ка, я вас помню! — неожиданно воскликнула я.
Блеск ее глаз и ослепительная улыбка вдруг перенесли меня обратно в восемьдесят пятый год, в то лето, когда мы с Даниэль гостили у Би только вдвоем. Нам сказали, что родители путешествуют, но позже я узнала, что тем летом они разъехались. Отец ушел от мамы в июле, а к сентябрю они все уладили. Мама похудела на пятнадцать фунтов, а папа отрастил бороду. Казалось, им было неловко общаться друг с другом. Даниэль рассказала, что у папы есть другая женщина, но я не поверила, а если бы и поверила, то не стала бы его осуждать, ведь он столько лет терпел мамины упреки и скандалы. У папы терпение Махатмы Ганди.
Впрочем, в то время мои мысли занимал не разъезд родителей, а сад Эвелин. Би водила нас туда, когда мы были маленькими, и внезапно все вернулось: волшебный мир гортензий, роз и георгинов, лимонное песочное печенье на террасе Эвелин. Вдруг показалось, что только вчера мы с сестрой сидели на скамеечке под шпалерами, а Би сновала у мольберта, запечатлевая на холсте цветы, которые распустились на роскошных клумбах.
— Сад! Я помню ваш сад, — сказала я.
— Да, — улыбнулась Эвелин.
Я кивнула, слегка удивившись, что спрятанное где-то в мозгу воспоминание всплыло из глубин подсознания именно сейчас. Похоже, это влияние острова. Стоя в овощном магазине, я вспоминала лилейник, изумительное печенье… и вдруг туман рассеялся. Я сидела на облупившейся серой скамье из тика, и на мне были белые поношенные кеды, только не настоящие фирменные кеды, а дешевая подделка с фальшивым синим ярлычком на пятке. Фирменные кеды стоили на одиннадцать долларов дороже, и как же я их хотела! Я клялась маме, что целый месяц буду мыть туалет каждую субботу. Буду пылесосить. Вытирать пыль и даже гладить папины рубашки. Мама лишь покачала головой и вернулась с парой тапок из дисконтного магазина «Пейлесс». У всех знакомых девочек были настоящие кеды с фирменной синей наклейкой. В общем, я сидела на террасе Эвелин и возилась с оторвавшимся ярлычком. Би показывала скучающей Даниэль сад, когда Эвелин присела рядом со мной.
— Что с тобой, детка?
Я пожала плечами.
— Ничего.
— Расскажи мне, — велела она, ласково сжав мою руку.
— Простите, — вздохнула я, — у вас случайно нет универсального клея?
— Зачем тебе клей?
Я показала на туфлю.
— Мама не купит мне кеды, а ярлычок на пятке отваливается, и …
Я разрыдалась.
— Ну-ну, детка, успокойся, — сказала Эвелин, достав из кармана платок и вручив мне. — Когда я была в твоем возрасте, одна девочка пришла в школу в изумительных красных туфельках. Они сверкали как рубины. У ее отца водились деньги, и она всем рассказывала, что он привез эти туфли из Парижа. Больше всего на свете я мечтала о таких туфлях.
— Вы их получили?
Она покачала головой.
— Нет, и знаешь что? Я бы и сейчас от них не отказалась. Вот ты попросила клей, но разве тебе не хочется эти, как там они называются?
— Кеды, — выдавила я.
— Ну да, кеды.
Я кивнула.
— Вот и замечательно. Что ты делаешь завтра?
Не веря своим ушам, я уставилась на Эвелин.
— Ничего.
— Значит, договорились. Поедем на пароме в Сиэтл и купим тебе кеды.
— Правда? — пролепетала я.
— Конечно.
Не зная, что сказать, я лишь улыбнулась и оторвала синий ярлычок полностью. Какая разница, ведь завтра у меня будут настоящие кеды!
— Эвелин, я сегодня готовлю праздничный ужин, — сказала Би, заглядывая в тележку с покупками. — Присоединишься?
— О нет, не могу. Вы с Эмили еще не наговорились как следует.
— Будем вам рады, — улыбнулась я.
— Тогда ладно.
— Отлично, — сказала Би. — Приходи часам к шести.
— До вечера, — попрощалась Эвелин, отворачиваясь к картошке.
— Би, ты даже не представляешь, с кем я сейчас встретилась! — прошептала я.
— С кем?
— С Грегом. Грегом Эттвудом.
— Твоим бывшим парнем?
Я кивнула.
— По-моему, он пригласил меня на свидание.
Би улыбнулась, как будто все шло по плану. Взяла красную луковицу, внимательно осмотрела и, покачав головой, бросила обратно в кучу. Перебрав несколько штук, Би наконец нашла луковицу, которая ей понравилась, и пробормотала что-то под нос. Не расслышав, я попросила ее повторить, но Би уже отошла в сторону и наполняла сумку пореем. Я бросила взгляд на лестницу в винный отдел и улыбнулась про себя.
В шесть часов Би достала из шкафа три бокала и открыла бутылку вина, которое порекомендовал Грег.
— Зажги, пожалуйста, свечи.
Я пошла за спичками, вспоминая, как проходили ужины в доме Би, когда я была маленькой. Би всегда ставила на стол свечи.
«Достойный ужин следует подавать при свечах», — сказала она нам с сестрой много лет назад.
Я подумала, что это очень элегантно, и, вернувшись домой, попросила маму установить такой же обычай и в нашей семье, но она отказалась.
«Свечи зажигают только на день рождения, — сказала мама, — а оно бывает раз в году».
— Великолепно, — заметила Би, придирчиво оглядев стол.
Она взяла выбранную Грегом бутылку, внимательно изучила этикетку и одобрительно кивнула. Пока она резала большим мясницким ножом лук-порей, я села за стол.
— Би, я все думаю о Джеке и твоих словах. Что между вами произошло?
Она озадаченно посмотрела на меня, потом вдруг уронила нож и схватилась за руку.
— Черт, порезалась!
Я бросилась к ней.
— Ох, Би, прости!
— Ничего, я сама виновата. Руки старые, не слушаются.
— Давай я порежу, — предложила я и отправила Би за стол.
Она забинтовала палец, а я порезала порей и помешала ризотто, вдыхая соблазнительный аромат, который поднимался из кастрюли.
— Би, я никак не пойму, что…
Услышав у входной двери шаги Эвелин, я замолчала.
— Привет, девочки! — весело сказала она, заходя на кухню.
Эвелин принесла еще одну бутылку вина и букет фиолетовой сирени, бережно завернутый в упаковочную бумагу и перевязанный шпагатом.
— Изумительные цветы, — улыбнулась Би. — Где только ты их раздобыла в это время года?
— У себя в саду, — ответила Эвелин таким тоном, словно Би спросила, какого цвета небо. — Моя сирень всегда цветет раньше твоей.
В ее словах чувствовался дух приятельского соперничества, которое способна вынести только дружба длиной в шестьдесят с лишним лет. Би смешала коктейль для Эвелин — что-то с бурбоном — и велела нам подождать в гостиной, пока сама она не закончит готовить.
— Твоя тетя — это нечто, — заметила Эвелин, убедившись, что Би нас не слышит.
— Человек-легенда, — улыбнулась я.
— Точно, — кивнула Эвелин.
Лед в ее бокале негромко позвякивал, то ли от того, что она делала это нарочно, то ли от того, что у нее тряслись руки.
— Я хотела ей кое в чем признаться, — сказала Эвелин, поворачиваясь ко мне.
Она говорила обыденно, словно обсуждала покупку машины или поездку на отдых, но в ее глазах блеснули слезы.
— Когда я шла сюда, то думала, вот приду и все расскажу, а потом увидела, как у вас хорошо, и решила не портить такой замечательный вечер.
— О чем это вы? — озадаченно спросила я.
Эвелин помолчала.
— У меня рак. В последней стадии.
Ее тихий голос звучал ровно и без надрыва, так обычно говорят о простуде.
— Мне осталось жить месяц, может, меньше. Я знаю довольно давно, с Рождества, но никак не решусь сказать Би. Наверное, втайне надеюсь, что ей будет легче, если она узнает об этом только после моей смерти.
— Господи, Эвелин!.. — Я взяла ее за руку. — Почему вы считаете, что Би предпочтет не знать о вашей болезни? Она вас любит.
Эвелин вздохнула.
— Да, она бы выбрала правду. Но я не хочу, чтобы нашу дружбу омрачали разговоры о смерти, ведь у нас почти не осталось времени. Лучше буду пить виски, играть в бридж и, как обычно, подтрунивать над Би.
Я кивнула. Не могу сказать, что согласилась с решением Эвелин, но я ее понимала.
— Прости, не стоило грузить тебя своими проблемами.
— А я не против. Честно говоря, надоело говорить только о своих.
Эвелин отпила из бокала и глубоко вздохнула.
— Как бы ты поступила на моем месте? Сказала бы лучшей подруге правду, испортив последние совместные дни, или продолжала бы жить как обычно до самой смерти?
— Я бы призналась, но исключительно из эгоистических побуждений. Мне потребовалась бы дружеская поддержка. Но вы такая сильная! — сказала я, чувствуя комок в горле. — Я восхищаюсь вашей силой.
Эвелин придвинулась ближе.
— Глупости, какая там сила, я переношу боль хуже четырехлетнего ребенка.
Она усмехнулась, а потом прошептала:
— Давай-ка лучше посплетничаем. Что бы ты хотела узнать о своей тете?
В мозгу промелькнуло множество вопросов, однако я остановилась на самой интересной теме: таинственном дневнике, который нашла в тумбочке.
— Ну, есть один секрет, — протянула я и замолчала, пытаясь определить местонахождение Би. Судя по громыханию сковородок, она все еще была на кухне.
— Какой же, детка?
— В общем, сегодня в тумбочке я нашла красную бархатную тетрадку, чей-то дневник. Очень старый, датирован сорок третьим годом. Я не удержалась, начала читать первую страницу и не могла оторваться.
На долю секунды мне показалось, что в глазах Эвелин промелькнула тень воспоминания.
— Я все думаю, кто автор дневника? Может, Би? — прошептала я. — Хотя, насколько мне известно, она никогда не занималась писательством. Со мной-то она бы поделилась, учитывая мою профессию.
Эвелин поставила бокал.
— Что там еще было, в этом дневнике? Сколько ты уже прочитала?
— Только первую страницу, но знаю, что главную героиню зовут Эстер. — Немного помолчав, я продолжила: — Там еще есть Эллиот и …
Эвелин торопливо закрыла мне рот ладонью.
— Не говори Би. По крайней мере, не сейчас.
Мне вдруг пришло в голову, что дневник мог быть наброском романа, который так и остался ненаписанным. Одному богу известно, сколько черновиков исписала я сама, пока мою книгу не опубликовали. Однако к чему такая анонимность? Непонятно.
— Эвелин, чей это дневник?
Темные круги под глазами Эвелин выделялись резче, чем днем, когда я встретила ее на рынке. Она встала, глубоко вздохнула и взяла с каминной полки засушенную морскую звезду.
— Загадочные создания эти морские звезды, не находишь? Такие хрупкие, ни единой косточки, но в то же время подвижные и цепкие. Яркие. Легко приспосабливаются. Живучие. Ты знаешь, что, если у морской звезды оторвать щупальце, она отрастит новое?
Она положила звезду на место.
— Твоя бабушка обожала морских звезд и море тоже очень любила. — Эвелин усмехнулась про себя. — Она много времени проводила на берегу, собирала обкатанные морем стеклышки и придумывала истории о жизни крабьих семейств под скалами.
— Странно. Мне всегда казалось, что бабушка терпеть не могла залив. Разве не из-за него они с дедушкой переехали в Ричланд? Вроде как морской воздух не подходил для ее носовых пазух?
— Прости, что-то я увлеклась воспоминаниями. — Эвелин села и повернулась ко мне. — Теперь о дневнике. Похоже, он неспроста попал в твои руки. Прочитай его. Это очень важно, потом поймешь почему.
Я глубоко вздохнула.
— Жаль, что сейчас ничего не понятно.
— Я и так наговорила лишнего. Не мне обсуждать эту историю, но ты должна ее знать. Продолжай читать и найдешь ответы.
На долю секунды лицо Эвелин затуманилось, словно она мысленно вернулась в тот год, когда началась история Эстер и Эллиота.
— А как же Би? Я не смогу читать втайне от нее.
— Нам приходится защищать любимых людей.
Я смущенно покачала головой.
— Не представляю, чем может навредить ей этот дневник.
Эвелин на миг закрыла глаза.
— Давно я не думала о том, что тогда случилось, и, поверь, когда-то эта мрачная история всех нас тяготила. Но время лечит все раны. Честно говоря, я полагала, что эти страницы навсегда исчезли, уничтожены, хотя в глубине души надеялась — в нужный час они появятся.
Она немного помолчала.
— В какой комнате ты поселилась?
Я махнула в сторону коридора.
— В розовой.
Эвелин кивнула.
— Понятно. Продолжай читать дневник. Ты сама поймешь, когда наступит время поговорить с Би. Будь к ней добра.
В комнату вошла Би с дымящимся блюдом.
— Девочки, ужин готов. Еще у меня есть бутылочка местного белого вина, подставляйте бокалы!
Спать я пошла около полуночи — Би и Эвелин рассказывали о своих эскападах, и я увлеклась. Однажды они сбежали с урока французского, чтобы распить бутылку джина с двумя парнями из футбольной команды. В другой раз стащили брюки у весьма симпатичного учителя математики, когда тот купался в пруду. Глядя на их искреннюю, проверенную временем дружбу, я невольно вспомнила Аннабель. Мне не хватало наших ежедневных — частенько по два раза на дню! — бесед, даже ее подначек, порой довольно язвительных.
Взбив подушку, я залезла в постель, но уже через пару секунд рылась в чемодане, разыскивая маленькую картину, которую привезла из Нью-Йорка. Она обнаружилась под свитером. Я достала ее и принялась разглядывать. Двое на холсте смотрелись совершенно естественно; казалось, они созданы друг для друга. В композиции было что-то очень гармоничное: соединенные руки, череда набегающих на берег волн, флюгер под порывами ветра. «Что скажет Би, когда вновь увидит этот холст?» Он стал окном в дальний уголок ее мира, о котором я почти ничего не знала. Я обернула картину свитером и спрятала в чемодан.
Дневник словно манил меня, и я послушно достала его из тумбочки. Мысли крутились вокруг слов Эвелин, но в основном я думала о тете и о том, какое отношение имеет к ней та давняя история.
«Бобби был хорошим человеком — честным и работящим. В тот не по сезону теплый январский день мы возвращались на пароме из Сиэтла, когда он вручил мне кольцо и предложил выйти за него замуж. Глядя ему в глаза, я сказала просто и ясно — да. Другого ответа и не предполагалось. Глупо было бы отказаться.
Шла война, но Бобби освободили от службы по медицинским показаниям: из-за плохого зрения. Как ни хотел он пойти в армию, его не взяли, даже в очках с такими толстыми стеклами, что, казалось, в них фунтов десять веса. Кто знает, может, если бы он стал солдатом, мы бы не угодили в эту ужасную ситуацию.
В общем, Бобби остался дома и сделал карьеру. Многие жители острова сидели без работы, а у Бобби она была, причем очень хорошая, в Сиэтле. Бобби мог меня обеспечить, а в то время о большем женщины и не мечтали.
Помню, как он выглядел, когда я согласилась стать его женой, — счастливая улыбка, руки в карманах коричневых штанов, которые всегда плохо сидели. Ветер раздувал его тонкие каштановые волосы, и Бобби, держа меня за руку, казался почти красивым. Почти.
По воле судьбы — или злого случая — на борту парома в тот день был и Эллиот с другой женщиной. Женщины вились вокруг него как мухи. Ту я запомнила благодаря ее красному платью, плотно облегавшему тело, и белому шелковому шарфу.
Судно уже заходило в док, когда мы с Бобби прошли мимо их мест, хотя эта женщина могла бы обойтись и без отдельного сиденья: она практически висела на шее у Эллиота.
— Бобби, Эстер, привет! — Эллиот помахал нам рукой. — Знакомьтесь, Лила.
Бобби пробормотал что-то вежливое, я просто кивнула.
— Я скажу или ты? — спросил Бобби, поворачиваясь ко мне.
Я сразу поняла, куда он клонит, и невольно спрятала руку в складках платья. Конечно, Бобби купил очень красивое кольцо — простой золотой ободок и восхитительный драгоценный камень в полкарата. Нет, я смутилась из-за того, что было у нас с Эллиотом.
— Мы помолвлены! — выпалил Бобби, прежде чем я успела помешать.
Услышав громкий возглас, многие пассажиры стали оборачиваться, чтобы посмотреть на нас. Я встретилась взглядом с Эллиотом и увидела надвигающуюся бурю: волны боли от измены плескались в этих темно-карих, таких знакомых, глазах. Спустя мгновение он отвернулся, встал и похлопал Бобби по спине.
— Ну надо же! Бобби досталась самая красивая девушка на острове! Поздравляю, дружище.
Бобби просиял, а Эллиот вновь уставился на меня.
Лила кашлянула и нахмурилась.
— То есть как самая красивая?
— Конечно, после моей Лилы, — добавил Эллиот и ласково притянул ее к себе.
Я отвела взгляд. Он не любил Лилу, мы оба это знали, как знали и то, что Эллиот принадлежит мне, а я — ему. Я чувствовала, что наши сердца разрываются от боли, но это ничего не меняло. Я приняла решение и согласилась выйти за Бобби. Через два месяца я должна была стать миссис Бобби Литлтон, хотя любила Эллиота Хартли».
Только через три главы, почти в два часа ночи, я, наконец, закрыла дневник. Эстер на самом деле вышла за Бобби. У них родился ребенок, девочка. Эллиота отправили воевать в южную часть Тихого океана через тринадцать дней после их свадьбы, на которой он из полумрака последнего ряда церковных скамей наблюдал, как Эстер и Бобби клянутся хранить верность друг другу. Эстер думала о нем, пока Бобби надевал на ее палец кольцо, а когда она давала клятву, то посмотрела на Эллиота, и их взгляды встретились. Никто ничего не слышал об Эллиоте с тех пор, как он ушел на фронт, и Эстер с ребенком в коляске каждый день ходила к мэрии, чтобы проверить, нет ли его имени в списках убитых и раненых.
Я закрыла глаза и подумала о Би. Только человек, который любил и страдал, мог бы так написать.
