Броня крепка…
Пирогов уже несколько дней проводил что-то вроде ликбеза с лейтенантом Краббе. Николай Карлович, несмотря на внешнюю бесшабашность и жизнерадостность, оказался учеником старательным, схватывающим на лету основы тактики паровых и броненосных кораблей.
– Игорь Сергеевич, – спросил он у Пирогова, – а почему так получилось, что, когда идея бронирования кораблей, что называется, витала в воздухе и технически могла быть вполне осуществима, никто в мире так и не построил броненосец, вооруженный орудиями системы Пексана?
– Видите ли, Николай Карлович, – ответил Пирогов, попивая чуть кисловатое сухое вино, которое Краббе привезли родственники из имения под Херсоном, – все дело в консервативности человеческого мышления. – Увидев недоумевающий взгляд лейтенанта, он пояснил: – В конце XVI века в далекой Корее тамошний мудрый флотоводец Ли Сунсин построил «кобуксоны» – бронированные гребные корабли, вооруженные пушками. Корейцы воевали тогда с японцами, пытавшимися захватить Страну утренней свежести – так еще называют Корею.
Японцы обладали сильным флотом и смелыми воинами. Победить их можно было лишь применив что-то новое, доселе невиданное, что резко изменило бы соотношение сил на море.
Ли Сунсин оказался опытным флотоводцем. С помощью своих бронированных кораблей он разбил японцев на море, лишил их подкреплений, доставляемых с Японских островов, после чего корейская армия с помощью китайцев нанесла окончательное поражение захватчикам.
– Интересная история, – почесывая переносицу, сказал Краббе, – только вот в Морском кадетском корпусе нам о ней ничего не рассказывали. А жаль…
– Это все наш проклятый евроцентризм, – улыбнулся Пирогов, – мы, европейцы, считаем себя самыми умными и самыми цивилизованными на свете. А на всех остальных, живущих в Азии или Африке, смотрим свысока, как на дикарей. Оказывается же, и у азиатов есть чему поучиться.
Ну, это так, к слову. Главное же, что неправильно поставленный эксперимент может надолго похоронить правильную идею. Вы, Николай Карлович, что-нибудь слышали об опыте, который британцы лет десять назад поставили со шлюпом «Сеймур»?
Краббе немного подумал, а потом сказал:
– Вы, Игорь Сергеевич, говорите об испытании старого шлюпа, который обшили металлическими листами толщиной в один дюйм? Помнится, они обстреляли его из 32-фунтовых пушек. Только этот опыт показал, что сама идея бронирования порочна…
– Да, именно так, – сказал Пирогов, отхлебывая вино из бокала. – Ядра легко пробили листы железа, а осколки этой несовершенной «брони» разворотили внутренние помещения шлюпа. Увидев картину полного разгрома, британцы пришли к выводу, что идея бронирования военных кораблей вредна, и долго к ней не возвращались.
– А когда же и где были построены настоящие бронированные корабли, которые, как вы говорите, стали могильщиками многопушечных парусных красавцев? – спросил Краббе.
– К сожалению, не у нас в России, – ответил Пирогов. – После того как в ноябре 1853 года эскадра Черноморского флота в порту Синопа расстреляет из бомбических пушек турецкие корабли, всем станет ясно, что деревянные парусные линейные корабли уже отжили свой век. И первыми это поняли опять не в нашем отечестве, а во Франции.
Там были заложены и построены плавучие батареи водоизмещением около двух тысяч тонн. Они оказались тихоходными, неповоротливыми, плохо держащими волну. Но у них была паровая машина и винт, а самое главное – их борта были обшиты толстыми стальными плитами толщиной четыре дюйма. Французы до конца войны успели построить только три таких броненосца: «Лаве», «Тоннан», «Девастасьон». В отличие от многопушечных линейных кораблей и фрегатов, они были вооружены всего дюжиной крупнокалиберных бомбических орудий, которые по специальным рельсам, проложенным на палубе этих броненосцев, могли перемещаться к амбразурам любого из бортов.
– И что случилось с этими кораблями? – с волнением спросил Краббе. – Надеюсь, наши моряки достойно встретили столь грозного неприятеля?
– Сражаться французским броненосцам пришлось не с русскими кораблями, а с береговыми батареями Кинбурна, – ответил Пирогов. – Наши артиллеристы стреляли отлично. Выпустив за пять часов боя более трех тысяч ядер, они добились почти полутора сотен попаданий в корабли противника. Но ни одно ядро не пробило броню французских кораблей. Сами же укрепления Кинбурна были полностью уничтожены, а потери наших артиллеристов составили сорок пять человек убитыми и сто тридцать – ранеными. Вот такая вот невеселая история.
– Да, Игорь Сергеевич, – сказал после долгого молчания Краббе, – история действительно поучительная. Не хотелось бы, чтобы она повторилась. Что же мы сможем сделать, чтобы не допустить подобного развития событий?
– Ответ напрашивается сам – надо первыми построить броненосцы, – ответил Пирогов, – для этого у нас есть всё. Паровые железные корабли для русского военного флота уже начали строить несколько лет назад на Черном море по инициативе адмирала Лазарева. Правда, у нас пока не научились делать качественные паровые машины, и для наших кораблей их приходится заказывать за границей. А это очень плохо – ведь после начала военных действий заказанные паровые машины могут к нам и не попасть.
– Понятно, – озадаченно сказал Краббе. – Сказанное вами, Игорь Сергеевич, означает, что нам в самое ближайшее время предстоит строить совершенно новый флот. И, если мы его не построим…
– Да, Николай Карлович, вы правильно рассуждаете, – кивнул Пирогов, – вспомните корейского флотоводца Ли Сунсина. Жизнь заставила его спроектировать и построить «кобуксоны», с помощью которых он разгромил могучий японский флот.
Краббе усмехнулся.
– Игорь Сергеевич, я понял, что вы хотите сказать. Я полагаю, что вы поможете нам разработать проект корабля, который станет через несколько лет первым русским броненосцем.
– Конечно помогу, Николай Карлович, – кивнул Пирогов. – Скажу больше, я приготовил для вас картинку с изображением одного интересного корабля, который перевернул все понятия о войне на море. Именно такие броненосцы могут надежно защитить берега России в Балтийском и на Черном море.
Пирогов открыл свою папку и достал оттуда рисунок, на котором был изображен «Монитор».
– Вот, посмотрите, – протянул он рисунок Краббе, – не правда ли, красавец?
– Что это?! – с изумлением воскликнул лейтенант. – Этот монстр, напоминающий плот, на который зачем-то взгромоздили круглую коробку, и является, по вашим словам, кораблем, перевернувшим все понятия о войне на море? Вы шутите, Игорь Сергеевич?
– Ничуть, – ответил Пирогов. – Именно он, со своей, как вы сказали, круглой коробкой, которая есть не что иное, как башня с круговым вращением, и с двумя мощными пушками внутри этой башни, станет образцом, с которого ведущие морские державы мира будут строить свои корабли.
Правда, этот корабль еще далек от совершенства и имеет множество недостатков. Главный из них – отвратительная мореходность. Сам «Монитор», выдержав бой с броненосным кораблем противника, пошел на дно во время шторма.
Но мы поможем избавиться от «детских недостатков» таких кораблей. Конечно, они не приспособлены для дальних океанских походов, но несколько таких кораблей – и ни одна из вражеских эскадр не посмеет показаться поблизости от Кронштадта и Севастополя.
* * *
После той памятной прогулки на мотоцикле, Адини весь вечер была какая-то бесшабашно веселая. Всегда сдержанная и скромная, она громко смеялась шуткам мужчин и тайком с улыбкой поглядывала на Николая. Все это не укрылось от зорких глаз Ольги Румянцевой. Под каким-то пустяковым предлогом она выманила Сергеева-младшего из дома и с ходу набросилась на него.
– Ну что, гвардеец, вскружил девчонке голову? Ты мне смотри, чтобы ничего такого у вас там не было. Знаю я вас, кобелей, только одно у вас мужиков на уме! Ты не забывай, что она совсем девчонка, и к тому же великая княжна. Ее папаша, случись чего, голову с тебя снимет. Только я прежде сама оторву твою бестолковку непутевую! – Ольга, похоже, разошлась не на шутку.
Николай, слегка опешивший от такого напора, не сразу пришел в себя.
– Ольга Валерьевна, – наконец вымолвил он, – да у меня и мыслей таких в голове нет. Ну, нравится мне Адини, тут я с собой ничего не могу поделать. Да и она, как ты видишь, тоже, похоже, ко мне неравнодушна. Только я все понимаю, и обещаю, что не позволю с ней никаких вольностей. Что я, подонок какой-то?
Ольга перевела дух.
– Вижу, Коля, что у вас любовь нешуточная наметилась. Только не забывай – кто ты, и кто она! Никогда император не даст ей разрешение на брак с тобой. У твоего коронованного тезки в этом отношении было строго. Хотя… Ладно, не будем ничего загадывать. Пусть все идет как идет. А об обещании – не забывай!
Они вернулись в дом. По встревоженным глазам Адини Николай понял, что девушка догадалась, о чем он только что беседовал с Ольгой. Адини сочувствующе посмотрела на любимого и покачала головой. Николай в ответ развел руками и улыбнулся.
На следующий день с утра они уехали в Петербург. Ольга отправилась по каким-то своим делам, посоветовав «сладкой парочке» не засиживаться в помещении, а сходить прогуляться по городу.
– Ольга Валерьевна, – неожиданно спросила Адини, – а можно мы сходим в Зимний дворец? Николай говорил, что сейчас там музей и можно свободно побывать даже в покоях, которые когда-то занимала моя семья.
– Конечно, сходи, Адини, – сказала Ольга, – и Николаю будет полезно побывать в Эрмитаже. Ведь дворец сейчас мало похож на тот, который был во времена императора Николая Павловича.
Ольга ушла. Николай и Адини наскоро попили чая, собрались и, закрыв квартиру, вышли на улицу. По тротуару ехал трактор-поливалка, смывая с асфальта мусор и пыль. Влюбленные шарахнулись в сторону от струи воды, не сговариваясь рассмеялись и, словно дети, взявшись за руки зашагали в сторону Дворцовой площади.
По дороге Николай рассказывал Адини о своем детстве, о поездках его семьи вслед за отцом к местам его службы. Иногда ему приходилось жить в военных городках, где не было ни автобусов, ни троллейбусов, зато вдоволь хватало танков и бронетранспортеров. На вопрос Адини, что такое танк и бронетранспортер, Николай замялся, а потом сказал, что как-нибудь покажет ей эти машины в натуре.
О войне, в которой ему пришлось поучаствовать, Николай говорить не захотел. Он лишь как-то странно посмотрел на девушку, криво ухмыльнулся и сказал, что эта тема не для таких прелестных ушек. Адини покраснела, поняв, что сказала явную глупость, и больше об этом у своего спутника ничего не спрашивала.
На Невском, куда они вышли у Аничкова моста, девушка полюбовалась на прекрасные скульптуры, изображающие юношей, укрощающих коней. Юноши эти были чем-то похожи на Николая – такие же крепкие и мускулистые. Они были почти полностью обнажены, и Адини неожиданно покраснела, подумав вдруг – как бы выглядел ее спутник, сняв одежду.
Николай, видимо догадавшись, о чем задумалась красавица из XIX века, осторожно взял ее под локоток и повел в сторону видневшегося в конце Невского проспекта шпилю Адмиралтейства. Адини смотрела по сторонам и все не могла насмотреться. Город, в котором она родилась и выросла, был ей знаком и незнаком. Многие дома она помнила, но на них были совершенно другие вывески. А многие появились уже позднее. Вот, к примеру, огромное здание с глобусом наверху, напротив Казанского собора. Николай сказал Адини, что это Дом книги – огромный магазин, в котором продаются книги, картинки и много-много другой печатной продукции.
В глубине Екатерининского канала был виден большой и красивый храм, чем-то напоминающий московский собор Василия Блаженного. Но о нем Николай почему-то не захотел рассказывать.
Адини удивляло огромное количество людей, гулявших по Невскому. Именно гулявших – все они не были похожи на торговцев и слуг, которые в ее времени сновали, как муравьи, по главному проспекту столицы Российской империи.
И вот они дошли до Дворцовой площади. Увидев знакомое здание Зимнего дворца, Адини на минуту застыла, потом, неожиданно для своего спутника, расплакалась. И только тут Николай понял, что, несмотря на свой возраст, его любимая все еще остается маленькой девочкой. Сердце его сжалось от жалости. Он осторожно привлек к себе Адини, а та в ответ доверчиво прижалась к нему.
– Успокойся, милая, – шептал он ей, поглаживая по прелестной головке, – ты скоро будешь у себя дома, рядом с родителями, братьями и сестрами. А это просто музей, в который люди приходят для того, чтобы полюбоваться на чудесные картины и скульптуры. Пойдем туда?
Адини перестала плакать, подняла на Николая покрасневшие от слез глаза и быстро-быстро закивала.
– Да-да, Николай, – сказала она, – все будет именно так. Давай пойдем в музей. Я очень хочу увидеть, как выглядит мой дом в вашем времени.
Они пошли по площади мимо туристов, фотографировавшихся на фоне дворца русских царей, мимо бутафорских карет и выряженных под императора Петра и царицу Екатерину статистов, которые за сходную плату позировали с разноплеменными гостями Северной Пальмиры.
Увидев их, Адини фыркнула – настолько смешно и нелепо они выглядели.
Купив билеты, молодые люди поднялись по беломраморной лестнице на второй этаж и начали экскурсию. Внутренние помещения дворца показались Адини тоже мало похожими на те, что были в ее времени. Все стены были увешаны картинами. Их она тоже никогда не видела раньше.
Они вышли в длинный коридор, где экспонировались портреты членов династии Романовых, начиная с Петра I и его супруги Екатерины. Адини с замиранием сердца разглядывала изображения своих предков. Неожиданно она вздрогнула и прижалась к Николаю. Он посмотрел и увидел портреты Николая I и императрицы Александры Федоровны.
– Николай, – забывшись, воскликнула она, – смотри, смотри – это они!
Сергеев-младший беспокойно замотал головой, но никто из посетителей не обратил внимания на поведение его спутницы.
– Адини, потише, – шепнул он, наклонившись к уху девушки, – не надо привлекать к себе внимания!
Девушка послушно закивала, и они пошли дальше. Но выдержки ее надолго не хватило. Адини снова стала дергать Николая за рукав и указывать ему на портреты ее сестер и братьев. Она не узнала свой портрет, на котором художник изобразил Адини в возрасте восемнадцати лет. И очень удивилась, прочитав табличку рядом с рамкой.
– Николай! – громким шепотом сказала она. – Неужели это я? Такая красивая…
Адини кокетливо посмотрела на своего спутника. Сергеев нагнулся к ее нежному розовому ушку и так же шепотом произнес:
– В жизни ты еще красивей…
Потом Адини с интересом рассматривала портреты своих племянников и племянниц, их детей и внуков. Выйдя из коридора, они продолжили осмотр. Казалось, что залам и коридорам нет конца. Скоро Адини начала спотыкаться. Николай понял, что она устала.
– Пойдем домой, – сказал он ей, – тебе надо отдохнуть.
Девушка послушно последовала за ним. Похоже, что впечатлений она сегодня получила с излишком.
Взяв Адини под руку, Николай пошел с ней в сторону Летнего сада – туда, где и началась вся история с путешествием во времени.
* * *
Тем временем Антон и Юрий активно трудились над мобильным вариантом машины времени. Практически она уже была готова. Электронная аппаратура собрана и протестирована, УАЗ с фургончиком, на котором ее должны были смонтировать в боксе автомастерской Сергеева-старшего, был на ходу. Осталось только назначить день и испытать все у «заколдованного места» в Кировске.
Было волнительно и немного страшно – точь-в-точь как тогда, когда в первый раз Антон испробовал свой агрегат. А вдруг портал откроется не в уже обжитом 1840 году, а и в самом деле во временах варягов или Северной войны? И вместо Виктора и Александра их встретят жаждущие добычи воины с топорами и копьями, или драгуны короля Карла XI с палашами наголо. Но, как говорится, глаза боятся, руки делают.
Юрий не мог скрыть своих эмоций. Это надо же: захотел – и оказался в прошлом. В душе Юрий мечтал попасть в столь любимый им XVIII век во времена императрицы Елизаветы Петровны. Но он пока даже не заикался Антону насчет открытия портала в то время. Хотя желание одним лишь глазком взглянуть на Шлиссельбург и на бедного императора Иоанна Антоновича не давало ему покоя. Но это все будет непременно, но как-нибудь потом, когда в XIX веке все образуется.
Испытание было назначено на поздний вечер, точнее ночь. О его времени и месте Антон сообщил Виктору Сергееву во время очередного сеанса связи с прошлым. Он обещал поговорить с графом Бенкендорфом о том, чтобы тот прислал дюжину жандармов, которые оцепят место, где будут проводиться испытания, и не допустят туда нежелательных лиц.
И вот все участники вышли на исходные позиции. УАЗ с аппаратурой перемещения во времени стоял в паре сотен метров от предполагаемой точки открытия портала. Рядом с ним был припаркован у обочины мотоцикл «Урал» с коляской. За рулем его сидел Юрий. Мотоцикл принадлежал его отцу и целых десять лет после смерти Тихонова-старшего пылился в сарае на его даче. Юрий неделю назад проверил это чудо техники времен СССР и обнаружил, что тот вполне исправен и на ходу. Было решено переправить этот мотоцикл в прошлое. Пусть у наших хронопутешественников всегда будет под рукой мобильный транспорт. Как говорится, мало ли что…
В коляску и багажник «Урала» куркулистый Антон напихал много разных полезных вещей из будущего, которым не менее куркулистый Виктор найдет применение. Если устраиваться в прошлом на ПМЖ, так с удобствами!
Антон забрался в фургон и с помощью времядетектора определил, что природный пробой во времени имеет место быть. С бьющимся сердцем он включил аппаратуру, еще раз проверил все параметры и приступил к открытию портала.
Далее все происходило так же, как обычно в подобных случаях. Яркая изумрудная точка медленно увеличилась в размерах. В образовавшемся окошке засветлелся кусочек вечернего неба. Когда портал стал размером с пляжный зонтик, Антон достал из сумки бинокль, вышел из фургончика и стал вглядываться в открывшуюся перед ним картину. Он увидел часть лужайки, березовую рощу вдали и скачущую в их сторону бричку. Антон улыбнулся – кучером был жандармский ротмистр Дмитрий Соколов, а в бричке сидел Виктор Иванович Сергеев собственной персоной.
Убедившись, что они попали именно туда, куда следовало, Антон снова забрался в фургон, увеличил мощность агрегата, и размер портала начал расти. Вот он уже стал достаточным для того, чтобы мог проехать мотоцикл.
– Ну, Юра, с Богом, – сказал Антон, выбравшийся из фургона. Он положил руку на плечо своего товарища, которого от волнения стал бить мандраж.
– Ничего не бойся, – сказал он, – через день на этом самом месте в это самое время я снова открою портал. Если что-то пойдет не так, то ты всегда сможешь вернуться в наше время через портал в автомастерской Виктора. Ну, в общем, ты помнишь, как и что надо делать. Давай, байкер, – шутливо сказал он, – вперед!
Юрий Тихонов, вчера еще скромный пенсионер и любитель истории, а сегодня – путешественник во времени, перекрестился, вздохнул, словно перед прыжком с многометрового трамплина, и повернул ключ в замке зажигания. На щитке загорелись красная и зеленая лампочки. Он резко нажал на рычаг кикстартера. Мотоцикл завелся сразу – двигатель еще не успел остыть. На первой скорости Юрий медленно стал въезжать в прошлое, в год одна тысяча восемьсот сороковой…
Оглянувшись, он успел заметить, как портал стал сжиматься и вскоре превратился в точку, которая через мгновение исчезла.
Минуты через две к мотоциклу подкатила бричка, из нее выскочил радостный Виктор и бросился обнимать Тихонова.
– Привет, Юра! Значит, у вас все срослось! – закричал он. – Теперь можно будет закинуть в прошлое хоть целый контейнер с разными нужными нам вещами. Ай да Тоха, ай да сукин сын!
Тихонов улыбнулся и повернул ключ зажигания. Мотоцикл заглох. Стало слышно, как в сухой траве стрекочет кузнечик, а где-то в кустах чирикает невидимая им пичуга.
Поздоровавшись с подошедшим ротмистром, который с любопытством стал рассматривать «Урал», он сказал:
– Знаешь, Виктор, я так рад, что попал в прошлое. Иваныч, ты тут уже стал почти своим, так что давай, командуй. Куда мне сейчас ехать? Кстати, Антон прислал тебе гостинчики, – Юрий указал рукой на коляску, которая доверху была забита коробками и свертками. – Надо где-то разгрузиться.
– Ну, это мы быстро организуем, – обрадованно сказал Виктор. – Тут моя деревенька неподалеку – ты, наверное, слышал, что я помещиком заделался. Там я сварганил себе мастерскую и кладовку для всех наших девайсов. Дмитрий, – обратился он к ротмистру Соколову, – можете снимать оцепление. Только предупредите их, чтобы помалкивали об увиденном. Впрочем, я думаю, что если они и увидели что, то толком так ничего и не поняли.
– Ну, а крестьяне из твоего села, – спросил Юрий, – они что – все слепые и глухие? Ведь мотоцикл – невиданная в этих местах штука. Да и тарахтит он изрядно. Ты ведь им языки не отрежешь, чтобы молчали о том, что им приходится видеть?
– Не боись, Юра, – с улыбкой ответил Сергеев, – я тут за пару недель о себе такое мнение создал, что мои мужики – черт побери, до чего же это глупо звучит – считают меня то ли гениальным изобретателем вроде Кулибина, то ли чародеем и чернокнижником вроде Якова Брюса. Так что если и будут разговоры, то они мало кого удивят.
Ну, скажут они, придумал барин очередной механизм – коляску самобеглую. Эка невидаль! Вон, в Питере-граде уже который год по чугунке паровозы бегают аж до Царского Села и Павловска. А у англичан так, рассказывают, вообще творится черте что…
– Ну, если так, то тогда ладно, – махнул рукой Юрий. – Давай, помещик, показывай – куда ехать-то.
– Подожди немного, – сказал Сергеев, – сейчас вернется на бричке ротмистр, и мы тронемся в путь. Негоже человека в чистом поле бросать. Кстати, Дима, хоть он и жандарм, но парень что надо, свой в доску. Довелось тут как-то раз с ним в один переплет попасть… Вон, кстати, он уже возвращается. Давай, заводи свое «точило», сейчас поедешь за нами.
…Картина для XIX века была просто фантасмагорическая. По проселочной дороге, поднимая пыль, запряженные парой лошадей мчались дрожки, а за ними, отчаянно тарахтя, двигалась трехколесная повозка, которой управлял человек в странной одежде: в огромных очках и в черном блестящем на ярком солнце шлеме.
Баба из соседнего села, увидевшая это, испуганно сиганула в придорожные кусты, стала там креститься и читать молитвы. «Не иначе настает конец света, – подумала она, – коль среди бела дня по дорогам разъезжают эдакие творения нечистой силы…»
* * *
В Летнем саду было хорошо и уютно. Адини и Николай долго гуляли по его аллеям. Девушке очень понравился памятник великому русскому баснописцу Ивану Андреевичу Крылову, который появился здесь лишь в 1855 году. Адини знала этого, всегда небрежно одетого чудака и гурмана, и с удовольствием читала его смешные басни. Здесь же он был изображен сидящим на камушке, с книгой в руках. Именно таким Крылов и был в жизни. И глядя на постамент, где были изображены зверушки – герои басен, она улыбалась, вспоминая стихи Ивана Андреевича.
– Николай, смотри, господин Крылов как живой, – воскликнула Адини, – я помню его именно таким. Он гулял совсем недавно по Невскому в заляпанном соусом сюртуке и панталонах с отстегнувшимися штрипками.
– Иван Андреевич в нашей истории умрет через четыре года, – сказал Николай, – а этот замечательный памятник сделает скульптор барон Петр Карлович Клодт. Ты уже видела сегодня его чудесные скульптуры на Аничковом мосту.
Девушка вспомнила обнаженных красавцев-юношей и покраснела. Николай сделал вид, что ничего не заметил.
– А ты знаешь, Адини, – сказал он, – Ольга Валерьевна недавно была в гостях у барона. У него сейчас живет замечательный художник Карл Брюллов. Так он нарисовал удивительный портрет Ольги. Это просто шедевр. И как я понял, у нее с Брюлловым начинается роман.
– Ольга Валерьевна и правда замечательная дама, – тихо сказала девушка. – Замечательная и удивительная. И счастлив будет тот, кто заслужит ее любовь.
– Ну, это как сказать, – засмеялся Николай, – ты просто ее мало знаешь. Хотя… Хотя ты права – Ольга Валерьевна удивительная женщина. И ты сумеешь в этом еще убедиться. Держись ее, и никто не посмеет тебя обидеть и причинить тебе зло.
А насчет Брюллова, так я скажу, что он тоже человек с характером. И жить с ним будет нелегко. Впрочем, – Николай внимательно посмотрел на задумавшуюся о чем-то девушку, – не будем перемывать косточки отсутствующим. Как-то это не совсем прилично.
– Да-да, конечно, – закивала Адини, – ты прав. – Потом, посмотрев смущенно на своего спутника, сказала: – Давай пойдем домой. Я немного устала, и мне хочется отдохнуть.
– Ой, Адини, извини меня, дурака, – воскликнул Николай, – и как я не догадался, что девушки устают от ходьбы. А прошли мы сегодня с тобой немало. Хочешь, я поймаю такси? Это что-то вроде вашей извозчичьей пролетки. Ну, а если бы ты не возражала, – неожиданно сказал он, – то я бы тебя до самого дома нес на руках.
Адини залилась краской, как маков цвет. Она вдруг представила, как Николя несет ее, прижав к своей груди, и она чуть было не сказала – я бы не возражала. Но она промолчала.
Николай же, поймав «бомбилу», быстро сторговался с ним, и через минут пятнадцать они оказались у подъезда дома, в котором жила Ольга Румянцева.
Хозяйка их уже ждала. На плите грелся обед, который можно было бы назвать ранним ужином. Ольга подозрительно покосилась на Николая – дескать, не забыл ли о своем обещании, – а потом внимательно посмотрела на Адини. Девушка хотя и выглядела усталой, но была весела и с жаром стала рассказывать Ольге о сегодняшней прогулке.
Терпеливо выслушав Адини, Ольга велела всем мыть руки и садиться за стол. За обедом она рассказала о том, что звонил Антон и сообщил об успешном переходе Юрия Тихонова с помощью мобильной машины времени в прошлое.
– Так на мотоцикле туда и укатил, – смеялась она, накладывая проголодавшимся гостям гречневую кашу. – То-то теперь шуму будет! Действительно, этакий крутой байк будет рассекать по скверным российским дорогам. Зато, если что, на таком «железном коне» можно будет за один день из Петербурга домчаться до Москвы.
– Угу, – с набитым ртом промычал Николай. Потом, проглотив пищу, добавил: – Это если бензина хватит. Можно, конечно, закинуть через наш портал на Черной речке с десяток канистр с бензином, но хорошо было бы завести бензоколонку где-нибудь неподалеку от Зимнего дворца.
Ольга прыснула и едва не подавилась гречневой кашей, представив себе такую картину – среди карет и экипажей лихо маневрирует на «Урале» Антоха Воронин, подъезжает к бензоколонке, которая почему-то напоминает полосатую будку стражника, на ходу кричит заспанному будочнику: «Двадцать литров 76-го!»
– А еще что там слышно? – спросил Николай. – Как там отец, как дядя Саша?
– У них сейчас работы выше крыши, – с сочувствием в голосе сказала Ольга, – твой батя помещиком заделался, своих мужиков цивилизует, внедряет знания в народ. А Палыч все с темными силами воюет. Хочет сделаться кем-то вроде папы Мюллера. Думаю, у него получится. Он все британские связи тамошних коррупционеров выявляет. Говорит, что там все запущено, как у нас в лихие девяностые. Он графу Бенкендорфу все приговаривает: «Таскать вам не перетаскать, сажать вам не пересажать!»
Адини с интересом слушала разговор старших, хотя и многое из их слов не понимала. Когда Николай и Ольга замолчали, занявшись десертом, она осторожно спросила:
– Ольга Валерьевна, а когда мы домой отправимся? – Потом смущенно добавила: – Я по родителям и братьям с сестрами соскучилась.
– Думаю, что послезавтра, – ответила Ольга. – Завтра мы отправимся к врачу, а потом, поутру на следующий день, прямиком на Черную речку. А тебе что, так хочется от меня уехать? – Ольга скорчила сердитое лицо.
– Нет, что вы, Ольга Валерьевна, – испуганно замахала руками Адини, – мне здесь у вас все очень нравится. Тут столько всего интересного и забавного. Меня Николай обещал и в зверинец сводить, и в театр.
– Будет время, – сказала Ольга, – обязательно сходите. А пока отдыхай. Небось, с непривычки ножки-то болят?
Адини кивнула. Действительно, ей раньше редко приходилось так много ходить пешком. Не принято это было среди знатных дам, а уж тем более царских дочерей. Чай, не крестьянки какие, чтобы с утра до вечера на ногах.
Адини вспомнила рассказ Ольги о том, как та в молодости занималась туризмом – уходила с такими же молодыми, как она, юношами и девицами в лес и весь день бродила по нему. А вечером они ставили палатки, разводили костер, готовили на нем еду, словно дикари какие, и сидели у этого костра, пели, шутили, даже танцевали. Вот здорово-то! «Мне бы папа такое бы ни за что не разрешил». А ведь Ольга еще и по горам лазила, словно абрек какой-то.
– Завидую я вам, Ольга Валерьевна, – с грустью в голосе сказала девушка, – как же вы интересно живете. А у нас многое непозволительно. Здесь же никто не обращает внимания на титулы и звания. Вы больше свободны в своих поступках, чем мы.
– Да, получается что-то вроде золотой клетки, – сказала Ольга, – много блеска, роскоши, но вырваться невозможно. Ведь и в обычном человеческом счастье вы тоже не вольны. Помнишь, как в том мультфильме, который я тебе как-то показывала, – и Ольга запела:
До чего же мы несчастные царевны:
Нам законом запрещается любить.
В царских семьях уж таков порядок древний —
По расчету надо замуж выходить.
Адини засмеялась и запела звонким голосом:
А я не хочу, не хочу по расчету,
А я по любви, по любви хочу.
Свободу, свободу, мне дайте свободу —
Я птицею ввысь улечу!
Николай сидел на диване и печально смотрел на весело поющих представительниц прекрасной половины рода человеческого.
* * *
Ни один из хронопутешественников не попадал с таким триумфом в прошлое, как Юрий Тихонов. Он не прятался от посторонних глаз в зеленых лабиринтах Летнего сада, не выскакивал из межвременного портала, как чертик из табакерки, в гостиной князя Одоевского, не материализировался на полянке у Черной речки под прикрытием двух головорезов в лохматых «кикиморах». Он въехал в прошлое на мотоцикле «Урал» со всеми удобствами. Таким образом Юрий стал первым байкером России. Да, пожалуй, и мира тоже.
Встретил его Сергеев-старший и жандармский ротмистр Соколов. И если отставной майор после приветствия и краткого инструктажа стал, словно акула вокруг потенциальной жертвы, бродить вокруг мотоцикла с коляской, забитой разными нужными ему в хозяйстве вещами, то ротмистр с интересом рассматривал самого нового гостя из будущего. Впрочем, во время своего визита в Петербург XXI века Дмитрий Соколов уже имел возможность познакомиться с таким транспортом. Ему тот очень понравился, и жандарм решил, что если подвернется случай, то он непременно обзаведется таким же самодвижущимся механизмом.
Как они и решили, Юрий вслед за встречающими потарахтел по пыльной проселочной дороге в усадьбу Сергеева-старшего. Едва не задавив важно шагавших по сельской улице гусей, он свернул к барскому дому. Там он загнал своего железного коня в сарайчик, под оханье и испуганные возгласы тамошних крестьян.
А затем начался разбор привезенных Юрием подарков. Антон на этот раз не поскупился. Была там бензопила, наборы слесарных и столярных инструментов, два помповых ружья и несколько биноклей в футлярах. Кроме того, Юрий лично для себя прихватил в прошлое приобретенный на днях по сходной цене у одного черного копателя найденный на местах боев пистолет «парабеллум» в очень даже неплохом состоянии.
Тихонов не был фанатом огнестрельного оружия, но, по его разумению, в новом для него мире оружие ХХ века будет гораздо эффективнее, чем кремневые пистолеты века XIX. Наслушавшись об эпических сражениях Шумилина с агентами британских спецслужб и польскими боевиками, он предположил, что он и сам может попасть в подобный переплет.
После того как все подарки были внимательно изучены и оценены, хозяин предложил Тихонову и Соколову пройти в дом. Ротмистр, видимо имея на сей счет особые инструкции, вежливо извинился и сказал, что ему срочно надо уехать в Петербург для личного доклада графу Бенкендорфу. После того как жандарм уехал, Виктор пригласил гостя к уже накрытому столу.
– Юра, – сказал ему Сергеев, когда они перекусили чем бог послал и остались в гостиной вдвоем, – ты давай отдыхай пока, а завтра поутру отправишься в Питер. Я же займусь неотложными делами. С тобой поедет ротмистр Соколов. Как я тебе говорил, он отличный парень и к тому же в курсе всех наших дел. Шумилин отправлял его в командировку в XXI век, так что он знаком с нашими реалиями.
Да, и еще – тебе надо будет переодеться. В таком виде нельзя выпускать тебя в город. Я потом поищу что-нибудь подходящее. Уж не обессудь, специально для тебя ничего не сшили – все получилось как-то спонтанно.
– Да я понимаю, – ответил Юрий, – пока обойдусь тем, что есть. А в Питере обзаведусь нормальной одеждой. А ты здесь уже освоился?
– Ну, я так прямо сразу тебе и не скажу, – задумчиво почесывая подбородок, ответил Сергеев. – Конечно, от наших привычек сразу отвыкнуть трудно. Но я потихоньку привыкаю. Вот возьми, к примеру, это село. Ну, стал я тут помещиком со всеми вытекающими от этого правами и обязанностями. Крестьяне местные со мной первыми здороваются, шапки снимают. Бабы вдовые на меня посматривают – ждут, кого из них барин возьмет к себе «в экономки». Вот подумай только – я могу любого из них по своей прихоти приказать высечь, сдать в рекруты. Любую девку могу взять в услужение со всеми вытекающими отсюда непотребностями. Крепостное право, мать его…
Только, знаешь, я вдруг здесь снова армию вспомнил. Как будто опять я командир роты, а крестьяне – мои солдаты-срочники. За ними глаз да глаз нужен. Кого надо приструнить, а кого и наказать. И похвалить, конечно, не стоит забывать.
Вот я этим и занимаюсь сейчас. Толковых привечаю, нерадивых наказываю. Правда, до розог еще дело не доходило. Хотя и хотелось порой… Ведь и в армии рукоприкладство не приветствовалось, хотя иной раз руки так и чесались дать подзатыльник какому-нибудь балбесу.
– Да, Виктор, – усмехнулся Тихонов, – смотрю, ты тут уже настоящим барином стал. Суровым, но справедливым. Будешь создавать образцовую ферму, или как это сейчас называется – я уже запамятовал…
– Ну, не колхоз – это точно, – захохотал Сергеев. – А если серьезно, то пробую приучить людей к тому, что можно и при крепостном праве жить по-человечески. Не знаю, получится ли что у меня, но, как говорится, попытка не пытка…
– Ладно, Виктор, – сказал Тихонов, – давай, трудись. И не забывай, что ты профессиональный военный, а твои знания и опыт надо будет передать здешним коллегам. Ну, и технический прогресс тоже надо двигать вперед.
А я вот ума не приложу – что мне здесь делать. То, что потребуется наладить качественную работу портала – это понятно. Буду работать вместе с Антоном. Он в нашем времени, я – в прошлом.
Только как мне двигать здесь вперед прогресс в области электроники? Тут даже само понятие «электричество» совсем недавно перестало быть чем-то вроде циркового аттракциона. Есть уже серьезные ученые, можно подсказать им несколько идей. Только стоит ли? Ведь сейчас нравы в науке царят патриархальные, и все новые идеи, новые изобретения ученые спешат опубликовать в толстых научных журналах. Словом – по секрету всему свету. Никакого понятия о гостайне. А зачем нам подбрасывать вполне осуществимые технические идеи потенциальным противникам? Ведь они их первыми и осуществят на практике. Вся беда нынешней России заключается в том, что процесс от идеи до ее реализации порой занимает даже не годы – десятилетия.
Можно, конечно, создать что-то вроде сталинской шарашки, куда поместить самых головастых ученых, и полностью засекретить их исследования. Но ведь не прокатит сия идея. Не приучен еще народ к подобным выкрутасам.
– Ну да, – улыбнулся Сергеев, – Николай Павлович уж на что крут, но до товарища Сталина ему далеко. Да и граф Бенкендорф – совсем не Лаврентий Павлович. Ну, а если серьезно, Юрий, можно двигать прогресс и не даря идеи и изобретения потенциальному противнику. Хошь не хошь, а перевооружать русскую армию и флот надо.
Да и не все здесь так уж плохо. Взять, к примеру, капсюльные ружья. В нашей истории русская армия перешла на них в 1842 году – через два года после французов. Или морские мины, которые впервые успешно применили русские во время Крымской вой ны, выставив их на подступах к Кронштадту. Изобрел их академик Якоби, который, кстати, уже построил первый в России телеграф, соединивший Зимний дворец с Главным штабом, Главным управлением путей сообщения и Александровским дворцом в Царском Селе. Ты, Юра, в Петербурге переговори с ним при случае. Думаю, вы друг друга прекрасно поймете…
– Знаешь, Виктор, – ответил Тихонов, – ты, пожалуй, прав. Надо не страдать интеллигентской рефлексией, а просто делать свое дело. Переговорю с Шумилиным, он, похоже, лучше всего разбирается в здешних реалиях. Пусть и решает – что и как.
– Да, пожалуй, так оно будет лучше, – сказал Сергеев, – Шурик у нас – голова…
* * *
С того памятного разговора с императором, где зашла речь о создании Разведывательного управления Российской империи, Шумилин почти неделю изучал документы, любезно предоставленные ему графом Бенкендорфом. Сразу же в глаза бросилась полная беза лаберность в ведении дел и разобщенность существующих уже спецслужб.
Шумилин начал с того, что было проще – с III отделения СЕИВК. Он учитывал то, что внешнюю политическую разведку курировал сам Александр Христофорович. Непосредственно организацией политической разведки занималась Третья экспедиция III отделения. Но при этом работа сотрудников Третьей экспедиции была узконаправленной – они наблюдали за живущими в Европе политэмигрантами и в случае необходимости проводили против них силовые акции – вплоть до похищения и тайного вывоза в Россию.
Но резидентуры Третьей экспедиции находились только в тех странах, где были крупные объединения политэмигрантов. Под наблюдением были русские, проживающие в Австрии, в Пруссии и германских государствах, в Британии и Франции.
Возглавлял русскую политическую разведку чиновник по особым поручениям статский советник Адам Александрович Сагтынский. До этого он занимался аналогичными делами в Главном штабе Военного министерства, а еще ранее руководил разведывательной деятельностью в Австрии и Пруссии. По делам службы он совершил несколько зарубежных вояжей в Европу, где создал разветвленную разведывательную сеть, в том числе и из так называемых «разведчиков-литераторов», таких как бывший декабрист и «невозвращенец» журналист Яков Толстой, барон Швейцер, ставший резидентом русской разведки в Берлине и Вене. Им был завербован талантливый французский журналист Шарль Дюран.
Все они, кроме ведения чисто разведывательной деятельности, занимались тем, что в наше время называли контрпропагандой. В европейских газетах они своими публикациями опровергали регулярно появлявшиеся там неблагоприятные отзывы о России и об императоре Николае I.
В инициативном порядке на III отделение работали и некоторые российские дипломаты, а также их родственники. Например, очень ценную информацию о внешней политике Англии, Франции, Австрии давала III отделению родная сестра графа Бенкендорфа графиня Дарья (или, как ее называли в Англии, Доротея) Ливен, жена русского посла в Англии. Она создала в Лондоне великосветский салон, где собирались известные дипломаты, политические деятели, писатели, журналисты. Горячие споры о политике, сплетни о жизни королевского двора, писательские диспуты – все это становилось известно очаровательной графине. После смерти мужа она перебралась во Францию, где продолжила добывать и передавать в Санкт-Петербург конфиденциальную информацию.
Кроме Англии и Франции, опорные пункты у Третьей экспедиции имелись в Швейцарии, Бельгии и Австрии.
А вот в странах, где не было больших колоний российских эмигрантов, сотрудники III отделения не работали. Там добыванием сведений, в том числе и секретных, занимались сами дипломаты. Но они были фигурами публичными и практически всегда находились под колпаком местных спецслужб. К тому же стоило учитывать, мягко говоря, весьма дружеское расположение главы российской дипломатии графа Карла Нессельроде к Австрии и к шефу австрийского министерства иностранных дел князю Меттерниху. А потому все тайны русской дипломатии почти сразу же становились известны Меттерниху.
Но как понял Шумилин, Николай I догадывался обо всем этом, и в случаях, касающихся Австрии, использовал своих личных агентов.
Тут вспомнилась история, приключившаяся с русским горным инженером Егором Петровичем Ковалевским. В 1837 году по просьбе Черногорского владыки Петра II Негоша Ковалевский был направлен в Черногорию для поисков и разработки золотоносных отложений. Но по всей видимости, золото интересовало его поскольку постольку. Дело в том, что Черногория в то время вела вооруженную борьбу с Австрией. Так что вместо поисков золотоносных жил Ковалевский возглавил отряды черногорцев и принял участие в пограничных стычках с австрийцами.
Когда же информация о похождениях Егора Ковалевского дошла до Нессельроде, разгневанный министр потребовал от императора строго наказать горного инженера. Но Николай, уже получивший подробный доклад от Ковалевского, перечитал его, после чего начертал на полях: «Le capitaine Kowalewsky a agi en vrai russe» («Капитан Ковалевский поступил как истинный русский»).
Дальнейшая карьера Ковалевского показала, что геология была для него скорее «крышей», под прикрытием которой он работал на русскую разведку. Не удивительно, что в 1856 году он был назначен управляющим Азиатского департамента министерства иностранных дел.
Военная разведка России варилась в собственном соку и занималась чисто утилитарными задачами. У разведчиков в форме русской армии неплохо получалось узнавать военно-технические секреты европейских коллег. Особенно отличился представитель военного министерства в Париже штабс-капитан Борис Григорьевич Глинка-Маврин. Он сумел наладить сеть информаторов, которые снабжали его ценной информацией о перевооружении французской армии. В частности, он раздобыл сведения «о разработке и производстве новых образцов огнестрельного оружия».
А вот настоящая разведка, целью которой было бы получение от своих агентов информации о ближайших планах потенциальных противников Российской империи, поставлена была из рук вон плохо. Сведения поступали, но они были отрывочными, а обобщить их и сделать соответствующие выводы было некому.
Шумилин понял, что разведывательные структуры существуют как бы сами по себе. Порой случалось, что они даже мешали друг другу, не зная о планах коллег из другого ведомства. Словом, все как в старой русской пословице: у семи нянек дитя без глазу.
Зарывшись в документы, которые в его времени имели бы грифы «совершенно секретно» и «особой важности», Шумилин все больше и больше понимал, что он вряд ли справится с порученным ему делом. Все-таки опыт сотрудника уголовного розыска не годился для того, чтобы организовать и руководить такой сложной и деликатной структурой, как военная разведка.
Шумилин со вздохом отложил очередной документ, который прислал ему для изучения любезный Александр Христофорович, и стал рыться в своей записной книжке, ища телефон одного старого знакомого. Вот тот точно будет здесь на своем месте. Только как ему рассказать о машине времени, о перемещении в прошлое и о поручении императора Николая Павловича…
