Пока мужчины решали глобальные задачи по переустройству мира, Ольга Румянцева решила заняться чисто дамскими делами. А именно – прогуляться по Невскому, а потом навестить Карла Брюллова. Ей было жалко этого талантливого художника, который попал в немилость петербургскому обществу из-за своей неудачной женитьбы. Его супруга и ее родственники оклеветали Брюллова, да к тому же они имели наглость потребовать, чтобы художник выплачивал своей супруге, состоявшей в любовной связи с родным отцом, что-то вроде алиментов.

Ольга отправилась на Васильевский остров, где в казенной квартире Петра Клодта при Академии художеств проживал Брюллов. Она помнила об обещании, которое дала на балу в доме Энгельгардта. Еще бы – ведь совсем недавно Ольга и представить себе не могла, что ее портрет будет рисовать сам Брюллов!

Ольга хорошо знала здание на набережной со сфинксами из Фив, которые появились здесь в 1834 году. Полюбовавшись на мрачные изображения египетских полульвов-полулюдей, она спросила у служащего Академии, как найти квартиру господина барона фон Клодта. Служащий, посмотрев на нарядное платье барыни и на дорогое колье на шее Ольги – подарок императора – почтительно склонился перед ней и предложил проводить до квартиры господина барона.

Петр Карлович Клодт, хотя и был чистокровным немцем, потомком крестоносцев из Вестфалии, но душой был русским. И немудрено – детство и юность он провел в Омске, где был очарован величием русских просторов и широтой сибирской души.

В Петербурге он окончил артиллерийское училище, но в отличие от своих воинственных предков, решил стать скульптором. Лучше всего у него получались лошади, изображать и лепить которые он начал еще в детстве. Женился Петр Карлович на племяннице жены знаменитого скульптора Ивана Мартоса, Иулиании, или как ее все называли – Уленьке Спиридоновой.

Супруга Клодта была бесприданницей, да и барон, несмотря на свою пышную родословную, был нищ, как церковная крыса. Но его скульптуры лошадей пришлись по душе императору Николаю I, и Петр Карлович стал получать заказы, финансовые дела его поправились. Семейство Клодтов выбралось из бедности. Дом барона был всегда открыт для гостей. И душой его была хозяйка – добрая и улыбчивая Уленька.

Именно она встретила Ольгу и, приветливо поздоровавшись с гостьей, проводила ее в комнату, где нашел убежище от сплетен и досужих пересудов Карл Брюллов.

– Карлуша, тут к тебе гости, – сказала баронесса, постучав в дверь, – Ольга Валерьевна говорит, что ты ее пригласил, чтобы нарисовать портрет…

– Спасибо, Уленька, – ответил Брюллов, – все именно так. Я попросил мадемуазель Ольгу посетить бедного художника в его скромной обители и оказать честь попозировать ему. Проходите, Ольга Валерьевна, заранее прошу у вас прощения за беспорядок в моей мастерской. Если вы готовы, то можно сразу приступить к работе.

Ольга с любопытством осмотрела комнату, сплошь заставленную неоконченными картинами, эскизами и рисунками. Она вспомнила, что Брюллов, по отзывам современников, был натурой увлекающейся и часто бросал работу над еще не законченной картиной, начиная рисовать новую, сюжет которой захватывал его. Порой он возвращался к неоконченному шедевру, а порой тот так и стоял в углу, и у Брюллова все не доходили до него руки.

– Садитесь вот сюда, Ольга Валерьевна, – сказал он, указывая на кресло у окна. – А впрочем… Нет, пожалуй, так будет лучше. Вы посидите, а я похожу немного, посмотрю на вас…

– Карлуша, – робко спросила баронесса, – а можно я тут у вас побуду, посмотрю, как ты работаешь? Я буду тихонечко сидеть, никому не помешаю…

– Уленька, – с улыбкой сказал Брюллов, – ведь ты же прекрасно знаешь, что я не могу ни в чем тебе отказать. Оставайся уж… Только не мешай мне – ведь ты знаешь, что когда я работаю, то не ручаюсь за себя и могу накричать даже на тебя. А мне очень не хочется этого делать…

– Ну, вот и договорились, – промолвила довольная Уленька, – ты, Карлуша, просто ангел. Хотя иногда бываешь излишне горяч. Но все равно я очень тебя люблю…

И она тихонечко уселась в углу комнаты, превращенной в мастерскую художника. А Брюллов, отбивая ладонью ворс на кисти, стал ходить вокруг Ольги, пристально разглядывая ее.

– Любопытно, – рассуждал он вслух, погруженный в какие-то свои мысли. – Ольга Валерьевна, а откуда вы приехали в Петербург? У вас какой-то особый взгляд, словно вы не от мира сего. Я бы с удовольствием изобразил вас в виде античной Сивиллы, которая знает все – прошлое, настоящее и будущее…

– Знаете, Карл Павлович, – с улыбкой сказала Ольга, – если я расскажу вам всю правду о себе, то вы мне просто не поверите. Впрочем… А насчет Сивиллы – я действительно могу рассказать о вашем будущем. Только зачем вам это?

Брюллов вздрогнул и уронил кисть.

– А ведь я почти угадал, – пробормотал он, – еще тогда, на балу, я увидел в вашем лице, ваших глазах нечто такое… Скажите, ради всего святого, какое будущее ждет меня?

– Скажу только одно, – ответила Ольга, – для всех вы и через сто лет останетесь великим художником, и картинами вашими будут любоваться и восхищаться потомки. А про вашу личную жизнь я ничего говорить не буду. Сказав о ней, я внесу смятение в вашу душу. А мне этого очень не хочется.

Брюллов сел на стул. Похоже, слова, сказанные его таинственной гостьей, ошеломили и потрясли его. Натуры творческие, к коим он принадлежал, во все времена были чувствительны ко всему удивительному и непонятному. Сейчас его пугала и в то же время словно магнитом притягивала к себе его новая знакомая. Художнику еще сильнее, просто до зуда в ладонях, захотелось нарисовать ее портрет.

Ольга, видя на выразительном лице Брюллова отражение всех его мыслей, улыбнулась.

– Карл Павлович, – сказала она, – я пришла к вам как к великому художнику, и почту за честь, если вы своей волшебной кистью на века запечатлите мой скромный облик. А о прочих делах давайте поговорим потом.

– Ах, Ольга Валерьевна, – неожиданно подала голос баронесса Клодт, – я мало что поняла из вашего разговора, но мне стало ясно, что вы обладаете какими-то тайными знаниями. Вам известно наше будущее, а я, как любая женщина на свете, хотела бы заглянуть в это будущее.

– Ульяна Ивановна, – ответила Ольга, – у вас замечательное будущее, замечательные дети, любящий муж, множество друзей. Вы человек, которому можно только позавидовать. По-хорошему позавидовать… Вот единственное, что я могу сказать вам.

Карл Брюллов покачал своей большой головой, заросшей густой рыжей шевелюрой, и, снова взяв в руки кисть, присел к мольберту. Он пристально посмотрел на Ольгу Румянцеву, вздохнул и сделал первый мазок на холсте…

Адини снова собиралась покинуть Санкт-Петербург XIX века и отправиться в город с тем же названием, только в XXI век. Пришло время показаться Роберту Семеновичу – ее лечащему врачу.

Адини исправно принимала таблетки, которые велел принимать доктор, а Ольга Валерьевна исправно колола ей в ягодицу лекарство. И теперь надо было снова предстать перед смешным и в то же время строгим Робертом Семеновичем.

С Адини в будущее отправлялась ее дуэнья – Ольга Румянцева – и Сергеев-младший. Николай возвращался в свое время, как поняла великая княжна, по каким-то своим служебным надобностям. Но Ольга Валерьевна шепнула ей, что Николай сам напросился сопровождать их, убедив императора, что за его дочерью нужен пригляд. И не только пригляд, но и охрана.

Император молча кивнул и задумчиво посмотрел на сияющее лицо Сергеева-младшего. Он был человеком неглупым, хорошо разбирался в людях и кое-какие выводы из увиденного и услышанного (а также доложенного ему доброхотами) уже сделал. Но пока Николай Павлович хранил молчание, делая вид, что ничего не замечает.

Конечно, он легко мог бы пресечь так неожиданно вспыхнувший роман между новоявленными Ромео и Джульеттой. Например, под каким-нибудь благовидным предлогом отправить дочку погостить к родственникам жены в Пруссию. Но он очень любил Адини и прекрасно понимал – как тяжело ей будет пережить разлуку с любимым человеком.

К тому же он помнил, что Адини тяжело больна, и без лечения врачами из будущего ей не выжить. Вполне вероятно, что тоска погубит ее еще быстрее. Уж пусть все идет так, как идет. Адини поправится, Сергееву-младшему император подберет красавицу-жену из знатного и богатого семейства. Юношеская влюбленность дочери, как считал император, пройдет сама собой. Тут главное – не делать резких движений и торопить события.

Цесаревич Александр Николаевич тоже попытался было удрать в будущее, но тут отец проявил принципиальность, напомнив о том, что ему надо заняться устройством семейного гнездышка в Аничковом дворце.

А Ольге Румянцевой ехать домой в XXI век ужасно не хотелось. Если говорить честно, то она влюбилась. Влюбилась в милого, немного смешного, взбалмошного и ужасно несчастного Карла Павловича Брюллова… Он нарисовал-таки ее портрет. Сделал на одном дыхании, не отрываясь от холста, с каким-то бешеным азартом, словно боясь потерять то, что увидел в этой необычной женщине.

Когда Брюллов положил кисть и обессиленный рухнул на стоявший в углу мастерской кожаный диван, Ольга на цыпочках подошла к мольберту и осторожно посмотрела на свое изображение. Посмотрела и охнула. Это был шедевр. Конечно, картина еще не была закончена – надо было прорисовать детали, проработать фон, но лицо Ольги было запечатлено полностью.

Оно завораживало и пугало. Завораживало своей красотой и исходящим светом. А пугало взглядом, который, казалось, проникал в самую душу того, кто смотрел на изображение женщины из будущего.

– Ой, Ольга Валерьевна, – воскликнула незаметно подошедшая и с любопытством взглянувшая на портрет Уленька Клодт, – это чудо какое-то! Карлуша, друг мой, ты сегодня превзошел сам себя! Это просто замечательно! Я сейчас сбегаю, позову Петрушу – пусть он посмотрит на твою картину. А вы, Ольга Валерьевна, не отобедаете с нами? Останьтесь, я вас очень прошу… Честно говоря, я знаю вас совсем немного, но мне кажется, что мы знакомы с вами всю жизнь… Вы словно нездешняя какая-то, неземная…

– Да, Ольга Валерьевна, – подал наконец голос пришедший в себя Брюллов, – останьтесь. Давно я не рисовал с таким вдохновением, как сегодня. Вы словно муза, которая коснулась меня своим крылом, и я снова готов творить целыми днями напролет…

– Я с удовольствием принимаю ваше приглашение, – с улыбкой сказала Ольга, – а вы, Карл Павлович, просто волшебник. Вы гений, которому доступно все. И глаза ваши видят так глубоко, что у меня просто дух захватывает… Замечательный портрет, я полагаю, что он станет одним из лучших ваших произведений.

– Ольга Валерьевна, – похоже, Уленька все никак не могла совладать со своим любопытством, – так кто же вы и откуда? Я же вижу, что в вас сокрыта какая-то тайна…

– Дорогая баронесса, – кокетливо сказала Ольга, – любая женщина с самого ее рождения – величайшая тайна природы. И потому мы так любимы мужчинами. Ведь их хлебом не корми – только дай возможность заняться разгадкой наших секретов. Не так ли, Карл Павлович? – она улыбнулась Брюллову, которой внимательно слушал женскую болтовню.

– Ольга Валерьевна, – сказал тихо художник, – вы правы лишь в одном – мне дадено природой видеть то, что не замечают обычные люди. И я вижу в вас… В общем, когда мы можем еще раз встретиться?

После обеда у Клодтов Ольга еще дважды встречалась с Брюлловым. Они гуляли по набережной, любовались памятником Петру Великому на том берегу Невы и величественным куполом Исаакиевского собора. Карл рассказывал ей о своей неудачной женитьбе и о том позоре, которым закончилась его недолгая семейная жизнь. Ольга видела, как некоторые люди, ранее несомненно хорошо знавшие Брюллова, при встрече с ним отворачивались, а то и демонстративно переходили на другую сторону улицы.

Ольге было очень жаль этого ранимого человека, который только теперь стал приходить в себя.

– Карл Павлович, – тихо спросила она, – вы мне верите?

Брюллов удивленно посмотрел на нее и кивнул.

– Так вот, я хочу сказать, что все у вас будет хорошо, вы снова обретете душевный покой и создадите еще много-много замечательных картин, которыми еще долго будут любоваться люди.

– Ольга Валерьевна, – голос Брюллова дрогнул, – я верю вам, верю так, словно вашими устами со мной говорит сам Господь… – потом он снова посмотрел на нее и сказал, улыбнувшись: – Или его ангел – это уж точно.

Он вздохнул, нагнулся и, взяв ее руку в перчатке в свою тонкую и сильную руку художника, приложил к губам ее персты…

И вот теперь Ольга отправлялась в свой мир, а Карлуша – так она теперь про себя называла Брюллова – оставался в мире XIX века.

«Нет, я обязательно переговорю с Шумилиным, – подумала про себя она, – и возьму хоть на пару дней Брюллова в наш мир. Я свожу его в Русский музей и покажу ему его «Последний день Помпеи» и «Итальянский полдень». Пусть посмотрит на то, как потомки любуются его творениями».

Пока же отъезжающие занимали свои места там, где через несколько минут откроется портал, провожающие, хотя они уже привыкли к этому рукотворному чуду, с замиранием сердца смотрели за тем, как в воздухе появляется изумрудная точка, постепенно превращающаяся в окно в другой мир.

– Пора, – сказал Николай, повернувшись к своим спутницам. – До скорого свидания, – обратился он к провожавшим их императору и отцу. – В путь…