Глава 13
Бездонная пропасть
Под громкий цокот копыт полицейский фургон прокатил по Конститьюшен-хилл, затем мимо Грин-парка и остановился у парадного входа в Букингемский дворец. Снегопад не прекращался.
Де Квинси и Беккер ринулись прямо в толпу охранников возле ворот. Офицеры зычными голосами распределяли гвардейцев по постам. Вдоль ограды парка расположились констебли.
Беккер едва успел показать свой значок, как подъехал еще один полицейский фургон. К сержанту и Де Квинси торопливо подошел комиссар Мэйн.
– Человека, похожего по описанию на полковника, видели в морге Вестминстерской больницы, – сообщил он. – Хирург застал его в тот момент, когда он приподнял простыню на трупе Кэтрин Грантвуд. Он набросился на хирурга, затем ударил тростью двух констеблей, а также двух клерков и скрылся. Одет он был в темные плисовые брюки и простое пальто. Полиция уже ищет его.
– Но в таком наряде он без труда смешается с толпой, – заметил Беккер. – Или же опять изменит внешность.
Комиссар Мэйн сдержанно кивнул, добавив:
– Охрана дворца усилена по максимуму. Но если он не объявится здесь, я не знаю, что еще можно предпринять.
– Ее величеству уже сообщили?
– За этим я сюда и приехал. Она сейчас совещается с лордом Палмерстоном. Лучше все рассказать сразу обоим.
Вслед за Мэйном, на ходу отдающим распоряжения, их пропустили во дворец. Охранники провели посетителей по роскошным залам к Парадной лестнице, откуда они снова направились в Тронный зал.
– Не понимаю, почему ее величество опять выбрала для беседы с премьер-министром такое большое помещение, – признался Мэйн.
Ответ стал ясен, как только их пропустили в зал.
В тот день лорд Палмерстон официально вступил в новую должность. Премьер-министр давал присягу не на публичной церемонии, он получал полномочия на приватной встрече с ее величеством. Она сидела на троне, увенчав голову королевской диадемой. Принц Альберт стоял подчеркнуто близко к супруге. С тронного возвышения они взирали на лорда Палмерстона, казавшегося сейчас непривычно маленьким, – вероятно, по замыслу монаршей четы таким образом подчеркивалось их величие. В просторном зале было на удивление холодно, и это, возможно, тоже намекало на отношение королевы к новому премьер-министру.
Все трое повернули голову к двери, несколько смущенные появлением посетителей.
Де Квинси, Мэйн и Беккер торопливо подошли и поклонились.
– Ваше величество, вы помните наш спор о Томасе Гриффитсе Уэйнрайте? – начал Де Квинси.
– О том убийце? – Королева, все еще обескураженная вторжением, кивнула. – Альберт утверждал, что злоумышленник неизбежно выдаст себя поведением. Вы же заявили, что некоторым убийцам в силу их бессердечия удается скрывать свою сущность. И приводили в пример Уэйнрайта, с которым вместе обедали, не подозревая о его ужасных наклонностях.
– Не сомневаюсь, ваше величество, что один из гостей следил за нашим спором с большим интересом. Помните, пятнадцать лет назад, в тот самый день, когда в вас стрелял Эдвард Оксфорд, рядом с коляской бежал ирландский мальчик и просил помочь его родителям и сестрам?
– Нет, я помню только выстрелы.
– Никто тогда не обратил на него внимания, – продолжил Де Квинси. – Мать и сестры мальчика умерли в Ньюгейтской тюрьме. Подозреваю, и отца ждала ничуть не лучшая участь. С тех пор мальчик решил отомстить всем, у кого безуспешно просил помощи.
– Вы сказали, ирландский мальчик? – удивился лорд Палмерстон. – Но среди приглашенных на воскресный ужин не было ни одного ирландца.
– Был, милорд. Это полковник Траск.
– Полковник Траск? С чего вы взяли? Он вовсе не ирландец!
Де Квинси лишь молча взглянул на Палмерстона.
– Вы утверждаете, что полковник Траск – ирландец? Но как такое возможно, если его отец точно не из тех краев? Да и как мог отец того юного оборванца сделаться таким богачом?
– Мы еще не получили все необходимые ответы, милорд. Но наши представления нередко создают вокруг нас ложную реальность.
– Не имею ни малейшего понятия, о чем вы толкуете.
– Если все считают Джеремайю Траска отцом полковника, это еще не означает, что так оно и есть на самом деле. – Де Квинси повернулся к королеве Виктории. – Ваше величество, так называемый полковник Траск – тот самый человек, что виновен в недавних убийствах и в настоящий момент представляет угрозу вашей безопасности.
– Герой войны, спасший жизнь моему кузену? Рыцарь империи? Один из самых богатых людей Англии? Быть того не может!
– Его настоящее имя – Колин О’Брайен, ваше величество, – вступил в разговор Беккер. – И прошу вас поверить, он всеми силами стремится отомстить вам.
– Полковник Траск… Сэр Энтони… Я не узнал вас в этой…
– В этой одежде? Я пришел к выводу, что порядком подзабыл те времена, когда помогал отцу строить железные дороги. Весьма поучительно наблюдать, как меняется отношение людей, стоит лишь надеть рабочий костюм.
– Я вовсе не хотел вас обидеть, сэр Энтони.
– Не берите в голову. Однако я слегка поиздержался и хочу снять деньги со счета.
– Как пожелаете. Какая сумма вам понадобится?
– Я хочу передать пять тысяч фунтов одному кучеру из Уотфорда.
– Пять тысяч? – удивленно переспросил банкир.
Это была огромная сумма, особенно если учесть, что кучер зарабатывал не больше одного-двух фунтов в неделю.
– Из-за меня он попал в аварию и разорился. Я хочу возместить ему убытки. Его имя мне неизвестно, но он недавно сломал ногу, и доктор Гилмор из Уотфорда должен помнить его. Будьте любезны, подготовьте все немедленно.
– Хорошо, сэр Энтони, – ответил банкир, по-прежнему не одобряя подобной щедрости.
– Кроме того, мне потребуются пять тысяч наличными.
Эти слова еще больше поразили банкира.
– Вы собрались в путешествие?
– Именно так.
Получив необходимую сумму, он положил несколько банкнот в карман, а остальное убрал в кожаный саквояж.
Выйдя из банка, он заглянул в магазин одежды. Понимая, что полиция будет разыскивать человека в плисовых брюках, он купил на замену шерстяной костюм. И не коричневого, а серого цвета, который сделает его незаметным в темноте и надвигающейся метели. Кепи он оставил при себе, но положил в карман, надев на голову цилиндр, какой подобает носить джентльмену.
Затем он посетил посудную лавку, где приобрел нож в ножнах.
К этому времени улицы почти опустели, лишь несколько прохожих миновали его, торопясь найти укрытие от непогоды и таинственного убийцы, о котором наперебой трубят газеты. По скользкой мостовой еще разъезжали редкие храбрецы-кебмены, но и они скоро пропадут из вида.
Остались лишь констебли, которые осматривали каждый угол и останавливали любого, кто подходил под описание преступника из Вестминстерской больницы. Но цилиндр и дорогое пальто автоматически исключали его из числа подозрительных личностей, к которым необходимо присматриваться. За пять минут он повстречал троих патрульных и каждый раз говорил им:
– Спасибо, что охраняете наш покой.
– Мы просто выполняем свою работу, – отвечали те.
Он завернул в полупустую таверну, пройдя по красным и черным плиткам, устилавшим пол, и сел за покрытый скатертью стол, наблюдая за мерцанием углей на каминной решетке. Он хотел впитать как можно больше тепла, понимая, что не скоро сможет погреться снова. Возможно, никогда.
– Простите, сэр, но кухня уже не работает, – сказал трактирщик, вытирая руки о передник, прикрывающий широкую грудь. – Плохая погода, сэр.
– Даю два соверена, если вы принесете мне хлеб, масло, земляничный джем и чашку горячего чая.
Даже за одну золотую монету из тех, что он положил на стол, можно было заказать намного больше названного.
Хлеб, масло, земляничный джем и чашка горячего чая – именно это предложил ему Джеремайя Траск пятнадцать лет назад.
«Джеремайя Траск, ты тоже ответишь за все», – с горечью подумал он.
Вереница жертв проплыла в его кипящей ненавистью памяти. Он вспомнил охранников из Ньюгейтской тюрьмы, надругавшихся над Эммой, после чего она задушила мать и сестру и повесилась сама. Через десять лет охранники вышли на свободу из заключения на кошмарных понтонах. Но этого наказания было недостаточно. К тому времени он уже имел возможность проследить за негодяями. Обнаружив их ветхое жилище, он подговорил хозяина таверны, чтобы тот пообещал привести детей им на потеху. И лишь открыв в нетерпении дверь, те двое поняли, кто к ним явился.
Потом он отыскал констебля из Сент-Джонс-Вуда, который так равнодушно сообщил отцу об аресте матери. Проследив за новой жертвой, он дождался, когда тот вернется домой и уляжется спать, а затем швырнул в окно спальни три керосиновые лампы. Вспыхнувший огонь мгновенно охватил всю комнату, а он наслаждался криками сгорающего заживо констебля.
После он вернулся в недостроенный поселок, где жил вместе с родителями и сестрами. Никто из здешних обитателей не накормил его беспомощных сестренок, пока они с отцом пробирались сквозь лабиринт лондонского правосудия. Он подсыпал отравы в колодец, а месяц спустя с удовлетворением убедился, что поселок обезлюдел, зато на местном кладбище появилось множество новых жильцов.
Судебные клерки, которые с презрением отмахнулись от отца… Начальник Ньюгейтской тюрьмы, не уследивший за охранниками… Сержант из полицейского участка в Сент-Джонс-Вуде… Год за годом он дополнял список, откладывая финал и тем не менее неуклонно приближаясь к кульминации своей мести – смерти тех, кто вперед прочих заслуживал наказания.
– Вот ваш заказ, сэр. Хлеб, масло, джем и горячий чай.
В Крыму, перед очередным сражением, он отдал бы что угодно за эту простую пищу. Ему необходимо было набраться сил. Многое еще предстояло сделать.
«Мать.
Отец.
Эмма.
Рут».
Что-то переключилось у него в голове, и к списку тех, о ком он скорбел, добавились новые строки:
«Моя жена.
Мой нерожденный ребенок.
Я хочу умереть».
– Уверен, он не сумеет добраться до нас, пока мы остаемся во дворце, – сказал принц Альберт.
– Именно так, ваше высочество, вас со всех сторон защищают солдаты и полицейские, – подтвердил комиссар Мэйн.
– Но долго ли придется держать оборону? – не успокаивался принц Альберт. – Неделю? Месяц?
– Если потребуется, ваше высочество.
– Или даже дольше?
Комиссар потупился:
– Мы отыщем его, ваше высочество. Ему нужны пища и кров. Он не сможет скрыться от нас навсегда.
– Он пятнадцать лет копил гнев, – возразил принц Альберт. – У него огромное богатство и бесконечное терпение.
– Нет, – прервала их разговор королева, – я не могу допустить подобного.
– Чего, ваше величество? – удивленно спросил комиссар Мэйн.
– Если люди много недель, а то и месяцев будут наблюдать скопление солдат вокруг дворца, они начнут задумываться, зачем нужна усиленная охрана. Они могут даже решить, что мы опасаемся вторжения русских.
– Можно переехать в Виндзорский замок, – предложил принц Альберт. – Там охранники уже не будут привлекать к себе такого внимания.
Беккер подошел к высокому окну и отдернул занавеску. Снаружи продолжалась метель. Темнота сгустилась.
– До завтрашнего утра уехать не удастся, ваше высочество. Сколько карет потребуется, чтобы перевезти вас обоих вместе с детьми и прислугой?
– Слишком много, чтобы не привлечь внимания, – раздался новый голос.
Все обернулись.
В зал вошел Райан, опираясь на плечо Эмили. Беккер бросился к нему.
– Инспектор Райан, у вас на пальто кровь, – произнесла королева.
– Рана, что я получил семь недель назад, снова открылась, ваше величество.
Райан доковылял до стула возле тронного возвышения. Эмили и Беккер помогли ему сесть.
– Доктор Сноу наложил мне тугую повязку. – Инспектор поморщился: – Пожалуй, даже слишком тугую.
– Напрасно вы пришли сюда. – Королева спустилась с возвышения, показывая, что беспокоится за его здоровье. – Вам нужно отдохнуть.
– Как только все это закончится, ваше величество. Сидя в кабинете доктора Сноу, я думал лишь о том, что обязан быть во дворце и защищать вас, как и пятнадцать лет назад.
– Ваша преданность очень меня трогает.
– Я готов умереть за вас, – заверил Райан. – Я слышал, вы задумались о переезде в Виндзорский замок, ваше величество. Но понадобится столько карет, что сохранить тайну не получится.
– Можно подготовить несколько кортежей и отправить их в разные стороны, – предложил лорд Палмерстон. – Полковник не будет знать, за каким из них следовать.
– Но что напишут газетчики о внезапно разъехавшихся из дворца каретах? – возразила королева Виктория негромко, но властно. – Результат будет тот же. Увидев такую суету, люди решат, что во дворце началась паника, вероятно из-за угрозы вторжения русских. Наши враги осмелеют, а солдаты, наоборот, потеряют присутствие духа. Нет, пока продолжается метель, соберите вокруг дворца как можно больше охранников. Но едва погода наладится, пусть все будет по-прежнему…
– Ваше величество, позвольте удостовериться, что я правильно вас понял, – обратился к королеве комиссар Мэйн. – Вы действительно желаете с завтрашнего утра уменьшить охрану дворца до обычной нормы, чтобы внушить уверенность подданным?
Дальше дорога пролегала мимо клубов для джентльменов на Пэлл-Мэлл.
Несмотря на респектабельную внешность, его все же остановил констебль.
– Позвольте спросить, сэр, по какому делу вы здесь?
– Мне поручено доставить крупную сумму лорду, чье имя я не имею права называть.
– Насколько крупную?
– Пять тысяч фунтов банкнотами. – Он раскрыл саквояж и позволил констеблю осветить фонарем его содержимое.
Патрульный, в жизни не видевший столько денег, шумно вздохнул.
– Тогда вам лучше поспешить, сэр. По улицам бродит злоумышленник.
Когда он добрался до Грин-парка, к нему подошли еще два констебля. Уже совсем стемнело, и снег теперь сыпал так густо, что без фонарей было совсем не обойтись.
– Опасно носить с собой такую сумму, сэр. Постарайтесь управиться поскорее.
Он подошел к ограде Грин-парка, ухватился за железные прутья и перепрыгнул, приземлившись в сугроб и перекатившись через спину.
Он не забыл, как преодолевал ту же ограду пятнадцать лет назад, спасаясь от толпы, принявшей его за соучастника Эдварда Оксфорда. Снова ощутил мучительную боль, вспомнив, как острый наконечник вонзился в ногу, как он с трудом поковылял прочь, истекая кровью. После гибели родных он много недель прятался и даже ночевал в Грин-парке, так что и теперь чувствовал себя здесь как дома.
Снег обжигал лицо, и он снял цилиндр и надел кепи. Затем выбросил саквояж с деньгами, тяжелый и дальше уже бесполезный. Рано или поздно какой-нибудь бродяга найдет деньги и возблагодарит Небеса за щедрый подарок.
Под прикрытием метели он добрался до прохода в ограде напротив дворца. Теперь он был всего в нескольких футах от того места, где просил о помощи королеву и где Эдвард Оксфорд выстрелил в нее.
В темноте его серую одежду почти невозможно было различить за стволом дерева, возле которого он остановился. За оградой мелькнул луч фонаря. Затем еще один неожиданно вспыхнул с другой стороны.
– Что-нибудь видишь? – спросил темный силуэт.
– Все спокойно, – ответил второй. – Ненавижу такую погоду, но, по крайней мере, мы заметим следы, если кто-нибудь проберется к дворцу.
– Если только проклятый снег не пойдет сильнее и не занесет их.
– Никаких шансов. Я посчитал, сколько у меня уходит времени, чтобы обойти свой участок. Сорок секунд. Даже в метель следы не исчезнут так быстро.
– Я слышал, что тот парень, которого мы ловим, воевал в Крыму. Он привык к холоду.
– Когда мы поймаем его, он пожалеет, что не остался в крымских степях.
Часовые разошлись. Их фонари теперь светили в противоположные стороны, а сами они исчезли за снежной пеленой.
Он подошел к воротам, остановился за другим деревом и подождал, пока темный силуэт прошагает мимо.
Затем тихо открыл ворота и двинулся следом за охранником. Подойдя ближе и разглядев форму констебля, он зажал рукой в перчатке нос и рот часового, а другой рукой ухватил за горло и потащил за собой.
Констебль сопротивлялся, и он все сильнее сжимал ему горло, душа противника и одновременно сворачивая шею. Он оттащил умирающего часового через ворота в парк, нарочно оставляя четкие следы на снегу. И при этом не переставал отсчитывать время.
Сорок секунд. Констебль сказал, что именно столько ему требуется, чтобы обойти свой участок.
Тридцать три, тридцать четыре, тридцать пять.
Тело констебля обмякло.
Он положил жертву на снег и поспешил назад по собственным следам. Затем подпрыгнул, ухватился за ветку дерева и подтянулся, снова спрятавшись за стволом в своей неприметной серой одежде.
– Помогите! – закричал он сверху. – Скорее, он убьет меня!
К тому времени второй страж уже должен был забеспокоиться, вернувшись вдоль ограды на прежнее место и не повстречав соседа.
– На помощь! – снова позвал он.
Слева послышался хруст снега под сапогами. Еще кто-то бежал справа.
Две тени промелькнули в открытых воротах.
– Следы! Кого-то тащили по снегу!
– Убийца где-то здесь, в парке!
Он услышал и другие шаги, приближающиеся со стороны улицы. Еще два констебля, смутно различимые в темноте за хлопьями падающего снега, промчались через ворота.
Он дождался, когда охранники пробегут под деревом, спрыгнул у них за спиной и двинулся по их следам в обратную сторону, к выходу из парка.
– Это Гарри! – крикнул кто-то вдалеке. – Этот ублюдок убил его!
– Но куда он делся? Я вижу только наши следы, других здесь нет!
Он остановился в темном углу Конститьюшен-хилл. Это место тоже было хорошо ему знакомо. Он помнил, что напротив ворот парка, у самой стены, окружающей дворцовый сад, растет дерево. Ветки расположены высоко, и только человек изрядного роста и недюжинной силы сможет дотянуться до них. Не покидая цепочки следов, оставленных полицейскими, он приблизился к дереву и подпрыгнул.
– Возвращайтесь той же дорогой, которой пришли! – прозвучал голос в глубине парка.
Он подтянулся и вскарабкался на ветку.
– Ищите на другой стороне улицы! – распорядился кто-то.
Он обхватил ветку ногами и распластался на ней. Как ни старайся, на том месте, где он лежал, останется свободное от снега пятно. Можно было лишь надеяться, что полицейские сосредоточат все внимание на стене, где снег будет девственно чист. К тому же усилившийся ветер раскачивал ветки деревьев и стряхивал с них снежные шапки, так что, воз можно, никто не обратит внимания на то, что одна из них темнее остальных.
Шумно дыша, констебли выбежали из парка.
– Обыщите здесь все!
– Но мы оставили столько следов. Как теперь определить, где наши, а где чужие?
По ту сторону стены тянулась полоса вечнозеленого кустарника, разделенная промежутками, где, вероятно, весной росли цветы. Он спрыгнул на свободное место между кустами.
Огонек фонаря постепенно приближался. На сей раз охранник оказался солдатом, одетым в армейскую шинель. Опустив голову, он шел вдоль кустов, высматривая следы.
Мститель бросился к нему, зажал рукой нос и рот солдата, а другой схватил за горло. Затем оттащил сопротивляющегося стража в кусты, продолжая душить, пока тот не затих, дернувшись в последний раз.
Он рывком стащил с солдата шинель и надел ее. Кепи он засунул в карман, а вместо нее прихватил солдатский шлем.
Его окликнули, неразборчиво назвав какое-то имя. Успев застегнуть только две пуговицы на шинели, он поднял фонарь, вернулся на тропу, по которой шел убитый солдат, и двинулся в ту сторону, откуда прозвучал голос.
Из темноты показался неясный силуэт.
– Капрал? – произнес тот же голос.
Судя по знакам отличия, подошедший был сержантом.
Разглядев армейскую шинель и очертания шлема, страж заметно успокоился.
– Чем это ты занят? – Сержант прикрыл глаза от света фонаря. – Решил облегчиться в кустах королевского сада?
Он ударил сержанта в шею и сломал ему кадык, затем зажал рот, чтобы никто не услышал отчаянные хрипы умирающего, и затащил тело в кусты.
Ему пришлось убить еще двоих часовых, прежде чем за снежной завесой проступил задний фасад дворца.
– Ваше высочество, столовая раньше находилась рядом с тем залом, где вы принимали гостей в воскресенье? – спросил Де Квинси. – Туда можно было пройти через дверь, которая теперь ведет в буфетную для прислуги?
– К чему сейчас спрашивать о таких… – проворчал лорд Палмерстон.
– Верно, – ответил принц Альберт. – Недавно мы перенесли банкетный зал в другое место. Как вы догадались?
– В воскресенье перед ужином мы с Эмили беседовали с полковником Траском и герцогом Кембриджским. Полковник показал рукой на дверь, видимо полагая, что за ней находится столовая. Герцог поправил его.
– Он просто ошибся, – произнес лорд Палмерстон. – Такое может случиться с каждым.
– Но ошибся именно полковник Траск, – заметил Де Квинси. – Тот самый ирландский мальчик, который просил королеву спасти его родителей и сестер.
– Не понимаю, откуда полковник Траск мог знать, где раньше находилась столовая, – признался принц Альберт.
– Если не ошибаюсь, ваше высочество, восемь лет назад во дворце проводили ремонт?
– Да, пристроили восточное крыло. Однако новшества не коснулись банкетного зала, остававшегося, как я уже говорил, на прежнем месте до недавнего времени.
– Кто еще, кроме вас и архитектора, контролировал ход ремонта, ваше высочество?
– Братья Кьюбитты. Весьма солидная фирма. Они возвели множество домов в Блумсбери и Белгравии.
– И больше никто, ваше высочество? – настаивал Де Квинси. – Объем работ, вероятно, был огромен.
– Разумеется, они нанимали разных подрядчиков с целой армией строительных рабочих, – объяснил принц Альберт.
– А у кого тогда числилось множество поденщиков? – подсказал Де Квинси.
Принц удивленно посмотрел на него, а потом внезапно понял, в чем дело.
– Господи помилуй, я вспомнил. Одним из подрядчиков был Джеремайя Траск. Полковник имел возможность изучить план дворца.
Осознав подтекст, все притихли, и только снаружи доносился шум ветра.
Эхо хлопнувшей двери заставило собравшихся вздрогнуть.
– Ваше величество, пришел полицейский сержант со срочным сообщением для комиссара Мэйна, – доложил слуга.
Покрытый с ног до головы тающим снегом сержант торопливо зашел в зал. Увидев королеву Викторию и принца Альберта, он неловко поклонился и попросил:
– Комиссар, разрешите поговорить с вами с глазу на глаз?
– Можете сообщить новости при всех.
Сержант неуверенно оглянулся на королеву, но подчинился:
– Сэр, в Грин-парке нашли мертвого констебля.
– Что?
– И еще троих убитых охранников в дворцовом саду. Преступник забрал шинель у одного из них.
– Значит, теперь он может выдать себя за члена караула, – заключил Беккер.
Внезапно в зале потемнело. Газовые лампы на стене начали тускнеть одна за другой. Языки пламени с шипением погасли, и теперь зал освещали только мерцающие огоньки каминов, еще сильнее подчеркивая темноту в углах.
– Он во дворце, – произнес Райан.
Продолжение дневника Эмили Де Квинси
Хоть я и не могла больше разглядеть дальнюю стену и дверные проемы Тронного зала, он, казалось, не сжался, а, наоборот, стал еще шире. Я чувствовала, как невыразимый таинственный ужас клубится в темных углах.
– Принесите фонари и свечи! – велел принц Альберт невидимым во мраке слугам.
– Поставить по одному констеблю в каждом коридоре! – приказал комиссар Мэйн сержанту, принесшему тревожные вести. – Предупредите солдат, что убийца одет в такую же шинель.
Несмотря на безотлагательность распоряжений, не удалось исполнить их сразу же. Слуги, как и мы сами, оказались в ловушке темноты. Наконец кто-то зажег свечу, и персонал добрался до дверей, призраками исчезнув в сумраке коридора.
Комиссар Мэйн достал что-то из кармана. Раздался скребущий звук, и во мраке загорелась шведская спичка.
Освещенный ее слабым светом Шон произнес:
– На столе рядом со мной стоит свеча.
Комиссар быстро зажег фитиль, а за ним и еще один.
– Какую бы игру ни затеял полковник, многого ему не добиться. – Принц Альберт старался сохранить бравый вид. – Во времена моей молодости прекрасно обходились одними свечами.
– Ваше величество, сколько наследников находится сейчас во дворце? – с тревогой спросил лорд Палмерстон.
– Семеро. Старший сын, Эдвард, гостит в Виндзорском замке.
– Надо расставить констеблей возле их покоев.
– Нет, лучше собрать всех вместе, – пробормотал Шон, кривясь от боли. – Здесь. Приведем детей сюда. Так их легче защитить.
– Но и добраться до них тоже проще, – возразил отец.
– Да, полковник поставил нас в такое положение, когда любой выбор может оказаться неверным, – напряженным тоном признал Шон.
– Я слышу какой-то шум, – встревожилась я.
– Это метель. Снег бьется о стекла, – ответила королева Виктория.
– Нет, ваше величество, что-то еще. Какое-то шипение. – Я подошла к стене. – Лампа! Из нее опять поступает газ.
– Я тоже чувствую запах, – отозвался комиссар Мэйн и зажег светильник от новой спички.
Лорд Палмерстон бросился к следующему. Открытых вентилей оказалось множество, и пока премьер-министр с комиссаром добрались до дальней стены, газа накопилось столько, что последняя спичка вспыхнула факелом.
– Принц Альберт, сколько всего ламп во дворце? – спросил Райан.
– Точно не скажу. Сотни четыре. Возможно, и больше.
– Уверен, большинство вентилей сейчас открыто, – продолжил Шон. – Полковник мог сделать так, что подачу газа невозможно вновь остановить. И сколько времени потребуется слугам, чтобы зажечь все светильники? Сумеют ли они найти каждую лампу, включая подвалы, чердаки и отдаленные помещения? Нужно поскорее собрать детей и вывести всех из дворца.
Едва заметное движение привлекло наше внимание. Я вместе с остальными повернулась к тронному возвышению.
Полковник Траск, одетый в солдатскую шинель цвета стали, появился из-за пурпурного занавеса, скрывавшего, словно театральные декорации, потайную дверь, которой ее величество пользовалась в особых случаях.
Но даже само явление полковника было не столь пугающим, как ноша у него на плече.
– Леопольд, – выдохнула королева Виктория.
Хрупкому на вид, испуганному мальчику было не больше двух лет. Повязка на лбу напомнила мне о разговоре во время воскресного обеда. «Надеюсь, принц Леопольд поправился?» – спросил тогда герцог Кембриджский. «Благодарю, – ответила королева, – кровотечение наконец остановилось. Даже доктор Сноу отчаялся понять, почему безобидная царапина от падения вызвала столь серьезные проблемы».
Это был самый младший сын ее величества.
Полковник Траск уже не выглядел тем спокойным и рассудительным офицером, каким показался мне в первую встречу; сейчас его движения стали резкими и нетерпеливыми, а благородные когда-то черты лица исказила ярость. Он взгромоздился на трон и усадил мальчика на колено, будто куклу чревовещателя.
Одной рукой он держал ребенка сзади за шею, другой прижимал нож к его щеке.
– Лорд Палмерстон, передайте слугам, что ее величество не желает, чтобы нас беспокоили. Затем закройте двери, – велел полковник. Его ирландский акцент теперь был намного заметнее, чем во время бреда, когда он в забытьи повторял имя Кэтрин. – Если даже обычная царапина приносит столько бед, вообразите, что сотворит нож.
Глаза малыша расширились от ужаса.
– Лорд Палмерстон, делайте, как вам говорят. Не испытывайте мое терпение.
Его светлость покорно выглянул в коридор и отдал требуемые распоряжения, после чего плотно закрыл дверь.
– Хорошо. Теперь все подойдите на шаг ближе. – Полковник по-прежнему сидел на троне, держа на колене сжавшегося от страха мальчика.
Нам ничего не оставалось, как подчиниться.
– Несомненно, доктору Сноу хватило ума указать в качестве причины эпидемии холеры в Сохо загрязненную воду, – продолжал Траск. – Но он не сведущ во многих других вопросах. Например, в характере странного недуга, который мучает вашего сына.
Кожа на лице Траска так натянулась, что оно напоминало череп. От былой красоты не осталось и следа.
У меня похолодело внутри.
– Очевидно, я любопытнее вас, Виктория, – добавил он.
Было немыслимо услышать имя королевы без титула.
– Несколько месяцев назад я послал людей во все лучшие университеты и больницы, чтобы отыскать тех, кто разберется в болезни принца. И представьте себе, оказалось, что доктор Джон Отто из Филадельфии действительно изучал так называемый синдром кровотечения. Но объяснил причину болезни другой ученый: доктор Фридрих Хопф из Цюрихского университета. Он назвал недуг гемофилией. Мистер Де Квинси, с его знанием греческого, несомненно, переведет для нас.
– «Гемо» – кровь, «филия» – любовь, – отозвался отец.
Полковник кивнул:
– Болезнь крови, распространяющаяся посредством любви, через соитие. Она передается только мальчикам, Виктория, но именно матери несут в себе заразу, не выказывая никаких признаков болезни.
– Нет! – вскричала королева.
– Ваше дитя обречено из-за вас. Из-за порчи, что таилась в вас. Она дождалась освобождения, когда вы вышли замуж за близкого родственника. Если ваши дочери сегодня не умрут и впоследствии вступят в брак, они передадут заразу своим сыновьям и погубят королевские дома Европы. Вы насквозь прогнили, Виктория.
– Будь ты проклят, – выдохнул принц Альберт.
– Мы все прокляты, Альберт, – усмехнулся полковник, и обращение без титула снова всех потрясло.
Траск заметил меня, и на лице у него опять появилось то странное выражение, будто бы мы встречались, но он не помнит где и когда.
– Эми… – Голос подвел его. – Эмили, я хочу, чтобы вы ушли. Вам здесь не место.
– Я останусь с отцом.
– Тогда уходите оба. Ему тоже нечего тут делать. Используйте свой шанс. Инспектор Райан и сержант Беккер тоже вольны идти, если им угодно. Ничего не имею против них; наоборот, аплодирую их мастерству.
Держась за живот, Шон поморщился, но сумел подняться:
– Я останусь с ее величеством.
– Я тоже, – подхватил Джозеф.
– Делайте любые глупости, какие пожелаете. Но Виктория, Альберт, комиссар Мэйн и лорд Палмерстон останутся здесь.
– И надолго? – требовательным тоном спросил лорд Палмерстон.
– Пока дворец вместе с нами не взлетит на воздух, разумеется. А если меня попытаются остановить, малыш истечет кровью. Интересный выбор: Виктория и Альберт могут спастись ценой жизни собственного сына. Или продолжайте слепо надеяться, что спасетесь все вместе, прежде чем слуги зажгут огонь в полных газа покоях. Могу вас заверить, до центрального вентиля теперь никому не добраться, а подвалы и чердаки уже готовы вспыхнуть. Полагаете выиграть время? Подумайте хорошенько. Неужели вы надеетесь смягчить меня мольбами? Попробуйте произнести: «Пожалуйста, не убивайте нашего сына». – Голос полковника изменился: он подражал говору ирландского мальчика. – Пожалуйста, помогите моим матери, отцу и сестрам! – При каждом слове он дергал голову принца Леопольда, будто тот был марионеткой.
– Прекратите! – закричал принц Альберт.
Полковник Траск сильнее надавил острием на щеку мальчика, оставив на коже отпечаток лезвия.
– Бросьте свой тон. Надо просить. Так же отчаянно, как когда-то просил я: «Пожалуйста, помогите моим матери, отцу и сестрам», – повторил он, притворяясь, что слова принадлежат испуганному малышу. – Умоляйте же меня! Встаньте на колени и повторяйте: «Пожалуйста, не убивайте нашего сына».
К моему изумлению, отец шагнул вперед.
– Полковник Траск, вы сами потеряли ребенка и должны понимать, сколь безутешно горе родителей. Я удивлен, что после такого вы способны подвергать опасности чужое дитя.
– О чем вы толкуете?
– Об убийстве вашего нерожденного ребенка. Убийстве, за которое несете ответственность вы, полковник Траск.
– Меня зовут Колин! И у меня не было никакого нерожденного ребенка!
– Но у полковника Траска был, и он в ответе за его смерть и за смерть своей жены.
Осанка полковника изменилась: его больше не корчило от ярости, вернулась военная выправка. Пропал и ирландский акцент, и с чистейшим лондонским выговором он воскликнул:
– Это была ошибка!
– Так вы любили Кэтрин или вступили в брак из одного лишь стремления наказать ее родителей?
Бешенство снова исказило его лицо. С прежним ирландским акцентом он крикнул:
– Они заслужили свою смерть, они виновны в том, что случилось с моей семьей!
– Да, мы знаем, мать и сестры погибли в тюрьме, – кивнул отец.
– Эмма с ее чудесными голубыми глазами. Рут с ее сияющей, несмотря на щербинку между зубами, улыбкой.
Его слова потрясли меня. Тайна, которая витала над нами столько дней, раскрыта. Теперь я догадывалась, почему Траск предложил мне покинуть дворец.
Я подошла ближе:
– Колин, что случилось с вашим отцом?
– Он умер в грязном переулке, снедаемый лихорадкой. Ни один врач не помог ему.
Голос отца надломился, когда он процитировал одно из своих эссе:
– Ужасы, что сводят с ума, горесть, что точит сердце.
– Возьмите свою дочь и убирайтесь!
– Колин, посмотрите на меня, – попросила я.
Он обернулся, и у меня застыла кровь от его исступленного взгляда.
– Я не оставлю вас, – сказала я.
– Уходите! – взмолился он, сдерживая рыдания.
– Полковник Траск, расскажите, почему вашу мать арестовали за кражу в лавке? – произнес отец.
– Меня зовут Колин! Мы только приехали из Ирландии. – Он говорил быстро, едва сдерживая эмоции. – Жили в недостроенном поселке в четырех милях от Сент-Джонс-Вуда. Отец плотничал. Мать пыталась подружиться с соседками, которые с подозрением относились к нам. Одна из женщин была приветливее остальных. Когда она узнала, что мать прекрасно вяжет, то предложила продать что-нибудь из рукоделия в Сент-Джонс-Вуде. Лавка, куда отправилась мама, принадлежала человеку по имени Барбридж.
– Который обвинил вашу мать в краже, – добавил отец.
– Как бы мы ни голодали, мама никогда не решилась бы на воровство! Каждый вечер она читала нам Библию. Каждый вечер! Так она учила нас с сестрами грамоте.
– И все же Барбридж обвинил ее.
– Я ничего не понимал! Лишь позднее, став взрослым, я заставил его дать объяснения. Добрая соседка оказалась сестрой Барбриджа. Однажды он приехал в наш поселок, увидел мою мать и был поражен ее красотой. Это он подал сестре идею с вязаньем.
– Но почему же тогда?..
– Он задумал… Я не могу говорить о таком в присутствии Эми… – Он снова запнулся, произнося мое имя. – Эмили.
Становилось все более очевидным, отчего он смотрел на меня так странно.
– Кажется, я поняла, – вмешалась я, приблизившись еще на шаг. – Если так будет легче, могу закончить за вас. В обмен на снятые обвинения Барбридж хотел добиться ее благосклонности. И поскольку ваша мать была ирландкой, она оказалась бы в его власти.
Слезы текли по щекам убийцы.
– Все случилось слишком быстро, – пробормотал он. – Ее перевели в Ньюгейтскую тюрьму, прежде чем Барбридж успел предложить свою грязную сделку. Потом мой отец едва не набросился на него в лавке. Барбридж понял, что его план провалился, и решил молчать.
– Он предстанет перед судом, – пообещал комиссар.
– За ложные обвинения против ирландки? Не смешите меня! Его бы посадили на пару месяцев. Не стоит беспокоиться, он давно уже наказан. Я заставил подлеца жрать пряжу, пока он не задохнулся насмерть.
Кто-то ахнул.
Полковник с презрением глянул на королеву, прижимая нож к щеке ее маленького сына:
– Я легко мог бы застрелить вас во время любого из ваших появлений на публике. Но это было бы слишком просто. Четыре года назад, на открытии выставки в Хрустальном дворце, я оказался среди зрителей и видел, как из толпы вышел китаец и подошел к вам. Поразительно: никто из охраны даже не попытался его остановить. Из-за яркого наряда все приняли его за китайского посла, но он мог оказаться кем угодно. Он представился вам, Альберту, даже наследникам. Ему позволили гулять с вами по выставке. А потом выяснилось, что вы даровали столь высочайшее внимание мелкому торговцу, всего лишь пытавшемуся сделать рекламу музею диковинок, который он устроил на своей джонке.
С того дня я поставил себе цель сравняться с тем китайцем. Но как добиться, чтобы вы приблизили меня к себе? Как стать вашим другом? Одного богатства недостаточно, ведь мои руки для вас навсегда будут в грязи от строительства железных дорог. Я воспользовался случаем, который предоставила война, заплатил за офицерский патент, чтобы служить бок о бок с вашим кузеном, затем познакомился с Уильямом Расселом и позаботился о том, чтобы он увидел меня в бою. Рассел изобразил меня героем, сражающимся за Британию, но вот где истинная правда: убивая вражеских солдат, я представлял на их месте вас. И вас, и вас тоже, и вас. – По очереди он указал на принца Альберта, комиссара Мэйна и лорда Палмерстона. – Но чаще всего Викторию. Когда я спас жизнь герцога, мой план начал исполняться. Вы не могли заподозрить угрозы в человеке, которого посвятили в рыцари, кто сидел рядом за столом, кого вы ввели в свой круг.
– Но потом вы сами стали причиной смерти вашей жены и будущего ребенка, – добавил отец.
– У меня не было ни жены, ни ребенка, – настаивал голос с ирландским акцентом.
– Но у полковника Траска они были. Ум лишен способности забывать.
– Я прекрасно помню своих отца и мать, и Эмму, и Рут! – Ярость усилила ирландский выговор.
– Но не своих жену и ребенка? Не могу понять: это Колин – чужеродная сущность, живущая внутри полковника Траска, или полковник обитает внутри Колина, но сейчас я хотел бы говорить с полковником.
По щекам человека, сидевшего на троне и прижимавшего нож к щеке мальчика, вновь потекли слезы.
– Ответьте мне, полковник, – потребовал отец, – вы действительно любили Кэтрин, или женитьба и ребенок являлись лишь средством для мести ее родителям?
– Потрясение на их лицах выглядело бесподобно, – ответил голос с ирландским акцентом, но следом из того же рта прозвучал другой, принадлежавший уже полковнику Траску: – Моя жена… Мой нерожденный ребенок…
– Расскажите нам о Джеремайе Траске.
В глазах убийцы вспыхнула безумная ненависть, какой я никогда и ни у кого прежде не видела.
Внезапно снаружи раздался громкий стук и кто-то прокричал:
– Ваше величество!
– Велите им уйти! – потребовал человек с ирландским акцентом, сильнее сжимая шею испуганного мальчика.
Но прежде чем кто-либо успел ответить, в зал уже ворвался констебль:
– Ваше величество, мы должны эвакуировать… – Полицейский замер, увидев, что здесь творится.
Капля крови скатилась по щеке Леопольда.
– Колин, – позвала я, понимая, что откладывать дальше нельзя.
Что-то изменилось в выражении его лица.
Я подошла к ступеням тронного возвышения.
– Посмотри мне в глаза, Колин. В голубые глаза, которые ты не смог позабыть. Как меня зовут?
– Эмили.
Я осторожно поднималась к трону:
– Эмили или Эмма, Эмма или Эмили.
– Эмма, – пробормотал он.
– Конечно! Я Эмма! И мне стыдно за тебя!
– Почему? – потрясенно спросил он все с тем же ирландским акцентом.
– Ты никогда не обижал нас с Рут! А теперь полюбуйся, что сделал с этим малышом! Только чудовище может причинить вред ребенку!
– Чудовище?
– Отдай мне нож! – В неистовом порыве я вырвала оружие из его руки и швырнула на пол, затем сняла его руку с шеи ребенка. – Оставь мальчика в покое!
Я забрала Леопольда и передала принцу Альберту. И вспомнила, как прошлой ночью, став свидетелем страшной гибели Кэтрин и ее родителей, желала обладать силой мужчины, чтобы наказать виновного.
Я развернулась. И со всего размаху хлестнула его по лицу.
Ладонь сжалась в кулак, и следующий удар отбросил его в спинку трона. Я била и била, не чувствуя боли в костяшках, – так велика была ярость, что скопилась внутри за эти страшные дни.
– Ты не достоин Эммы и Рут! – кричала я. – Не достоин Кэтрин! Не достоин быть братом! Не достоин быть мужем и отцом! Ты угрожал ребенку и заслуживаешь только боли!
Я наносила удары, пока не поняла, что руки у меня все в крови, его и моей.
Ярость ревела у меня в ушах, но я все же расслышала, как кто-то закричал и рванулся по ступенькам к трону. Не сразу я поняла, что ко мне приближается Джозеф. Колин отшвырнул меня к нему, схватил с пола нож и метнул вперед.
Словно в тумане я видела лезвие, летящее в грудь королевы, и фигуру, заслонившую собой ее величество.
Мы с Джозефом скатились вниз, а когда я подняла взгляд, занавес за тронным возвышением колыхался – полковник сбежал через потайную дверь.
Беккер раздвинул занавес и выскочил за дверь. Он оказался в небольшой комнате, где королева, по-видимому, выжидала момент для торжественного появления в Тронном зале во время официальных приемов. В тусклом свете, падающем из-за спины, он разглядел еще одну приоткрытую дверь, которая вела в темный коридор.
Запах газа здесь ощущался сильнее, и Беккер закашлялся. Он повернул вентиль лампы на стене и осторожно двинулся по коридору к лестнице. Снизу донесся стук торопливых шагов.
Сержант поспешил за ними, но вынужден был притормозить, добравшись до лестничной площадки. Нащупав пери ла, он ринулся в сгущающуюся темноту.
Шаги внизу звучали все тише. Беккер услышал шипение газа, на ощупь отыскал лампу на стене и повернул газовый вентиль. А затем, миновав еще несколько ступенек, закрыл следующий.
Стало заметно холоднее. Каменный пол под ногами подсказал сержанту, что он очутился в подвале. С осторожностью открыв следующую дверь, он попал в другой коридор с множеством окон, сквозь которые пробивался серебристо-серый свет.
Беккер одно за другим открыл окна, чтобы газ поскорее выветрился. Холодный ветер ворвался в коридор. Затем сержант закрутил вентили на всех лампах, которые смог отыскать.
Перед отворенной дверью с улицы намело снежный сугроб. Беккер засучил правую брючину, достал нож, закрепленный над лодыжкой, и шагнул в проем.
Полузанесенные снегом следы вели прочь от дворца. Беккер побежал по ним, но резкий ветер мешал что-либо разглядеть впереди. Оставив во дворце пальто, перчатки и кепи, сержант быстро продрог.
Насколько удавалось определить в темноте, он бежал по королевскому саду. «Траск может обойти кругом и оказаться у меня за спиной, – подумал сержант. – Или он решил скрыться и напасть на королеву в другой раз?»
Беккер увидел брошенную на снегу солдатскую шинель. Теперь уже не объяснить охранникам и констеблям, во что одет Траск.
Цепочка следов привела к стене. Рядом росло высокое дерево. Снег с одной из веток был стерт целиком. Значит, Траск запрыгнул на нее и пополз в сторону…
Беккер уловил движение за спиной, затем почувствовал страшный удар по голове и упал на колени. Перед глазами поплыли круги.
– Попался! – закричал кто-то рядом с ним. – Лежи и не двигайся, ублюдок! Будешь знать, как замышлять дурное против ее величества!
Лорд Палмерстон баюкал раненую руку, в которую вонзился нож, предназначенный главе государства.
– Вы бросились защищать меня, – с недоверием в голосе произнесла королева Виктория.
– Я поклялся верно служить вам на посту премьер-министра, – ответил лорд Палмерстон. Кровь капала у него с рукава, побледневшее от боли лицо казалось еще белее на фоне каштановых бакенбард. – Я знаю, что вы невысоко меня цените, ваше величество, но в действительности моя жизнь целиком посвящена вам. Ради вашей безопасности я готов буквально на все. Однако сейчас важнее всего позаботиться о вашем сыне.
Принц Альберт по-прежнему держал испуганного ребенка на руках. Кровь не переставая текла из пореза на щеке малыша, собираясь на полу в небольшую лужицу.
– В прошлый раз, когда он поранился, кровотечение было таким сильным, что он едва не умер, – проговорил принц Альберт.
Эмили оторвала полоску от юбки и прижала к порезу. Ткань быстро пропиталась кровью.
– Нужно отвезти его к доктору Сноу, – настаивала королева Виктория.
– Слишком долго добираться по такому снегопаду, – возразила Эмили. – Хотя снег нам может пригодиться. Семь недель назад лед помог остановить кровотечение у Шона. Возможно, снег подействует таким же образом.
Де Квинси и комиссар Мэйн подбежали к окну, открыли его и вернулись назад с пригоршнями снега.
Принц Альберт поставил ребенка на пол и взял его за руку.
– Мы с тобой, Леопольд, – сказала королева Виктория. – Ничего не бойся.
Мальчик кивнул. Но по глазам было понятно, насколько он испуган.
Эмили развернула Леопольда к себе и приложила снег к его щеке. «Такой крохотный порез, и столько крови», – подумала она.
Снег мгновенно покраснел.
Эмили оторвала от юбки еще одну полоску, Де Квинси и комиссар Мэйн принесли новые порции снега.
Слепив крепкий снежок, девушка прижала его к щеке мальчика, обернув в ткань, чтобы тепло руки не растопило снег раньше времени.
Ткань снова заалела, но уже не так быстро.
Побледневший еще сильнее лорд Палмерстон покачнулся и снова сжал рану на руке.
– Комиссар Мэйн, будьте добры, перетяните галстуком руку его светлости, – попросила Эмили.
– Вам понадобится повязка пошире, – произнес принц Альберт. – Возьмите мой носовой платок.
– И мой, – отозвался комиссар Мэйн.
Эмили приложила новый комок снега к личику Леопольда.
– Когда щека окоченеет, сосуды сожмутся и остановят кровь. Прекрасно. Кажется, уже не течет. Думаю…
Газовые лампы зашипели. Комната снова погрузилась в темноту. За дверью послышались чьи-то шаги.
– Это полковник Траск! – в панике воскликнула королева Виктория.
– Нет, ваше величество, я сержант полиции, – ответили из-за двери. – Мы отключили газ. Злоумышленник заблокировал дверь в распределительный узел. Пришлось порядком повозиться, чтобы попасть туда и повернуть вентиль. Мы откроем все окна, но пока угроза не устранена, вам нужно покинуть дворец.
– Но полковник Траск все еще где-то рядом, – напомнил принц Альберт.
Достав ключ из прикрытого кирпичом тайника в задней стене дома на Болтон-стрит, Мститель открыл дверь в кухню.
Там никого не было. Он последовал за голосами и ароматом свежеприготовленных бараньих отбивных, остановившись в дверях буфетной, где ужинали слуги.
Все четверо ошарашенно уставились на его залитое кровью лицо.
– Боже праведный! – воскликнула кухарка. – Ну и напугали вы меня, сэр!
– Я не слышал, как стучали в дверь, – начал оправдываться швейцар. – Но у вас же все лицо… Что случилось, полковник?
– Не важно.
– Сюда приходила полиция, разыскивала вас. Они настояли на встрече с вашим отцом, но боюсь, он совсем лишился рассудка.
– С чего вы взяли?
– Тем способом, каким он обычно отвечает на вопросы, мистер Траск сообщил, будто вы не его сын, а ирландец по имени Колин О’Брайен. Что за чушь? Один из констеблей остался с ним, дожидаясь вашего прихода.
– Колин О’Брайен?
– Похоже, вам знаком человек с таким именем, полковник.
– Так и есть, – ответил Колин.
Все охнули, услышав его ирландский акцент.
– У кого ключ от двери буфетной? – спросил Колин.
– Я… У меня, – с трудом проговорила экономка.
– Дайте его мне. – Он положил на стол двести фунтов, которые взял из саквояжа, прежде чем выбросить его. – Эти деньги помогут вам продержаться, пока не найдете новую работу. Спасибо за верную службу.
– Но…
Колин вышел из буфетной и запер дверь.
По притихшему под снегопадом дому он добрался до прихожей и подошел к стойке для зонтиков. Здесь, скрытая от посторонних глаз, стояла его трость с серебряным набалдашником. Он забрал ее и поднялся на второй этаж, а затем на третий, мягко ступая по ковру.
Открывая дверь в спальню Джеремайи Траска, он услышал чужой голос:
– Пришли забрать тарелку? Не едал бараньих отбивных вкуснее.
За небольшим столом перед тарелкой, где лежали кости, сидел констебль. Он удивленно раскрыл рот, затем вскочил, опрокинув стол и нашаривая дубинку. Колин уложил его одним ударом тростью по голове.
Джеремайя Траск неподвижно лежал под одеялом – только зрачки расширились, когда Колин подошел ближе. Серые глаза в панике заметались от окровавленного лица Колина к багровому следу на набалдашнике трости, которую тот сжимал в руке.
– Как я понял, ты ответил на вопросы, на которые не должен был отвечать, – начал Колин.
Во взгляде Джеремайи Траска застыл такой ужас, какой не выразил бы даже самый отчаянный вопль.
– Я не отомстил королеве сегодня, – продолжил Колин. – У меня была возможность убить ее, но я не сумел. Однако кое-кто другой все-таки получит нынче по заслугам.
На глазах у Джеремайи Траска проступили слезы. Насколько же непохоже его иссохшее тело на того здорового, полного сил мужчину, который пятнадцать лет назад зашел на рынок в Ковент-Гардене и увидел оборванного ирландского мальчишку-попрошайку.
«Проклятье, ну почему я не ушел сразу? – думал он. – Зачем поддался слабости, погубившей меня?»
На первый взгляд тот мальчишка ничем не отличался от прочих голодранцев, шастающих туда-сюда по рынку, клянча еду. Такие же ввалившиеся щеки, растрепанные волосы, грязная одежда.
Но в нем чувствовалось необыкновенное упорство. Держась на расстоянии, Траск пошел за ним следом сквозь рыночную суматоху.
Траск видел, как мальчик потянулся к яблоку, но торговец огрел его по руке. В другой раз оборванец попытался стащить картофелину и получил от хозяина по уху.
– Плати, или я позову констебля.
– У меня нет денег, но я могу отработать.
– Не приставай!
Мальчишка подобрал с булыжной мостовой брошенный капустный лист и даже не поморщился, когда на зубах захрустел песок, прилипший к еде.
На следующий день Траск снова появился на рынке и увидел, как мальчишка блуждал возле прилавка того же торговца.
И на третий день снова.
– Опять ты? И как тебе не надоест?
– Дайте мне поесть, и я буду работать на вас от зари до зари.
– Вот, возьми яблоко и больше здесь не появляйся.
– Я возьму, если позволите мне отработать.
Торговец обреченно вздохнул:
– Хорошо, собери пустые мешки и сложи в кучу за прилавком.
Когда работа была сделана, торговец бросил мальчишке яблоко.
– Эге, да ты и впрямь голоден. В жизни не видел, чтобы яблоко съедали так быстро. Да еще вместе с семечками.
– Может быть, я еще на что-нибудь сгожусь?
– С чего ты так решил?
– Вижу, вы переминаетесь с ноги на ногу. Похоже, вам пора сходить в нужник.
– Какой еще нужник?
– Так мама называла уборную. – Голос мальчика дрогнул, когда он вспомнил мать. – Вам некого оставить посторожить прилавок на время отлучки.
– Обычно со мной приходит жена. Но она заболела.
– Готов поспорить: пока вы ходите в нужник, вас обворуют.
– Тут уж ничего не поделаешь.
– Только не сегодня. У вас есть палка? Дайте ее мне. Никто ничего не украдет до вашего возвращения.
– Господи боже, мне так невтерпеж, что придется оставить оборвыша охранять прилавок.
Как только торговец умчался прочь, двое нищих подошли ближе.
Мальчишка огрел одного из них палкой и оскалился на другого:
– Я работаю на хозяина прилавка! Хотите получить еще?
– Эй, что тут за шум? – спросил констебль, подходя к мальчишке.
– Эти нищие пытались украсть товар.
– А ты, значит, не пытался?
– Я здесь работаю.
– Так я тебе и поверил. Ну-ка, идем со мной.
– В чем дело? – поинтересовался вернувшийся торговец.
– Это ирландский оборванец утверждает, будто работает на вас. Он ударил палкой вон того парня и, похоже, нацелился на второго.
– Вот как? – Торговец улыбнулся и бросил мальчишке еще одно яблоко.
Оборванец с хрустом надкусил его, обернулся и уперся взглядом в наблюдающего за ним Траска. Тот с усмешкой отвернулся.
На следующий день жена торговца умерла. Еще через день он продал свой прилавок, а новый владелец велел побирушке держаться подальше, для убедительности подозвав констебля.
Но маленький оборванец не собирался унывать. Он обладал не только упорством, но и живым умом. Увидев, что некоторые фермеры не могут подкатить тележки с овощами к прилавкам, мальчишка предложил одному из них:
– Я могу за пенс посторожить тележку, пока вы будете выгружать мешки и корзины.
– Обокрасть меня – вот что ты можешь.
– Я работал на Неда, прежнего хозяина вон того прилавка, пока у него жена не умерла. Спросите у него, как я отгонял нищих от его товара.
Фермер хмуро оглядел собравшуюся вокруг толпу:
– От воров не спрячешься.
– Всего один пенс, и они вас не тронут. Дайте-ка мне ваш кнут.
– Кнут? Так ты, видать, крутой парень?
– Уж какой есть. Выгружайте спокойно свой товар. Никто у вас ничего не украдет.
– Не вздумай меня обмануть, не то разыщу и дам такую взбучку!
– Вы дадите мне только пенни.
Когда фермер вернулся, нищие держались в стороне от его тележки.
– Похоже, никаких неприятностей не было. – Торговец взвалил на плечо следующую корзину.
– Были поначалу, но теперь все в порядке.
Один из нищих потирал вспухший след от кнута на подбородке.
– Эй, парень, говорят, ты готов за пенс проследить, чтобы из тележки ничего не украли? – обратился к мальчишке другой торговец.
Когда все разъехались, у юного нищеброда в кармане звенело уже пять пенсов.
Джеремайя Траск подошел к нему и протянул руку:
– Как тебя зовут, мальчик?
Оборвыш настороженно посмотрел на него:
– А кому какое дело?
Траск рассмеялся:
– Правильно, нельзя доверять чужакам. Но я хочу помочь тебе. Мое имя – Джеремайя Траск. А твое?
Мальчишка не спешил отвечать.
– Что плохого в том, чтобы назвать свое имя человеку, предлагающему помощь? – уговаривал Траск.
– Колин О’Брайен.
– Значит, ирландец.
Мальчишка сразу ощетинился:
– Не нравится?
– Важно настоящее, а не прошлое. Но я доволен, что ты назвал полное имя, а не прозвище. Если хочешь чего-нибудь добиться в жизни, нужно заставить людей уважать себя. Ты хочешь, чтобы тебя уважали, Колин? Хочешь добиться успеха?
– Ради этого и стараюсь.
– Да, я видел.
– Не только сегодня. Вы уже несколько дней следите за мной.
– Ты не только умен, Колин, но еще и наблюдателен. Я частенько захожу на рынок Ковент-Гардена. У меня солидное предприятие, и надо чем-то кормить рабочих. Я покупаю продукты оптом, так выходит дешевле.
– Если у вас, как вы говорите, солидное предприятие, почему бы не нанять человека, который будет ходить сюда вместо вас?
– А он сможет заключить такую же выгодную сделку? Никогда не поручай дело другому, если не уверен, что он справится лучше тебя.
– Я всегда все делаю сам.
– Так я и понял. Хочешь работать на меня, Колин?
– И чем надо заниматься? – Тут мальчишка засмотрелся на торговца, несущего корзину со странными плодами. – Что за штуковины, разрази меня гром?
– Ананасы. Их привозят на кораблях с далеких островов, которые называются Карибы. Дорогие рестораны платят за них большие деньги, чтобы угостить своих лучших посетителей.
Траск поразил оборвыша до глубины души, когда заплатил целый соверен за один ананас.
– Держи. Только осторожнее, он колючий.
Плод был такой тяжелый, что Колин чуть не выронил его.
– А как его едят?
– Нужно счистить ножом грубую кожуру, а сердцевину разрезать на дольки. Она очень сочная. Можешь угостить матушку.
Траск упомянул о матери как бы между прочим, но на самом деле завел разговор не случайно. Он хотел убедиться в правильности своих предположений.
Мальчишка понурился:
– Она умерла.
– Очень жаль. А отец?
– Тоже умер. – В голосе Колина Траск уловил не только горе, но и гнев. – Вы так и не рассказали про работу. Что я должен делать?
– Тяжело разговаривать в таком шумном месте. Давай зайдем в таверну за углом. Я куплю тебе хлеба, масла, земляничного джема и горячего чая. Ананас оставь на потом. Между прочим, их доставляют в Лондон на моих кораблях и по моим железным дорогам.
– Если вы такой богатый, зачем я вам сдался?
– Погоди, узнаешь… – Траск провел паренька мимо колонн позади церкви. – Когда-то здесь был женский монастырь. А при нем – сад. Его так и называли, Конвент-Гарден, монастырский сад. Со временем «Конвент» превратилось в «Ковент». Тебя интересует история?
– Только о прошлом я и могу думать.
– Итак, я хочу нанять тебя, чтобы ты изображал моего сына.
Колин склонился над Джеремайей Траском, оборвав его мучительные воспоминания. Со щеки убийцы упала слеза и смешалась со слезами жертвы.
– Ты когда-нибудь задумывался о том, сколько людей осталось бы в живых, если бы ты не подошел ко мне в то утро на рынке Ковент-Гардена? Я мог умереть от голода и болезней. Или так настрадался бы в погоне за пенсами, что не осталось бы сил для мести.
В темноте ночи, в самых мрачных своих размышлениях, Джеремайя Траск и в самом деле порой обманывал себя мечтами о том, как усилием воли возвращается в прошлое и меняет его.
Если бы только… Если бы…
В тот день на рынке Ковент-Гардена он сказал мальчишке:
– Я собираюсь погостить неделю в имении конкурента, мы с ним договариваемся о слиянии наших предприятий. У него есть сын приблизительно твоего возраста. Если ты отправишься со мной, притворяясь моим сыном, это поможет в переговорах. Я объясню, что раньше ты жил с матерью в Италии, но недавно она умерла, и теперь я взял заботу о тебе в свои руки. Так я произведу впечатление ответственного человека. А если ты подружишься с отпрыском моего соперника, мне станет проще наладить дружеские отношения с ним самим и деловые беседы пойдут успешнее.
Пообещав Колину двадцать фунтов, Траск отвез его в свой загородный дом, где слуги вымыли мальчика, постригли и нарядили в дорогой костюм, о каком Колин никогда даже не мечтал. Его накормили невероятно вкусным и обильным обедом, и он съел столько, что ему едва не сделалось дурно. Затем театральный актер научил его скрывать ирландский акцент. Наконец мальчику рассказали подробности его вымышленной жизни в Италии с ныне покойной женой Траска.
Однако все это было сплошным обманом. У Джеремайи Траска не было жены. В роли конкурента выступал приятель Траска, а тот, другой мальчик был его компаньоном, а вовсе не сыном. Не стоило и ожидать, что за целую неделю, проведенную в имении, Колин ни разу не обнаружит свой ирландский акцент. Несмотря на все старания, он все-таки выдал себя, но у него хватило смекалки объяснить, будто у его вымышленной матери был слуга-ирландец и его говор оказался заразительным. Нет, с акцентом больших трудностей не возникло. Гораздо сложнее Колину было поддерживать легенду об умершей в Италии матери и о Траске, принявшем на себя заботу о сыне.
И все же Колин так убедительно справился со своей ролью, что Траск в награду взял его с собой в Париж, чтобы показать, какой роскошью способен окружить мальчика. И однажды вечером, когда Колин, с разрешения спутника, выпил два стакана вина, Траск зашел в темную спальню мальчика и забрался к нему в постель.
«Это был тяжелый выбор для меня, – объяснял Колин много лет спустя, когда Траск был уже парализован. – Я мог бы сопротивляться и кричать, но ты просто заявил бы тем, кто прибежит на крик, что твоему сыну приснился кошмар. А потом бросил бы меня на самой грязной парижской улице. Сердце у меня разрывалось от отвращения, но я решил уступить тебе и позволить сделать со мной все, что ты пожелаешь. Все это время я не переставал думать об отце, матери и сестрах. Я сказал себе, что твое богатство поможет мне достичь цели. Я готов был вытерпеть что угодно, лишь бы отомстить за страдания родных».
И ему пришлось терпеть. Терпеть каждую ночь. Чтобы деловые партнеры и слуги действительно считали его сыном Траска – а как иначе тот мог спать с мальчиком, не опасаясь виселицы? – Траск установил строгие правила, которые Колин обязан был соблюдать. Мальчику наняли лучших учителей, чтобы мнимому отцу не приходилось краснеть за него перед своими партнерами. Колин работал на строительстве железной дороги, помогая рыть канавы и укладывать рельсы, натирая такие мозоли, что казалось, от них уже не избавиться. «Раз ты мой сын, покажи всем, что ты настоящий мужчина!» – наставлял его Траск, чтобы никто и заподозрить не мог, чем они занимаются каждую ночь.
Сквозь слезы Джеремайя Траск продолжал всматриваться в свои мучительные воспоминания. Если бы только он не пришел в тот день на рынок Ковент-Гардена. Если бы не встретил этого отчаянного ирландского мальчишку.
Мысли перепрыгнули на семь лет вперед, когда он, сидя в личном вагоне поезда, сообщил Колину, что тот стал слишком взрослым и больше не представляет интереса как компаньон: «Я пошлю тебя в поездку по Европе. У тебя будет достаточно денег, чтобы раздобыть поддельные документы и начать новую жизнь. Через несколько месяцев я объявлю, что ты, как и моя вымышленная жена, трагически умер от лихорадки в Италии».
И сейчас Траск снова пережил то потрясение, когда Колин взревел от ярости и с неожиданной силой сбросил его с идущего полным ходом поезда. Вспомнил панику, пришедшую на смену потрясению… И боль, сменившую панику… И наконец, исчезновение боли. Он лежал парализованный на рельсах, зажмурившись от едкого дыма, что валил из трубы удаляющегося поезда.
Траск плакал, вспоминая все свои прегрешения. «Да, если бы только… Помилуй меня, Господи, если бы…»
Колин склонился над ним:
– Отец, мать, Эмма, Рут, Кэтрин и ребенок, которому я даже не успел дать имя. – Его ирландский акцент внезапно пропал. – Сегодня одна девушка, лицом и в особенности голубыми глазами напоминающая мою погибшую сестру – у них даже имена похожи: Эмма и Эмили, – сказала, что ей стыдно за меня. Она назвала меня чудовищем, потому что я угрожал смертью двухлетнему мальчику. Она сказала, что я не заслуживаю Кэтрин, не достоин быть чьим-либо братом, мужем и отцом. – Слезы снова потекли по его измученному, кровоточащему лицу, нависшему над Траском. – Я много раз за эти годы мог убить королеву, когда она выезжала из дворца на Конститьюшен-хилл. Ничего сложного. Достаточно тщательно продуманного плана и решимости. Но я снова и снова откладывал, считая, что сначала нужно покарать других. Может быть, я потому и не стал сегодня убивать королеву, что испугался: а вдруг вся моя ненависть на этом иссякнет? Может быть, я позволил себе потерпеть неудачу, чтобы иметь возможность убить ее снова? Иначе, если бы я наконец добился своего, – что дальше? Остался бы только ты. А кого мне ненавидеть после тебя?
Колин О’Брайен или Энтони Траск, кем бы он ни был, оглянулся, словно разыскивая что-то:
– Помнишь, я говорил тебе, как поступлю с тобой, если ты ответишь на вопросы посторонних? Я обещал заключить тебя в тюрьму, еще более страшную, чем твое неподвижное тело, – поклялся ослепить тебя.
Волна ужаса поднялась в сознании Траска. Что его ждет, удар ножницами или кислота?
Вместо этого в руке Колина оказалась бутылка лауданума, стоявшая вместе с другими лекарствами на столике возле кровати.
– Кого я стану ненавидеть потом, кому буду мстить? Человеку, который убил мою жену и ребенка. – С искаженным мукой лицом он указал на себя. – Какое бы наказание я ни получил, оно будет недостаточно суровым. Когда-то давно я поклялся вырезать тебе скальпелем глаза и барабанные перепонки. Слепой, глухой, потерявший чувствительность, ты погрузишься в темноту и тишину собственного парализованного тела, способный лишь рыдать о том, в какую помойную яму ты превратился.
Колин вздрогнул и открыл бутылку с лауданумом.
– И в качестве первого этапа наказания для самого себя я откажусь от этого плана. Сделаю то, чего каждая частичка моего разума умоляет не делать. Чтобы причинить больше боли себе, я проявлю милосердие и прекращу твои страдания. Ты ведь измучен долгим заключением в тюрьме собственного тела? Ты ведь хочешь, чтобы я пресек твое покаяние и плеснул тебе в глотку лауданума? Душа унесется прочь, и, возможно, последние твои мысли будут о не собственных грехах и преступлениях, а о милосердии. Ты согласен, чтобы я начал казнить себя прекращением твоей казни?
Сдерживая слезы, Джеремайя Траск один раз закрыл глаза. Будь он в силах говорить, его голос дрожал бы от благодарности.
«Да!»
Де Квинси вышел из полицейского фургона, снова остановившегося возле особняка на Болтон-стрит. Метель продолжалась, но в свете фонаря Любитель Опиума сумел различить входную дверь.
– Следов нигде не видно, – отметил комиссар Мэйн.
– И все же я уверен, что он здесь, – заявил Де Квинси. – Когда я спросил у него во дворце о Джеремайе Траске, в глазах у него зажглась столь глубокая ненависть, что у меня не осталось никаких сомнений: он вернется сюда и даст выход этой ненависти, а уж затем скроется.
В сопровождении трех констеблей они подошли к двери и постучали. Никто не ответил. Де Квинси дернул ручку, она оказалась не заперта.
– Как в домах других его жертв.
Де Квинси толкнул дверь и с облегчением понял, что на этот раз на полу в прихожей не лежит труп слуги.
– Что там за шум? – удивился комиссар Мэйн.
Из помещений для прислуги на нижнем этаже доносились приглушенные крики и стук.
Ключ торчал в замочной скважине. Дверь соседней с кухней буфетной содрогалась от настойчивых ударов изнутри.
Когда констебль отпер ее, оттуда выскочили четверо встревоженных слуг, наперебой рассказывая, что с ними произошло.
Де Квинси осторожно поднялся наверх. Дверь в спальню была приоткрыта. Услышав стон, один из констеблей рванулся внутрь, а через мгновение знаком пригласил войти остальных.
Оставленный в доме полицейский с трудом поднялся с пола, обхватив руками окровавленную голову. Один из слуг бросился к нему.
Де Квинси и комиссар Мэйн подошли к лежащему на кровати старику. Однако неподвижность покойника никак не спутаешь с неподвижностью парализованного человека. После восьми лет заключения в тюрьме собственного тела на лице Джеремайи Траска проступило умиротворенное выражение. Глаза его были закрыты. Пустая бутылка из-под лауданума лежала рядом.
Де Квинси вытащил из кармана свою бутылочку и сделал глоток.
– Когда-нибудь опиум приведет вас к такому же финалу, – предупредил комиссар.
Писатель пожал плечами:
– Зато теперь терзающие его воспоминания наконец угасли, он больше ни о чем не сожалеет.
В спальню вошел еще один констебль.
– Комиссар, следы на снегу ведут прочь от черного хода. Я пошел по ним, но на соседней улице они сливаются с множеством других отпечатков. Нет никакой возможности определить, в какую сторону он направился.
– Значит, он снова будет дожидаться возможности убить королеву.
– А может быть, покончит со своими планами, – предположил Де Квинси. – Каковы бы ни были истоки ненависти этого человека, в нем что-то изменилось. Посмотрите на выражение лица Джеремайи Траска. Его смерть – не проявление ненависти. Это было милосердие.
– Добрый вечер, милорд. – Де Квинси поднялся со ступенек, как только слуга открыл дверь лорду Палмерстону.
Карета отъехала от крыльца по полукруглой дорожке и пропала в темноте за пеленой снега.
Всего несколько дней назад Де Квинси стоял на том же месте, прощаясь с лордом Палмерстоном и полагая, что проводит в Лондоне последние часы. С той поры миновала целая вечность ужаса, тем не менее заставившая Любителя Опиума снова почувствовать себя живым человеком. Но теперь отчаяние опять овладело им. А если учесть его дальнейшие планы, это и в самом деле будут его последние часы в Лондоне.
– Вы опять поджидаете меня на лестнице, – заметил лорд Палмерстон. Левая рука у него висела на перевязи.
– Надеюсь, доктор Сноу проявил все свое умение, чтобы излечить вашу рану, – сказал Де Квинси.
– Он рекомендовал мне отдохнуть, и я собираюсь воспользоваться его советом перед завтрашним заседанием кабинета министров, посвященным новому наступлению в Крыму. Если вы будете так любезны, что пропустите…
– Милорд, я хотел обсудить с вами тот конфиденциальный вопрос, который упомянул вчера вечером.
– Какой вопрос?
– Об Эдварде Оксфорде и «Молодой Англии», милорд.
Лорд Палмерстон предостерегающе взглянул на писателя:
– Вы уверены, что хотите поговорить об этом?
– Считаю необходимым, милорд.
Лорд Палмерстон хмуро шагнул к лестнице. Де Квинси последовал за ним в банкетный зал. Его светлость прикрыл дверь и направился к дальней стене, где размещались стол и два кресла.
– Здесь нас никто не подслушает.
– Милорд, когда я навещал Эдварда Оксфорда в Бедламе, он отвечал так уверенно, как будто считал «Молодую Англию» реальной организацией. Его глубоко озадачили доказательства того, что она никогда не существовала.
– Разумеется, – согласился премьер-министр. – Неспособность отличить реальность от собственной фантазии как раз и привела к тому, что Оксфорд очутился в лечебнице для умалишенных.
– Не менее искренне он удивился, узнав, что оба его пистолета не были заряжены пулями.
– Потому что он не в силах отличить то, что сделал на самом деле, от того, что собирался сделать.
– Но реальность зависит от восприятия человека, милорд.
– У меня нет времени выслушивать эту чепуху.
– Милорд, когда ее величество в тридцать седьмом году взошла на престол, народ приветствовал ее правление. Люди устали от мотовства и безнравственности ее предшественников. Молодая, приветливая, полная жизни, она удивила своих подданных, ежедневно появляясь на публике. Ее улыбки вселяли радость и надежду на новую жизнь.
– Да-да, но к чему вы клоните?
– Спустя всего три года народ отвернулся от ее величества. Брак с принцем Альбертом восприняли настороженно. Люди опасались, что это разорит страну, все деньги уплывут в бедное германское государство, и Англия фактически превратится в колонию. Тем временем королева начала активно вмешиваться в политику, оказывая откровенное предпочтение одной партии перед другой. Пополз ли слухи, что ее величество запретит ту партию, которую не поддерживает, и вернет страну во времена былой тирании. Поговаривали даже о том, что пора отказаться от монархии.
– Но ее величество быстро училась на своих ошибках, – возразил лорд Палмерстон. – Да, королеву не должно волновать, какая партия оказалась у власти в тот или иной период времени. Маятник всегда качается то в одну, то в другую сторону. Королева не может зависеть от капризов правительства. Она должна оставаться спокойной и уверенной, демонстрируя прочность и незыблемость трона. Ее величество научилась всему этому и стала великим монархом. Ей требовалось лишь немного времени, чтобы осознать свою роль.
– И вы ей предоставили это время, – продолжил Де Квинси.
Самый влиятельный политик в Британии прищурился:
– Возможно, я неверно понимаю ваши слова.
– Должно быть, ваши помощники долго искали нужного человека – испытывающего трудности с работой, бедного и разочарованного, ведущего себя эксцентрично – например, имеющего обыкновение долгое время глазеть в стену или вдруг ни с того ни с сего расхохотаться.
– Остерегитесь!
– Ваши подручные изображали группу заговорщиков под названием «Молодая Англия». Они уверяли, что исполняют приказы дяди ее величества, по всей видимости стремившегося подчинить Британию одному из германских государств, правителем которого он сам и являлся.
– Еще раз предупреждаю вас.
– Полагаю, что Оксфорду устроили встречи с некоторыми мнимыми членами «Молодой Англии», которые на самом деле были вашими сотрудниками. Его назначили секретарем организации. Ему назвали имена заговорщиков, и он исправно внес их в список, а также задокументировал подробности собраний группы. Наконец, его убедили выстрелить в ее величество, заверив, что с того момента для Англии наступят новые времена.
– Вы хоть понимаете, какие меры я могу принять, чтобы воспрепятствовать подобным разговорам?
– В крайнем случае вы можете отправить меня в Бедлам, как поступили с Эдвардом Оксфордом. Если бы его казнили, он превратился бы в мученика за идею, но человек, лепечущий вздор о воображаемой тайной организации, находясь в сумасшедшем доме, вызывает лишь жалость. Он полагал, что «Молодая Англия» существует на самом деле. Он полагал, что пистолеты действительно заряжены. Но ваши люди, передавшие ему оружие, позаботились о том, чтобы в стволах был только порох, который не мог причинить вреда ее величеству. Она ничего не знала о заговоре, но ее реакция на покушение полностью совпала с вашими планами. Она приказала кучеру продолжить заранее объявленную поездку к Гайд-парку и даже навестила свою матушку в Белгравии. Люди воочию наблюдали мужество и непоколебимый характер своей королевы. Ваши сотрудники распространили среди взволнованной публики известие о том, что ее величество ждет ребенка, наследника престола. Принца Альберта перестали считать нежелательным иностранцем. Он стал отцом будущего короля. «Боже, храни королеву!» – кричали повсюду.
– Ваши домыслы служат лишним доказательством полнейшего безумия. Вас следовало бы сослать на Землю Ван Димена, если не хуже того.
– Я вас прекрасно понимаю, милорд.
– Тогда с какой стати вы затеяли столь рискованный разговор?
– Чтобы помочь вам в выполнении обязанностей премьер-министра, милорд.
– Не могу представить, каким образом.
– Королеву едва не убили сегодня из-за того, что вы совершили пятнадцать лет назад.
– Что? – удивленно воскликнул лорд Палмерстон.
– Волею судеб, которую вы не могли предвидеть, отчаявшийся ирландский мальчишка оказался в том самом месте, где произошло покушение на королеву Викторию. Завладела бы идея мести мыслями Колина О’Брайена с такой силой, если бы он не стал свидетелем покушения Эдварда Оксфорда на ее величество? Не тогда ли он увидел, куда следует направить свою ярость? Убил бы он лорда и леди Косгроув, лорда и леди Грантвуд, а также множество других людей, точного числа которых мы даже не знаем, если бы Эдвард Оксфорд не показал ему пример? Однако Оксфорд вдохновил не только Колина О’Брайена, но и Джона Френсиса, Джона Уильяма Бина-младшего и Уильяма Гамильтона. Все они признавались, что именно поступок Оксфорда побудил их совершить покушения на ее величество.
Лорд Палмерстон беспокойно заерзал в кресле.
– Милорд, – продолжал Любитель Опиума, – пятнадцать лет назад, стремясь сохранить монархию и предоставить ее величеству время, чтобы научиться быть настоящей королевой, вы невольно привели в действие силы, едва не стоившие ей сегодня жизни. Я хотел лишь напомнить, что вместе с огромной властью, которой вы теперь обладаете, на ваши плечи легла еще бóльшая ответственность за последствия каждого действия.
– Если согласиться с вашими рассуждениями, то и шагу не ступишь.
– Да, неограниченная власть может превратиться в невыносимое бремя. – Де Квинси поднялся с кресла. – Милорд, я никому ни словом не обмолвлюсь о нашем разговоре. Можно сказать, я уникум среди ваших знакомых.
– Уникум? Не понимаю, о чем вы.
Де Квинси отпил из своей бутылочки с лауданумом.
– Я единственный человек из всех вами встреченных, кто настолько мало заботится о себе, что рискует говорить вам чистую правду.
Костяшки пальцев Эмили распухли от ушибов. Она сидела рядом с Беккером и Райаном, уложенными в постель в комнате для прислуги на верхнем этаже особняка лорда Палмерстона.
Голова Беккера была туго забинтована. Райан лежал тихо, стараясь не потревожить повторно зашитую рану на животе.
– Похоже, мы недалеко ушли от того состояния, в котором находились семь недель назад, – заметила Эмили.
– Пожалуй, стало даже хуже, – прибавил Беккер, морщась от боли в голове.
Де Квинси, присевший рядом с дочерью, предложил сержанту бутылочку с лауданумом:
– Всего один глоток, и боль как рукой снимет.
– Нет, отец, – решительно произнесла Эмили.
– В наших ранениях есть по меньшей мере одно преимущество, – сказал Райан. – Благодаря предложению доктора вы с отцом согласились задержаться в Лондоне, чтобы помочь нам встать на ноги.
Эмили сдержала улыбку.
– Благодарить следует лорда Палмерстона, продлившего свое гостеприимство, – вставил Де Квинси.
Девушка покачала головой:
– Он так поступил не из великодушия. Ему спокойнее держать нас при себе. Он давно опасался, не узнали ли мы нечто такое, чего знать не должны.
– Даже не догадываюсь, о чем речь, – ответил Де Квинси.
В дверях появилась высокая стройная фигура.
– Ваше высочество! – воскликнула Эмили, быстро поднялась и сделала реверанс.
Принц Альберт, за спиной которого маячил премьер-министр, кивнул, предупредив:
– Прошу вас, инспектор Райан, не пытайтесь встать. И вы тоже, сержант Беккер. Лорд Палмерстон хотел, чтобы вы спустились вниз для встречи со мной, но я решил, что с вашими ранениями лучше оставаться в постели, и поднялся к вам сам.
– Это большая честь для нас, ваше высочество, – заверил его Райан. – Мы тронуты до глубины души.
Принц, явно не привыкший к скромной обстановке комнат для прислуги, с любопытством осмотрелся по сторонам.
– Вам удобно здесь? Я могу распорядиться, чтобы вас устроили во дворце.
– Ваше высочество, это временные неудобства, слуги уже готовят для обоих более подходящие покои, – поспешил успокоить его лорд Палмерстон и тут же добавил: – А также для мисс Де Квинси и ее отца. Они желанные гости в моем доме.
– Ее величество будет рада услышать это. Я приехал, чтобы пригласить вас на ужин во дворец, как только раны затянутся.
– Ужин во дворце! – восхищенно повторил Беккер. – Ах, вот бы слышали мои родители!
– Мы хотели бы также воздать вам заслуженные почести, но лорд Палмерстон объяснил, что в сложной обстановке продолжающейся войны не следует признавать факт покушения на королеву. Это показало бы уязвимость ее величества и могло спровоцировать новые угрозы. Но мы найдем способ вознаградить вас иным способом.
– Ничего не нужно, ваше высочество, – сказал Райан. – Вы и ее величество находитесь в безопасности, и это лучшая награда для нас.
– Из вас, инспектор Райан, получился бы неплохой политик, – рассмеялся принц Альберт.
Райан подхватил его смех, затем охнул и прижал к ране ладонь.
– Что касается мисс Де Квинси, никакое воздаяние не в силах измерить благодарность за спасение нашего сына.
– Я просто послушалась собственной интуиции и советов доктора Сноу, ваше высочество.
– Ваши быстрые решения заставили меня по достоинству оценить достоинства свободной юбки, которую вы носите. В платье с кринолином вам не удалось бы вовремя прийти на помощь моему сыну. Примите в знак нашей благодарности скромный дар. – Принц вручил Эмили конверт.
Она открыла его и прочитала письмо со смущенным и удивленным видом.
– Доктор Сноу рассказал нам, что вы хотели бы выучиться на сестру милосердия у Флоренс Найтингейл, – объяснил его высочество.
– Сестру милосердия? – переспросил Райан.
– О да, – подтвердил Беккер. – У нас был долгий разговор на эту тему.
– Когда это вы успели поговорить? – нахмурился инспектор. – Пока я рисковал жизнью в «Вороньем гнезде»?
– Мисс Де Квинси, раз уж вы ратуете за свободу выбора для женщин, мы с ее величеством решили предоставить вам такую возможность, – продолжил принц Альберт. – Нам известно, что вы ограничены в средствах. Если захотите учиться на сестру милосердия, мы предоставим денежную стипендию, книги, одежду и комнату во дворце. Следует еще сказать и о питании. Полагаю, мы уже достаточно близко знакомы, и я могу признаться, что слышал, как урчало у вас в животе во время ужина.
– Я лучше промолчу, ваше высочество.
– Столь же редкий случай для нее, как и для ее отца, – проворчал лорд Палмерстон.
– Обдумайте без спешки, принимаете ли вы наше предложение, – добавил принц Альберт. – Разумеется, выбор нелегкий.
– Мой отец, Шон и Джозеф могут подтвердить, что я не боюсь трудностей. – Несмотря на распухшие пальцы, Эмили взяла за руки Райана и Беккера. Затем улыбнулась отцу, и слезы сверкнули в ее глазах. – Однако в настоящий момент я и думать не могу о том, чтобы оставить трех самых дорогих для меня людей.
– Как тебя зовут?
– Джонатан.
– Правильно. Не Джон и не Джонни.
Мальчишка – разносчик газет внимательно посмотрел на говорившего.
– Да. Мне велели называться полным именем, если хочу добиться уважения других людей. Это были вы, сэр? Голос тот же самый, но без бороды я вас не признал.
– Мы должны были встретиться сегодня вечером.
– Да, на Олд-Грэвел-лейн в Уоппинге.
– Передай остальным, что я не приду сегодня. И вообще больше не приду на наши встречи.
– Но как же «Молодая Англия», сэр? Что с нами всеми будет? Вы обещали, что мы заставим богатых сравняться с нами!
– Или сами добьетесь такого же положения, как они. Возможно, эти деньги помогут вам. Разделите поровну. Их надолго хватит.
– А «Молодая Англия»?..
– Ее больше не существует.
Письмо Уильяма Рассела
9 марта 1855 года.
Достопочтенный мистер Де Квинси.
Не зная Вашего адреса, я решил отослать письмо сержанту Беккеру, с которым имел честь познакомиться той февральской ночью, которую Вы, вне всякого сомнения, хорошо помните. Полагаю, что навыки сотрудника Скотленд-Ярда помогут ему выяснить Ваше нынешнее место жительства.
Необходимость блюсти военную тайну не позволяет мне сообщить, где нахожусь я сам. Достаточно будет сказать, что я возвратился в Крым в разгар нового наступления союзников. С относящимися к более раннему времени подробностями можно ознакомиться в моих репортажах в «Таймс». Не стану повторять их здесь. Мое письмо к Вам носит личный характер, но, исходя из тех же предосторожностей военного времени, мне и дальше придется изъясняться уклончиво. Надеюсь, что со временем у меня появится возможность правдиво описать трагическую историю, которую я узнал той ужасной февральской ночью.
Странное происшествие случилось со мной: я словно бы увидел призрака. У меня нет оснований утверждать, что человек, имя которого я не могу назвать, отошел в мир иной, но при одном лишь взгляде на него я ощутил могильный холод. Неделю назад, когда началось наступление, я пытался как можно ближе подобраться к передовой. Мое внимание привлек один из солдат. Он сражался с удивительным бесстрашием: израсходовав собственные боеприпасы, подбирал ружья убитых товарищей, постоянно бросался в атаку по топким склонам холмов, пронзая врагов штыком, убивая и убивая без отдыха. Его ярость превосходила все мыслимые границы. За год пребывания в Крыму я встречал лишь одного человека, показывающего столь же беспредельное упорство. Вы понимаете, кого я имею в виду. Наблюдая за этим солдатом целый день, и другой, и третий, я постепенно начал замечать все более явное сходство, пока наконец не задумался, не может ли он быть тем самым человеком.
Я следил за ним лишь издалека. Он носил бороду, тогда как тот, другой, был чисто выбрит, так что мне трудно сделать бесспорные выводы. Они одного роста и сложения, обладают схожей решительной поступью. Я попытался навести справки у офицеров, но ни один из них не смог опознать означенного солдата и сказать, в какой части тот служит. Возможно, он действует сам по себе. Во время сражений я старался не упускать его из виду и держаться как можно ближе к нему, хотя пули и ядра врага всячески мне препятствовали.
Однако вчера мне удалось подойти так близко, что он заметил меня. И не только заметил, но и узнал. Именно поэтому я и полагаю, что он тот самый человек. Он вздрогнул от неожиданности и явно забеспокоился. Даже с расстояния в сто футов я различил в его округлившихся глазах признаки узнавания. Он немедленно повернулся ко мне спиной и через мгновение исчез в хаосе порохового дыма и суматохи сражения.
Возможно, все это лишь капризы моего воображения. Тем не менее, говоря Вашими словами, существует множество реальностей. Опасаясь, что мое появление лишит его столь необходимой в бою сосредоточенности, я отступил и снова принялся наблюдать за ним издалека. Но это определенно он. Теперь я уверен. Не могу точно сказать, направлена ли его безумная ярость против врага, или в своих фантазиях он снова убивает тех людей, что отказались помочь его родителям и сестрам, – или же, может быть, он так выплескивает ненависть к самому себе. Каковы бы ни были причины, ярость поглощает его целиком, и, разумеется, он не сможет бесконечно подставлять себя под пули русских, пытаясь утолить жажду мести. Но возможно, в том и заключается его замысел. Похоже, он надеется, что выстрел врага заставит наконец утихнуть бурю, бушующую у него в душе. Если так, то судьба или же сам Всевышний не спешат исполнить его отчаянное желание, и он снова и снова бросается в атаку, обреченный мучиться вечно и никогда не обрести покой.
Однажды я увидел в подзорную трубу, как пушечное ядро ударило рядом с ним в склон холма, подбросив солдата в воздух. Комья земли, камни и осколки разлетелись во все стороны. Не сомневаясь, что он погиб, я посмотрел туда еще раз. Представьте моя потрясение, когда я увидел, как он скорчился от боли среди тел убитых товарищей, а затем с усилием поднялся, подхватил ружье и, пошатываясь, двинулся дальше. Когда-то лишь притворяясь, будто ранен в правую руку, теперь он и в самом деле истекал кровью. Осколки взрыва превратили его шинель в лохмотья и оторвали рукав. Прошло немного времени, и взрывная волна снова сбила его с ног, так что он сумел подняться лишь на четвереньки, но продолжал, крепко сжимая ружье, ползти вперед, пока не потерял сознание. Санитарам удалось унести его с поля боя.
С наступлением темноты я заглянул в просторную палатку, приспособленную под временное пристанище для раненых. Они не получали почти никакого ухода. По большей части здесь просто выжидали, кто скончается от ран, а кого можно будет позднее переправить на турецкий берег в крупный госпиталь в окрестностях Константинополя, которым заведует Флоренс Найтингейл. Я надеялся поговорить с этим человеком и утолить свое любопытство. Однако, сколько бы я ни бродил между койками, где лежали раненые, все же не смог отыскать заинтересовавшего меня солдата. Тогда я описал его внешность хирургу. Тот сразу припомнил пациента и сказал, что этот человек, едва придя в сознание, заявил, что другие раненые нуждаются в лечении больше его.
Он едва дождался, когда ему перевяжут руку, и мгновенно исчез, прослышав, что требуются добровольцы для ночной атаки.
Я вышел из палатки, поднял взор к звездам и помолился о нем.
