Глава 27
Ущерб
Осень 333 П. В.
Ущерб
– Как он устроен? – Ахман зачарованно сверлил глазами покрытый электрумом Трон черепов.
Инэвера задернула в тронном зале занавеси, дабы обеспечить ему коронное видение, хотя до захода солнца оставался еще час. От трона во всех направлениях расходились ровные потоки энергии. Середина, теперь подобная миниатюрному солнцу, жарко светилась от концентрированной магии.
– Отныне твой трон излучает… – начала Инэвера.
– …меточное поле, – закончил за нее Джардир. – И даже князья Най не подойдут к моему месту… – он повернулся и проследил за дорожкой магии, проник взглядом сквозь стены легко, как через стекло, – на многие мили.
Картина и правда завораживала. Да, Корона Каджи тоже не подпускает алагай. За последние недели Джардир овладел ее могуществом и научился продлевать защиту намного дальше, чем мог сделать физически. Если он не захочет, ни один алагай не подойдет к нему ближе четверти мили. Он способен защитить войско на поле боя, но это – это! – защитило весь внутренний город и сверх того. Демоны могут ударить по стенам и даже снести их, но ни за что не проникнут дальше.
Он снова посмотрел на Инэверу, его губы изогнулись в улыбке.
– Любимая, я не спрашивал, что он делает. Я спросил, как он устроен.
Аура Инэверы полыхнула изумлением, которое сменилось досадой из-за того, что торжество в честь изготовленного ею чуда не состоится и ей не удастся подразнить его демонстрацией, раскрывая секреты малыми порциями.
«В следующий раз пусть порадуется, – упрекнул себя Джардир. – Таким подарком она заслужила это тысячекратно».
К его удивлению, Инэвера рассмеялась. Не надменным смешком, который рассыпала повсюду, а подлинным смехом, искренним и заразительным. Во всем творении Эверама не существовало звука прекраснее.
– Ты не перестаешь меня поражать, Ахман, – изрекла Инэвера. – Всякий раз, как у меня возникают сомнения, ты напоминаешь, что и правда являешься шар’дама ка.
Джардир мог усомниться, но ее аура налилась гордостью, и он понял, что каждое слово произнесено всерьез. Он погладил ее по щеке и увидел дрожь, что пробежала через ее дух от его прикосновения.
– Я прекрасно понимаю… Дамаджах. – Он склонился, поцеловал ее и почувствовал, как сам вспыхивает от излучаемой ею страсти.
Инэвера могла лгать, когда считала это необходимым, но ее любовь подлинна. Чего еще можно желать мужчине от дживах ка?
Джардир прервал поцелуй, и она отступила на шаг, обуздывая чувства. Он подивился ее самообладанию, следя, как жаркий хаос в ее ауре стремительно остывает и упорядочивается. Сейчас не до того.
– К твоему священному трону добавлен череп князя алагай, что усиливает метки, которые веками украшали черепа шарум ка, принявших мученическую смерть, – объяснила Инэвера. – На трон пошел почти весь электрум…
– Почти? – с улыбкой переспросил Джардир.
Инэвера осклабилась в ответ и показала кости, надежно заключенные в ослепительно-белый металл.
– У тебя свои орудия, а у меня теперь – свои.
Судя по ауре, она одела не только кости, но пусть хранит свои секреты. Она – его Дамаджах, и ей подобает обладать личным могуществом.
– Прав я был, что отдал металл тебе, – заметил Джардир. – Аббан, несомненно, нашел бы ему толковое применение, но никогда не подумал бы ни о чем настолько…
– Бескорыстном? – предположила Инэвера, и он невольно рассмеялся.
– Неприбыльном, – согласился он.
– Я не доверяю хаффиту, муж мой.
– Аббан мне верен так же, как ты.
Инэвера покачала головой:
– Он верен в первую очередь себе, а тебе – во вторую.
– То же самое можно сказать и про тебя, невеста Эверама.
– Служить перво-наперво Создателю – совсем другое дело.
– Да, – согласился Джардир. – И нет. Ни один смертный не может по-настоящему верить другому, любимая. И все же нам придется найти способ, если хотим выиграть Шарак Ка. Ущерб – против нас. Настало время схватиться с тьмой, а не заботиться о нацеленных в спину отравленных клинках.
Инэвера открыла рот, чтобы ответить, но Джардир приложил палец к ее устам:
– Ты – невеста Эверама, жена моя, но и я не чужд веры. Не только в Создателя, но и в Его детей.
– «Верой корзину не сплетешь» – так говаривала моя мать, – заметила Инэвера. – Создатель помогает тем, кто этого заслуживает.
Ее аура назвала его храбрым болваном.
– Создатель помогает, – повторил Джардир. – Неужели ты считаешь, что мы случайно нашли священный металл Каджи за считаные недели до величайшего испытания моего правления? Мы сражаемся с Най не одни, даже если Эверам не убивает алагай собственноручно. И если я призван спасти мир, то обязан верить, что, несмотря на все наши различия, никто не желает отдать его алагай.
Инэвера воздержалась от продолжения спора, но аура показала, что она осталась не убежденной.
– Твоя мать была корзинщицей? – спросил он в попытке сменить тему. – А я думал, дама’тинг.
Аура Инэверы пошла вразнос. В ней светились и потрясение, и страх, и тайна. Достаточно, чтобы породить у него массу вопросов, но мало, чтобы ответить на них. Не то же ли самое испытывает она, когда читает по алагай хора?
– Ты никогда не говоришь о своей семье, – поднажал он, пристально наблюдая.
Аура выдала отчаянный поиск способа уклониться от ответа и переменить тему Распространила запах загнанного в угол зверя, готового скорее бежать, чем драться. Но вот грудь несколько раз мерно поднялась и опала, после чего по ауре прокатилась волна спокойствия.
– Большинство дама’тинг – дочери нашего ордена, – сказала Инэвера. – Некоторых – немногих – призывают кости во время Ханну Паш. Будучи призваны, мы разрываем все связи с близкими, и им неизвестна наша судьба с момента разлуки.
Поразительно. Каждое слово – правда, но в целом аура изобличила ложь.
– Но ты не оборвала.
Инэвера улыбнулась. Заученное отвлечение, пока она дышит и возвращается в состояние безмятежности. Ей интересно, как много он знает и не шпионил ли за ней. Она тщательно подбирала слова и не желала открывать больше, чем хочет.
Джардир утомился от этой игры.
– Хватит прикидываться, дживах.
Его тон оказался резок, и она уцепилась за это, дабы использовать в качестве повода озлиться и уклониться от предмета. Ее брови сошлись в грозовую тучу – прием, которым владела в совершенстве.
Джардир улыбнулся:
– И это тоже прекрати.
Он подошел и обнял ее. Она напряглась и притворно упиралась, когда он привлек ее ближе.
– Ты любишь меня, дживах?
– Конечно, муж мой, – не задумываясь ответила Инэвера.
– И доверяешь мне?
Аура выстрелила остроконечной волной, возникла кратчайшая пауза.
– Да.
Не совсем ложь, но и не правда.
– Я не знаю, что именно ты скрываешь о своей семье, – начал Джардир. – Но вижу, что секрет существует, и это бесчестит меня.
Инэвера отстранилась и собралась заговорить, но он покачал головой:
– После свадьбы между нами образовалось нечто большее, чем союз. Твоя семья стала моей, а моя – твоей. В чем бы ни было дело, я имею право знать.
Инэвера долго смотрела на него, и аура пришла в такой беспорядок, что он не смог угадать ответ. Но потом она вновь успокоилась.
– Мои родители живы, они в Даре Эверама. Для меня они и гордость, и позор, и я боюсь за них, если наше родство откроется. – Она встретилась с ним взглядом и поклонилась. – С моей стороны было ошибкой скрывать это от тебя, любимый. Я прошу прощения.
Джардир кивнул:
– Принято – с одним условием.
Инэвера выгнула бровь.
– Я хочу их увидеть.
– Муж мой, вряд ли это разумно. Они окажутся в опасности…
– Я – шар’дама ка, – возмутился Джардир. – У меня сотни родственников. По-твоему, я не сумею их защитить?
– Ценой того, что лишишь их простой жизни вдали от дворцовых интриг, которой они сейчас наслаждаются?
Джардир рассмеялся:
– Ты можешь внедрить моих племянниц в ряды шарумов, однако не в состоянии придумать, как познакомить меня с родителями подальше от хищных глаз? Нам обоим известно: ты найдешь способ, если захочешь.
Инэвера, по-прежнему настороженная, внимательно посмотрела на него:
– А если не захочу?
Джардир пожал плечами:
– Тогда я пойму, что занимаю в твоей жизни третье место, а не второе после Эверама, как ты утверждаешь.
Когда советники вошли в тронный зал, занавеси остались задернутыми. Несколько масляных ламп давали искусственный свет, и тот сохранил Джардиру коронное видение, пока он рассматривал Джайана и своих двенадцать Дамаджи. Рядом с каждым племенным вождем стоял его, Джардира, сын, а с Ашаном – племянник. Всем было по пятнадцать лет, за исключением восемнадцатилетних Асома и Асукаджи. Не совсем мальчишки, но и не мужчины, все еще в белых бидо най’дама с полоской белой материи, переброшенной через плечо.
Он видел по их аурам, что Дамаджи продолжают негодовать на юнцов, которые заменили их собственных наследников. Официально главенство над племенем не наследовалось автоматически, как принято у землепашцев, однако на практике именно так и происходило: все удерживалось в руках братьев, сыновей и племянников Дамаджи.
Более того, он прослеживал узы, которые, как нити, связывали их с ним. Простые шарумы и дама могли искренне верить в божественность Джардира, но Дамаджи выслуживались из страха.
«Если я погибну ночью, – подумал он, – моих сыновей убьют, едва об этом узнают». Быть может, Джайан и удержит белый тюрбан, а Ашан защитит Асукаджи и Асома, но остальные Дамаджи не замедлят истребить его сыновей най’дама. Альэверак не нарушит клятвы не причинять вреда Маджи, но в ней имеется оговорка, о которой обоим известно. Престарелый Дамаджи примет яд, чтобы задачу выполнили его сыновья.
Дамаджи переговаривались между собой, но Джардир громыхнул Копьем, и все замолкли.
– Дамаджи, наступает Ущерб. Алагай Ка и его князьки восстанут нынче, чтобы испытать наш народ на прочность так, как не случалось с самого Возвращения.
В одних он заметил сомнение, в других – страх. Впрочем, большинство сохранило невозмутимость, плод многолетних медитаций.
– Шарумов поведет Джайан. – Он посмотрел на юношу и отследил в его ауре рвение, возбуждение и надежду себя показать.
Ответом стал общий гул. Джардир вторично ударил Копьем.
– Прости нас, Избавитель, – произнес Альэверак. – Джайан преуспел как шарум ка, и мы не хотим проявить неуважения, но разве не шар’дама ка должен возглавить войска в Шарак Ка?
Джардир кивнул:
– Я простою рядом с сыном, сколько смогу, но когда покажутся князья Най, мне понадобится свобода действий.
– А нам где быть? – спросил Асом.
Джардир взглянул на сына и распознал гнев, что бурлил под спокойной личиной.
– В грядущей битве дама будут молить Эверама о милости. Это не мелочь, сын мой. – Он увидел, что Асом ни в грош не поставит молитвы, коль скоро демоны пойдут на штурм стены, но понадеялся, что тому хватит ума не раскрывать своих чувств.
Асом не сдался легко.
– Отец, зачем же дама изучают шарусак?
– А? – удивился Джардир.
– Едва начав постигать азы, я уже отрабатывал шарукин, – ответил Асом. – Я не знаю ни одного дама или шарума, кто выстоит против меня.
Джайан фыркнул:
– Ты похваляешься, потому что ни разу не схватился с настоящим противником. Алагай, знаешь ли, телеснее, чем воздух, по которому ты лупил в Шарик Хора.
Асом откровенно высмеял старшего брата:
– Иди сюда, коли так, о великий истребитель алагай, и мы поглядим!
Джайан зарычал и шагнул вперед.
– Не сметь! – крикнул Джардир и грохнул Копьем.
Всем своим сыновьям он запретил драться между собой, даже на тренировках, и мудрость этого решения никогда не была очевиднее, чем сейчас. По аурам стало ясно, что Джайан и Асом без колебаний убьют друг дружку – лишь бы расчистить путь к Трону черепов.
– Я не позволю моим сыновьям собачиться, как най’шарумы в очереди за кашей!
Асом повернулся к нему и поклонился:
– Как прикажешь, отец, но ты не ответил на мой вопрос. Мне запрещено сражаться с братом. Мне запрещено сражаться с алагай. Ты ликвидировал должность андраха, и стало незачем сражаться с Дамаджи за трон. К чему мне было ежедневно учиться воевать, если я должен праздно смотреть, как по земле шагает Алагай Ка?
Джардир замялся. Правду сказать, не согласиться трудно. Молитвы этой ночью не помогут. Но для его народа Дамаджи и дама не просто святые люди, они еще и мирские вожди. Клирики – мастера шарусака, однако все они, кроме Ашана, ни разу лично не встречались с алагай, и толку от них в предстоящем сражении мало. Но когда в конце концов наступит рассвет, они станут крайне важны для восстановления порядка.
– Твои слова разумны, – признал Джардир, – но Джайан прав в том, что алагай – враги, к которым дама не готовы. А сам ты сказал: Ущерб не то время, чтобы бросать на алагай’шарак необученные войска. – Он понизил голос и обвел Копьем мужчин в белом. – Дама изольют благословения Создателя на сборные силы и отправятся в подземный дворец.
Асом ничем не выдал своих чувств, поклонился и с достоинством выпрямился вновь, но его аура кипела от гнева, а у Джайана – плясала от восторга. Джардир уже пожалел о принятом решении, но дело сделано, и он не мог пойти на попятную, когда восстать готовится вся бездна Най.
– Ступайте! – Он хлопнул в ладоши, и люди потянулись к выходу. – Ашан! – окликнул он, и Дамаджи задержался.
Остальные ушли. Джардир спустился с возвышения, Инэвера следовала на шаг позади.
Ашан находился подле Джардира двадцать пять лет, неизменно поддерживал его, пока тот взбирался по ступеням красийского общества к власти. Дамаджи был женат на его старшей сестре, и в жилах детей текла смешанная кровь. Нет оснований сомневаться в его преданности, но все же Джардир прибегнул к силам Короны, чтобы не только прочесть внешнюю ауру, но и вникнуть в глубины души.
Он узрел в сердце друга, что доверие не поколебалось. Ашан не искал для себя власти и искренне, в отличие от многих Дамаджи, верил, что Джардир – Избавитель, посланный Эверамом для спасения мира. Его удручала судьба Ашии, но он остался фанатически преданным.
– Брат, – Джардир положил руки ему на плечи, – если меня сегодня убьют, ты должен занять Трон черепов.
Аура Ашана изумленно вспыхнула, хотя у Инэверы осталась бесстрастной, – жена ждала продолжения.
– Не колеблись, – внушил Джардир. – Объяви себя андрахом и возьми под стражу Альэверака. Убей остальных Дамаджи, пока не опомнились. – Он сурово посмотрел Ашану в глаза. – Пока не убили моих сыновей.
Ашан кивнул:
– А потом?
– Копье Каджи перейдет к Джайану, но ты сохранишь за собой Корону и Трон, пока Дамаджах не объявит моего преемника.
Аура Ашана побелела от потрясения, но оно сменилось насмешкой, когда он повернулся и всмотрелся в Инэверу, аура которой согрелась от одобрения.
– Ты откажешь в праве первенцу и предоставишь решать судьбу нашего народа женщине?
Джардир кивнул:
– Это она меня выбрала, Ашан. Нам обоим известно, что Джайан еще не достоин и, может, никогда не будет.
– А как же Асом? – настойчиво спросил Ашан. – Я люблю твоего второго сына, как родного, и мы готовили его в андрахи с рождения. Почему же Трон черепов должен занять я, а не он?
– Брат, я заглянул в сердце Асома. Он готов править не больше, чем Джайан, и если воссядет выше брата, улицы зальются кровью. У меня пятьдесят два сына, но большинство еще носит бидо или только-только его сняло. Могут пройти годы, прежде чем станет известен достойнейший.
Он сжал плечи Ашана так, что хрустнули кости. В ауре Дамаджи отразилась боль, но он ее не выдал.
– Ради блага нашего народа ты защитишь мою дживах ка и подчинишься ей, иначе я найду тебя на том свете и мы посчитаемся.
Аура Ашана на секунду похолодела, затем разогрелась решимостью.
– Этого не понадобится, Избавитель. Если ты падешь, все выйдет по твоему слову. – Он поднял взгляд и посмотрел Джардиру в глаза. – Но ты не падай… брат.
Джардир со смехом обнял его:
– Если я паду, то захвачу с собой Алагай Ка.
– На когтях алагай! – взревели воины, и рев долетел до самых Небес.
Джардир с гордостью обвел взглядом войска; Ашан же возглавил Дамаджи в молитвенном обращению к Эвераму, дабы Создатель излил на них милость. Солнце садилось, и хотя до того, как алагай осмелятся выползти на поверхность, еще оставалось время, в тени уже закурилась магия, и чувства Джардира ожили.
Вышколенные и породистые шарумы излучали преданность и уверенность, готовые драться и умирать на когтях алагай в согласии со своими правом и доблестью. Их вера укрепила его – как и знание того, что Инэвера обезопасила внутренний город. Что бы ни произошло, его народ выживет.
С Джайаном и Копьями Избавителя он направил коня к стене внешнего города, где, судя по предсказанию Инэверы, должна завязаться самая жаркая битва. Она не сумела определить участок первого удара, но в многочисленных вероятностях будущего присутствовало одно и то же поле, усеянное трупами. Джардир молился, чтобы они не угодили в ловушку.
Он услышал щелчок бича, обернулся и увидел длинный строй чинов, марширующих к стене. Их были сотни, легко вооруженных и едва защищенных, с мечеными копьями и маленькими щитами, но все держали оружие неуверенно. Все – в кандалах, соединенных длинными, продетыми в железные петли цепями, и страх их был осязаем. Эти люди покорно двигались навстречу смерти, охваченные ужасом перед одиноким путем. Многим даже не хватит отваги сразиться. Они растекутся перед алагай, словно вода по камню.
Джардир придержал своего белого скакуна, другие тоже остановились.
– Кто эти люди?
– Чины, которые хотели уклониться от призыва на алагай’шарак или опозорились в ночи, – ответил Джайан. – Их прикуют, как най’шарумов. Если не хотят сражаться ради чести, пусть бьются за свои жизни.
– Стоять! – крикнул Джардир погонявшим строй шарумам, и люди замерли.
Все взоры обратились к Джардиру, тот легко спрыгнул с коня, чтобы его видели все. И посмотрел на обреченных.
– Ваши рачители лгали вам! – прогремел он, прибегнув к мощи Короны, и его голос разнесся далеко в сумерки. – Еще когда вы кормились от материнских грудей, они твердили, что алагай – это мор, насланный Создателем за грехи человечества! Говорили, что вы заслуживаете этого, что у вас нет выбора, кроме как сжиматься, прятаться и ждать прощения и искупления!
Он всмотрелся в них, позволил взглянуть в свои глаза.
– Но Эверам любит своих детей и не проклял бы нас столь жестоко. Да, алагай – чума, но посланная Най, врагом, и никакого искупления не будет тем, кто ежится и увиливает! Оно уготовано мужам, которые примут бой, сразятся с детьми Най на Его Ала так же, как Эверам борется с Нею на небе!
Месяц назад он счел бы бессмысленным говорить с такими людьми, но сейчас читал в их сердцах и знал, что они устали проклинать себя за алагай; устали слушать, что потеря крова и близких есть наказание, которое они сами на себя навлекли. Они хотели уверовать, но его народ обошелся с ними не лучше, чем демоны, и лишил присутствия духа. Они отдадут что угодно – лишь бы снова почувствовать себя людьми.
– Вы видели, как мой народ сражается с алагай, – продолжил Джардир. – Вы знаете, что это возможно. Да, мои люди обучены, но главное – у них есть отвага. Отвага рождается не от копий, а от понимания того, что они борются не только за себя. Они сражаются за жен и матерей, сестер, дочерей и сыновей-младенцев. За стариков и больных.
Он обвел строй землепашцев Копьем.
– На вас оковы, потому как мои воины не верят в вас. Они считают, что вы не постоите даже за себя, и собираются приковать вас на пути у алагай. – Он показал на стену внутреннего города. – Но за этими стенами находятся не только наши женщины и дети! Я оказал покровительство всем, кто не может воевать, даже землепашцам! Они живут в тесноте, но в безопасности, пока мы удерживаем стены.
Он уловил перемену в людских сердцах и уцепился за нее, воздел Копье и обратился к его мощи, чтобы оно ярко засияло магией.
– Я выступаю в ночь сразиться за ваш народ! О том же прошу и вас, но если у вас нет мужества, вы мне сегодня не нужны.
Он наставил Копье на середину строя, оно разожглось еще пуще, и люди в ужасе прянули в стороны, открыли участок цепи. Джардир начертил острием метку, с кончика сорвался шар белой энергии и разорвал звенья.
– Стойте или бегите, – прокричал он, – но помните: вы мужчины, а не собаки!
Страх и сомнение в душах людей сменились благоговением, и многие упали на колени. Шанджат, что сидел на черном коне, воздел копье:
– Избавитель!
Другие шарумы подхватили это, за ними – коленопреклоненные чины, а мигом позже и остальные. С каждым выкриком они вздымали копья, и их голоса уносились далеко в ночь.
– Вот голоса мужчин! – громыхнул Джардир. – Прислужники Най услышат вас и задрожат от страха!
Он впрыгнул в седло, пришпорил коня и устремился к стене, сопровождаемый Копьями Избавителя и сотнями ревущих чинов.
– Прокляни меня Эверам, – пробормотал Керан с многослойной стены, откуда наблюдал за маршем шарумов. – Наступил Ущерб, а я стою здесь, бесполезный.
– Чепуха, – отозвался Аббан. – Избавителю нужно, чтобы его кузницы и стеклодувни охранялись, – иначе как вооружаться после Ущерба? Да и битва, глядишь, тут завяжется.
Керан покачал головой:
– Ты хорошо укрылся, хаффит. Это место не имеет никакого тактического значения, и алагай незачем штурмовать твои стены. А они, – постучал он копьем, – прочнее, чем во внутреннем городе. Мастеровые Избавителя в безопасности.
Он произнес «мастеровые» так, будто не мог избавиться от гадкого привкуса.
– Сам же заявил, что не готовы ни люди, ни ты, – напомнил Аббан. – А с новой ногой ты и двух недель не отходил.
– Люди еще не вошли в полную силу, но не я, – возразил Керан. – Но мы с моей сотней все-таки лучше, чем девять десятых воинов там, снаружи.
– С твоей сотней?
Керан посмотрел на него, и Аббан вспомнил, как круто обходился тот с ним в шарадже. Он терпеливо выждал и насладился легким кивком Керана.
– С сотней Аббана.
Аббан кивнул и в последний раз взглянул со стены, после чего предоставил наставнику командовать, а сам похромал в надежный подземный дворец, который разрастался под приземистым зданием в центре его вотчины.
Инэвера нашла Асома и Асукаджи в их личных покоях в подземном дворце Ахмана. Они играли с маленьким сыном Асома – Каджи.
– В чем дело, мама? – Асом пронзил ее взглядом, когда вошла она, а следом – Ашия. – Мало мне унижений?
Инэвера печально посмотрела на сына.
Восемнадцать лет назад кости, омытые в родильной крови, поведали ей: «Честолюбие – единственное, что превосходит его возможности». Сообщение говорило о будущей силе, но также являлось предупреждением.
– Во время боя мы с твоей женой, сын мой, будем обходить стены, – сообщила она. – Приглашаю тебя пойти с нами.
Асом насторожился, будто почуяв ловушку:
– Разве отец не приказал женам и дама’тинг оставаться в подземном дворце?
Инэвера пожала плечами:
– Возможно, но кто посмеет нас остановить?
– Я, например, – сказал Асом.
Инэвера кивнула:
– Или можешь пойти со мной… ради моей безопасности. Отец наверняка тебя простит.
Асом повернулся к Асукаджи.
– Только ты, сын мой, – уточнила Инэвера.
Мужчины глянули на нее с вновь вспыхнувшим недоверием.
– Ахман не расторг твой брак, Асом. По крайней мере, пока. Когда в ночи восстанет Алагай Ка, я пойду в обществе сына и невестки. – Она посмотрела на Асукаджи и крошку Каджи. – Не сомневаюсь, что мой племянник защитит моего внука, как родного.
Асом чуть потемнел лицом, но Асукаджи тронул его за руку.
– Все в порядке, кузен. Ступай. – Его голос упал до шепота, но Инэвера, чувства которой обострились от магии, расслышала все. – Я сберегу нашего сына до твоего возвращения.
Он поцеловал Асома так нежно, что сердце у Инэверы защемило, но за спиной шевельнулась Ашия и напомнила, что в треугольнике есть третья сторона.
Она посмотрела на внука. «А в середине – несчастный Каджи».
В молчании отправились они к стене внутреннего города. Инэвера оделась в непрозрачный белый шелк, сильно похожий на ее былое одеяние дама’тинг, но капюшон откинула, а покрывало просвечивало, как паутина. Во лбу разогрелись меченые золотые монеты, надела она и другие ювелирные изделия, и не все служили украшениями. В одежду электрумной нитью были вшиты метки невидимости. Достояние госпожи Лиши, похищенное из плаща-невидимки Ахмана, – даже зная, что Трон черепов не подпустит алагай к стене, Инэвера не могла отрицать, что в открытой ночи с ними спокойнее.
Манвах сказала: «Забери ее силу и сделай своей», – Инэвера в очередной раз поблагодарила мать за науку. Глупо отказываться от такой магии из презрения к источнику.
Но даже под защитой одежды и Трона черепов, Инэвера чувствовала себя в безопасности, в первую очередь благодаря присутствию Ашии. Энкидо сказал, что, будь она его дочерью, он бы не гордился ее боевыми навыками больше.
«Рождена для шарусака», – признали его ловкие пальцы.
За правым плечом у Ашии висело короткое копье и небольшой колчан стрел. В левой руке, к которой крепился круглый щит, она держала короткий лук. Все оружие оплетено меченым золотом и лентами хора. Броня под черной одеждой представляла собой небьющееся меченое стекло, подогнанное под женские формы, вместо того чтобы скрыть их. Асом взирал на жену с непроницаемым лицом.
Шарумы-мехндинги в сторожке у ворот забеспокоились при виде приближающейся троицы. Через секунду ей заступил дорогу кай’шарум. Он низко поклонился:
– Прошу извинить, Дамаджах, но…
Асом ринулся вперед, не успел тот выпрямиться; захватил его подбородок и одновременно выполнил бросок. Послышался звучный щелчок, и человек ударился оземь – мертвый.
– Есть еще желающие помешать Дамаджах?
Шарумы повалились на колени и уткнулись лбами в булыжную мостовую. Секундой позже наставник, закутанный в красное покрывало, с поклоном встал и проводил прибывших к стене.
Племя Мехндинг было третьим по величине из двенадцати красийских племен и играло немалую роль в сооружении военных машин и дальнобойных орудий, что держало его членов в стороне от рукопашных боев, в которых участвовали другие шарумы. Мехндинги – скорее механики и метчики, нежели воины, но охраняли стены внутреннего и внешнего городов с бдительностью и хладнокровием натасканных убийц.
Дар Эверама стоял на холме, и внутренний город располагался на вершине. Высшей точкой являлся дворец Ахмана, но даже с нижней стены внутреннего города открывался отличный вид на поля и угодья. С заходом солнца по всей местности зажглись меточные огни; взметнулись отзеркаленные костры, дабы шарумы разглядели врага.
И опасения подтвердились: врагов появились сонмы. Трон черепов защитил значительную часть пространства за стенами, однако в непомеченных проплешинах внешнего города над отрядами заграждения возвысились тяжеловесные скальные демоны – и оказались они больше всего, что доводилось видеть Инэвере. У ног их, заполняя открытые участки, замелькали чешуя и брызги пламени – это восстали полевые и огненные демоны.
Кай’шарум-мехндинг подал сигнал к атаке. Зоркие корректировщики, вооруженные линзами дальнего видения на треногах, выкрикнули координаты, после чего расчеты скорпионов и пращей отрегулировали натяжение и открыли огонь. Огромные жала взвились по дуге, их могучие метки взорвали даже броню скальных демонов. Пращевики, благоразумно воздерживались от снабжения последних боеприпасами, кучно стреляли небольшими мечеными камнями, которые расшвыривали демонов сотнями мелких магических разрывов.
Они нанесли тяжелый урон – как и отряды мехндингов-лучников, которые прикрыли пехоту. Алагай истошно визжали, и люди получили кратковременное преимущество.
Но вот скальники принялись копать, не заботясь о меньших демонах, которых небрежно отшвырнули. У нескольких из брони торчали здоровенные скорпионовы жала, но ни один не погиб. Они быстро зарылись в землю и сделались недосягаемыми для стрельбы, как ни спешили с перезарядкой пращевики и скорпионщики.
Расчеты возобновили обстрел, десятками уничтожали мелких демонов, однако вскоре вылез первый скальный с солидным булыжником. Стрелы посыпались на него дождем, но причинили вреда не больше, чем мошкара, а демон размахнулся лапищей и швырнул камень в ближайший меченый столб, тем самым вырубив часть сети. Полевые демоны незамедлительно рванулись в брешь, перемещаясь с устрашающей скоростью. Шарумы сомкнули щиты, но этого не хватило, чтобы ее прикрыть. Одни демоны пали на них и разорвали в клочья, другие кружили вокруг, некоторые атаковали фланги, однако еще больше беспрепятственно прорвалось в ночь, чтобы выслеживать неосторожных. Со щитов сыпалась огневая слюна, и всюду занимались костерки, которые в дальнейшем разгорались сами по себе.
Скальник вновь занялся раскопками, а несколько его собратьев поднялись с собственными булыжниками.
Инэвера никогда не видела битвы такого размаха. Шарумы держались молодцом, но даже ей стало ясно, что алагай действуют с необычной смекалкой, наносят удары в неожиданных местах и неуклонно ослабляют меточную сеть внешнего города, медленно подбираются по холму к стенам внутреннего. Войти не смогут, но запросто снесут стены и учинят в городе разгром. Пожары и обрушения убьют народу не меньше, чем когти алагай.
Шарумы же сражались за свою жизнь. Время от времени скальные демоны попадали булыжниками в скопления воинов, рассеивали их достаточно надолго, чтобы в прорехи устремились полевые и огненные демоны. Большинство людей было в доспехах, однако те мало помогали против камней и огненных плевков. В небе над сетью закружили воздушные демоны с камнями в задних лапах. Они оказались не такими меткими, как скальные, но созданный ими хаос причинил больше вреда, чем снаряды.
Коль скоро начался ближний бой, засевшие на стене мехндинги уже не могли рисковать и стрелять по демонам мелким, а потому сосредоточились на скальных. Стоило одному вылезти с камнем, как его угощали жалами и мечеными камнями из скорпионов и пращей. Нескольких исполинов убили на месте, а еще больше скальников промахнулось по своим целям.
Но одному гиганту с огромным валуном удалось подобраться к городским воротам и распахнуть их настежь. Это не привело бы к вторжению демонов, но погубило бы много воинов при сторожке и поселило страх в сердцах тех, кому надлежало быть храбрыми. Из толстого панциря выползня торчали стрелы, но он целеустремленно топал со своей ношей.
– Борода Эверама!.. – выдохнул Асом.
Инэвера не обратила внимания на реплику, извлекла из одежд тоненькую кость предплечья мозгового демона, которого умертвил Ахман. Одетая в электрум, та ярко светилась в меточном видении. Инэвера навела ее на камень, ловко поиграла пальцами на метках в участке захвата. Распаковала тепловые и ударные метки, после чего нанесла по камню удар.
Заклинание, что полетело в цель, было похоже на северную бабочку, но вызвало взрыв, который осветил ночь и опалил лица зрителей, а камень превратился в облако пыли.
Потрясенные взоры обратились к Инэвере, которая теперь прицелилась хора в самого скального демона. Еще одна шипящая вспышка – и взрыв швырнул тварь на землю, так что стрелы, уже застрявшие в броне, протолкнулись в беззащитную плоть. Демон грохнулся на спину, грудь его задымилась, и он больше не встал.
– Мама… – начал Асом, но взглянул на нее и умолк.
Инэвера улыбнулась. Ее честолюбивому сыну полезно напомнить, что она располагает силой, которой следует бояться. Ашия и мехндинги пребывали в таком же благоговейном ошеломлении, что тоже неплохо.
Снаружи, на поле брани, воины воодушевились увиденным и удвоили усилия, чтобы сдержать демонов в тот самый миг, когда пришло подкрепление.
Но последовала реакция и со стороны алагай. С неба спикировало звено воздушных демонов, устремилось непосредственно к Инэвере, и каждый – с увесистым камнем в когтях. Впрочем, лук Ашии был наготове. Она сбила одного, как разжиревшего гуся. Остальных сняли лучники-мехндинги, но не раньше, чем те сбросили груз камней. Инэверу швырнуло на бастион, когда один грохнулся по соседству. Обломки посыпались дождем, но Асом никуда не делся, накрыл ее собой и принял основной удар.
Когда все кончилось, половина его лица оказалась в крови, а рука, как отметила Инэвера, сломана – вывернута под невозможным углом. Она потянулась к нему, но сын плавно встал на ноги. Здоровой рукою взялся за запястье больной, выправил конечность и предоставил ей безвольно висеть. Боль, без сомнения, была дикой, однако Асом сохранил выдержку и ничем не выдал ее, протянул Инэвере здоровую руку и помог подняться.
– Ничего такого, мама, что не может подождать. – Он указал подбородком за стену. – У тебя есть заботы посерьезнее.
Инэвера приняла руку, но вскочила, не нагружая ее. Посмотрела в ту самую сторону, и у нее расширились глаза. Во внешнем городе шел отчаянный бой, а за внешней стеной и того пуще, но все это лишь отвлекающие маневры.
Со своего места Инэвера увидела то, чего не видно Ахману, хотя даже ее настолько поглотило сражение, что она рисковала все пропустить и опоздать. Вдали от города огненные демоны аккуратно выжигали буйную пшеницу, сооружали метки размером с поля. Скоро символы оживут и дадут алагай чудовищное преимущество.
Увидел это и Асом.
– Они настоящие пособники Най, крадут у нас продовольствие и используют его для усиления темной магии. У нас нет выбора, кроме как выжечь поля целиком и уничтожить сеть меток.
– Возможно, – отозвалась Инэвера и вспомнила свое пророчество. Она перевела взгляд на Ашию. – Надо сообщить твоему дяде.
Кай’шарум’тинг без колебаний спрыгнула со стены и перевела силу удара от приземления в компактный кувырок, после чего вскочила на ноги. Затем помчалась по холму во внешний город и быстро затерялась во тьме.
Асом посмотрел на мать:
– Мало того что ты подставила Избавителя и привела ее на стену – теперь еще и отправила мою дживах в открытую ночь? Если она не достанется алагай, то уж отец непременно убьет за неподчинение.
– Тебе-то что? – осведомилась Инэвера. – Умрет она в ночи или будет казнена за неподчинение – твои-то ведь проблемы разрешатся?
– Я просил развода, а не смерти, – возразил Асом.
– Ты не получишь ни того ни другого, сын мой. Никакой демон не тронет ее, и ты плохо знаешь отца. Его главный долг – Шарак Ка. Донесение Ашии может стать переломным, решающим для победы. Он поблагодарит ее за службу и забудет обо всем до завершения Ущерба, а потом назначит символическое взыскание, за которым последует публичное чествование. И впредь, на Ущерб, шарум’тинг уже не будут заточаться в Подземном городе.
– Как ты и задумала, – подхватил Асом.
В его тоне не было горечи, однако она ее уловила.
– Что тебе важнее – победить в Шарак Ка или оставить под каблуком жену? – спросила Инэвера. – Если захочешь, героизм твоей дживах укрепит и твое могущество. Я знаю, ты не питаешь к ней тех же чувств, что к Асукаджи, но она сестра твоего возлюбленного, мать твоего сына, и ты обрек себя ею перед Эверамом. Такие узы связывают честного человека не менее крепко, чем любовь.
Асом, казалось, изготовился возразить, но потом отказался и погрузился в раздумья. Инэвера дотронулась до его здоровой руки:
– Великий муж не боится, что жена украдет его славу, Асом. Он опирается на нее, чтобы вознестись еще выше.
Назад: Глава 26 Шарум’тинг
Дальше: Глава 28 Ранняя жатва
