Глава 16
Куда не вхож хаффит
Лето 333 П. В.
28 зорь до Ущерба
Инэвера одернула толстую ткань, она задыхалась от душного в краю землепашцев лета. Казалось, каждый выдох наполняет капюшон паром. Тот приставал к волосам, и они слиплись от пота. Инэвера уже много лет не надевала даже одежд и покрывал дама’тинг – таких белоснежных, что с них соскальзывали солнечные лучи, и до того тонких, что кожа дышала, как обнаженная. Не считая немногочисленных вылазок, она ни разу не облачилась в черное одеяние даль’тинг и поражалась, как женщины его терпят.
Она вздохнула: «Это только ветер. Можно вытерпеть все, что терпят другие».
Вынужденная маскировка стоила неудобств, поскольку позволяла покинуть дворец и беспрепятственно пройти через Новый базар. Она не боялась за себя – редкий смельчак посмеет напасть на нее, и много больше людей поспешит к ней на помощь, если в той вообще возникнет надобность, – но Дамаджах не может разгуливать без свиты и обязательно привлечет толпу зевак, как хлебные крошки – птиц, и ее самая драгоценная тайна раскроется.
Без гадальных костей она как никогда нуждалась в материнском совете и передышке от борьбы с ветром, который грозил сломать даже самую гибкую пальму.
Новый базар Дара Эверама еще не сравнялся с Великим красийским, но рос ежедневно и в скором времени обещал посоперничать даже с этим оплотом торговли. Когда Дар Эверама оказался в руках Избавителя, Аббан поставил первый шатер в деревушке чинов на границе города. Через полгода Новый базар поглотил деревню и выплеснулся на угодья за ней, стал фокусной точкой для купцов и фермеров всего края.
Купцы и их господа дама не пожалели средств на охрану товаров, проложили улочки в форме великой метки во многом так же, как поступило племя Лощины на севере. Низкие стены умножили силу начертаний, а с наступлением ночи на улицы выходили дозоры. Однако днем товары заполняли каждый дюйм свободного пространства и громко расхваливались владельцами: даль’тинг, хаффитами и чинами.
Инэвера шествовала по улочкам, время от времени останавливалась то у палатки, то у лотка и наполняла корзину с видом обычной дживах сен, закупающей продукты на ужин. Она вошла в роль, бранилась из-за мелкого недовеса и сражалась за щепотку соли по образу и подобию большинства женщин, что вынуждены считать каждый грош. Она помнила, каково приходилось Манвах: мать кормила четверых на деньги, которых едва хватало на троих. Странно, но эта роль расслабляла – Инэвера знала, что в Даре нет женщины, которая не завидует Дамаджах, но иногда тосковала по временам, когда ее главной заботой бывало убедить торговцев продать подешевле.
Она почти дошла до цели, и вдруг стражник-шарум ущипнул ее за мягкое место. Понадобилась вся выдержка, чтобы не сломать ему руку, и несколько глубоких вдохов, чтобы не убить голыми руками вместе с дружками-воинами, когда они с гоготом двинулись прочь. Будь Инэвера в белом, не колебалась бы – и была в своем праве. А в черном – кто поверит слову даль’тинг против слова шарума?
«Надо чаще наведываться на базар, – подумала она. – Я утратила связь с простолюдинами».
Ее отец стоял у входа в материнский шатер и зычным голосом завлекал перспективных покупателей. Годы пощадили Касаада, хотя виски тронула седина. Деревяшка сменилась красивым протезом из полированного дерева, который пружинил и был оборудован сочленениями. Касаад не расстался с тростью, но чаще помогал ею – обращался к зевакам и указывал на товар, – чем опирался на нее.
«По-прежнему трезвый», – подивилась Инэвера. И у нее потеплело на сердце, когда он раскатисто рассмеялся – не как шакал в компании пьяных шарумов, а смехом счастливого человека с миром в душе.
Он разительно отличался от себя прежнего, и Инэвера с трудом верила, что ее отец – человек, который убил Соли.
Посредством дыхания она могла удержать слезы, но позволила им пролиться. Их скрыли пот на лице и плотное черное покрывало даль’тинг. Зачем сдерживать плач по брату или опять-таки по отцу? Казалось, той ночью умерли оба, а Манвах приобрела нового, более достойного мужа, хотя и не шарума.
Материнский шатер с годами разросся и превратился в разнородное предприятие, где занимались далеко не одними корзинами. И это хорошо, так как пальмы, что служили сырьем, оказались за сотни миль к югу. Взамен появились гобелены и ковры, а также плетеные изделия из местных материалов – ивовых прутьев и кукурузной шелухи. Еще имелись рулоны сукна, посуда, фимиамницы и сотня других товаров.
Инэвера не раз предлагала Манвах посоветоваться с костями, как поступал дама Баден, стремившийся упредить соперников, но мать неизменно отказывалась. «Использовать магию дама’тинг, чтобы набить кошелек, – значит грешить перед Эверамом, – сказала она однажды и подмигнула. – Да и дело лишится прелести».
– Благослови тебя Эверам, достопочтенная мать, – произнес мальчик, когда Инэвера вошла в шатер. – Что-нибудь ищете? Чем могу услужить?
Инэвера взглянула на него, и у нее защемило сердце. Он носил одежду бурого цвета, еще не созрел для Ханну Паш, но ей почудилось, что перед ней стоит Соли – или мальчик, которым он некогда был. Она машинально встрепала ему волосы, как делал ей брат. Жест получился чересчур фамильярный, и мальчик опешил.
– Прости, – улыбнулась она. – Ты напомнил мне брата, которого давно забрала ночь.
В ответ на непонимающий взгляд она еще раз взъерошила шевелюру мальчика.
– Я сперва присмотрюсь, но кликну тебя, когда что-нибудь выберу.
Мальчик кивнул, рад-радешенек убежать.
– У Касаада все дети похожи, и не важно, от какой они жены, – послышался голос. Инэвера обернулась и увидела мать. В черных одеждах или нет, они всегда узнавали друг дружку. – И я задумываюсь, не отослал ли назад Эверам в своей мудрости душу моего первенца, которого отнял слишком рано.
– Твоя семья благословлена множеством красивых детей.
– Ты продаешь глину? – осведомилась Манвах.
Инэвера кивнула, и она продолжила:
– Я уже говорила твоему посыльному, что цена завышена.
– Может, обсудим это наедине? – предложила Инэвера с поклоном.
Манвах кивнула и проводила ее через шатер к каменной двери. За шатром стояло большое здание, в котором жило семейство и хранились самые ценные товары. Манвах вошла в кабинет со столом, заваленным счетными книгами и письменными принадлежностями. Еще там были два стула земледельческой работы и уголок для плетения.
Манвах повернулась, распахнула объятия, и Инэвера с радостью в них упала.
– Ты уже годы не заходила, – пожурила ее Манвах. – Я начала думать, что Дамаджах забыла родную мать.
– Ни за что, – откликнулась Инэвера. – Если бы ты хоть словом…
Манвах остановила ее жестом.
– Двору Избавителя незачем знать, что отец Дамаджах – хаффит, а меня не волнуют интриги и дегустаторы ядов. Мои сестры-жены принесли мне детей и внуков, и я достаточно часто вижу свою дочь и ее сыновей, пусть и смотрю на них из толпы.
Манвах высунулась за полог, хлопнула в ладоши, и юная девушка внесла серебряный сервиз с дымящимся чайником. Не тронув стульев, они перешли на разложенные в ткацком углу подушки и опустили поднос на пол. Манвах разлила чай, и обе, оставшись с глазу на глаз, убрали капюшоны и покрывала, чтобы взглянуть друг на дружку. У Манвах прибавилось морщин, а в длинных, перехваченных золоченой тесьмой волосах появились седые пряди. Она все еще была красива и излучала силу. Инэвера расслабилась. Здесь – единственное место на свете, где она могла быть собой.
Манвах указала носиком чайника на горку гибких ивовых прутьев:
– Не совсем пальма, но мы приспосабливаемся к новому пути Избавителя.
Инэвера кивнула и чуть помедлила, глядя, как Манвах берет прутья и начинает плести. Через секунду она принялась за собственную корзину, и пальцы становились все увереннее от знакомого мирного труда.
– Есть вещи, к которым не так-то легко приспособиться.
Манвах издала смешок:
– А как поживает дражайшая Кадживах?
Обломок прута впился Инэвере в палец, и она зашипела:
– Моя достопочтенная свекровь в добром здравии. Уныла, как угасающая свеча, и по-прежнему донимает всех бестолковой болтовней.
– Мужа ей так и не нашли?
Инэвера покачала головой:
– Она не хочет, чтобы между нею и Ахманом вклинился мужчина, да и Ахман все равно считает, что ее не достоин никто.
– А твои кости молчат? – спросила Манвах.
«У меня нет костей», – подумала Инэвера и подавила желание вздохнуть и успокоиться.
– Однажды я посоветовалась с костями. Они сообщила, что Ахман возьмет в тести дама Хевата, а Каваджах не откажет, если тот попросит ее руки у Ахмана. К несчастью, Хеват ответил, что лучше женится на ослице.
Манвах загоготала, и Инэвера рассмеялась. Смеяться – здорово. Она не помнила, когда делала это в последний раз.
– Если не найдешь ей мужа, приспособь к делу как обычную дживах сен, – предложила Манвах.
– Она мать Избавителя. Ее не заставишь носить воду, а любое задание посложнее – выше ее сил.
– Тогда поручи ненужное. – Манвах продолжила работать пальцами, но сжала губы и на секунду уставилась в стену. – Попроси заняться ежемесячными Праздниками Растущей Луны для шар’дама ка.
– Их нет… – начала Инэвера.
– Назначь, – перебила Манвах. – Убеди Кадживах, что это великая честь, сын будет доволен и сохранит благоволение Эверама. Дай ей десяток помощников, чтобы составить список гостей и организовать стол, декорации, музыку, церемонии. Больше ты ее не увидишь.
– За этим-то я и пришла, мама, – улыбнулась Инэвера.
Манвах закончила дно корзины и принялась за каркас для стенок.
– Деяния моих внуков известны в городе всем, но о внучках – молчок. Как они поживают? Хорошо ли учатся?
– С твоими внучками все в порядке, и скоро они станут дама’тинг, – кивнула Инэвера. – Аманвах уже получила покрывало и вышла замуж.
– И кто же этот счастливец?
– Чин из племени Лощины. Посмотреть не на что – маленький, хилый, а одет пестрее, чем дальтоник-хаффит, но с ним говорит Эверам.
– Мальчик, который пленяет музыкой алагай? – спросила Манвах.
Инэвера вскинула брови, но мать отмахнулась:
– О чинах при дворе Избавителя судачит весь город. Мальчик-великан и женщина-воин. – Она многозначительно взглянула на Инэверу. – И принцесса из землепашцев.
Инэвера отвернулась и плюнула на пол.
Манвах поцокала языком.
– Все так плохо?
– Я запретила ему жениться на ней, – ответила Инэвера, уже не скрывая злобы.
– Это твоя первая ошибка. Никогда не запрещай мужчине. Даже Касаад, покладистый после того, как ты сорвала с него черное, бывает упрямее мула, если ему что-нибудь запретить, а твой муж – шар’дама ка.
Инэвера кивнула:
– В Эведжах’тинг написано: «Запрети мужчине – и он возжелает десятикратно». Но мое сердце опередило рассудок.
– И как отнесся к этому Избавитель?
Рот Инэверы снова наполнился слюной, но она проглотила ее, задышала глубоко.
– Заявил, что я не имею права. Сказал, что сделает ее дживах ка от землепашцев, госпожой жен-северянок.
Манвах перестала плести и посмотрела Инэвере в глаза:
– А ты думала, он сдержит свои брачные клятвы, тогда как ты нарушила?
Слова ужалили Инэверу. Она даже пожалела, что рассказала матери об измене с андрахом, но Инэвера глубоко вздохнула и позволила этому чувству пролететь мимо.
«Она скажет правду, которую ты не желаешь слышать».
– По крайней мере, я соблюла приличия и сделала это тайком, – выдавила Инэвера. – Он щеголяет ею, приводит в мою личную опочивальню и позорит меня перед всем двором.
– Не думала, что я вырастила дуру – Манвах с хрустом отломала длинный конец лозы, – но против этого не попрешь, если ты воображаешь, будто рогоносцу есть дело до разницы. Ты оскорбила его, и он отвечает втрое большим. Ты должна была понимать, что этот счет предъявят к оплате. Но правду сказать – какая беда, если он нагнет северную шлюху? Великим мужам положено брать наложниц, а ты остаешься дживах ка.
– Титулом, но не на деле, – возразила Инэвера. – Я не принимала его семени почти два Ущерба.
Манвах фыркнула:
– Если это определяет дживах ка, то я не первый десяток лет не принадлежу Касааду. Он не прикасался ко мне со времен Соли.
– Касаад не Избавитель.
– Тогда прекрати ломаться и ступай к нему в постель. Дай понять: ты не забыла, что он – шар’дама ка, – она быстро взглянула ей в глаза, – и напомни, что ты – его Дамаджах. Я слышала, эта женщина уехала и не приняла его предложения. Пусть забудет ее.
– Это не так легко, – вздохнула Инэвера. – Северная ведьма сделала нечто большее, чем распахнуть перед Ахманом свои Небесные врата. Она влила ему в уши яд.
– Яд?
– Мало того что она и ее потаскуха-мать расхаживали по дворцу без покрывал – они еще и внушили, что наши женщины должны сражаться с алагай, как у северных варваров. Желая угодить ей, Ахман объявил, что каждая женщина, которая убьет в бою алагай, станет шарум’тинг и получит все права воина.
– И что с того? – пожала плечами Манвах.
– Неужели ты одобряешь? – изумилась Инэвера.
– А почему бы и нет? – Манвах дотронулась до своего черного одеяния. – По-твоему мне нравится это носить? Я смотрю на северянок и мечтаю о свободе. Хочу сама владеть шатром, а не управлять имуществом Касаада. Почему нельзя? Потому что духовенство Каджи относится к женщинам словно к скотине, и прописало угнетение в священных стихах? У тебя-то, понятно, взор замутнен. Ты расхаживаешь по дворцу голой.
– Я вовсе не голая, мама, – возразила Инэвера.
Манвах взглянула на нее, и она потупилась, зная, что мать не проведешь. Инэвера одевалась вызывающе, чтобы утереть носы Дамаджи и напомнить о своей власти, но бессмысленно отрицать, что она упивалась этим.
– Ты не одобряла алагай’шарак, когда опасность грозила Соли, – напомнила она. – Значит, пошлем воевать не только сыновей, но и дочерей?
– Я ненавидела алагай’шарак, когда наши мужчины бессмысленно жертвовали собой ради гордыни андраха, – ответила Манвах. – Но разве твои драгоценные кости не назвали Ахмана Избавителем, который послан Эверамом, чтобы возглавить нас на Шарак Ка?
– Они сказали, что он может стать Избавителем, – напомнила Инэвера.
– Молись, чтобы так и вышло, иначе окажется, что напрасно убила четверть века своей жизни, – сурово молвила мать. – И разве они не сказали, что Шарак Ка начнется в любом случае? Алагай, дочь моя, убивают женщин не меньше, чем мужчин. Не забывай, что наша самозащита – не только обычай северянок, но и действенное средство. Вспомни, как Криша и ее уродины-сестры избили твоего отца. Есть женщины, которые рождены для драки. Дай им волю. Най, да подстегни их! Сделай северные порядки своими и укради плоды с древа госпожи из Лощины.
– Поднимется шум, – заметила Инэвера.
Манвах кивнула.
– Да, поорут на площадях и затаят холодное бешенство. Горстка болванов с вялыми членами выместит ярость на первых попавшихся женщинах. Но никто не посмеет открыто возразить шар’дама ка, и в скором времени все смирятся. – Она ухмыльнулась. – Как с твоими прилюдными обнажениями.
Инэвера притворилась шокированной, и Манвах подмигнула:
– Но женщины Красии возблагодарят тебя, даже если не признаются вслух. Дай им это – и ты навсегда покоришь их сердца.
Инэвера простилась с матерью и быстро зашагала через базар. Было тяжко расставаться с Манвах. Каждый раз становилось больно от понимания, что до следующей встречи могут пройти месяцы. Но она уже зашла слишком далеко и не хотела возбуждать подозрения, которые позволят проследить ее маршрут. Даже Ахман не ведает о существовании Манвах и Касаада. О них могла помнить Кева, но кости сказали, что дамаджи’тинг племени Каджи никогда не предаст.
Но тут случилось невероятное: в такое совпадение трудно поверить без указки костей. Ей навстречу важно шествовал человек в знакомом безрукавном балахоне и с черной стальной нагрудной пластиной, украшенной солнечными лучами из кованого золота.
Кашив.
Он совершенно не изменился, и это многое сказало о его воинском мастерстве. Лицо выглядит неподвластным времени, как свойственно Копьям Избавителя, которые еженощно настолько заряжались магией, что молодели на несколько часов, хотя их истинный возраст выдавали глаза и выражения лиц. По старшим воинам – например, по Кавалю – это не так заметно, но молодые развивались быстро и словно замирали на месте. Кашиву уже под пятьдесят, но он выглядит на тридцать, остался крепким и грозным.
В шаге за ним следовали два шарума, молодые и прекрасные тела и с состарившимися глазами. Инэвера узнала обоих и на секунду почти уверовала, что один из них – Соли.
Она годами не вспоминала о воине. Дама Баден обладал немалым влиянием при дворе Избавителя, но Инэвера не видела его любимого кай’шарума с тех пор, как тот проклял ее за пощаду Касаада. Простил ли?
Она застыла. «Инэвера» – распространенное имя, и неизвестно, в курсе ли Кашив, что сестра его покойного возлюбленного теперь Дамаджах. Но если он увидит ее здесь…
Дама Баден не тот человек, кому нужно знать, где скрывается теща Избавителя. Он не дурак, чтобы угрожать ей открыто, и все же эту брешь в обороне Инэвера не может себе позволить.
«Придется его убить, – осознала Инэвера. – Быстро, пока не разгласил…»
Она приготовилась, однако Кашив со товарищи прошел мимо и не обратил на нее ни малейшего внимания. Сопровождающий его воин что-то сказал, Кашив расхохотался, и они свернули за угол.
Инэвера выдохнула. Ее не увидели.
«Дура! Конечно нет. Ты же закутана в черное».
Инэвера ждала Ахмана в его опочивальне. Она нарядилась в шелка и украшения для постельных плясок, включая новый венчик из белого золота и монет с метками, скопированными с Короны Ахмана. Венчик защищал ее от вторжения мозгового демона – в дополнение к тем, что вооружали ее меточным зрением и обостряли чувства. Она различала завитки магии, притянутые многочисленными метками, что были начертаны по всей комнате и стелились по полу, словно песчаные демоны.
Конечно, у нее были собственные покои. Лучшие среди апартаментов Ахмановых жен, хотя у каждой имелась личная приемная и роскошная спальня для сна и ублажения Избавителя в случае, если каприз приведет его к той или иной двери. Все жены гладко брились и натирались маслами, в любую секунду готовые услужить.
Магия, которой мужчины напитывались на алагай’шарак, – она втекала через меченые копья, погруженные в плоть демонов, – не только сохраняла им молодость, придавала сил в ночи и залечивала раны. Она возбуждала животную страсть к охоте, убийству, размножению. Похоть Ахмана была неуемна еще до того, как он вкусил магии. Теперь его вожделение не знало границ, и многим женам приходилось облегчать боль в ванне под массирующими касаниями евнухов.
Но их покои не шли ни в какое сравнение с опочивальней Ахмана, и чаще он разряжался именно там. Дживах сен, разодетые в прозрачные цветные шелка, поочередно дожидались его, приготовив напитки и ванну.
Расписание составила Инэвера, это входило в число ее обязанностей дживах ка. Иногда она совещалась с костями, чтобы гарантировать беременность, но даже в этом случае действовала по своему усмотрению. Вела себя подобно Кеневах с ее чаепитиями на Ущерб: пользовалась расписанием, чтобы выказать расположение угодившим и немилость – провинившимся.
Избранные тоже ждали очереди и удостаивались близости с шар’дама ка только с ее дозволения, а это бывало редко. Ради блага народа Инэвера терпела других женщин – Ахман сохранял связи с разными племенами и утолял похоть, когда ее внимания требовали другие дела, – но она укладывала его на подушки чаще, чем все жены, вместе взятые. Она почти постоянно пользовалась магией хора и сохраняла тело юным и сильным, да и сама отличалась немалой страстностью. Ахман редко расслаблялся без помощи женщин, и Инэвера тоже теряла терпение, когда воздержание затягивалось. Остальным женам доставались объедки, за которые они славили Эверама.
Но с тех пор как шар’дама ка возлег с Лишей Свиток, он не дотронулся ни до кого. Разгневанная Инэвера отказала ему, а других он отверг, как тот, кто завел себе нового жеребца и избавился от верблюда.
Несмотря на доводы матери, Инэвера с трудом удерживала центр при мысли о шлюхе с севера. Когда она, справляясь о первой поездке Ахмана в Лощину Избавителя, метнула кости и узнала, что он влюбится в женщину-чина и сделает ей дитя, Инэвера не поверила. Впервые за многие годы усомнилась в гадании. С прихода Пар’чина этого не случалось ни разу.
Ахман отбыл, а Инэвера еженощно молилась о верности его сердца, ибо кости сказали только о возможности.
Но мать права. Ахман не забыл про андраха. Убил его, но не утешился. Она не изменяла ему впредь, не прикасалась даже к своим дживах сен, но это не имело значения. Она чувствовала мужнино недоверие, как брешь в своих метках.
Ахману не поможет и то, что он спутался с Лишей Свиток и опозорил дживах ка, однако он должен понять это сам. Человек, который пощадил Хасика и даже женился на его сестре, безусловно, способен простить свою первую жену.
«Всему назначена цена» – так сказано в Эведжах’тинг. Она нужна Ахману, чтобы выиграть Шарак Ка, а он ей – чтобы наделить ее властью ему помочь. Будучи Дамаджах, она обратит к его пользе возможности, которые были бы ей недоступны в другой ипостаси. Они должны примириться, и поскорее, пока раскол не стал непреодолимым.
Вот почему этой ночью она его дожидалась.
Ради высокой цели, а не под гнетом сердечной боли.
Один из ее многочисленных колокольчиков тихо звякнул, и она поняла, что отворились двери в мужнины покои. Она распорядилась не мешать, и появиться мог только сам Ахман.
Инэвера ощутила дуновение страха. Что, если шар’дама ка отвергнет ее, как остальных? Увлеченный северянкой, он пренебрег даже былыми любимицами – Белиной и Кашей. Неужели его околдовала белая плоть, как предрекали Мелан и Асави? Что тогда станет с единством народа? Дамаджи и дамаджи’тинг смирятся с тем, что он взял женщину из чинов как трофей и наложницу, но возвести ее на пьедестал! Они взбесятся. Ее дживах сен будут ждать от нее решения, и, если Инэвера ничего не придумает, их почтение и вся ее власть рассеются, как дым.
Но страху не место в деятельности упорядоченного ума. Инэвера пригнулась и позволила ему пронестись поверх, восстановила дыхание и нашла свой центр. Она разрешит проблему и исправит содеянное сейчас же, пока не поздно.
Двери распахнулись, вошел Ахман. Он дышал ровно, но от него пахло потом и кровью, а также воняло ихором демонов. Запах мужчины, вернувшегося с алагай’шарак, и она знала, что ее муж сражался в первых рядах и возглавлял людей там, где остальные военачальники командовали из безопасного тыла.
Запах опьянил ее. Он тысячу раз брал ее таким, пылая похотью и с кипучей магией в жилах. Она станцует, и он забудет про парилку и ванну до тех пор, пока не перегнет ее через первый попавшийся предмет мебели и не отымеет. При мысли об этом Инэвера затрепетала.
Опочивальня тускло освещалась магией хора, что насыщала разнообразные предметы, укрытые в металлической скорлупе от света, способного повредить начинку из демоновых костей. Горели и метки – подогревали воду в ванне, охлаждали летний воздух и защищали покои от вторжений и шпионажа.
Но ярче всего сиял сам Ахман. Метки-рубцы, оставленные ею на его коже, светились почерпнутой в ночном бою силой; Корона полыхала еще жарче, а Копье Каджи горело, как солнце.
Однако, несмотря на излучаемую мощь, плечи Ахмана поникли, как от тяжкого бремени.
Инэвера взмахнула рукой и оживила на мизинце колечко с рубином, где скрывалась крохотная частица кости огненного демона. По всей комнате зажглись свечи и воскурился любимый фимиам Ахмана.
Тогда-то он ее и заметил. Вздохнул, расправил плечи, выпрямился и настороженно взглянул на нее:
– Я не ждал тебя нынче, жена.
– Я твоя дживах ка, Ахман, – изрекла Инэвера. – Мое место здесь.
Ахман кивнул, но ничуть не расслабился.
– Это еще и место, где ты должна содействовать мне в приобретении новых невест. Но ты и не подумала наладить отношения с Лишей Свиток, несмотря на ее очевидную ценность.
– Пред тобою, муж мой, я служу Эвераму и Шарак Ка, – ответила Инэвера. – Как должен и ты передо мной. Хочешь ты это понять или нет, а половина твоих Дамаджи придет в исступление, если наречешь Лишу Свиток северной дживах ка.
– Пусть приходят, – отрезал Ахман. – Я шар’дама ка. Мне не нужна их любовь – только верность.
– Ты можешь стать шар’дама ка, – подчеркнуто произнесла Инэвера. – Или тем, кого сделаю из тебя я. Но ты тем не менее располовиниваешь мою власть, как ломоть хлеба, и все ради женщины, о которой ничего не знаешь. Кости велели мне помогать тебе, не упускать ни единой возможности, но я не могу это делать для глупца, который плюет на тех, кто готов за него умереть, а врагов осыпает золотом.
– До этого не дошло бы, не откажись ты принять ее в качестве дживах ка. Куда подевалась твоя мудрость? Я вернулся домой с женщиной, чтобы жениться на ней честь по чести; она способна привести на Шарак Ка тысячи воинов и знает метки, которые неведомы даже тебе. Аббан уже обговорил с ее матерью выкуп, и он оказался сущей мелочью. Немного земли, немного золота, бессмысленный титул и признание ее племени. Но ты все отвергла. Почему? Ты боишься ее?
– Я боюсь того, что эта ведьма сделала с твоим рассудком, – ответила Инэвера. – Ты ценишь ее куда больше, чем она того стоит. Ее нужно было привезти как трофей, перебросив через седло, а не представлять ее двору и выделять ей дворец.
– Древняя Дамаджах не боялась никаких женщин, – заметил Ахман. – Настоящая Дамаджах подчинила бы ее. А потому скажи, о чем поведали тебе кости, – ты истинная Дамаджах или только можешь ею стать?
Инэвера словно получила пощечину. Она вздохнула, чтобы сохранить хладнокровие.
– Ты не видела ее народ и не провела с ней несколько недель в пути, – продолжил Ахман. – Северяне сильны, Инэвера. Если цена союза с ними – единственная женщина на свете, которой незачем тебе кланяться, то велика ли эта цена?
– Например, для тебя? – подхватила она. – Ключ к Шарак Ка, Ахман – Меченый, которого северяне зовут Избавителем. Это видно даже слепому глупцу! А твоя драгоценная Лиша Свиток защищает его и бережет, чтобы он вонзил копье тебе в спину.
Ахман потемнел лицом, и Инэвера испугалась, что пересолила, но он не набросился на нее.
– Я не настолько глуп. Наши агенты уже в Лощине. Едва Меченый появится, я узнаю об этом и убью его, если он не поклонится мне.
– А я приведу к тебе дочь Эрни или доказательство ее измены Эвераму, – пообещала Инэвера.
Она поднялась с подушек, завращала бедрами и повернулась так, что в свете свечей почудилось, будто воздушные шелка испарились, обнажили каждый телесный изгиб. Она подплыла к Ахману через густое облако благовонных курений, и муж задержал дыхание, когда ее руки обвились вокруг его шеи.
– Возлюбленный мой, я верю, что ты Избавитель, – проворковала Инэвера. – Я верю всем сердцем, что Ахман Джардир – человек, который приведет наш народ к победе на Шарак Ка. – Она бесстрашно откинула покрывало и поцеловала его. – Но ты обязан воспользоваться всеми доступными преимуществами, если намерен поразить Най на Ала. Мы должны быть едины.
– «Единство стоит любой крови», – процитировал Эведжах Ахман.
И поцеловал ее в ответ, просунул ей в рот язык. Она ощутила его напряженность и поняла, откуда это идет. В мгновение ока сорвала с него одежду и повела к ванне. Когда он погрузился в горячую воду, Инэвера вложила пальцы в висевшие на поясе кимвалы и принялась танцевать в дыму и свете свечей, закружилась в прозрачных шелках.
– Не пройдет и трех месяцев, как я атакую Лактон, – негромко сообщил Ахман, когда они лежали бок о бок.
Он прижал ее к своему обнаженному мускулистому телу на нем была только Корона, которую теперь снимал редко, а по ночам – никогда. На Инэвере остались лишь украшения.
– Через тридцать дней после равноденствия. Землепашцы называют этот день «первым снегом».
– Почему именно тогда? – спросила она. – Дамаджи приписали ему особый смысл на звездных картах?
Она не потрудилась скрыть насмешку. Искусство дама читать небесные знамения – примитивный вздор по сравнению с алагай хора.
Ахман покачал головой:
– Шпионы Аббана докладывают, что в этот день землепашцы привозят в столицу оброк. Прицельный удар оставит их на зиму без припасов, а мы переждем снега сытыми.
– Хаффит уже дает тебе советы военного свойства?
– Ценность Аббана известна тебе не хуже, чем мне, – нахмурился Ахман. – Его прогнозы насчет выгоды почти так же точны, как у твоих хора.
– Возможно, – согласилась Инэвера, – но я не рискнула бы судьбой всех людей, опираясь только на его слова.
– Потому я и пришел к тебе, чтобы подтвердить сведения, – кивнул он. – Брось кости.
Инэвера напряглась. Ахман сражался с телохранителем князя подземников и не увидел, как мозговой демон вытянул магию из костей и превратил их в прах. До сих пор она хранила потерю в тайне, не поделилась даже с ним.
– Возлюбленный мой, алагай хора говорят, когда пожелают. Я не могу потребовать у них подтверждения.
Ахман посмотрел на нее:
– Я тысячу раз видел тебя за этим занятием.
– Условия не позволяют… – начала Инэвера, но осеклась при виде магии, которой вспыхнул драгоценный камень в Короне Ахмана.
– Ты лжешь, – уверенно и жестко произнес Ахман. – Что-то скрываешь от меня. Что?
Корона продолжила разгораться, ее владелец вперился в Инэверу взглядом. Она почувствовала себя беспомощной и выпалила:
– Князь подземников уничтожил мои кости.
Призналась с великой неохотой, но притворяться дальше побоялась – сообразила, что происходит. Он воспользовался тайной силой, скрытой в Короне.
В соответствии с Эведжах’тинг, священный металл, что окружал сердцевину из кости демона, помечался с обеих сторон. Инэвера страсть как хотела ознакомиться с метками, но для этого нужно снять Корону, а на такое кощунство не осмеливалась даже она.
На лице Ахмана застыло кислое выражение.
– Могла бы просто сказать.
Инэвера пропустила упрек мимо ушей.
– Я начала вырезать новый набор. Скоро снова смогу гадать.
– А пока можно поручить это кому-нибудь из твоих дживах сен, – сказал Ахман. – Дело не терпит отлагательства.
– Терпит, – возразила Инэвера. – До первого снега три месяца, а у тебя есть забота поважнее.
– Ущерб, – кивнул Ахман.
Инэвера проснулась в объятиях Ахмана, крепких и властных даже во сне.
Стараясь не разбудить супруга, она прижала большим пальцем артерию на его руке и продержала достаточно, чтобы конечность онемела, а сама Инэвера соскользнула с постели. Босые ступни утонули в пышном ковре, и она двинулась так тихо, что даже не звякнули колокольцами ножные браслеты.
Ахман с каждым днем становился сильнее и спал все меньше, но даже Избавителю нужно смыкать веки хотя бы на час-другой, и она постаралась, чтобы муж расслабился. Его семя медленно стекло по ее ноге, когда она направилась на террасу, гадая, зачат ли ребенок. Без костей не скажешь наверняка, но любовь была бурной, а она уже давно не приносила ему сына.
Евнухи-стражи отворили огромные стеклянные двери. Инэвера прошла мимо них, не взглянув, наслаждаясь теплым ветерком и солнцем. У стражей, что охраняют жен Ахмана, нет ни ядер, ни копий, и они не дерзнут таращиться на ее зад.
Инэвера оперлась на мраморные перила, окинула взором Дар Эверама – зеленый край, что некогда звался Райзоном. Она ощутила прилив силы – трепетное чувство, как от солнца на коже и семени на бедре.
Здешний дворец Ахмана жалок. Его прошлый хозяин, герцог Идой из Форта Райзон, оказался слабым правителем из длинной династии себе подобных. Среди такого изобилия они выжали из подданных лишь струйку золота. Идой мог возвести дворец, которому позавидовал бы андрах, но его резиденция насчитывала всего четыре этажа да два крыла, а стены были тонкие и низкие. Инэвера знала в Красии дюжину дама, которые обустроились лучше. Такое здание вряд ли подходит шар’дама ка, хотя оно лучше шатров, где они жили в странствии через пустыню.
Лучшие мастеровые уже строили планы сноса этой богадельни, дабы заменить ее дворцом столь грандиозным, что его шпили коснутся Небес, а подземелье углубится в Ала, и мать демонов задрожит в своей бездне.
Но, несмотря на слабость, Идоны не были полными глупцами. С холма, на котором они обосновались, открывался бесподобный вид. Дар Эверама раскинулся перед нею – цветущий, сколько хватало глаз, и богатый плодородной почвой, реками и ручьями. Ровные ряды посевов и деревьев, разделенные широкими и прямыми грунтовыми дорогами, разбегались от внутреннего города, как колесные спицы, – вот нива, а вот фруктовый сад. Сотня хуторов-данников, без труда поделенных среди племен для утоления их жажды наживы после трудного путешествия через пустыню и тяжелого зимнего похода.
Землепашцы многократно превосходили ее народ числом, но они не воины. С предсказаниями Инэверы и шарумами Ахмана захватить герцогство оказалось не труднее, чем коту поймать мышь. Зажиточность изнежила чинов.
Ахман, когда осел здесь, поступил разумно, но их народу не следует чересчур привыкать к изобилию. На копьях еще не высохла кровь, когда Инэвера метнула кости и увидела, что ее подданных ожидает та же участь, если завоевание зеленого края пресечется. Пустыня закалила людей, их стойкость весьма пригодится в грядущей войне.
Как ни претило это Инэвере, она была вынуждена признать разумность плана хаффита напасть на Лактон до наступления зимы.
Инэвера вернулась в комнату и знаком велела слугам подать горячей воды и благовонного масла. Ее облачили в прозрачный красный шелк. Другая женщина остереглась бы выйти из опочивальни в столь нескромном виде, но Инэвера – Дамаджах, и никто не посмел бы ее упрекнуть.
Она тихо спускалась по лестнице, которую рабы прорубили в скальной сердцевине холма и которая вела в огромную естественную пещеру Евнухи-стражи шли впереди и сзади, хотя Инэвера не чувствовала угрозы на пути к месту своей силы. Она ослепла без костей и не могла предвидеть опасность, но постоит за себя, даже если ее охрану минует безумный убийца или приблудный алагай.
Наконец она достигла большой каменной двери, и стражи встали по бокам, а Инэвера достала из поясного кошеля единственный ключ. Тот был подделкой и провернулся с бессмысленным щелчком, но едва рука приблизилась к замку, на ее браслете разогрелись позолоченные хора – их метки соответствовали костям, заключенным в запорах, и тяжелые болты отошли. Даже если искушенный в метках вор разгадает трюк, он не сумеет подделать браслет, с которым Инэвера не расставалась. Дверь, хоть и весила тонну, бесшумно отворилась при касании и так же плавно за нею закрылась.
Инэвера углубилась в проходы, не знающие света Эверама. Она не брала с собой лампу, но венчик из тонких меченых золотых монет на челе слегка потеплел и открыл ее чувства для окружающей магии. Сила бездны гудела в стенах и плавала в воздухе, как дым, и озаряла дорогу светом не хуже дневного.
Инэвера не боялась темной силы. Наоборот – купалась в ней. Эверам создал Ала, и мощь глубин – тоже творение Его рук. Прислужники Най пользуются магией источника, но они ей не хозяева. Рисование меток – искусство, благодаря которому можно выкрасть эту силу, вернуть ее себе и поставить на службу Эвераму.
Она плыла по коридорам, пока не достигла специальной отметины на скальной стене, где опустилась на колени, отодвинула камень и вынула из тайника инструменты, мешочек для хора и обработанные кости убитого Ахманом князя подземников – последние светились ярче всех, с какими ей приходилось иметь дело.
Ахман не считал, что умертвил отца демонов Алагай Ка, но тварь, несомненно, была его отродьем и обладала могуществом, которое не вполне понимала даже Инэвера. Демон запросто высосал магию из ее хора, оставил ей пепел взамен связующих с Эверамом предметов.
Но Инэвера, хотя и ослепла, не стала тратить время на слезы и бесстрашно принялась вырезать по этим костям. Ее мастерство десятикратно возросло с той поры, когда она была обрученной, и теперь Дамаджах отчетливо видела в меточном свете дела своих рук. Она уже восстановила три кости из семи, новые хора оказались намного мощнее утраченных. О если бы они хотя бы частично вернули ей зрение и сделали ее как бы «одноглазой»! Но для гармонии необходимо семь костей, и они бесполезны, если набор не полный.
Солнце входило в зенит, когда Инэвера покинула Палату Теней и вернулась во дворец. Мелан и Асави ждали ее перед тронным залом. Они чинно встали позади, тогда как шарумы с поклоном распахнули двери.
– Что слышно? – негромко спросила Инэвера.
– Избавитель открывает совет, Дамаджах, – ответила Асави. – Ты пропустила лишь церемонию.
Инэвера кивнула. Так и задумывалось, дабы избежать придворных формальностей с долгим перечислением деяний и нудным молебном. Дамаджах выше таких вещей, и ей место в Палате Теней до тех пор, пока могущество не восстановится полностью. Той, кто напрямую общается с Эверамом, молитвы не нужны.
Она скользнула взглядом по мешочкам с хора своих спутниц. Поведали ли им кости о слепоте их Дамаджах? Мелан и Асави много лет служили ей верой и правдой, но оставались красийками. Уловят слабость – и воспользуются ею, как поступила бы и она. На миг Инэвера задумалась: не отобрать ли кости у них или у нижестоящих невест, чтобы вернуть себе видение, пока не закончит новый набор?
Она покачала головой. Это в ее власти, но оскорбление будет чрезмерным. Она может с тем же успехом потребовать отдать ей руку. Нужно верить, что Эверам не уведомит их о ее слабости, если только она не утратила Его расположения, а после примирения с Ахманом это маловероятно.
Она вдохнула, и обрела центр, и вошла в двери.
Тронный зал, как обычно, полнился людьми. Двенадцать Дамаджи, советников Избавителя, собрались на возвышении справа. Их возглавляли вожди двух сильнейших племен: зять Ахмана Ашан от Каджи и престарелый однорукий Альэверак от Маджах. В свою очередь, при каждом Дамаджи состояли вторые сыновья Ахмана от невест-дама’тинг – за исключением Ашана, ему прислуживали двое: сын Инэверы Асом и ее племянник Асукаджи.
Ахман пообещал вверить племя Каджи сыну Ашана, хотя этим оставил ни с чем Асома, второго по старшинству среди семидесяти трех Ахмановых сыновей.
Но кузены не враждовали. Напротив, они, совершеннолетние, делили подушку еще со времен учебы в Шарик Хора.
Инэверу не волновали их любовные утехи, но она пришла в бешенство, когда Асом вздумал жениться на своей кузине Ашии, чтобы та родила ему сына, чего не мог сделать ее брат. Инэвере было больно отдавать землепашцу Аманвах, но это лучше, чем разрешить Ахману выдать ее за Асукаджи и тем усугубить инцест с нелепой целью упрочить уже нерушимую связь с Ашаном.
На левой половине возвышения сидели двенадцать дамаджи’тинг под предводительством Кевы. Этим женщинам, как и Дамаджи, прислуживали наследницы: Мелан от Каджи и жены-дама’тинг Ахмана от остальных племен. Обе группы – орудия Инэверы, и если Дамаджи громко пререкались между собой, дамаджи’тинг стояли молча.
Хасик нес пост при дверях и щелкнул каблуками при виде Инэверы. Он гулко ударил металлическим навершием меченого копья в мраморный пол:
– Дамаджах!
Инэвера не удостоила взглядом мужнина телохранителя. От его копья пали сотни алагай, и он приходился ей зятем, будучи женатым на никчемной сестре Ахмана Ханье. Но именно Хасик избил ее возлюбленного той судьбоносной ночью в Лабиринте. Ахман поставил его на колени, но он все равно немногим отличался от животного. Он не осмеливался тронуть младшую сестру Избавителя, обращался с ней только нежнейшим образом. Но в остальном – не развился выше привычки получать удовольствие, причиняя боль остальным. Хасик был по-своему полезен, но не заслуживал ее взгляда, за исключением случаев, когда она поручала ему какое-то дело.
Все встрепенулись, как стая птиц, и повернулись к ней с единым поклоном. Дамаджи хищно следили за ней, но она, игнорируя их, встретилась глазами с Ахманом и не отводила взор все время, пока шествовала через зал. И покачивала бедрами, как в постельной пляске. Из-за прозрачных шелков казалось, будто она ласкает всех присутствующих на пути к мужу.
Пройдя мимо Дамаджи, она уловила смесь вожделения и ненависти и подавила улыбку. Их достаточно унижала надобность преклониться перед женщиной, но похоть, которую она возбуждала, еще хуже. Она знала, что многие Дамаджи нашли себе похожих на нее наложниц и наслаждались властью над ними. Инэвера втайне поощряла это поветрие – благодаря ему она только сильнее завораживала их.
– Мать, – почтительно поклонился Джайан.
Ее первенец ждал у подножия возвышения, облаченный в черное одеяние воина и белый тюрбан шарум ка.
– Сын, – кивнула Инэвера с улыбкой, хотя и удивилась его присутствию.
Джайан не выносил ни политики, ни духовенства. Он объявил своим дворцом земледельческий особняк и выстроил новый Трон копий, где постоянно заседал с шарумами. Что бы она ни думала о Джайане, он превратился в отличного первого бойца.
Двумя ступенями ниже Ахмана, слева от него, стоял на коленях жирный хаффит Аббан, одетый в красивые цветастые шелка и, как всегда, готовый нашептывать шар’дама ка в ухо. Многих его присутствие раздражало, однако после ряда унизительных расправ над недовольными никто не смел возразить Избавителю.
Со своей стороны, Инэвера сочла советы Аббана более осмысленными, чем чьи-либо другие, но это лишь сильнее насторожило ее. Ахман порой презирал Аббана и в то же время доверял ему. Если увечный хаффит сочтет нужным, он запросто заменит мудрый совет на подлый. Кости ни разу не сказали ничего внятного о его мотивах, и Инэвера обоснованно в нем сомневалась.
Она склонилась под ветром этой мысли и пропустила ее поверх себя. В свое время она разберется с хаффитом. Инэвера вновь подняла взгляд на Ахмана.
Муж привез из Красии Трон черепов, водрузил его на семиступенчатый помост и восседал на нем. И выглядел несомненным шар’дама ка. Корону Каджи носил так же непринужденно, как обычные смертные – старый и выцветший тюрбан. Он превратил непобедимое Копье Каджи в продолжение руки и делал им даже случайные жесты. Каждое его слово становилось благословением и приказом.
Но добавилось и новое: меченый шелковый плащ, подаренный ему при знакомстве северной шлюхой. У Инэверы раздулись ноздри, и она сделала вдох, обратившись в пальму.
Плащ красив, этого не отнять. Белоснежный, с сотнями вышитых серебром меток, которые оживали в ночи, а взгляды алагай соскальзывали с носителя, как вода с промасленной ткани. Такой же силой обладал легендарный Плащ Каджи, сотканный самой Дамаджах, но время не пощадило его, и в саркофаге, где обнаружили Копье Избавителя, остались только истлевшие лохмотья.
Ахман поглаживал шелк, как возлюбленную, и сам факт, что плащ покрывал его плечи, о многом сказал присутствующим. Открыто надев подарок Лиши, Ахман сообщил не только о том, что она осталась его суженой, но и о ее связи с Небесами.
«Которая была и у меня», – горестно подумала Инэвера. Она чувствовала себя голой без гадальных костей, а не из-за прозрачных шелков.
Тем не менее ослепительно улыбнулась мужу, бесстыдно скользнула к нему на колени и откинула покрывало, дабы поцеловаться, при этом изогнулась так, что их действо увидели все. Ахман привык к этим выходкам, но ему всегда становилось неловко. Она быстро оставила его в покое и перешла на подушки, разложенные справа от Трона. На ходу перехватила взгляд Ахмана. Он был исполнен не похоти, а уважения.
«Запомни это, хаффит, – подумала Инэвера. – Ты попытался пробраться в мою постель при помощи северной шлюхи, но ее больше нет». Она поправила прическу, незаметно настроила серьгу, чтобы слышать вкрадчивые речи Аббана.
– Сколь преуспел ты, сын мой, в наборе войска? – осведомился Ахман.
– Неплохо, – ответил Джайан. – Мы увеличили гарнизоны во внутреннем и внешнем городах и начали организовывать дозоры.
– Отлично, – похвалил Ахман.
– Но это потребовало расходов, – продолжил Джайан. – На мобилизацию и экипировку деревенских чинов, чтобы поспеть к Ущербу.
– То есть на украшение его дворца, – тихо уточнил Аббан. – Средств от военных податей, которые собрал шарум ка, более чем достаточно.
– Сколько? – спросил у сына Ахман.
– Мне нужно двадцать миллионов драки, – ответил тот и помедлил. – Лучше тридцать.
– Борода Эверама!.. – пробормотал Аббан и потер висок.
Дамаджи возбужденно загудели, и Инэвера не могла их винить. Сумма возмутительна.
– А у меня столько есть? – негромко спросил Ахман.
– Можно поднять норму выплавки и переплавить сокровища землепашцев, а также увеличить выработку на твоих золотых приисках, – ответил Аббан, – но ты, по-моему, совершишь глупость, если дашь мальчику хоть медяк без полного отчета о том, на что пошли военные подати и как будут потрачены новые средства.
– Я не могу так обойтись с сыном, – возмутился Ахман.
– Возлюбленный мой, хаффит прав, – вмешалась Инэвера. – Джайан не знает цены деньгам. Если ты ему дашь, он через две недели попросит еще.
Ахман вздохнул. Сам он неважно разбирался в финансах, но доверял советникам.
– Очень хорошо, – повернулся к Джайану. – Как только твой хаффит предоставит Аббану полный отчет о том, как ты израсходовал налоговые средства, с обоснованием твоей просьбы о дополнительных.
Джайан застыл, лишь беззвучно шевелил губами.
– Я помогу тебе, брат, – подал голос Асом. – Ты лучше управляешься с копьем, чем с пером.
– Помощь от пуш’тинга нужна мне не больше, чем от хаффита, – рыкнул Джайан.
Асом не попался на крючок и с чопорной улыбкой поклонился:
– Как тебе угодно.
Ему не причиталось ничего, но ни для кого не секрет, что оба старших сына Ахмана метят в наследники и всегда рады подрезать друг друга в глазах отца.
Между тем Асом не раз предлагал отцу восстановить для него должность андраха. Ахман до сих пор отказывал в этой чести. Асом моложе всех андрахов, существовавших за последнюю четверть века, и назначение на этот пост возвысит его над братом.
Джайан был вздорен, тогда так Асом – осмотрителен; вспыльчив там, где Асом оставался спокойным и говорил вкрадчиво; груб в случаях, в которых Асом проявлял деликатность. Если Асом возвысится – прольется кровь и многие Дамаджи поддержат Джайана. Шарум ка подчинен совету Дамаджи. Андрах им руководит. Одно дело – получать приказы от Ахмана, и совершенно другое – повиноваться дама, который всего лишь год как расстался с бидо.
– Отец, тебе доставят мои счетные книги, – обещал Джайан и свирепо глянул на младшего брата.
Своего завена.
Назад: Глава 15 Женщины семейства Свиток
Дальше: Глава 17 Завен
