Глава 11

С Тотой я уже сталкивался не раз. Доводилось мне и просто через нее переправляться, и путешествовать на лодке и паровом катере. По-своему красивая река, жаль только, по-настоящему ее красоту могут оценить не все. Людям куда больше западает в память почти повсеместное засилье кровососущих насекомых, здесь местами это выливается в нешуточную проблему. Но мелкие пакостники меня вообще не беспокоят, так что могу без помех любоваться дивными видами круглые сутки.

Да-да, и ночью в том числе. Может, мокрую спину бегемота рассматривать при лунном свете не очень интересно, зато светящиеся скаты, медленно покачивающие раздвоенными хвостами на малой глубине в водном мраке, — зрелище изумительное. Огромных размеров, ленивые движения, разноцветные переливы. Несведущему человеку трудно поверить, что это всего лишь примитивная рыба. Больше похоже на загадочного обитателя фантастической планеты.

Про стаи светлячков и прочее великолепие после такого можно даже не упоминать.

А если ты не просто таращишься на дивные ночные виды, а еще и смакуешь лучшую сигару в двух мирах — эффект куда сильнее.

А сигара точно лучшая, уж я-то знаю. На Земле не найти ничего, что бы ее превосходило, а здесь и вовсе никакого выбора нет. Табак или вообще неизвестен, или пока что не получил повсеместного распространения.

Может, оно и к лучшему.

Капитан, удивленно таращась на то, как я пускаю облака дыма, принюхался, заинтересованно спросил:

— Что это за трава? Не припомню такого запаха.

— Здесь она не растет. Издали привезли.

— С юга, что ли? Я имею в виду тот юг. Ну, думаю, понятно, о чем я…

— Понимаю. Нет, не оттуда. Еще дальше.

— Еще дальше? Я уж думал, что дальше не бывает.

— Бывает.

— И вы, Леон, я так понимаю, как раз оттуда.

— Верно… оттуда.

— Слухи ходили, будто вы и не человек вовсе…

— Ага… люди любят поболтать, особенно о глупом. Так, значит, народ из канцелярии наместника очень интересовался моей персоной?

— Не то слово. Уж не понимаю как, но они точно знали, что вы тогда умчались в небеса на спине летающей твари. И узнали это они быстро. Мы едва до устья дошли, как нас канонерка перехватила, под пушками к берегу добирались — стерегла, как честь невесты. А уж там наговорились всласть, незабываемо. Будюму два зуба выбили, Тунаку так ребра пересчитали, что до сих пор спать на боку не может, другим хоть и поменьше, но тоже досталось. Думаю, прикончили бы нас прямо там, будь мы единственными, кто тогда видел ваш полет. А так их очень другие волновали, до них тоже добраться мечтали. Шадар хоть и пропойца, каких море не видывало, но много чего в жизни видал, и не только по пьяни. Когда еще мелким был, только-только из икринки вылупился, ходил на клипере, что забористую дурь возил из Чафана. А там как раз объявился странный человек, слухи о той истории до сих пор ходят. После него пришли люди из канцелярии, забрали всех: и тех, кто видел, и тех, кто вообще ни при чем. Шадар вот не видел, и команда его тоже, но их тоже замели. Он чудом ноги унес, две недели по джунглям уходил. Как его людоеды к котлу не приспособили, сам не понимает. Небось уже тогда был перегаром пропитан, человека дикари по запаху находят, а тут такой облом. Так вот: никого из своей команды он больше никогда не видел. Были люди — и сгинули. И клипер тоже не встречал. Вот послушали мы его, посмотрели по сторонам — и поняли, что нечего нам там делать. Агенты как раз отстали, им кого-то нового привезли, а за нами тем временем приглядывала стража портовая. Те еще увальни, и нас ни во что не ставили. Мы их по-тихому успокоили, а сами ходу, якобы к морю. Уже в темноте развернулись, поднялись повыше, встали в тростнике, сняли мачту, закрасили родимое название, новое сделали. Заметно, конечно, но тут таких подозрительных корыт хватает, шалит речной народ понемножку. Искали нас, машина летающая ходила туда-сюда, но не заметила. Мы там сидели, пока все до крошки не слопали и не облизали место, где они лежали. Потом зашли в Тайчусу, набрали провианта, и опять в тростник. Снова название сменили, сидели три дня, но никто больше не летал. Видать, отвязались, других дел у них полно. Ну, мы и пошли дальше вверх, и тут на тебе: как свежая устрица в голодную пасть — опять на вас нарываемся. Скажу вам, Леон, что уже завтра в Махене будет не протолкнуться от тех агентов, и все они будут интересоваться только одним.

— И дирижаблей у них теперь куда больше…

— Верно, нагнали их столько, что в небе тучам тесно стало.

— Очень много?

— Говорят, что аж полста штук, но я не верю в такое. Десятка два, вряд ли больше, да и то сомневаюсь.

Дор выглядел как человек, оказавшийся не в своей тарелке. Должно быть, агенты, занимавшиеся случаями деятельности пришельцев с юга, сумели произвести на него серьезное впечатление. Он едва вырвался из их неласковой опеки, около месяца скрывался в бескрайних плавнях Тоты, а теперь, получается, эпопея грозит пойти на второй круг.

— Дор, а зачем вы вообще идете в верховья? Это же ловушка, вам в море надо было уходить.

— А вы разве не знаете?

— Что?

— Устье перекрыто. Броненосцы, канонерки, катера, наблюдательные посты с телеграфными аппаратами. Еще на подходе перехватывают, проверяют всех без исключения. Пройти можно только с сопровождением, и пропускают немногих.

— В честь чего такие строгости?

— Да это с той самой поры, как новый экспедиционный корпус высадился. У пришлых свое командование, и старый добрый Дюкус у них на положении вкусной селедки среди кашалотов. Вообще ни во что его не ставят, бедолаге только и осталось, что целыми днями денщика своего пилить, больше никем командовать не дают. Как бы звание у него прежнее, а возможностей вообще не стало. То есть и папашу его не обидели, но и глупости делать не дают. Первым делом они сыском занялись. Очень интересовались, откуда именно Валатуй получает снаряды в таких количествах, что их войска один выпускают, а он в ответ десять кидает. Оказалось, что кораблями везут, по Тоте. Дело это хорошо налаженное, для всех сторон выгодное. Меня самого уговаривали заняться, да мне смысла на новое переключаться не было, к тому же с контрабандой такого рода не работаю, как-то неправильно это. Реку они перекрыли, железными дорогами везти сложнее гораздо, да и они под присмотром, в портах лютуют с осмотрами, не погрузишься. В общем, лазейка захлопнулась.

Не так давно я и сам пусть косвенно и чуть-чуть, но поучаствовал в афере с транспортировкой артиллерийских боеприпасов. Передал генералу кое-какую весточку кое о чем. А теперь, получается, такие пути снабжения жестко перекрываются. Хотя…

— Дор, есть ведь еще южные порты.

— Да какие там порты на юге, одни пристани трухлявые, крабам на смех. И железных дорог там нет, перевозить можно только повозками, на нормальную армию никаких телег не хватит. Только эти, новые, и эту лазейку как следует прикрыли. Канонерки и броненосцы всех шерстить начинают еще в океане, в море продолжают, им это не надоедает. Ввели запрет на мореплавание вдали от берегов, так что, если удалился от них на двенадцать миль, могут топить без предупреждения. Дирижабли летают, следят, чтобы никто далеко не заплывал. Если видят нарушителя, сразу бомбят или корабли на него наводят.

Теперь понятно, чем занимался дирижабль, на который мы нарвались. Патрулировал акваторию, с высоты ведь далеко видно. Вот и нас, паразит, заметил.

— Дор, прятаться вы можете и где-нибудь здесь, удобных укрытий на Тоте везде хватает. Зачем идете вверх? Только не говорите, что вам это просто захотелось.

— Да здесь теперь в каждую протоку нос засунут, очень уж много начудила ваша интересная дамочка. Но я, вообще-то, и без этого туда шел. Вы знаете, война всегда проходила мимо нас, но сейчас дела такие, что надо делать какой-то выбор. В общем, прикинули мы что к чему, подумали и решили податься к Грулу.

— Он сейчас не на коне…

— Ага, в хвост и гриву Грула разнесли. Но если кто-то что-то и может сейчас сделать, так это он. Остальные не в счет, пастухи простые. Раздавят генерала — конец всему. Директория, по всему видать, прижмет тут много чего, и наши делишки, с которых жили практически честно, тоже. Что нам тогда останется? Пиратствовать или в контрабандисты подаваться? Отец мой жил морем, дед жил морем, и всех забрало море, а не скользкая веревка палача. Вот и меня пусть оно забирает, не хочу нарушать семейную традицию.

— Да, традиции — дело святое.

— А сами-то зачем наверх идете? Там же Грул околачивается, а он, я так понимаю, любит вас, как кит гарпун.

— Давно не виделись. Скучаю по нему.

— Ну, у него особо не повеселишься: или пуля в лоб и в ров затем, или веревка вокруг шеи. Вот и все развлечения.

— Да вы прямо-таки зазывала, вам надо к генералу вербовщиком идти. После такой рекламы народ просто обязан толпами побежать в лагерь Грула.

Капитан осклабился:

— Строг генерал, но с нашей братией иначе нельзя. Повесит он вас, чтобы в назидание всем, даже не сомневайтесь.

— Спорим, что не повесит?

— Думаете, что расстреляет? Вряд ли, у них с подвозом теперь туго, патроны берегут. На что спорить будем? Ставлю корабль против вашей красотки. Шучу.

— Красотка? Вам она нравится?

— Да я таких высоких сроду не видал. Если мачту в шторм сломает, всегда будет чем заменить, так что о такой жене всю жизнь мечтал. Ох ты ж!..

— Что такое?!

— Жужжит где-то! Дирижабль, будь он неладен! Мать его бордельная каракатица!

— И правда жужжит. А звук совсем не такой, как раньше слышал. Летал я на дирижабле, еще не забыл.

— Эти другие. И моторы у них другие. Говорят, их даже не в Директории делают, а в Шадарии, там мастера покруче. Это я про моторы.

— Понимаю. Сейчас ночь, на фоне реки нас не заметят, если погасить ходовые огни.

— Погасить — недолгое дело, а вот как днем поступать будем?

— Странно, что они в верховья полетели. Ведь вы до этого всеми силами изобразили, что мы идем вниз.

— На всякий случай решили посмотреть и там. Днем пойдем по крайней протоке, она очень мелкая и коряг много, даже лодки не любят там ходить.

— А мы пройдем?

— Попробуем. Там нас точно ждать не станут. Но если эта штука пролетит над головами, не спрячемся. «Морской лев» невелик, но это все же корабль, что ни делай, а сверху его полностью никак не прикроешь.

Мы нарвались около полудня. Зной в такую пору неимоверный, а из-за близости экватора найти тень можно только строго под укрытием, ни шагу в сторону, так что тростниковые заросли по сторонам никак не защищали.

По всемирному закону подлости дирижабль показался в тот момент, когда мы выбрались на открытое пространство. Протока здесь резко расширялась, образуя вытянутое озеро с почти стоячей водой, местами затянутой зарослями гигантской кувшинки. Ветра не было вообще, так что парус бесполезен. Запускать паровую машину боялись, она издали выдаст дымом. Так что двигались способом, с которым я столкнулся впервые: корабль взяли на буксир, перед ним теперь шла лодка, на которой посменно вкалывали гребцы. Удивительно, но мы перемещались не так уж медленно, как можно подумать.

Чуть быстрее черепахи.

В этом месте скорость упала еще больше: водная растительность охотно наматывалась на весла, делая их неподъемными. Приходилось чистить снова и снова. Из-за жары мозги соображали слабо, на посторонние звуки мы не реагировали до тех пор, пока слева не промелькнула тень от подозрительно шустрого облачка.

Дирижабль, пройдя было мимо, начал разворачиваться.

— Заметил… пузырь летающий, — процедил Дор.

— И что теперь будут делать? — уточнил я.

— Судоходство здесь разрешено только по одной протоке, где устроен пост.

— А это не наша протока.

— Верно подмечено. Он имеет право делать с нами что хочет, но, вообще-то, это не открытое море, на реке у них не принято стрелять только потому, что кто-то не туда свернул.

Сейчас я смог как следует рассмотреть последнюю военную новинку Директории, и увиденное мне не нравилось все больше и больше. Если тот, первый дирижабль, который во многом благодаря мне разбился, выглядел забавной пародией на летательное средство, где напрашивалась ассоциация с летающим мясным рулетом, затянутым в сетку, то здесь совсем другое дело. Конструкция весьма близка к тем, что использовались на Земле в двадцатых-тридцатых годах двадцатого столетия. Ну, это на взгляд дилетанта, разница, конечно, должно быть, немалая.

Даже по скорости и маневренности было понятно, что сама собой эта штуковина вряд ли разобьется. Ловко передвигается, не ждал я такой прыти от столь огромной машины. Управляемость на хорошем уровне, и экипаж, должно быть, знает, что делать.

Бомбить будут? В принципе, это лишнее. «Морской лев» невелик, достаточно пулеметного обстрела, чтобы здесь никого живого не осталось.

И что самое неприятное, мы ничем не сумеем ему помешать. У команды несколько совершенно бесполезных ружей и револьверов, у меня винтовка, попасть из которой можно, вот только вред будет минимальным.

И я им одну пулю, а пулемет в ответ три десятка. Очень несправедливая математика.

Самое смешное, что теоретически можно как раз обойтись одной. Дело в том, что баллоны здешних дирижаблей заполнены не самым безопасным газом — водородом. Гелий здесь или вовсе неизвестен, или получение его в таких количествах затруднено. Водород отлично горит при доступе воздуха, а при определенной его концентрации в их смеси происходит взрыв.

То есть достаточно одной искры в нужном месте, чтобы эта недешевая машина как следует заполыхала.

Я не такой уж великолепный стрелок, но попасть по баллону несложно. И что дальше? В нем возникнет дырка, через которую будет улетучиваться водород. Такая потеря столь смехотворна, что команда ее даже не заметит. В крайнем случае при падении давления добавит газа, или иным способом компенсирует утечку.

Чтобы доставить им грандиозные проблемы, надо к струйке вытекающего газа поднести огонь. Вспыхнувшее пламя начнет пожирать оболочку, пробоина расширится, утечка усилится, быстро разгорится пожар, охватит весь баллон.

Рост у меня высокий, но все же недостаточен для того, чтобы подносить горящие спички к пролетающим мимо дирижаблям. Простая пуля газ не зажжет, она не настолько горячая. Есть, конечно, шанс, что она удачно ударит о металлическую деталь и высечет при этом искры, но он невелик. К тому же попасть они должны не в однородную среду чистого водорода, а в его смесь с воздухом, а это вообще фантастика, команда тщательно следит, чтобы таких условий на воздушном судне не возникало.

Хотя за всем уследить невозможно. На легендарном дирижабле «Гинденбург», что осуществлял пассажирские авиаперевозки через Атлантику, было единственное помещение, где разрешалось курить. Там поддерживалось повышенное давление, чтобы где-либо просочившийся водород не смог туда попасть. Газ этот обладает удивительной способностью находить лазейки в любой преграде. Даже удержать его в крепком металлическом баллоне — непростая задача.

— Леон, опустите винтовку, — попросил Дор. — Если вы выстрелите, они наделают в нас столько дыр, что решето обзавидуется. Сами видите, что не стреляют, просто осматривают.

И правда, дирижабль не торопился расправляться с суденышком-нарушителем. Завис метрах в двухстах над землей, как раз по нашему курсу. За остеклением гондолы можно разглядеть пятнышки лиц — за нами наблюдают. И рыло пулемета тоже видно, торчит из полусферы, приделанной понизу. Похоже, конструкция вращается, и это тоже шаг вперед после примитивных бойниц.

— Снижается, — с волнением пролепетал юнга.

И правда, хоть и медленно, но аппарат терял высоту. И звук мотора менялся, становился все тише и тише.

Я развернулся к Литтейгисе:

— Ты можешь что-нибудь с ним сделать?

— Тут бы пригодился настоящий боевой маг, — не задумываясь, произнесла она. — Эта машина должна хорошо гореть.

— Ты даже не представляешь, насколько хорошо. Но поджечь не сумеешь?

— Нет. Огонь — не мое, я занимаюсь только сознанием.

— Но ты при мне разжигала костер, там, на сыром берегу.

— Не я одна старалась, дрова там такие же сырые, как и все остальное.

— Но все же умеешь.

— Леон, я же сказала, мое дело — сознание. Зажечь свечу, охладить воду в чашке, вызвать дуновение ветерка на лицо — такие мелочи сможет устроить почти любой одаренный человек. Но, по мере взросления, он совершенствуется в своей специализации, другое так и остается неразвитым. Редко кто-то может осваивать сразу несколько дисциплин, и еще реже ему это удается. Обычно у каждого Дома главные секреты завязаны на что-то одно, вот в этой области и приходится развиваться. Если твои врожденные таланты не соответствуют специализации Дома, ничего серьезного из тебя не получится.

— Но свечу ты можешь зажечь, так?

— Ну да.

— Эта колбаса заполнена горючим газом, там большой огонь не понадобится.

— Леон, мне надо быть близко. Очень близко. Так близко, чтобы можно было рукой дотянуться. А летать я не умею.

— Да просто сделай с ними то же, что с теми забулдыгами в таверне, и можно обойтись без огня, — предложил Дор.

Литтейгиса покачала головой:

— Тоже далеко. На такой дистанции не смогу как следует контролировать многих. Да я их и не вижу всех, только тех, кто смотрит в окна. Для меня видеть — важно. И расстояние важно. Одного, ну, двоих, но много никак не получится.

— Много нам и не надо, — резко оживился я. — Хватит даже одного.

— Эй, там! На корабле! — донеслось со стороны дирижабля.

Кто-то, высунувшись из раскрытого окна, орал в обычный жестяной рупор.

— Сушите весла! Если кто-нибудь попробует уйти, расстреляем сразу!

— Я могу заставить его выпрыгнуть, — произнесла Литтейгиса.

— Этот нам не нужен, — я покачал головой.

— А кто нужен? Я насчитала там одиннадцать человек. И могу кого-то пропустить, у них там какие-то помехи. Ритмичная электрическая деятельность.

— Генератор крутится. Ты можешь определить, кто именно управляет полетом?

— Мне трудно. Не могу. Мне кажется, что этим занимаются сразу несколько человек.

— Сможешь усыпить их?

— Нет. То есть смогу, но не всех одновременно. А разбудить их очень просто. Как только кто-то заметит, что люди засыпают, они начнут их будить, и у нас ничего не получится. Эти помехи — просто жуть! Леон, если они исчезнут, я смогу гораздо больше.

— Пусть лодка вернется к кораблю! — продолжали выкрикивать приказы с дирижабля.

Что же нам делать? Вряд ли управление этим дирижаблем серьезно отличается от того, на котором мне довелось недолго полетать. А там оно было громоздким и требовало взвешенных коллективных действий перед любым маневром.

Треснула короткая пулеметная очередь, рядом с лодкой взметнулись фонтанчики потревоженной воды, сдобренной обрывками водной растительности.

— Слышали, что я сказал?! Лодка быстро идет назад! Бегом, сказано, пока не потопили вашу гнилую калошу!

Дор, зло сплюнув за борт, пробурчал:

— Они оскорбили «Льва», сделайте уже что-нибудь, он вроде бы еще ниже опустился. И они там на взводе все, вот-вот и по нам пальнут, я этих тварей хорошо знаю.

— Литтейгиса, просто заставь хоть кого-нибудь делать хоть что-то.

— Но что?!

— Просто принудь, заставь, уговори сдвинуть дирижабль с места. Просто сдвинуть. Они должны нажать на рычаг, за который отвечают, балласт сбросить, или еще что-нибудь. У них у каждого своя задача, каждый отвечает за какой-то элемент управления, вот пусть и активирует его. Давай.

— Далеко, и мне мешает этот твой генератор, контроль будет кратковременный.

— Сойдет, давай уже.

— А я уже сделала.

— Не поднимая рук?

— Пустой ненужный ритуал. Если это и помогает, то только заворожить на низовом уровне, при прямом контакте. Сейчас бесполезен, хотя многие маги меня бы ужасно прокляли за такое несоблюдение традиций.

— Ничего не происходит, давай, другого пробуй.

— Происходит, — возразил Дор. — У него задница начинает подниматься. То есть, простите, барышня, я о том, что у него кормовой дифферент.

— Так делать мне или нет? — переспросила Литтейгиса.

— Делай, — приказал я.

Оснований не доверять Дору не было, но, хоть убейте, никакого заваливания на корму разглядеть не могу. Если оно и есть, то настолько незначительное, что лишь наметанный глаз моряка определяет. Думаю, такое отклонение больших проблем команде не доставит.

Моторы, жужжащие еле слышно, внезапно взвыли на высоких оборотах. Дирижабль дернулся, резво устремился вперед, все более ускоряясь. Ствол пулемета начал опускаться, одновременно выбрасывая языки огня. Но стрелок был не готов к такому маневру, да и гашетку нажал скорее рефлекторно, чем по обдуманному приказу, и пули ушли далеко в сторону. А через миг мы вообще вышли из сектора обстрела, так низко оружие не повернуть.

— Давай другого заставляй делать гадости! — потребовал я. — Бегом, уйдет же!

Плоскости рулей начали опускаться, корма дирижабля, и правда слегка заниженная, резко взмыла вверх, и разогнавшаяся машина понеслась под опасным углом, быстро приближаясь к земле. Моторы на миг перестали захлебываться, но потом взвыли по новой — видимо, их переключили в режим реверса, пытаясь всей их мощью уберечь машину от столкновения. Однако набранная скорость так быстро погаснуть не могла, катастрофа казалась неминуемой. Рулевой отчаянным маневром попытался увести машину от опасной левой стороны протоки, но недостаточно успешно, гондола с силой ударилась о сухую макушку высокого дерева. Донесся жалобный звон погибающих стекол, в ореоле их мерцающих осколков за борт выбросило крикуна с рупором, но до земли он долететь не успел — наткнулся на обломанную ветвь, нанизавшись на нее, будто бабочка.

Но, увы, до катастрофы не дошло. Дирижабль выровнялся над заболоченным заливом, задрал нос, начал набирать высоту. Напоследок чиркнул по тростнику гондолой безо всяких последствий и окончательно забрался на безопасную высоту.

Дор с силой стукнул кулаком о кулак:

— Проклятье! Крысы сухопутные! Рачьи дети! Собачьи дочки! Не разбились! Вот ведь ловкие!

Последнее он, по-моему, произнес с нескрываемым одобрением.

Дирижабль не стал далеко удаляться. Набрал высоту, развернулся, очень медленно приблизился, с него свесилась гирлянда разноцветных флагов.

— О чем сигналят? — спросил я, совершенно не разбираясь в этой азбуке.

И обычную-то едва понимал, ведь читательские познания Дат в мою голову поместить не удосужился, а научиться этому делу с нуля — не такое уж быстрое дело, тем более что с разговорным языком познакомился недавно и не совсем обычным образом.

— О чем вообще эти обсосанные устрицы могут сигналить? Приказывают оставаться на месте, а если вдруг ослушаемся, грозят страшными карами. А это еще что? Улетают почему-то…

— Дирижабль — сложная машина. И дорогая. Они понятия не имеют, что сейчас произошло. Возможно, грешат на поломку. В таком случае им, должно быть, приказано как можно быстрее уходить на базу.

— Ну да, такая техника стоит дорого. Но, как по мне, у них никаких потерь нет по технике, да и из людей только крикун свое получил, его я бы жалеть не стал, голос дурной.

— Перестраховываются.

— Наверное. Страшно, должно быть, летать по небу.

— Не очень.

— Ну вам точно виднее. Эти, должно быть, не знают, что в Махене случилось. Иначе разбомбили бы нас без разговоров.

— Тогда откуда они взялись?

— Реку закрывают постепенно. Начали снизу, и теперь все выше и выше поднимаются. Дирижабли впереди всех идут, они же следят, чтобы никто не нарушал запрет. Я так понимаю, слушать их приказы мы не станем?

— Я не капитан, да и вопрос смешной.

— И правда смешной. Тогда подождем, когда отойдут подальше. Эй! Будюм! Вижу, ты очень рад тому, что работать не приходится?! Знаю, что рад без памяти, пиявка ты ленивая! Давай уже, выходи из пожизненного запоя, запускай машину! Разведем пары, и ходу отсюда, а то на веслах придется до вечера болтаться в этом болоте!

— Ты же сам говорил, что дымить опасно!

— А ты мне говорил, что с выпивкой завязал! Раз сто я это от тебя слышал! Ну и что?! Завязал?! Большего вруна ни море, ни суша не видывали! Малышка Лилия, которая ухитрилась продать свою девственность почти сто раз, в сравнении с тобой воплощение честности!

— Ладно уже, не кипятись, сейчас все будет!