Книга: Дивергент
Назад: ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Дальше: ГЛАВА ПЯТАЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Я добегаю до своей улицы на пять минут быстрее, чем обычно, согласно мои часам. Они являются единственным украшением во фракции Отречение, которое нам позволено носить, и то только потому, что это практично. У них серый ремешок и стеклянный циферблат. Если часы немного наклонить вправо, то я даже смогу увидеть свое отражение.
Все дома на моей улице одинаковой формы и размера. Они из серого цемента с несколькими окнами в минималистском стиле, простая прямоугольная рама без излишеств. На лужайках росянка, а почтовые ящики светлые, металлического цвета. Некоторые здания, может, и смотрятся мрачно, но, лично мне, их простота приятна.
Причина, по которой здания выглядят именно так, не в презрении уникальности, как объясняют другие фракции. Наши дома, одежда, прически — все это, предназначено для того, чтобы мы не думали о себе, это должно защищать нас от тщеславия, жадности и зависти, которые являются всего лишь разновидностями эгоизма. Если у нас нет многого, и мы не желаем большего, то мы равны между собой, а значит, никому не завидуем.
Я стараюсь принимать это.
Сидя на первой ступеньке, я жду, когда придет Калеб. Проходит совсем немного времени. Буквально спустя минуту я вижу, как люди в серой форме идут по улице. Я слышу смех. В школе мы стараемся не привлекать к себе внимание, но как только оказываемся дома, тут и начинается веселье. Хотя мое естественное стремление к сарказму по-прежнему не ценится. Насмешки всегда кого-нибудь задевают. Наверное, это и к лучшему, что в Отречении стремятся подавлять подобное. Возможно, я не должна оставлять свою семью. Может, если бороться за то, чтобы заставить Отречение работать на меня, мой план воплотится в жизнь.
— Беатрис! — зовет Калеб. — Что случилось? Ты в порядке?
— В порядке. — С ним Сьюзен и ее брат, Роберт. Сьюзен бросает на меня странный взгляд, будто я уже не та, что была утром. Я пожимаю плечами. — Мне стало нехорошо, когда тест кончился. Должно быть, из-за той жидкости, что они давали нам. Теперь мне, вроде, получше.
Я стараюсь выдать убедительную улыбку. Кажется, Сьюзен и Роберта я убедила, они больше не смотрят на меня, как на ненормальную. Однако Калеб прищуривается, как делает всегда, когда подозревает кого-нибудь в двуличности.
— Вы сегодня на автобусе? — Мне все равно, как Сьюзен и Роберт добирались домой из школы, мне просто необходимо сменить тему.
— Наш папа сегодня допоздна работает, — отвечает Сьюзен. — И он сказал нам, чтобы мы побыли дома и обдумали все до завтрашней церемонии.
Из-за упоминания последнего мое сердце начинает биться чаще.
— Если хотите, заходите позже, — вежливо предлагает Калеб.
— Спасибо, — отвечает Сьюзен улыбкой.
Мы с Робертом обмениваемся взглядами. Мы делаем это весь последний год, когда Сьюзен и Калеб флиртуют так, как может позволить себе только Отречение. Калеб провожает Сьюзен взглядом. Я вынуждена схватить его за руку, чтобы вывести из оцепенения. Я завожу его в дом и закрываю дверь за нами.
Брат поворачивается ко мне. Он сдвигает свои темные прямые брови и между ними залегает складка. Хмурясь, он больше похож на маму, чем на отца. На мгновение я могу увидеть его, живущего так же, как мой отец: остающегося в Отречении, изучающего торговлю, женящегося на Сьюзен, заводящего семью. Это будет замечательно.
И я могу не увидеть этого.
— А теперь ты собираешься рассказать мне правду? — спрашивает он мягко.
— Правда в том, — говорю я, — что мне не следует это обсуждать. А тебе не следует спрашивать.
— Учитывая все правила, которые ты нарушила, ты не можешь нарушить еще одно? Даже несмотря на то, что это важно? — Он сдвигает брови, прикусывая губу. Хотя его слова звучат как обвинение, похоже, он пытается выудить у меня информацию… словно он хочет знать мой ответ.
Я прищуриваюсь.
— А ты? Как прошел твой тест?
Наши глаза встречаются. Я слышу гудок поезда, такой слабый, что можно решить, будто это ветер, свистящий на дороге. Но я знаю, что слышу. Это звучит, словно Бесстрашие зовет меня к себе.
— Только… не говори нашим родителям, что случилось, ладно? — прошу я.
Его глаза останавливаются на мне на пару секунд, а затем он кивает.
Я хочу подняться наверх и лечь. Тест, прогулка и встреча с афракционером меня измотали. Но мой брат готовил завтрак сегодня утром, мама собирала нам ланч, а папа готовил ужин прошлым вечером, значит, сейчас моя очередь. Я глубоко вздыхаю и иду на кухню, чтобы начать готовить.
Спустя минуту Калеб присоединяется ко мне. Я сжимаю зубы. Он помогает во всем. Что раздражает меня больше всего, так это его доброта, его врожденная самоотверженность.
Мы с Калебом работаем молча. Я делаю горох на плите. Он размораживает четыре куска курицы. Большинство из того, что мы едим, заморожено или законсервировано, потому что в наши дни фермы слишком далеко. Мама как-то рассказывала мне, что когда-то очень давно люди не стали бы покупать такие продукты, потому что сочли бы их ненатуральными. Сейчас у нас нет другого выхода.
Когда родители приходят домой, ужин уже готов, а стол накрыт. Папа бросает сумку в коридоре и целует мои волосы. Другие люди считают его самоуверенным… возможно, слишком упрямым… но он также любящий. Я стараюсь видеть в нем только хорошее. Стараюсь.
— Как прошел тест? — спрашивает он меня. Я накладываю горох в блюдо.
— Нормально, — отвечаю я. Искренностью мне точно не быть. Я вру слишком легко.
— Я слышала, у одного из детей были какие-то проблемы с тестом, — говорит мама. Как и папа, она работает в правительстве, но руководит благоустройством города. Она набирала добровольцев для проведения теста способностей. Однако большую часть своего времени она организовывает рабочих, чтобы помочь афракционерам с едой, жильем и трудоустройством.
— Правда? — спрашивает папа. — Проблемы с тестом способностей — редкость.
— Я не особо много знаю, но моя подруга Эрин сказала, что что-то пошло не так с одним из тестов, поэтому результаты пришлось сообщить устно. — Мама раскладывает салфетки возле каждой тарелки на столе. — Видимо, ученик заболел и был отправлен домой раньше. — Пожимает она плечами. — Надеюсь, с ним все нормально. Вы что-нибудь об этом слышали?
— Нет, — отвечает Калеб. Он улыбается маме.
Моему брату Искренность тоже не светит.
Мы садимся за стол. Мы всегда передаем еду направо, и никто не ест, пока все не будет разложено. Папа протягивает руки маме и брату, а они — мне, и папа благодарит Бога за пищу, работу, друзей и семью. Не все семьи в Отречении религиозны, но папа говорит, что мы должны стараться не замечать этих различий, потому что они только разделяют нас. Я не уверена, как к этому отношусь.
— Итак, — говорит мама отцу. — Рассказывай.
Она берет отца за руку и чертит небольшой круг над его костяшками пальцев. Я смотрю на их скрепленные руки. Мои родители любят друг друга, но они редко демонстрируют это нам непосредственно. Они учили нас, что физический контакт несет в себе силу, поэтому с детства я опасаюсь его.
— Скажи мне, что тебя беспокоит, — добавляет она.
Я смотрю на свою тарелку. Интуиция матери часто поражает меня, но сейчас мне становится стыдно. Почему я была так сосредоточена на себе, что даже не заметила, что отец хмурится и напряжен?
— У меня был тяжелый день на работе, — говорит он. — Точнее, тяжелый день был у Маркуса. Не могу претендовать на его место.
Маркус — коллега моего отца, они оба политические лидеры. Город управляется советом из пятидесяти человек, полностью состоящим из людей Отречения, потому что это фракция считается не склонной к коррупции из-за наших обязательности и самоотверженности. Наши лидеры выбираются своими коллегами за идеальный характер, моральную стойкость и лидерские качества. Представители каждой фракции могут выступать по какому-то вопросу, но в конечном итоге, решение всегда за советом. И, хотя технически в совете решения принимаются коллективно, у Маркуса есть особое влияние.
Так было с самого момента формирования фракций. Думаю, система сохраняется, потому что мы боимся того, что будет в ином случае: война.
— Это из-за статьи, выпущенной Джанин Мэтьюс? — спрашивает мама. Джанин Мэтьюс — единственный представитель Эрудиции в совете, отобранный из-за ее коэффициента интеллекта. Отец часто на нее жалуется.
Я поднимаю глаза.
— Статьи?
Калеб посылает мне предупреждающий взгляд. Мы не должны говорить за обедом, если родители не задают нам прямой вопрос, чего они обычно не делают. Наша готовность слушать — подарок для них, говорит отец. После ужина в семейной комнате мы можем пользоваться тем, что услышали.
— Да, — соглашается папа. Он сужает глаза. — Эти зазнайки считают себя самыми правильными… — Он останавливается, прочищая горло. — Прошу прощение. Но она опубликовала статью с нападками на характер Маркуса.
Я поднимаю брови.
— Что в ней говорилось? — спрашиваю я.
— Беатрис, — шепчет Калеб.
Я опускаю голову, снова и снова работая вилкой, пока краска не уходит с моего лица. Не люблю, когда меня одергивают. Особенно мой брат.
— В ней говорилось, — отвечает папа, — что насилие и жестокость Маркуса по отношению к его сыну — причина, по которой тот выбрал Бесстрашие вместо Отречения.
Мало кто из рожденных в Отречении покидают его. Когда такое происходит, мы запоминаем. Два года назад сын Маркуса Тобиас ушел от нас к Бесстрашным, Маркус был раздавлен. Тобиас был его единственным сыном… И вообще его единственной семьей с тех пор, как умерла его жена во время родов второго ребенка. Малыш умер несколькими минутами позже.
Я никогда не встречала Тобиаса. Он редко присутствовал на общественных мероприятиях и никогда не приходил с отцом к нам на обед. Мой папа считал это странным, но теперь это уже не важно.
— Жестокость? Маркуса? — Мама трясет головой. — Бедняга. Неужели необходимо напоминать ему о его потерях?
— О предательстве его сына, ты имеешь в виду? — говорит отец холодно. — Я не удивлен. Эрудиция нападает на нас с такими статьями уже несколько месяцев. И это не конец. Будет еще. Гарантирую.
Мне не следует снова говорить, но я не могу остановиться. Я выпаливаю:
— Почему они это делают?
— Беастрис, почему бы тебе просто не выслушать своего отца? — говорит мама мягко. Звучит как предложение, не как команда. Я смотрю через стол на Калеба, всеми силами демонстрирующего мне свое неодобрение.
Я перевожу взгляд на свой горох. Сомневаюсь, что смогу еще хоть немного пожить такой жизнью. Я не достаточно хороша.
— Ты знаешь, почему, — отвечает отец. — Потому что у нас есть то, чего они хотят. Знание как высшая ценность в жизни приводит к жажде власти, а это ведет людей к темным и пустым местам. Мы должны радоваться, что нам это известно.
Я киваю. Я знаю, что не выбрала бы Эрудицию, даже если бы мой тест велел мне сделать это. Я дочь своего отца.
Родители убирают после ужина. Они не разрешают Калебу помочь им, потому что мы должны побыть этим вечером наедине с собой, а не собираться в общей комнате, чтобы обдумать наши результаты.
Моя семья могла бы помочь мне выбрать, если бы нам разрешалось говорить о результатах. Но нам нельзя. Предупреждение Тори появляется в моей памяти каждый раз, как мне становится сложнее держать язык за зубами.
Мы с Калебом поднимаемся по лестнице, и на самом верху, где наши пути расходятся в сторону наших спален, он кладет руку мне на плечо.
— Беатрис, — говорит он мне, глядя прямо в глаза. — Мы должны думать о нашей семье. — А затем чуть тише: — Но… Но еще мы должны думать о себе.
Мгновение я просто пялюсь на него. Я ни разу не видела, чтобы он думал о себе, никогда не видела в нем ничего, кроме Отречения.
Я настолько ошарашена его словами, что просто говорю то, что должна сказать:
— Тесты не должны влиять на наш выбор.
Он чуть-чуть улыбается.
— Думаешь, не должны?
Он сжимает мое плечо и направляется к себе в спальню. Я заглядываю в его комнату и вижу на не застеленной кровати и столе стопки книг. Он закрывает дверь. Хотела бы я сказать ему, что мы думаем об одном и том же. Хотела бы я поговорить с ним по-настоящему, а не так, как должна. Но мысль о признании того, что мне нужна помощь… это слишком для меня, поэтому я разворачиваюсь.
Я иду в свою комнату и, закрывая дверь, вдруг понимаю, что решение может быть простым. Для Отречения нужно больше самоотверженности, для Бесстрашия — храбрости, и, возможно, именно выбор между этими двумя фракциями покажет, какой из них я принадлежу. Завтра две эти особенности будут бороться во мне, и только одна сможет победить.
Назад: ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Дальше: ГЛАВА ПЯТАЯ