Книга: Дивергент
Назад: ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Дальше: ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Силы Эрудитов и Бесстрашных сосредоточены в секторе Отреченных, поэтому, если мы убежим из него, мы вряд ли столкнемся с большими сложностями.
Я все еще не решила, кто пойдет со мной. Очевидным выбором является Калеб, поскольку он знает больше всех о планах Эрудиции. Маркус, несмотря на мои протесты, утверждает, что он пойдет, потому что хорошо разбирается в компьютерах. А отец ведет себя так, словно его участие даже не обсуждается.
Несколько секунд я смотрю, как остальные бегут в противоположном направлении… в сторону безопасности, к Дружелюбию… а потом поворачиваюсь к городу, к войне. Мы стоим рядом с железнодорожными путями, по которым мы отправимся к опасности.
— Который час? — спрашиваю я у Калеба.
Он смотрит на часы.
— Три двенадцать.
— Поезд должен быть здесь в любую секунду, — говорю я.
— Он остановится? — спрашивает меня брат.
Я качаю головой.
— В городе он замедляется. Мы будем бежать за вагоном несколько футов, а потом заберемся внутрь.
Запрыгивание в поезд теперь, естественно, кажется мне нетрудным. Для остальных это будет не так просто, но это не может остановить нас. Я смотрю через левое плечо и вижу светящиеся золотом фары на фоне серого здания и дороги.
Я подпрыгиваю в нетерпении, огни становятся все больше и больше, и вот уже поезд скользит передо мной. Я начинаю бежать. Когда я вижу открытый вагон, я увеличиваю свою скорость, прыгаю и хватаю ручку слева, заскакивая внутрь.
Калеб тоже прыгает, с трудом приземляется и, перекатываясь, встает, чтобы помочь Маркусу. Мой отец, заскакивая, падает на живот и втягивает ноги за собой. Он отходит от двери, а я так и стою на краю, держась за поручень и наблюдая за городом.
Если бы я была Джанин, я бы отправила большинство солдат Бесстрашия к главному входу Ямы, за пределы стеклянного здания. Нам было бы разумнее пройти через черный ход, тот, который требует прыжка с крыши.
— Полагаю, сейчас ты жалеешь, что выбрала Бесстрашие, — произносит Маркус.
Я удивлена, что этот вопрос идет не от моего отца, но тот, как и я, смотрит на город. Поезд проезжает мимо зданий Эрудиции, в которых теперь огни не горят. Они выглядят мирными с такого расстояния, и там внутри, возможно, так оно и есть. Так далеко от войны и осознания того, что они натворили.
Я качаю головой.
— Даже после того, как лидеры твоей фракции решили принять участие в заговоре с целью свержения правительства? — фыркает Маркус.
— Были некоторые вещи, которым мне нужно было научиться.
— Как быть храброй? — тихо спрашивает мой отец.
— Как быть самоотверженной, — отвечаю я. — Зачастую это одно и то же.
— Так вот, почему у тебя на плече татуировка с символом Отречения? — спрашивает Калеб.
Я почти уверена, что вижу улыбку в глазах отца. Я чуть-чуть улыбаюсь в ответ и киваю.
— И Бесстрашие на другом.
Стеклянное здание над Ямой отражает солнечный свет, направляя лучи прямо нам в глаза. Я стою, держась за ручку на двери. Мы уже почти на месте.
— Когда я скажу вам, — говорю я, — вы прыгнете настолько далеко, насколько сможете.
— Прыгнем? — спрашивает Калеб. — Мы в районе седьмого этажа, Трис.
— На крышу, — добавляю я.
Видя ошеломленный взгляд на его лице, я говорю:
— Вот почему они называют это испытанием храбрости.
Когда я делала это в первый раз, этот поступок стал одной из самых сложных вещей в моей жизни. Теперь для меня ничего не стоит спрыгнуть с движущегося поезда, потому что я делала намного более трудные вещи за последние несколько недель, чем большинство людей за всю жизнь.
И все же ничего не сравнится с тем, что я собираюсь сделать в Бесстрашии. Если я выживу, я, несомненно, буду вынуждена справляться с большими сложностями, чем, например, становление афракционером… то, что я себе и представить не могла.
— Твоя очередь, пап, — говорю я, отступая назад так, чтобы он смог встать у края.
Если они с Маркусом будут первыми, я смогу подгадать время так, чтобы их прыжок был ближе всего с крыши. Надеюсь, мы с Калебом сможем прыгнуть достаточно далеко, ведь мы моложе. Я не могу упустить этот шанс. Железнодорожные пути изгибаются, и, когда они выравниваются с краем крыши, я кричу:
— Прыгай!
Отец сгибает колени и бросается вперед. Я не жду, чтобы посмотреть, как у него получилось. Я пихаю Маркуса вперед и ору:
— Прыгайте!
Мой отец приземляется на крышу так близко к краю, что у меня перехватывает дыхание. Он садится на гравий, и я толкаю Калеба перед собой. Он становится на край поезда и прыгает, не дожидаясь моей команды.
Я отхожу на несколько шагов назад, чтобы разбежаться, и выпрыгиваю из вагона как раз в тот момент, когда поезд достигает края крыши. На мгновение я оказываюсь в пустом пространстве, а затем ноги врезаются в цемент, и я, спотыкаясь, отлетаю подальше от края крыши. Я ушибаю колени, и боль распространяется по всему телу, заставляя плечо пульсировать.
Я сажусь, тяжело дыша, и осматриваю крышу. Калеб и отец стоят на краю и держат Маркуса за плечи. Еще чуть-чуть и он упадет. Где-то внутри меня голосок напевает: упадет, упадет, упадет. Но нет. Отец и Калеб вытягивают его на крышу.
Я встаю, очищая гравий со своих брюк. Меня волнует мысль о том, что будет дальше. Одно дело, просить людей спрыгнуть с поезда, совсем другое — с крыши.
— То, что будет дальше… именно поэтому я спрашивала, боитесь ли вы высоты, — говорю я, направляясь к краю крыши.
Я слышу шарканье их шагов позади себя и ступаю на карниз. Ветер поднимается снизу и распахивает мою рубашку. Я наклоняюсь и смотрю вниз — на высоту семи этажей, закрывая глаза, когда ветер ударяет меня по лицу.
— Внизу натянута сеть, — бросаю я через плечо.
Они выглядят сбитыми с толку. Они еще не поняли, о чем я их прошу.
— Не думайте. Просто прыгайте.
Я поворачиваюсь и, откидываясь назад, теряю равновесие. Я камнем падаю вниз, мои глаза закрыты, руки раскинуты, чтобы чувствовать ветер. Я расслабляюсь, прежде чем удариться о сеть. Плечо словно врезается в бетонную плиту.
Я сжимаю зубы, перекатываюсь на край, хватаюсь за перила и перекидываю через них ногу. Я приземляюсь на колени, перед глазами все плывет от слез. Калеб визжит, пока сеть не окутывает его, а затем выпрямляется. Я с трудом встаю.
— Калеб! — шиплю я. — Давай сюда!
Тяжело дыша, Калеб подползает к краю сети и с трудом лезет на платформу. Морщась, он поднимается на ноги и смотрит на меня с открытым ртом.
— Сколько раз… ты… это делала? — спрашивает он между вдохами.
— Теперь дважды.
Он качает головой. Когда наш папа ударяется о сеть, Калеб помогает ему выбраться. Встав на платформу, отец наклоняется, и его рвет. Я направляюсь к лестнице и слышу, как Маркус со стоном тоже ударяется о сеть.
Пещера пуста, коридоры погружены во тьму. Джанин постаралась, чтобы все выглядело так, как будто тут никого не осталось, кроме солдат, охраняющих компьютеры. Если мы сможем найти Бесстрашных, то найдем и диспетчерскую. Я оглядываюсь через плечо. Маркус стоит на платформе, бледный, как полотно, но целый и невредимый.
— Так это штаб Бесстрашия, — говорит он.
— Да, — отвечаю я. — И?
— И я никогда не думал, что смогу увидеть его, — произносит он, скользя рукой по стене. — Нет необходимости быть такой жестокой, Беатрис.
Я никогда раньше не замечала, как холодны его глаза.
— У тебя есть план, Беатрис? — спрашивает папа.
— Да.
И это правда. У меня есть план, хотя я и не заметила, когда придумала его. И я все еще не уверена, что он сработает. Я могу рассчитывать лишь на несколько вещей: в штабе не так уж много Бесстрашных, они не готовы к нашему приходу, и я сделаю все, чтобы остановить их.
Мы спускаемся в Яму, освещенную тусклыми лампами, расположенными на расстоянии десяти футов друг от друга. Когда мы ступаем в первую полосу света, я слышу выстрел и падаю на пол. Кто-то, должно быть, заметил нас. Я ползу к следующему темному пятну. Вспышка от пистолета мелькнула из двери, ведущей в комнату, смежную с Ямой.
— Все целы? — спрашиваю я.
— Да, — отвечает папа.
— Тогда оставайтесь здесь.
Я отправляюсь к комнате. Лампы расположены так, что рядом с каждой можно найти темное пространство. Я достаточно мала, чтобы уместиться в нем, если правильно повернуться. Я смогу добраться до комнаты незамеченной и удивить охранника, стрелявшего в нас до того, прежде чем он получит шанс пустить пулю мне в голову. Возможно. Одна из вещей, за которую я благодарна тренировкам Бесстрашия, заключается в том, что я научилась справляться со своим страхом.
— Кто там? — кричит голос. — Кто бы ты ни был, бросай оружие и поднимай руки вверх!
Я поворачиваюсь и прижимаюсь спиной к каменной стене. Я осторожно передвигаюсь боком, маленькими шажками, всматриваясь в темноту перед собой. Еще один выстрел нарушает тишину. Я добираюсь до последней лампы и стою на мгновение в тени, привыкая к свету.
Я могу не победить в бою, но если я буду двигаться достаточно быстро, мне вообще не придется в нем участвовать. Я тихонько шагаю, направляясь к охраннику, стоящему у двери. Через несколько метров я узнаю эти темные волосы, блестящие даже в относительной темноте, и длинный нос с узкой переносицей. Питер.
Холод скользит по моей коже, а сердце уходит в пятки. Его лицо напряжено… он не спит. Он осматривает коридор, но его глаза направлены не на меня, он меня не видит. Судя по его молчанию, переговоры он с нами вести не собирается, просто убьет, не задумываясь.
Я облизываю губы и прыгаю, вытянув вперед свой кулак. Удар приходится ему в нос, и он кричит, поднимая обе руки, чтобы закрыть лицо. Внутри у меня все дрожит от нервной энергии, и, пока он не открыл глаза, я ударяю его в пах. Он падает на колени, его пистолет летит на землю. Я хватаю оружие и приставляю дуло к его голове.
— Как ты очнулся? — требую я.
Он поднимает голову, и я взвожу курок, выгибая бровь.
— Бесстрашные лидеры… они оценили мои результаты и убрали меня из моделирования, — говорит он.
— Потому что они поняли, что ты и так убийца и не станешь возражать против убийства еще пары сотен человек сознательно, — произношу я. — А в этом есть смысл.
— Я не… убийца!
— Никогда еще я не встречала Искреннего, который был бы таким отъявленным лгуном.
Я по-прежнему направляю пистолет ему в голову.
— Где компьютеры, которые управляют моделированием, Питер?
— Ты не хочешь стрелять в меня.
— Люди склонны переоценивать мой характер, — говорю я спокойно. — Они думают, что раз я маленькая, или девушка, или Стифф, я не могу быть жестокой. Но они ошибаются.
Я сдвигаю пистолет на три сантиметра влево и стреляю в его руку. Его крик заполняет коридор. Кровь начинает хлестать из раны, и он снова кричит, упираясь лбом в землю. Я возвращаю пистолет к его голове, игнорируя чувство вины, засевшее глубоко в груди.
— Теперь, когда ты осознал свою ошибку, — продолжаю я. — Я дам тебе еще один шанс сказать мне то, о чем я спрашивала ранее, или я прострелю тебе что-нибудь похуже.
Еще одна вещь, на которую я могу рассчитывать: Питер не самоотвержен. Он поворачивает голову и вперивает в меня свой горящий взгляд. Его нижняя губа зажата зубами, его трясет, когда он выдыхает. И когда вдыхает. И снова выдыхает.
— Они услышат, — выплевывает он. — Если ты убьешь меня, они услышат. Я расскажу тебе, только если ты вытащишь меня отсюда.
— Что?
— Забери меня… ох… с собой, — говорит он, морщась.
— Ты хочешь, чтобы я взяла тебя, — проясняю я, — человека, который пытался меня убить… с собой?
— Именно, — стонет он. — Если ты действительно хочешь узнать то, о чем спрашиваешь.
Это звучит, как будто у меня есть выбор, но это не так. Каждую минуту, которую я трачу, пялясь на Питера, раздумывая о том, как он появлялся в моих кошмарах, о том, сколько вреда он мне нанес, десятки членов Отречения умирают от неконтролирующей свое сознание Бесстрашной армии.
— Ладно, — говорю я, практически задыхаясь от своих слов. — Ладно.
Я слышу у себя за спиной шаги. Не опуская пистолет, я бросаю взгляд через плечо. Отец и остальные направляются к нам. Папа снимает рубашку с длинными рукавами. Под ней он одет в серую футболку. Он приседает рядом с Питером и перевязывает рубашкой его руку. Вытерев тканью кровь, бегущую по руке Питера, он поднимает на меня глаза и спрашивает:
— Было так необходимо стрелять в него?
Я не отвечаю.
— Иногда боль ради высшего блага, — спокойно говорит Маркус.
В своем сознании я вижу, как он стоит перед Тобиасом с ремнем в руке, и слышу его голос. Это для твоей же пользы. Я смотрю на него несколько секунд. Неужели он действительно в это верит? Это звучит, как слова Бесстрашного.
— Идемте, — говорю я. — Поднимайся, Питер.
— Ты хочешь, чтобы он шел? — спрашивает Калеб. — Ты рехнулась?
— Я что, подстрелила его в ногу? — произношу я. — Нет. Значит, он идет. Так куда нам идти, Питер?
— Стеклянное здание, — стонет он. — Восьмой этаж.
Он указывает на дверь. Я иду на звук реки и синее свечение Ямы. Я никогда не видела, чтобы она была так пуста. Я осматриваю стены в поисках признака жизни, но не вижу никаких движущихся или стоящих в темноте фигур. Я держу свой пистолет в руке и начинаю путь к стеклянному потолку. Пустота заставляет меня дрожать. Она напоминает мне бесконечные поля в моих кошмарах о воронах.
— Что заставляет тебя думать, что у тебя есть право стрелять в кого-либо? — спрашивает отец, следующий прямо за мной по дороге.
Мы проходим татуировочный зал. Где теперь Тори? А Кристина?
— Сейчас не самое подходящее время для дебатов об этике, — отвечаю я.
— Сейчас идеальное время, — парирует он, — потому что вскоре у тебя будет новая возможность подстрелить кого-нибудь, и если ты не поймешь…
— Не пойму чего? — говорю я, оборачиваясь. — Того, что каждую секунду моего промедления очередной Отреченный погибает, а Бесстрашный становится убийцей? Я это понимаю. Теперь твоя очередь.
— Существуют более верные способы.
— Почему ты так уверен, что что-то знаешь об этом? — говорю я.
— Пожалуйста, прекратите ругаться, — обрывает нас Калеб, в его голосе осуждение. — У нас сейчас есть гораздо более важные вещи, о которых надо позаботиться.
Я продолжаю подниматься, мои щеки горят. Несколько месяцев назад я бы не посмела огрызаться на собственного отца. Даже несколько часов назад я бы не посмела этого делать. Но что-то изменилось, когда они застрелили мою маму. Когда они забрали Тобиаса.
Я слышу, как пыхтит и отдувается отец, перекрывая даже звук воды. Я забыла, что он старше меня, и что на его форму уже влияет вес тела. Прежде чем подняться по металлической лестнице, ведущей к стеклянному потолку, я стою в темноте и смотрю на стены Ямы, освещенные солнцем. Я слежу за тем, как тень движется по стене, и считаю, пока не появляется следующая. Охранники делают обход каждые полторы минуты, потом двадцать секунд стоят и снова двигаются дальше.
— Там люди с оружием. Когда они увидят меня, сразу же убьют, если у них получится, — спокойно объясняю я отцу. Я нахожу его глаза. — Я должна позволить им сделать это?
Он смотрит на меня несколько секунд.
— Иди, — говорит он. — И да поможет тебе Бог.
Я осторожно поднимаюсь и останавливаюсь только тогда, когда моя голова уже практически становится видна. Я жду, наблюдая за движущимися тенями, и когда одна из них останавливается, я шагаю вверх, прицеливаюсь и стреляю.
Пуля не попадает в охранника. Она разбивает окно за его спиной. Я стреляю вновь и наблюдаю, как пуля со звоном попадает в пол. Слава Богу, стекло пуленепробиваемое, иначе бы я уже разбилась насмерть.
Один охранник падает. Я глубоко вздыхаю и кладу руку прямо на потолок, всматриваясь сквозь стекло, чтобы увидеть свою следующую цель. Я наклоняю пистолет и стреляю в охранника, бегущего ко мне. Пуля попадает ему в руку. К счастью, это рука, которой он стреляет, поэтому он опускает пистолет и роняет его на пол.
Мое тело трясет, я залезаю в стеклянную комнату и хватаю упавший пистолет, прежде чем солдат успевает добраться до него. Пуля со свистом проносится мимо моей головы, так близко, что волосы начинают покачиваться. Мои глаза расширяются, я закидываю правую руку на плечо и, не обращая внимания на жгучую боль во всем теле, трижды стреляю себе за спину.
Каким-то чудом одна из пуль попадает в охранника, а мои глаза наполняются слезами от боли в плече. Я только что разорвала шов. Я полностью в этом уверена.
Еще один охранник стоит напротив меня. Я ложусь на живот, направляя оба пистолета на него, мои локти упираются в пол. Я смотрю на черную дыру, являющуюся дулом его пистолета. А затем происходит нечто странное. Он подбородком кивает в сторону, как бы говоря мне уходить. Он, должно быть, Дивергент.
— Все чисто, — кричу я.
Охранник ныряет в комнату пейзажа страха и уходит. Медленно я поднимаюсь, прижимая правую руку к груди. У меня туннельное зрение. Я должна продолжать. Я не смогу остановиться, не смогу думать ни о чем другом, пока не дойду до конца. Я протягиваю один пистолет Калебу, а другой заправляю за пояс.
— Думаю, вы с Маркусом должны остаться здесь с ним, — говорю я, кивая на Питера. — Он только будет нас замедлять. Убедитесь, что никто не придет за нами.
Надеюсь, он не поймет, что я делаю… оставляю его здесь, в безопасности, даже если бы он с радостью отдал свою жизнь за все это. Если я зайду в здание, я, скорее всего, не вернусь назад. Лучшее, на что я могу надеяться, — это то, что я успею уничтожить моделирование, прежде чем кто-нибудь убьет меня. Когда я решилась на такое самоубийство? Почему это было так просто?
— Я не смогу сидеть здесь, пока ты там рискуешь жизнью.
— Мне нужно, чтобы ты это сделал, — говорю я.
Питер опускается на колени. Его лицо блестит от пота. На секунду мне становится его жаль, но потом я вспоминаю Эдварда и зуд от ткани, которой он завязывал мне глаза, и это чувство теряется в ненависти.
В конце концов, Калеб кивает. Я подхожу к одному из лежащих на полу охранников и забираю его пистолет, отводя взгляд от ран, которые убили его. У меня тяжелая голова. Я не ела, не спала, не плакала и не кричала, не останавливалась даже на мгновение.
Я закусываю губу и направляю себя к лифтам в правой части комнаты. Восьмой этаж. Как только двери лифта закрываются, я прислоняюсь головой к стеклу и слушаю гудки. Я смотрю на своего отца.
— Спасибо. За то, что защищаешь Калеба, — говорит он. — Беатрис, я…
Лифт достигает восьмого этажа, и двери открываются. Двое охранников стоят с оружием наготове, их лица пусты. Мои глаза распахиваются, и я бросаюсь на пол, когда начинается обстрел. Я слышу, как пули попадают в стекло.
Охранники падают на землю, один еще жив и стонет, другой умирает мгновенно. Отец стоит перед ними, все еще держа пистолет в вытянутой руке. Я поднимаюсь на ноги.
Другие охранники выбегают в коридор откуда-то слева. Судя по синхронности их шагов, они в моделировании. Можно убежать вправо, но, раз охранники направляются к нам из левой части, именно там компьютеры.
Я падаю на пол между застреленными отцом охранниками и лежу так неподвижно, как только могу. Папа выпрыгивает из лифта и бежит по коридору направо, уводя Бесстрашных охранников за собой. Я зажимаю рот рукой, чтобы удержаться от крика. В этом коридоре тупик.
Я стараюсь опустить голову так, чтобы ничего не видеть, но не могу. Я поворачиваюсь, опираясь на спину упавшего охранника. Отец стреляет через плечо в охранников, преследующих его, но он недостаточно быстр.
Один из них попадает ему в живот, и он стонет так громко, что я почти чувствую это в своей груди. Он хватается за рану, опирается плечами на стену и опять стреляет. И опять…
Охранники находятся под моделированием, они продолжают двигаться, даже когда пули попадают в них, так будет, пока их сердце не остановится, но они не добираются до моего отца. Кровь льется по его рукам, лицо бледнеет. Новый выстрел и последний охранник падает.
— Папа, — говорю я
Я понимаю, что это должен быть крик, но получается какой-то хрип. Он падает на землю. Наши глаза встречаются, будто нет между нами никакого расстояния. Его рот раскрывается, как будто он хочет что-то сказать, но затем подбородок опускается на его грудь, а тело становится безжизненным.
Мои глаза горят, и я слишком слаба, чтобы подняться; запах пота и крови вызывает у меня тошноту. Я хочу положить мою голову на землю, и пусть это будет концом. Я хочу уснуть и никогда не просыпаться. Но то, что я сказала отцу до этого, было правдой — каждую потраченную мной секунду умирает новый Отреченный.
Для меня не осталось ничего в этом мире, кроме уничтожения моделирования. Я заставляю себя бежать по коридору и повернуть направо в конце. Впереди только одна дверь. Я открываю ее. Стена передо мной полностью состоит из экранов, каждый в фут высотой и в фут шириной.
Тут десятки мониторов, на каждом из них показана та или иная часть города. Забор. Центр. Улицы Отречения, кишащие сейчас Бесстрашными солдатами. Цокольный этаж здания под нами, где Калеб, Маркус и Питер ждут моего возвращения. На этой стене все, что я когда-либо видела, все, что я когда-либо знала.
На одном из мониторов строка кода, вместо изображения. Надписи сменяются значительно быстрее, чем я могу читать. Это уже готовый код моделирования, сложный список команд, предназначенных для решения тысячи различных ситуаций.
Перед экраном стул и стол. На стуле сидит солдат Бесстрашных.
— Тобиас, — произношу я.
Назад: ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Дальше: ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ