ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

На следующее утро я ощущаю себя беспечной и веселой. Каждый раз, когда я пытаюсь стереть улыбку с лица, она возвращается. В конце концов, я перестаю ее подавлять. Я оставляю волосы распущенными и меняю свободную рубашку униформы на другую, без рукавов, которая открывает мои татуировки.

— Что с тобой сегодня? — спрашивает Кристина, когда мы идем завтракать. Ее глаза все еще опухшие от сна, а спутанные волосы образуют нечеткий ореол вокруг лица.

— Сама знаешь, — говорю я. — Солнышко сияет. Птички поют.

Бровь Кристины ползет вверх, как бы напоминая, что мы в подземном туннеле.

— Позволь девочке побыть в хорошем настроении, — говорит Уилл. — Ты можешь больше никогда не увидеть этого.

Я ударяю его по руке и направляюсь в столовую. Сердце начинает биться быстрее, потому что я знаю, что где-то в течение следующих тридцати минут я увижу Тобиаса. Я сижу на привычном месте возле Юрая. Уилл и Кристина напротив нас. Стул слева пуст. Мне интересно, сядет ли Тобиас здесь, улыбнется ли он мне за завтраком, посмотрит ли на меня тайно, украдкой, как я смотрю на него.

Я беру тост с тарелки на середине стола и с излишним энтузиазмом начинаю намазывать его маслом. Я чувствую, что веду себя как сумасшедшая, но не могу остановиться.

Это все равно, что перестать дышать… Потому что он вошел в столовую. Его волосы стали заметно короче, из-за чего они теперь выглядят гораздо темнее. Почти черными. Короткие, как у Отреченных, про себя говорю я. Я улыбаюсь ему и поднимаю руку, чтобы помахать, но он садится рядом с Зиком, даже не взглянув в мою сторону. Рука медленно опускается. Я смотрю на свой тост. Теперь скрыть улыбку гораздо легче.

— Что-то не так? — спрашивает Юрай, хотя рот его набит едой.

Я качаю головой и кусаю свой тост. Что я ожидала? То, что мы поцеловались, ничего не меняет. Может он передумал, и я ему больше не нравлюсь? Может он думает, что наш поцелуй был ошибкой?

— Сегодня день пейзажа страха, — говорит Уилл. — Думаете, нам дадут увидеть наш собственный?

— Нет. — Юрай качает головой. — Мы пройдем через страх одного из наших инструкторов. Мой брат сказал мне.

— Ох, какого именно инструктора? — говорит Кристина, вдруг оживившись.

— Знаешь, на самом деле это несправедливо, что вы узнаете обо всем заранее, а мы нет, — говорит Уилл, глядя на Юрая.

— Можно подумать, ты не использовал бы преимущества, если бы они у вас были, — возражает Юрай.

Кристина их игнорирует.

— Я надеюсь, это пейзаж Четыре.

— Почему? — спрашиваю я. Вопрос получается слишком горьким. Я закусываю губу и хочу забрать его обратно.

— Похоже, у кого-то настроение переменчивое. — Она закатывает глаза. — Будто ты не хочешь знать, какие у него страхи. Он настолько жесток, что, вероятно, боится зефиров или яркого солнца.

Это уже слишком. Я качаю головой.

— Это будут не его страхи.

— С чего ты взяла?

— Просто предположение.

Я вспоминаю отца Тобиаса в его пейзаже страха. Он не позволит всем это увидеть. Я бросаю взгляд на него. На секунду его глаза встречаются с моими. В его взгляде отсутствуют какие-либо эмоции. Он просто смотрит вдаль.

Лорен, инструктор новичков из рожденных Бесстрашных, стоит, уперев руки в бока, перед комнатой пейзажа страха.

— Два года назад, — говорит она, — я боялась пауков; удушья; стен, которые дюйм за дюймом медленно надвигаются на вас, и вы оказываетесь в ловушке; быть выброшенной из Бесстрашных; неконтролируемого кровотечения; быть сбитой поездом; смерти моего отца; общественного унижения и похищения людьми, которых не видишь.

Все смотрят на нее непонимающе.

— У большинства из вас будет где-то от десяти до пятнадцати страхов в вашем пейзаже. Это средний показатель, — говорит она.

— Какое самое низкое число из полученных? — спрашивает Линн.

— В последние годы, — отвечает Лорен, — четыре.

Я не смотрела на Тобиаса с тех пор, как мы были в столовой, но я не могу устоять, чтобы не взглянуть на него сейчас. Его взгляд направлен в пол.

Я знала, что четыре — это мало, настолько мало, чтобы заслужить прозвище, но я не знала, что это вдвое меньше среднего. Я смотрю на свои ноги. Он особенный. И теперь он даже не глядит на меня.

— Вы не узнаете свое число сегодня, — продолжает Лорен. — Моделирование установлено на мой пейзаж страха, так что, вы будете испытывать мои страхи, а не свои собственные.

Я одариваю Кристину многозначительным взглядом. Я была права, мы не будем проходить через пейзаж Четыре.

— Цель этого упражнения в том, чтобы, хотя вы и встретитесь лицом к лицу только с одним из моих страхов, получить представление о работе всего моделирования.

Лорен тыкает в нас наугад и присваивает каждому страх. Я стою далеко от нее, поэтому, в итоге, отправлюсь в пейзаж одной из последних. Страх, который достался мне, — похищение.

Так как я не подключена к компьютеру, как ожидала, я не могу видеть само моделирование, а вижу только реакцию человека на него. Это прекрасный способ перестать думать о моей увлеченности Тобиасом — наблюдать за тем, как, сжав руки в кулаки, Уилл отмахивается от пауков, которых я не вижу, а Юрай прижимает ладони к невидимым для меня стенам, и, ухмыляясь, смотреть на то, как Питер становится ярко-красным, испытывая «публичное унижение».

Моя очередь. Препятствие не будет для меня легким, но из-за того, что я умею управлять каждым моделированием, а не только этим, а также из-за того, что я уже прошла через пейзаж Тобиаса, я не боюсь, когда Лорен вводит иглу в мою шею.

Затем окружающая обстановка меняется, и начинается похищение. Земля превращается в траву под ногами, а чьи-то руки хватают мои и закрывают рот. Слишком темно, чтобы что-то увидеть. Я стою рядом с пропастью. Я слышу рев воды.

Я кричу в руку, которая зажимает мой рот, и извиваюсь, пытаясь освободиться, но ладони слишком потные, а мои похитители слишком сильны. В голове вспыхивает мой силуэт, падающий в темноту, тот же образ, что преследует меня в кошмарах.

Я кричу снова, я кричу до тех пор, пока мое горло не пронзает боль, а горячие слезы не выступают на глазах. Я знала, что они вернутся за мной, я знала, что они попытаются снова. Первого раза было недостаточно.

Я кричу еще раз… Не ради помощи, никто все равно не поможет мне, а потому что это то, что делают, когда находятся на волоске от смерти и не могут предотвратить это.

— Хватит, — произносит строгий голос. Руки исчезают, и включается свет.

Я стою на цементном полу в комнате пейзажа страха. Мое тело трясется, и я падаю на колени, прижимая руки к лицу. Я только что провалилась. В моих поступках не было логики, я потеряла всякий смысл. Страх Лорен превратился в один из моих собственных. И все видели меня. Тобиас видел меня.

Я слышу шаги. Тобиас подходит ко мне и поднимает на ноги.

— Что, черт возьми, это было, Стифф?

— Я… — икаю я. — Я не…

— Возьми себя в руки! Это жалкое зрелище.

Что-то внутри меня щелкает. Мои слезы высыхают. Гнев наполняет меня, вытесняя слабость, и я бью Тобиаса так сильно, что костяшки пальцев начинают гореть от удара. Он смотрит на меня, одна сторона его лица яркая, с красным румянцем, и я отвечаю на его взгляд.

— Заткнись.

Я выдергиваю свою руку из его и выхожу из комнаты.