9
Сесилия беременна, и Линден так и сияет от радости, весь дом в приподнятом настроении, и мы получаем свободу передвижения. В пределах поместья, конечно. Когда никого нет рядом, я пытаюсь отыскать на территории хоть какую-нибудь дорожку, ведущую во внешний мир. Но мне не везет даже с тропинкой. Распорядитель Вон иногда уезжает из особняка на работу в больницу, но газоны, наверное, чем-то опрыскивают, потому что на траве у гаража нет и следов шин. Габриель недаром назвал это место бескрайним. Мне начинает казаться, что так оно и есть. Нет у него ни начала, ни конца. Куда бы ни пошла, неизменно возвращаюсь к задней части дома.
Отец часто рассказывал мне о ярмарках с аттракционами. Говорил, что ярмарка – это праздник ради праздника и ей повод не нужен. Ребенком он ходил в парки развлечений, чтобы за десять долларов посетить комнату смеха или «дом зеркал». Он много раз мне описывал, как проходит между выпуклыми и вогнутыми зеркалами и смотрит в них на свое отражение: тут он великан, там совсем крошка. Помимо кривых, были там еще и плоские зеркала; они были поставлены друг напротив друга так, чтобы создать иллюзию бесконечного коридора. Отец рассказывал, что изнутри дом всегда казался огромным, хотя в действительности был размером с обычный сарай. Весь фокус заключался в том, чтобы не поддаться иллюзии, выход-то на самом деле был совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки.
Раньше я не понимала, что он имел в виду. Брожу по розарию, теннисным кортам, садовым лабиринтам, думаю, что бы сказал отец. Представляю, как он наблюдает за мной сверху, как за муравьишкой, мечущимся в панике по клочку земли и не замечающим выхода прямо у себя под носом.
– Ну, подскажи мне, – прошу я его, стоя в апельсиновой роще.
В ответ слышится только шум ветра, колышущего высокую траву. Никогда не умела разгадывать шарады, это у брата получалось собрать кубик Рубика с первой попытки. Пока я разглядывала картинки, он интересовался, как все вокруг устроено, выспрашивал у отца подробности из истории уничтоженных стран.
Представляю себе, как из-за апельсинового дерева выходит брат.
«Не надо было тебе отзываться на то объявление, – сказал бы он. – Ты никогда не слушаешь, что я тебе говорю. Ну и что прикажешь мне с тобой делать?»
Он взял бы меня за руку и отвел домой.
– Роуэн…
Звук его имени тонет в потоке горячих слез. Только ветерок шелестит в ответ. Брат не появится. Нет на белом свете такой тропинки, что привела бы его ко мне.
Когда у меня не остается больше сил совершать эти бесцельные прогулки, я решаю сделать перерыв и поддаться искушениям, которыми может похвастать моя тюрьма. Ныряю в «морские» глубины нашего бассейна. Кто-то из прислуги показывает мне, как менять голограммы, и теперь я могу проплыть под арктическим айсбергом или управлять затонувшим «Титаником». Компанию мне составляют дельфины-афалины. После купания мы с Дженной, мокрые и пахнущие хлоркой, лежим на траве и потягиваем разноцветные коктейли из бокалов, украшенных ананасовыми дольками. Потом играем в мини-гольф на площадке, которая, наверное, была построена для Линдена, когда он был ребенком, или еще раньше, для его умершего брата. Счет не ведем, объединяем наши усилия и, несмотря на все старания вертящегося у последней лунки игрушечного клоуна, загоняем в нее мяч. Пробуем свои силы в теннисе, но надолго нас не хватает, и мы решаем остановиться на кидании теннисных мячиков в стенку. У нас обеих это неплохо получается.
На кухне объедаюсь Джун Бинз. Еще, усевшись на кухонный стол, помогаю Габриелю чистить картошку и слушаю разговоры поваров. Кажется, у них две любимые темы: погода и то, как здорово было бы как-нибудь скормить избалованной маленькой женушке вонючий носок. Даже Габриель, добрая душа, и то соглашается, что Сесилия в последнее время перегибает палку. Кто-то предлагает подать ей на обед жареную крысу в качестве основного блюда, но тут вмешивается старшая повариха:
– Попридержи язык! Что за разговоры о крысах на моей кухне!
Линден понимает, что совсем перестал уделять нам с Дженной внимание. Спрашивает нас, чего бы нам хотелось – мы можем выбрать все что угодно. Чуть было не прошу у него ящик Джун Бинз. Я недавно слышала, как на кухне жаловались, что утром продукты привозят слишком рано. С тех пор меня не покидает идея сбежать, спрятавшись в продуктовом грузовике. Но затем я думаю о том, как многого я добилась в отношениях с Линденом и как легко я потеряю его доверие, если меня поймают. В последнем я почти уверена. Ведь Распорядитель Вон в курсе всего, что происходит в этом доме.
Дженна просит большой батут. На следующее утро он уже стоит в розарии. Мы прыгаем на нем, пока нам не кажется, что сердце вот-вот вырвется из груди. Тогда мы ложимся в самый его центр и какое-то время рассматриваем облака.
– Не самое плохое место, чтобы умереть, – вдруг откровенничает Дженна.
Она приподнимается на локте, из-за чего чуть-чуть скатывается ко мне.
– Он хоть раз за последнее время ночевал у тебя? – спрашивает она меня.
– Нет, – отвечаю я и складываю руки за головой. – Мне нравится снова спать одной.
– Рейн? Он ведь приходил к тебе не для того, чтобы… завести ребенка?
– Нет, – говорю я. – У нас до этого не дошло. Он даже ни разу меня не поцеловал.
– Любопытно, почему? – задумчиво произносит она, ложась на спину.
– А к тебе он уже приходил? – спрашиваю я.
– Да, – отвечает она. – Несколько раз, еще до того, как все его внимание переключилось на Сесилию.
Ее признание застает меня врасплох. Думаю о том, как все эти месяцы Дженна по утрам пила в библиотеке чай, уткнувшись в очередной любовный роман. Стараюсь припомнить хоть одно утро, когда бы она выглядела как-нибудь иначе, растерянной или подавленной. Ничего. И уж точно ничего похожего на то, какой потрясенной была после ночи с Линденом Сесилия. Даже сейчас, обсуждая эту деликатную тему, Дженна кажется совершенно невозмутимой.
– И как это было? – интересуюсь я и тут же заливаюсь краской. Неужели я действительно ее об этом спросила?
– Терпимо, – невозмутимо отвечает Дженна. – Постоянно спрашивал, как я. Видимо, думал, что он может меня сломать или что-то вроде того, – добавляет она со смехом. – Я ему не по зубам!
Даже не знаю, что и сказать. От одной только мысли о поцелуе Линдена у меня трясутся поджилки и все внутри сжимается. И это при том, что у него с моими сестрами дело одними лишь поцелуями не ограничилось, а одна из них еще и забеременела.
– Мне казалось, ты его терпеть не можешь.
– Так и есть, – отвечает она мягко и, положив одну ногу на острую коленку другой, с непринужденным видом принимается ею покачивать. – Я их всех ненавижу. Но что тут поделаешь? Выбирать не приходится.
– Всех их? – уточняю я.
Она садится и поворачивается ко мне со смешанным выражением непонимания, жалости и, по-моему, изрядной доли веселого изумления.
– Быть такого не может, – удивляется она.
Дженна протягивает руку, берет меня за подбородок и начинает рассматривать. Ее кожа, нежная и мягкая, пахнет, как те лосьоны, что Дейдре оставляет для меня на туалетном столике.
– Ты такая миленькая, и фигура отличная, – комментирует она мою внешность. – На что ж ты жила?
Тут я тоже сажусь. До меня наконец доходит, что она имеет в виду.
– Ты что, решила, что я проститутка? – недоумеваю я.
– Да нет, – оправдывается она. – Уж больно ты для этого дела неиспорченная. Просто я подумала… А как еще такие девушки, как мы с тобой, могут заработать себе на кусок хлеба?
Вспоминаю всех тех девушек, что танцуют на новогодних вечеринках в парке. Как некоторые из них ныряют в машины к богатеям из первого поколения. И эти бордели с занавешенными окнами в квартале красных фонарей. Когда я проходила мимо них, до меня то и дело доносилось грохотание музыки, а очередной посетитель, распахнув двери, в ту же секунду погружался в яркий калейдоскопический водоворот световых лучей. Вспоминаю, как умело она танцевала тем вечером в апельсиновой роще, какой притягательной была для мужчин, которых презирала. Ее жизнь протекала за теми темными окнами, за толстыми стенами, мимо которых я каждый раз проходила, едва сдерживая дрожь в коленках.
– Мне казалось, приют должен был о тебе позаботиться, – говорю я и тотчас же понимаю, что сморозила глупость.
Мы с Роуэном так долго отваживали сирот от нашего дома, знали, что они нас обворуют, что сомневаться не приходится: приютам нет до них никакого дела.
Дженна вновь укладывается на спину, я ложусь рядом.
– Так ты что это, серьезно? – все не верится ей. – И ты ни разу…
– Ни разу, – с легким вызовом говорю я.
Дженна предстает передо мной в совершенно новом свете. Но я далека от того, чтобы ее осуждать или в чем-то винить. Как она и сказала – выбирать нам не приходится.
– Почему же с тобой он ведет себя иначе? Чувствую, есть на это какая-то причина, – рассуждает она.
– Мне одно непонятно, если ты его так ненавидишь, почему согласилась? – пытаюсь разобраться я. – У него такой мягкий характер. Уверена, он бы не стал принуждать тебя силой.
Положа руку на сердце, я не раз задавалась вопросом, почему Линден не спешит с исполнением своих супружеских обязанностей. Может, почувствовал, что я не готова, и дал мне возможность немного к нему привыкнуть? И надолго ли у него хватит терпения?
Она поворачивается ко мне. Я могла бы поклясться, что в ее серых глазах молнией мелькнул страх.
– Да с ним-то как раз все понятно, – признается она.
– А кто тебя тогда беспокоит? Распорядитель Вон? – моргнув, спрашиваю я.
Она кивает в ответ.
Перед глазами всплывают картины одна страшнее другой – мертвая Роуз в подвале, зловещие коридоры, которым не видно конца. Ясно, что у Дженны с ее недюжинной наблюдательностью появились свои причины бояться этого места. На кончике языка так и вертится вопрос: Дженна, а что тебе сделал Распорядитель Вон?
Вот только хочу ли я получить на него ответ? Как вспомню руку Роуз, едва прикрытую простыней, аж мурашки по коже. За внешним лоском этого дома не сразу разглядишь, что за мерзкие и опасные твари населяют его потайные уголки. Вот бы оказаться где-нибудь далеко отсюда, прежде чем придется познакомиться с ними поближе.
