Глава 2
Спустя несколько дней после Нового года, как раз перед полуночью, мне в аэропорту повстречался мужчина моей мечты. Я пересаживалась на другой самолет в Далласе и едва не погибла.
Спасло меня то, что в это время я писала маме эсэмэс.
Я часто набиваю ей сообщения во время путешествий: по пути в аэропорт, когда по громкой связи объявляют название рейса, и, конечно же, в салоне, когда пассажиров еще не попросили выключить телефоны. Знаю, вы скажете, что так обычно ведут себя с парнем, а не с мамой. Однако я всегда побаивалась поездок в одиночку, даже до того момента, как начала видеть призраков.
И поверьте, мама нуждалась в весточках от меня. Очень. Она, в общем-то, всегда докучала мне, но с тех пор, как папа сбежал в Нью-Йорк, стало еще хуже.
Итак, я прогуливалась по почти пустому аэропорту, уставившись в мобильник в поисках лучшего сигнала. В столь позднее время большинство магазинов уже закрыли, и в них было темно. Я бродила, пока не добралась до противоположного крыла здания, которое перекрывали свисающие с потолка металлические ворота. Сквозь ячейки стальной сетки я разглядела два ленточных транспортера, работавших вхолостую.
Я упустила начало атаки. Сосредоточившись на телефоне, я наблюдала лишь за тем, как автозамена воюет с моей орфографией. Мама расспрашивала о новой подружке моего отца, с которой я познакомилась на зимних каникулах. Рэйчел оказалась красивой, она хорошо одевалась и носила одинаковый со мной размер обуви. Но не могла же я рассказать все это маме! Не стоило начинать с того, что у Рэйчел – потрясные туфли и она мне их иногда одалживала.
Новая квартира отца тоже поражала воображение: на двадцатом этаже, с окнами от пола до потолка, выходящими на Астор-плейс. Папин встроенный шкаф для одежды со множеством ящиков, которые выезжали со звуком, напоминавшим о крутящихся колесиках скейтборда, был размером с мою спальню. Но мне бы не хотелось жить в этой квартире: холодный хром и мебель с белой кожаной обивкой производили слишком официальное и неуютное впечатление. Но мама была права: когда отец нас бросил, он заработал целую кучу денег, будь они неладны! Теперь он разбогател: здание со швейцаром, собственный водитель и блестящая черная кредитка, которая заставляет продавцов-консультантов вытягиваться в струнку. (Называть работников магазинов «продавцами-консультантами» я научилась у Рэйчел.)
Естественно, для полета я надела джинсы и худи, а мой чемодан ломился от превосходных новеньких вещей, которые предстояло спрятать по возвращении в Калифорнию. Папино богатство не зря бесило маму: она содержала своего бывшего мужа, пока он учился на юридическом факультете, а потом он дал деру. Иногда я бесилась из-за его поступка, но затем он присылал мне подарки и я волей-неволей смирялась.
Звучит мелочно, скажете вы. Когда тебя покупают теми самыми купюрами, которые должны по праву принадлежать твоей матери? Поверьте мне, я знаю. Близость смерти заставляет осознать, какая ты пустышка.
Мама только что прислала эсэмэс: «Надеюсь, что его подружка старше предыдущей. Неужто она очередные Весы?»
«Не спросила у его подлюги про день рожденья».
«Хм, что?»
«Ой, подруги, автозамена ошиблась».
Мама практически не реагирует на то, как плохо я печатаю. Например, еще прошлой ночью она не заметила, когда я написала, что ела с папой на ужин ростбиф с… членом. А вот с Рэйчел ни одна опечатка не обходилась без замечаний.
«Ха! Вот бы ты ее так назвала!»
Я решила не обращать на это внимания и ответила: «Кстати, она передает тебе привет».
«Как мило».
«Не думаю, что ты шутишь. Мама, мы просто обмениваемся эсэмэс».
«Я чересчур стара для шуток. Я проявила ехидство».
Позади, у контрольно-пропускного пункта послышались крики. Я развернулась и пошла обратно, не отрываясь от телефона.
«Думаю, мой самолет вот-вот помахает мне крыльями». – «Прекрасно. Увидимся через три часа, детка. Скучаю!»
«Взаимно», – начала печатать я, но вдруг мир разлетелся на острые кусочки.
В обычной жизни мне не доводилось слышать выстрелы из автоматического оружия. А сейчас в реальности они были такими громкими, что их не воспринимали мои уши. Это был не звук, а скорее рвущийся вокруг воздух, дрожь, которая ощущалась в костях и в глазной жидкости.
Я оторвалась от телефона и остолбенела в прямом смысле слова.
Боевики выглядели не по-людски. Они напялили на себя маски, как из ужастиков. Они водили стволами по толпе, а вокруг них клубился едкий дым. Сперва все оцепенели. Никто не бежал и не пытался спрятаться за рядами пластиковых кресел, а террористы, похоже, совсем не торопились.
Пока они не остановились, чтобы перезарядить оружие, я не различила никаких криков.
Затем все побежали, кто-то на меня, кто-то – в противоположную сторону. Парень моего возраста в футболке – Трэвис Бринкман, как выяснилось позже, – повис на двух стрелках, обхватил их руками и закружился вместе с ними по липкому от крови полу. Будь в зале только два террориста, он, наверное, выиграл бы поединок. Превратился бы потом в героя и рассказывал бы свою историю внукам, зевающим от скуки. Но стрелков было четверо, и патронов у них было в избытке.
Когда Трэвис Бринкман упал, меня настигли первые беглецы. За ними клубился дым, принесший с собой вонь горелого пластика. А я молча хлопала глазами, но, испугавшись резкого запаха, присоединилась к толпе.
В ладони зажегся экран телефона, и я тупо на него уставилась. С маленьким светящимся, звонящим предметом полагалось что-то делать, но я забыла, что именно. До меня еще не дошел смысл происходящего, но я понимала: остановиться – значит погибнуть.
Но смерть оказалась прямо передо мной – те стальные ворота перекрывали весь коридор: от пола до потолка, из конца в конец. За ними виднелся закрытый участок аэропорта, где еще работали транспортеры. Значит, террористы дождались полуночи и загнали нас в ловушку.
Высокий мужчина в кожаной байкерской куртке бросился на ворота, и металл прогнулся. Мужчина присел, чтобы ухватиться за низ решетки, и поднял ее на несколько сантиметров. К нему присоединились другие люди.
Я пялилась на телефон. От мамы прилетела очередная эсэмэс:
«Постарайся поспать в самолете».
Я ткнула пальцем в экран, чтобы вызвать цифровую клавиатуру. Какая-то часть моего сознания отметила, что я никогда не вызывала службу 911. Пока шел вызов, я развернулась в сторону выстрелов.
Пол усеивали люди – настоящий шлейф из трупов. Мы убегали, а боевики тем временем нас расстреливали.
Один из них приближался ко мне и был уже в тридцати метрах. Он смотрел вниз, осторожно переступая через тела, словно ему было плохо видно сквозь маску.
В руке раздался голос, слабый из-за моих оглохших ушей.
– Откуда совершен экстренный вызов?
– Из аэропорта.
– Мы в курсе вашей ситуации. Служба безопасности докладывает с места событий и скоро прибудет к вам. Вы в безопасности?
Эта женщина сохраняла полное бесстрастие. Вспоминая эти минуты, я едва не плачу: она была такой спокойной, такой смелой! Зная, что творится на другом конце линии, я бы уже давно вопила от ужаса. Но тогда я не кричала, а следила за медленно приближающимся террористом.
Он методично расстреливал раненых из пистолета.
– Нет, я не в безопасности.
– Вы можете добраться до безопасного места?
Я оглянулась на ворота. Теперь их тянула вверх дюжина человек. Металл грохотал и дрожал, но был заблокирован чем-то вроде затвора. Ворота отказывались подниматься выше двух-трех сантиметров.
Я принялась лихорадочно искать дверь, коридор, автомат с напитками, за которыми можно спрятаться, но тянущиеся вдаль стены были голыми и лишенными выступов.
– Я не могу, и он сейчас всех расстреливает, – тихо ответила я и удивилась своему тону.
Мы как будто мирно беседовали друг с другом.
– Тогда, моя милая, вам стоит притвориться мертвой.
– Что?
Стрелок поднял взгляд от раненых, и я заметила, как сквозь отверстия маски блеснули его глаза. Теперь он смотрел на меня в упор.
– Если никак нельзя добраться до безопасного места, – осторожно предложила она, – то вам лучше лечь и не двигаться.
Боевик вложил пистолет в кобуру и снова поднял автомат.
– Спасибо, – сказала я, а когда оружие дымно и шумно рявкнуло, рухнула вниз. Колени тотчас взорвались от боли, но я расслабила каждую мышцу, перевернувшись на живот, подобно тряпичной кукле. Мой лоб так сильно стукнулся о плитки пола, что в глазах вспыхнул свет, и я почувствовала на бровях какую-то липкую теплоту.
Веки один раз моргнули: кровь текла прямо в глаза. Я валялась на полу, как куча тряпья, и вслушивалась в автоматную очередь. Прямо надо мной свистели пули. Крики вызывали желание свернуться клубком, но я заставляла себя лежать неподвижно, пыталась не дышать.
«Я мертва. Я мертва».
Мое тело содрогнулось, сопротивляясь и требуя более глубоких вдохов.
«Мне не нужно дышать – я умерла».
Наконец стрельба прекратилась, но звенящую тишину наполнили звуки похуже автоматных очередей. Молила о пощаде женщина, кто-то пытался дышать с дырой в легком. Вдалеке раздавались одиночные хлопки и треск пистолетов.
А затем раздался самый худший из звуков: поскрипывание теннисной обуви, медленно пробирающейся по мокрой плитке. Я помнила, как он расстреливал беззащитных людей, чтобы никто не мог сбежать из этого кошмара.
«Не смотри на меня. Я мертва».
Сердце глухо стучало. Казалось, оно бьется настолько сильно, что способно заставить дрожать весь аэропорт. Однако мне каким-то образом удалось удержаться от вдоха.
Скрип теннисных кроссовок начал ослабевать, вытесняясь тихим гулом в голове.
Легкие успокоились, прекратили бороться, и я почувствовала, что покидаю свое тело и лечу вниз – сквозь пол – туда, где темно, бесшумно и холодно.
Гибель мира перестала иметь значение. Я не могла ни дышать, ни двигаться, ни думать, только напоминала себе…
«Я мертва».
Красноту за веками сменила тьма, растекшаяся по разуму подобно пролитым чернилам. Меня наполнил холод, головокружение сменилось равномерным укачиванием. Воцарилась абсолютная тишина.
Казалось, будто прошла уйма времени и ничего не случилось.
А затем я очнулась в другом месте.
