Глава 8
Пока мы шли через площадь, Себастьян добросовестно исполнял роль гида. С обеих сторон к собору Святого Людовика примыкали внушительного размера исторические постройки. Справа располагалась пресвитерия, преобразованная Новемом в элитную частную школу — колледж. Себастьян должен был посещать занятия в этом заведении, но, как правило, прогуливал их. Слева высился Кабильдо, сохранивший за собой функции музея еще с нью–орлеанских времен, хотя его третий и четвертый этажи были теперь заняты Новемом под официальную и деловую канцелярию. Там собирался и Совет Девяти, куда входили только старейшины пресловутых семейств. Каждая из девяти семей владела также апартаментами и личными офисами в домах Понталба, Протянувшихся по обеим сторонам площади. Словом, у Новема на площади Джексона все находилось под рукой.
По мере приближения к цели во мне постепенно возрастало напряжение. Задрав голову, чтобы еще раз поглазеть на церковный шпиль, я поинтересовалась:
— Сколько же в точности лет вашему роду?
— Первый из Арна прибыл в Новый Орлеан в тысяча семьсот семьдесят седьмом году. Он был третьим отпрыском знатного французского рода. Их поместье находилось под Нарбонной.
У скамеек напротив собора играло трио музыкантов. Поднимался ветер, низкие тучи заволокли солнце, в воздухе повеяло промозглой сыростью — начинался дождь. Мы успели нырнуть под одну из арок Кабильдо, когда на мостовую упали первые капли.
Внутри царила замогильная тишина. На первом этаже сохранились кое–какие музейные экспозиции, но я не успела их толком рассмотреть, поскольку Себастьян сразу же потянул меня к лестнице.
Площадка третьего этажа больше напоминала новомодную деловую контору в стиле ретро — вплоть до секретарской стойки на входе. Сидящий за ней молодой человек взглянул на нас, узнал Себастьяна и коротко кивнул ему, после чего вернулся к своим бумагам. Себастьян выпустил мою руку.
Мы устремились в длинную галерею, тянувшуюся по фасаду здания; наши шаги по навощенным паркетным полам гулко отдавались в ее стенах. Через сводчатые окна в галерею просачивалось предгрозовое мертвенное свечение, пробивавшееся из–за туч.
На полпути нам встретился коридор. Себастьян свернул, и я за ним. Окон в коридоре не было, электрического освещения тоже. Чем дальше мы углублялись в него, тем сильнее сгущалась тьма.
У последней двери справа мы остановились. У меня стучало в висках. Жозефина Арна вместе с моей матерью оплачивала ее больничные счета. Они наверняка были знакомы. Может быть, она даже знала моего отца. Я судорожно сглотнула, стараясь не слишком зарываться в своих надеждах. Однако сейчас я была так близка к цели!
Приемная оказалась такой же старообразной и благо лепной, как и все остальное в этом здании. На роскошные кресла было страшновато садиться, а полотна на стенах, вероятно, стоили целое состояние. Я пожалела, что в офисе не пробивается фоном какая–нибудь музыка — все же лучше, чем это гнетущее безмолвие.
Мы подошли к столу, за которым сидел мужчина лет тридцати, красивый, и, с моей точки зрения, совсем не походил на секретаря. Его темно–каштановые волосы были сзади собраны в хвост. Черты лица отличались строгой правильностью. При виде нас он поджал губы и прищурил глаза.
— Бастьян, неужели решил взяться за ум?
— Дэниел, а я никогда и не терял его, — ощетинился Себастьян.
— Верю с трудом, если учесть твои пропуски занятий и проживание в затхлом старом Гарден–Дистр…
— Скажи лучше Жозефине, что мы пришли.
Дэниел сцепился взглядом с Себастьяном, потом снизошел и до меня.
— Значит, разыскал–таки ее, — процедил он, оценивающе оглядев меня, будто недоумевая, на кой ляд я понадобилась его шефине. — Мадам будет довольна. Входите.
Он взял телефонную трубку и что–то тихо в нее сказал. Мы с Себастьяном подошли к двустворчатой двери в кабинет. Перед тем как открыть ее, Себастьян посмотрел на меня и скорчил гримасу, очевидно означавшую: вот где повеселимся! Я вздохнула поглубже перед встречей с той, которая, предположительно, знала ответы на все вопросы.
Черноволосая женщина отложила телефонную трубку и медленно поднялась из–за стола, оправляя полы розового блейзера и розовую юбку. Под блейзером белела накрахмаленная блузка. Волосы женщины были зачесаны вверх валиком, в ушах поблескивали жемчужные серьги, шею украшала камея. Очень старые деньги. Очень старый мир. И совсем нестарая бабушка, судя по ее виду.
— Bonjour, Grandmere. — Себастьян расцеловал Жозефину в обе щеки.
Я на миг закрыла глаза и, сдерживая смех, покачала головой. Нет, дальше, кажется, уже некуда… Жозефина тянула самое большее на двадцать с хвостиком, так что доводиться Себастьяну бабушкой она никак не могла. Даже безмозглый кретин это сообразил бы…
Себастьян отступил немного назад, и Жозефина сосредоточила все внимание на мне. Он солгал мне. Наговорил сорок бочек арестантов, а я поверила. Боже, ну почему я такая идиотка? Мне было невыносимо стыдно за свою глупость, за то, что развесила уши перед каким–то придурком. И почему? Потому что он симпатичный, потому что выказал ко мне неподдельный интерес?
— Ну, знаете… — вырвалось у меня.
Затем я резко развернулась и направилась к двери, стараясь не подать виду, как мне обидно. Я понятия не имела, какие у него планы, но с меня было довольно.
— Ари!
Я даже не обернулась. Тогда он схватил меня за руку, и я занесла кулак, готовая в любой момент заехать ему как следует.
— Это шутка такая, Себастьян? Что, выпал свободный денек — почему бы не закрутить с какой–нибудь новой девчонкой? Развлечься захотел, да? Посмотреть, податливая попалась или как? Пусти! — Я вырвала у него руку, избегая взгляда вероломных серых глаз. — Все, проехали!
Я бросилась к двери, но Себастьян оказался проворнее и загородил мне проход. Я ахнула и приросла к месту, чувствуя, что бледнею. Так быстро не бывает… В глубине сознания я услышала призыв удирать, наподдать ему и слететь вниз по лестнице, но не могла пошевелиться. В глазах Себастьяна застыли тревога и сожаление, а может, даже мольба… На его щеках от досады играли желваки.
— Прости, Ари, но я не думал… — едва слышно произнес он и провел ладонью по лицу. — Я надеялся, что ты поймешь правильно. Вспомни, сколько всего разного ты здесь уже навидалась. Помнишь, о чем я говорил тебе в кафе? О doue, о непохожих? Я не лгал тебе. Мы непохожие… — Не разжимая хватки цепких пальцев, удерживавших меня, он возвел глаза к потолку. — Я же помочь тебе хочу! Клянусь тебе, Жозефина — моя бабушка.
Я отступила на шаги несколько раз сморгнула, пытаясь стряхнуть наваждение, помутившее мне рассудок. Верно, до сих пор мне как–то удавалось укладывать в голове все сверхъестественные штучки–дрючки. Поделом мне! Теперь это паранормальное дерьмо обрушилось на меня неудержимым потоком, и от него не было спасения. Я больше не могла затолкать его в какой–нибудь тайничок мозга и начисто о нем забыть.
— Но кто ты в самом деле?
Прядь иссиня–черных волос упала ему на лицо. Себастьян с глубоким вздохом откинул ее, открыл было рот, но так ничего и не сказал — наоборот, крепко стиснул зубы. Похоже, он и сам не знал, что мне ответить.
— Он один из Арно, — произнес за него чувственный женский голос с французским акцентом.
Себастьян криво ухмыльнулся, показывая тем самым, что согласился бы быть кем угодно, только не Арна.
— Проходите, садитесь, вы оба, — пригласила Жозефина.
Бросив на Себастьяна испепеляющий взгляд, я направилась от дверей к одному из стульев перед ее столом.
И отлично. Пусть все идет как идет. Мне уже все равно. Главное — разузнать про мою мать. А потом можно смываться отсюда.
— Что ж, если не считать отметины на щеке, ты вылитая мать, — заметила Жозефина, пристально оглядев меня с головы до ног.
Я вытаращила на нее глаза, одной рукой схватившись за спинку стула, а другой — за живот. Признание Жозефины будто окатило меня ледяной волной. У меня, конечно, остались о матери какие–то смутные воспоминания, но я всегда сомневалась в их достоверности и мучила себя вопросами. Ответ на один из них был наконец получен, отозвавшись во мне одновременно счастьем и мукой.
— Садись же, — велела Жозефина.
Сама она тоже уселась в кресло и принялась внимательно рассматривать меня.
Дыши глубже. Краем глаза я заметила, что Себастьян опустился на стул рядом. Сердце у меня бешено стучало, а ноги стали словно ватные. Присесть и вправду не мешало…
— Когда мне позвонили из Рокмор–хауса, я вначале не поверила. Но… — Жозефина простерла ко мне руки и улыбнулась, что случалось, очевидно, крайне редко, поскольку кожа на ее лице, казалось, вот–вот треснет, — приходится верить глазам! Вот она ты!
— Значит, вы знали о Рокморе. И знали, что моя мать содержалась там.
— Твоя мать пренебрегла моим советом и бежала из Нового Орлеана. Разыскать ее, впрочем, не стоило особого труда, но на это, так или иначе, ушло несколько месяцев.
— И вы тем не менее оставили ее там.
— А что иное мы могли бы сделать, дитя мое? Ее рассудок угасал, ей требовался постоянный надзор, так что лечебница явилась наилучшим вариантом. К сожалению, к тому времени, как мы отыскали твою мать, ты уже затерялась в недрах системы, иначе ты могла бы обрести с вой дом здесь, с нами.
Себастьян тихонько фыркнул.
— Откуда вы знали мою мать?
— Елени обратилась ко мне за помощью за несколько месяцев до нашествия ураганов. Твоя мама, Ари, была весьма необычной женщиной. Ты, вероятно, и сама уже об этом знаешь, oui?
— Если под «необычной» вы подразумеваете «проклятой», то да, знаю.
Жозефина пожала плечами, словно не усматривала в этих понятиях ни малейшей разницы.
— А кто мой отец?
— Кто он, твоя мать предпочла держать в секрете. Эта сука лгала мне и даже не пыталась это скрывать.
Я скрестила на груди руки.
— А сами вы кто?
— Я Жозефина Изабелла Арна, дочь Жака Арно, основателя нашего рода, первым ступившего на нью–орлеанскую землю.
Я рассмеялась громко и пронзительно — так смеются на грани умопомешательства.
— Выходит, вы дочь того француза, который приехал сюда в тысяча семьсот семьдесят седьмом году? Значит, вам сколько лет? Триста с гаком? Вы уверены, что вам самой не пора в Рокмор?
Жозефина поперхнулась от смеха.
— А ты крепче духом, чем твоя мать. Устойчивее.
С каждой секундой во мне усиливалось разочарование.
— Зачем вы помогали матери?
— Она была напугана. И одинока. Уверяла меня в своей уникальности. Я догадывалась, что и она непохожая, но лишь позже смогла в полной мере осознать величину ее могущества.
— И в чем оно?
— Я хочу помочь тебе, Ари. В нашем городе найдутся те, кто охотно уничтожил бы тебя из–за твоих возможностей. Твоей матери следовало остаться в Новом Орлеане, как я ей и советовала, но, когда налетели ураганы, она запаниковала. Не поверила, что я смогу защитить ее, что все мы, объединив усилия, отстоим город. Но мы отстояли, и теперь он наш. Если бы она осталась с нами, то могла бы выжить. — Жозефина потеребила ручку на столе. — Я пожелала встретиться с тобой для того, чтобы предложить тебе свое покровительство на время твоего пребывания в нашем городе. Мы вместе исследуем твою родословную и выясним, в чем состоит твой дар. Но взамен ты должна пообещать мне свою преданность и принести кровавую клятву верности роду Арно и никакому другому.
— То же самое вы предлагали и моей матери? Вы помогали ей не по доброте сердечной?
— У меня нет сердца, дорогая моя, и мой внук тебе это подтвердит, — усмехнулась Жозефина, а Себастьян только хмыкнул. — Так мы условились, дитя мое?
— Вы даете мне слово освободить меня от проклятия?
— Власть девяти семейств способна свернуть горы. И да, я даю тебе слово.
Я вовсе не собиралась задерживаться в Новом–2, после того как эта гнусь — проклятие, сведшее в могилу мою мать, — навсегда исчезнет из моей жизни. И я тем более не имела намерения вместе с Жозефиной исследовать мою родословную, но ей знать об этом было вовсе не обязательно. Я не верила ни единому слову, слетевшему с ее безупречных губ. Но я не могла отрицать и тот факт, что имя Жозефины Арно значилось в больничной регистрационной карте. Она и вправду знала мою мать, и у меня из ума не шел тот призрачный убийца, кинувшийся на меня с кинжалом. Поверила ли я, что Жозефине под силу избавить меня от проклятия? С большой натяжкой. Но я все же приехала сюда. Кроме меня, попытать счастья было некому, поэтому неприкрытая ложь Жозефины, предлагавшей мне сотрудничество, нимало меня не заботила.
— Отлично. Вы снимете с меня проклятие, и тогда я дам вам клятву.
— Мне нужно всего два дня, чтобы подготовиться к ритуалу. А пока ты побудешь под надежным присмотром семейства Арно. Охранником тебе я назначаю Этьена. Ты можешь пока пожить…
— Черта с два она будет жить у вас! — Себастьян вскочил как ошпаренный.
— Твои помыслы и пожелания, Себастьян, чрезвычайно мало влияют на принятие мною решений.
— Этьен — козел!
Жозефина, проигнорировав его выпад, пристроила локти на столе и поинтересовалась:
— А как, скажи на милость, я должна поступить?
— Хотя бы не вешать на нее Этьена!
Я, не выдержав, встала. Черт с ними, пусть хоть целый день тут препираются.
— Спасибо за предложение, но я и сама о себе позабочусь. Мне нужно позвонить приемным родителям и сообщить, что я задержусь здесь еще ненадолго.
В кабинете повисла тишина, слышны были только раскаты грома где–то в отдалении.
— Прекрасно, — наконец изрекла Жозефина. — Иди, а я займусь делами. Себастьян приглядит за тобой. Со звонком обратись к Дэниелу.
Она уткнулась в бумаги на рабочем столе, но напоследок напомнила:
— Жду тебя здесь через два дня.
Пока Дэниел набирал номер в Мемфисе, меня била нервная дрожь. Новем, оказывается, располагал телефонной связью, возможно даже Интернетом. Дэниел протянул мне трубку. На четвертом гудке в ней отозвались.
— Сандерсон. Залог и поручительство. Кейзи слушает.
Я отошла к дальней стене. Себастьян в ожидании прислонился к двери, скрестив на груди руки и всем своим видом показывая, как ему не терпится побыстрее убраться отсюда.
— Кейзи, это я.
— Боже мой, Ари! Где ты? Брюс без конца звонит тебе на мобильник, но каждый раз натыкается на голосовую почту. Мы думали, ты уже тронулась в обратный путь… — Она замолкла, и я живо представила себе ее — с двумя морщинками на переносице, сильнее проступившими от беспокойства, и привычку убирать за ухо рыжие волосы длиною до плеч. — У тебя все хорошо?
— Просто замечательно. Я здесь встретила кое–кого, кто знал мою маму. Она предлагает мне задержаться еще на несколько дней. Мне и самой очень хочется задержаться…
— Ах вот как… — Долгое молчание в трубке свидетельствовало о том, что я повергла Кейзи в ступор. — Ты же знаешь, Ари, я всегда была на твоей стороне и не стану тебе препятствовать, если таковы твои намерения. Но я все–таки за тебя отвечаю. Она рядом? С ней можно поговорить?
От неожиданности я вздрогнула.
— Разумеется, но ты подожди сердиться… — Дыши глубже. — Я сейчас в Новом–два. Прости, я знала, что вы бы не хотели отпускать меня одну, но мне повезло — меня сюда подбросили, очень быстро, а здесь я познакомилась с Жозефиной и… — Я задохнулась от нехватки слов, понимая только, что смылась без предупреждения и соврала — и кому? Первым из приемных родителей, кому на меня не наплевать.
В трубке молчали. Наконец оттуда донесся вздох Кейзи.
— Если честно, у меня сразу было такое чувство, что ты можешь туда поехать прямо из лечебницы, когда все разузнаешь. Послушай, я все понимаю, правда! Но тебе нельзя так сбегать и не уведомлять нас, где ты находишься! Тебе ведь еще нет восемнадцати. Нам с Брюсом не все равно, если с тобой что–то случится. Может быть, тебе в это верится с трудом, но…
— Нет, — резко перебила я, — я знаю, что вам не все равно. Я проштрафилась. И мне стыдно.
— Брюс, правда, заставляет тебя мыть туалет в конторе и ходить на тренировки, но в остальном мы тебя не напрягаем. Ты же знаешь, как он переживает, не подумал бы кто, будто мы нагружаем тебя тяжелой работой: Прошу только… не закрывайся от нас, ладно? Проблемы так не решаются, и всем от этого только хуже.
— Ладно.
Как же мне стыдно! Просто ужасно. Можно сколько угодно раз повторять это ей и себе самой, но все равно невозможно передать, как гадостно я себя чувствую.
— У меня в пять встреча. Передай трубку этой твоей Жозефине.
Себастьян вприпрыжку бежал за мной по лестнице, крича вдогонку, чтобы я его обождала, но я не останавливалась. А ну его к черту!
Гнев и унижение бурлили во мне. Я злилась на Себастьяна, на Жозефину и на себя саму — за вранье. Я дерьмо, вонючее дерьмо, да и как еще можно себя назвать? Когда Брюс узнает, он просто взбесится. И Кейзи — как она расстроилась!.. Фу, какая мерзость! Лучше бы она наорала на меня, а не стала уверять, что все понимает и принимает мой поступок как есть, да еще и первой сделала шаг навстречу… Я всего этого не заслуживаю. И самое скверное, что теперь они не смогут мне доверять, как прежде.
С грохотом стукнув входной дверью, я выбежала вон, в промозглую сырость, с трудом сдерживаясь, чтобы не завопить от бешенства. На улице накрапывал дождь. Музыканты ушли, и площадь обезлюдела. Лишь окна первого этажа в домах Понталба уютно светились в серой измороси, придавая окрестностям еще большее уныние.
Я принялась расхаживать посреди мостовой. Несмотря на освежающий холод, от меня валил пар: то ли от перегрева, то ли от внутреннего накала, то ли от неприкрытой ярости, которую я тут же обернула против Себастьяна.
— Кто ты, черт тебя возьми? И не вздумай увиливать или отделываться дурацкими полунамеками, как ты привык! Я не шучу, Себастьян! Я не знаю, насколько еще меня хватит терпеть все это!
Уперев руки в бока, я требовательно сверлила Себастьяна взглядом. Его натянутость постепенно сменилась унылостью.
— Моя мать — урожденная Арно, — произнес он, — но, что бы они там ни говорили, я больше похож на отца. — Его лицо отвердело. — Девять семейств подразделяются на три группы. Кромли, Хоторны и Ламарльеры — могущественные чародеи. — Себастьян поморщился, словно ему прямо в зуб вкололи дозу новокаина, и, подставив лицо дождю, с глубоким вздохом продолжил: — Рамси, Детанели и Сииклеры — так сказать, полубоги–полулюди, или оборотни. А Арно, Маидевили и Батисты в вашем мире зовутся… вампирами.
Внешне я осталась невозмутимой, лишь молча смотрела на него. Но внутри вдруг все опало, и кровь застыла в жилах от осознания искренности его признания. Всё правда. И всё сходится. Там, за Периметром, лишь посмеиваются и качают головами, когда слышат бредовые уверения в существовании здесь паранормальных явлений: вампиров, призраков и прочих феноменов Нового–2. Теперь и я тут, со своим проклятием… Детишки с Ферст–стрит… Себастьян, способный взглядом обращать обычных женщин в зомби…
— Ты вампир! — расхохоталась я.
Да–да, Ари, ты сама видела, как тот парень растворился в воздухе…
— Наполовину, — возразил Себастьян, как будто подчеркивая существенную разницу. — Мой отец не вампир. Он был из Ламарльеров. И я вовсе не трехсотлетний извращенец, целующий юных девушек, ясно? Мы с тобой одного возраста. Меня тоже родили, как и тебя.
Он воздел руки, глядя на меня так, словно хотел сказать: «Знаю, ты думаешь, что я чокнутый», потом повернулся и побрел прочь по мостовой. Дождевые капли стекали по моему лицу. Впереди тонул в тумане и тучах Французский квартал.
Неожиданно Себастьян обернулся и сделал несколько шагов мне навстречу, раскинул руки и вскрикнул в отчаянии:
— Добро пожаловать в Новый–два!
Он явно страдал, а я не могла понять почему. Потом он снова отвернулся, вобрав голову в плечи от дождя. Сердце у меня в груди екнуло. Меня бил неудержимый озноб — от холода и от его слов. Стоило ли так изумляться? Было бы с чего! Я столько лет мирилась с собственной непохожестью, я наслушалась вдоволь баек и домыслов, сплетаемых вокруг Новема. Мое проклятие… Дети Гарден–Дистрикт…
Что же ты теперь предпримешь, Ари? Сбежишь? Притворишься нормальной и открестишься от всей этой потусторонней дряни? Или останешься и попробуешь справиться, чтобы разгадать, кто ты на самом деле?
Я расхаживала по мостовой, словно лев по клетке, туда–сюда, не сводя глаз с Себастьяна, чей силуэт постепенно таял в пелене дождя. Тогда я укусила себе щеку изнутри — сильно, до крови. Ее вкус вернул мне ощущение человечности, натуральности. И в Новом–2 живут люди из плоти и крови. Они тоже умирают, тоже кого–то любят, отчего–то мучаются и борются за жизнь. Все это относится и к dоие, к одаренным. И к Новему.
— Себастьян!
Я бросилась ему вдогонку. Он обернулся лишь через несколько шагов. Дождь припустил сильнее. Я понятия не имела, что сделаю в следующее мгновение. Просто бросилась к нему, обхватила и сжала в объятиях.
Вначале Себастьян оставался неподвижен — то ли от неожиданности, то ли от обиды, — но потом отмяк и сам обнял меня очень крепко, притянув к себе совсем близко, прижавшись носом к моей шее. Когда мы оба вымокли насквозь, он посмотрел на меня, взял мое лицо в ладони.
— Я–то думал, ты пошлешь меня подальше и уедешь отсюда ко всем чертям. Мне казалось, что после всего сказанного я тебя больше никогда не увижу.
— Вот увидишь, я справлюсь. Как ты считаешь, я здорово влипла?
Кривая улыбка прорезала его лицо.
— Эге, кое–что проясняется!
У меня на душе оттаяло. Себастьян поцеловал меня мокрыми от дождевых струй губами.