На первый взгляд жизнь Матта вошла в весьма приятную колею. Он дистанционно обучался по телевизору, Тэм Лин отсылал его домашние задания на проверку, и они неизменно возвращались с отличными оценками. Селия не уставала им восхищаться. Мария тоже хвалила его, когда приезжала в гости. Радовало и то, что Том учился хуже некуда и его держали в интернате только благодаря щедрым пожертвованиям мистера Алакрана.

Но в глубине души Матт ощущал постепенно растущую пустоту. Его злило, что он — всего лишь фотография человека и поэтому никому не нужен. Фотографию можно хранить в ящике, позабыв на долгие годы. А можно и вовсе выкинуть...

По крайней мере раз в неделю Матт видел во сне мертвого человека на сухом маковом поле. Его широко распахнутые глаза глядели прямо на солнце. Он терзался невыносимой, чудовищной жаждой. Матт видел его забитый пылью рот, но нигде не было ни капли воды, только сухие до шелеста маки. Матту делалось так плохо, что он потребовал, чтобы у его кровати всегда стоял кувшин с водой. Если бы можно было взять этот кувшин с собой в сон! Если бы можно было приснитъ себе этот кувшин и смочить водой пересохшие губы несчастного! Но нет: Матт просыпался, жадно пил стакан за стаканом, пытаясь смыть с себя мертвенную сухость маковых полей, а потом, само собой, брел в туалет.

По пути Матт на цыпочках заходил в спальню Селии. С минуту слушал ее храп — из дальнего конца коридора ей громогласно вторил Тэм Лин,— и ему становилось чуть легче. Но едва мальчик брался за дверную ручку ванной комнаты, ему тут же чудилось, что там, по ту сторону двери, уставившись невидящими глазами в большой белый плафон на потолке, лежит мертвец...

Приходя в гости, Мария всегда приносила с собой Моховичка. Это был вертлявый песик величиной с небольшую крысу. В пылу игры он нередко забывал про хорошие манеры, и тогда Тэм Лин грозился всосать его в пылесос вместе со следами его преступлений.

— Поместится,— ворчал он в ответ на испуганные протесты Марии.— Вот увидишь, еще как поместится!

В пасхальные каникулы Том, пристально глядя на Матта, сказал, что научиться читать и писать ничуть не труднее, чем перекатываться на спину или притворяться мертвым. Матт набросился на него с кулаками, Мария с визгом побежала за Тэмом Лином. Тома отправили в его в комнату и оставили без ужина. Матта совсем не наказали.

Матт был очень этим доволен, его только задевало, что Моховичка тоже никогда не наказывали за проступки. Песик не понимал, что такое хорошо, а что такое плохо.

Ом был глупым зверьком, и таким же, по-видимому, считали и Матта. По всему выходило, что его, Матта, ставят на одну доску с собакой! Не имело значения, что Матт был хорошо воспитан и получал отличные отметки. Оба они были животными, а потому никому не нужны...

Когда Марии не было, Матт развлекался тем, что обследовал дом. Он воображал себя Эль-Латиго Негро, проникшим во вражескую крепость. Он надевал черный плащ с капюшоном, а вместо хлыста вооружался тонким кожаным поясом. Крался за занавесками и мебелью, а завидев кого-нибудь из Алакранов, проворно прятался.

После обеда Фелисия — мать Бенито, Стивена и Тома — почти всегда играла на пианино. Музыкальная комната наполнялась рокочущими аккордами. Обычно вялая и медлительная, Фелисия с жаром набрасывалась на инструмент. Матту, прячущемуся за большими цветочными горшками, нравилось слушать яростные ноты, вылетающие из-под ее порхающих по клавишам пальцев. Глаза Фелисии были закрыты, а рот кривился в гримасе, которая была еще не болью, но чем-то очень к ней близким.

Затем силы внезапно покидали женщину. Бледная и дрожащая, она склонялась над инструментом, и для слуг это было своеобразным сигналом — они подносили ей коричневый напиток в красивом хрустальном бокале. Слуга помешивал коктейль — Матт слышал, как лед тихонечко звякает о стекло,— и вкладывал бокал в руку Фелисии.

Она пила, и дрожь постепенно унималась. Потом Фелисия сникала над пианино, словно шпинат в огороде у Селии, когда Тэм Лин забывал полить грядки, и горничные уносили ее в постель.

Однажды Фелисия не пришла в обычное время, и Матт долго крутился за своими цветочными горшками, набираясь храбрости подойти к инструменту. Если Фелисия его застукает, то навсегда запретит входить в эту комнату. Пальцы чесались от страстного желания попробовать. На вид играть было так просто!

Крадучись, Матт выскользнул из своего убежища, протянул руку, чтобы прикоснуться к клавишам, и... замер: в коридоре раздался приближающийся голос Фелисии. До смерти перепуганный, Матт метнулся в чулан и тихонько прикрыл за собой дверь. В следующее мгновение Фелисия вошла в комнату и сразу же села за пианино. Раздались первые аккорды. Матт пошарил вокруг и нащупал выключатель. Вспыхнул свет.

Место было безрадостное. У стен высокими стопками лежали старые нотные тетради. В углу громоздилась гора складных стульев. И все вокруг было покрыто толстым-толстым слоем пыли... Матт поднял листок нотной бумаги и — больше от нечего делать, чем в надежде что-либо обнаружить,— принялся очищать от пыли заднюю стену чулана. И вот, стряхнув на пол очередной клубок паутины, которому позавидовал бы сам граф Дракула, он обнаружил еще один выключатель.

Недолго думая, Матт нажал на кнопку. В следующее мгновение, выплюнув облачко пыли, едва не задушившее мальчика, часть стены отъехала в сторону. Матт отшатнулся, споткнулся о груду нот и упал. Из последних сил сдерживая удушливый кашель, он потянулся за противоастматическим ингалятором, который по настоянию Селии постоянно носил с собой. Когда пыль наконец рассеялась, Матт увидел узкий темный коридор.

Матт осторожно выглянул: коридор тянулся налево и направо. Внезапно Фелисия перестала играть. Матт замер, прислушиваясь к мелодичному звяканью льда в бокале. Вскоре он услышал, как пришли горничные и унесли Фелисию в ее спальню.

Матт снова нажал на выключатель и с великим облегчением убедился, что стена скользнула на место. Оставляя на ковре пыльные следы, он выбрался из чулана. Вечером Селия крепко отругала его за то, что он перепачкал одежду и волосы...

«Это даже интереснее, чем в фильмах про Эль-Лати-го Негро»,— думал Матт, упиваясь обрушившейся на него тайной.

Это место принадлежало только ему одному! Если он захочет спрятаться, даже Тэм Лин не сможет его отыскать...

Всю следующую неделю Матт медленно и планомерно обследовал свои новые владения. Вскоре он пришел к выводу, что коридор проходит между внутренней и внешней стенами дома. То тут, то там в стене обнаруживались потайные глазки, но в них Матт видел только пустые комнаты со стульями и столами. Однажды он углядел слугу, протиравшего мебель.

Некоторые из глазков выходили в темные чуланы, точно такие же, как тот, через который он впервые проник в таинственный коридор. Матт никак не мог сообразить, для чего они нужны, пока в один прекрасный день рука его не наткнулась еще на один выключатель.

Он не задумываясь нажал на кнопку.

Вбок скользнула раздвижная панель — такая же, как в музыкальной комнате. С замирающим от волнения сердцем Матт ступил через порог. Изнутри чулан был забит пыльной одеждой и рваными ботинками, но, кое-как отодвинув их в сторону, мальчик сумел-таки добраться до двери в противоположном конце. Из-за двери слышались голоса. Матт напряг слух: врач и свирепый мистер Алакран разговаривали с кем-то третьим, чьи ответы звучали глухо и невнятно. Виллум говорил резким тоном, пробудившим в Матте самые неприятные воспоминания.

— Послушайте! — рычал врач.— Вы же знаете, что это необходимо!

— Нет, нет и снова нет,— стонал глухой голос. Матт догадался, что он принадлежит отцу мистера Алакрана.

— Без химиотерапии ты умрешь,— настойчиво твердил мистер Алакран.

— Значит, Бог призовет меня к себе...

— Но ты мне нужен здесь! — взывал мистер Алакран.

— Этот дом — обитель теней и зла! — Мысли старика явно путались.

— Позвольте хоть поставить вам новую печень,— убеждал его Виллум.

— Оставьте меня в покое! — завопил старик. Матт, пятясь, вышел в коридор. Он не понял, о чем шел спор, но прекрасно знал, что его ждет, если его застукают за подслушиванием. Его посадят под замок! А то и отдадут обратно Розе...

Матт вернулся в музыкальную комнату и долго после этого не решался снова зайти в потайной коридор. Однако все равно ходил слушать, как играет Фелисия. Музыка глубоко запала ему в душу, она завораживала его, и, невзирая на риск, он каждый день прятался за цветочными горшками.

Однажды Матт с удивлением увидел, что напиток Фелисии принес не слуга, а врач.

— Ох, Виллум,— срывающимся голосом бормотала женщина, пока тот помешивал ей лед в бокале.— Он со мной больше не разговаривает! Смотрит на меня как на пустое место...

— Не волнуйтесь,— успокаивал ее врач.— Я здесь. Я о вас позабочусь...

Он открыл саквояж и достал шприц. Матт затаил дыхание. Когда он болел, врач делал ему уколы, и это было очень больно! Округлившимися от ужаса глазами Матт смотрел, как врач протер руку Фелисии ваткой и вонзил иглу. Почему она не плачет? Она что, ничего не чувствует?!

Потом Виллум сел рядом и положил руку ей на плечо. Зашептал что-то — что именно, Матт не расслышал,— но, наверное, приятное, потому что Фелисия улыбнулась и склонила голову ему на грудь. Через некоторое время он вывел ее из комнаты.

Матт тотчас же выбрался из своего укрытия. Понюхал бокал, попробовал содержимое. Тьфу! Гадость какая-то! На вкус — будто гнилые фрукты... Он прислушался — не раздаются ли шаги в коридоре — и сел за пианино. Осторожно нажал на клавишу.

В музыкальной комнате тихо зазвенела одинокая нота. Матт был в восторге. Он попробовал другие клавиши. Все звучали так же красиво. Он был так очарован происходящим, что не сразу услышал шаги горничной в коридоре, но, к счастью, вовремя очнулся и юркнул за горшки с цветами.

С этого дня Матт стал внимательно изучать все перемещения слуг, чтобы знать, когда можно без опаски заглянуть в музыкальную комнату. По утрам Фелисия никогда туда не ходила. Она и вставала-то только к обеду и пребывала на ногах час-другой, не больше.

Вскоре Матт обнаружил, что может одним пальцем воспроизводить песенки, которые ему пела Селия. Фелисия играла всеми десятью пальцами, но он еще не разобрался, как это делается. Несмотря на это, способность создавать музыку наполняла Матта таким восторгом, что он с трудом удерживал его при себе. Он забывал, где находится. Забывал, что он клон. Музыка вознаграждала его за все — за молчаливое презрение слуг, за насмешки Стивена и Эмилии, за ненависть Тома.

— Вот, значит, как у тебя получается,— послышался голос Тэма Лина. Матт резко обернулся и чуть не свалился с табуретки.— Не останавливайся. У тебя настоящий талант, дружище! Странно, никогда бы не подумал, что Эль-Патрон музыкален.

Сердце Матта отчаянно колотилось в груди. Неужели его больше не пустят в эту комнату?!

— Если ты музыкален, то он, наверно, тоже,— задумчиво продолжал телохранитель.— Но думаю, ему было недосуг выучиться. Там, где он жил, пианино обычно рубили на дрова...

— А ты умеешь играть? — спросил Матт.

— Шутишь?! Глянь-ка.— Телохранитель вытянул руки, демонстрируя их мальчику.

Матт увидел широкие неуклюжие ладони с короткими толстыми пальцами. Некоторые были скрючены, будто зажили после переломов.

— Можно играть одним пальцем,— сказал он. Тэм Лин рассмеялся.

— Музыка должна быть в голове, парень. А Господь Бог, раздавая таланты, обошел меня стороной. Но у тебя талант есть, и стыдно было бы не дать ему ходу. Поговорю с Эль-Патроном, пусть подыщет тебе учителя...

Это оказалось весьма нелегко. Ни один человек не соглашался обучать клона, а музыкально одаренных идиойдов как-то не обнаружилось. Наконец Тэм Лин нашел глухого музыканта, который очень нуждался в работе. Матту казалось странным, что человек, который напрочь не слышит, может учить его музыке, но, как выяснилось, может, да еще как! Мистер Ортега чувствовал музыку пальцами. Когда Матт садился за инструмент, учитель клал свои тонкие, чуть подрагивающие руки на деку пианино и улавливал каждую ошибку.

Так вот получилось, что Матт добавил к постоянно растущему списку своих достоинств еще и способности к музыке. Читал он так, будто на десять лет был старше своего возраста, по математике решал задачи, которые были не по зубам Тэму Лину, бойко говорил и по-английски, и по-испански. Кроме того, он с каждым днем все лучше рисовал. Он с головой окунался в изучение всего, что попадалось под руку. Мог назвать все планеты, самые яркие звезды, все созвездия. Запоминал названия стран, их столицы и главные отрасли экспорта...

Он спешил учиться, полагая, что, если преуспеть в учебе, все его полюбят и забудут, что он клон.