ГЛАВА 13
— Кашеварова, у меня плохие новости, — встревоженный Леркин голос с трудом прорывался сквозь шипение телефонных помех.
Я и так знала, что она имеет в виду, но все равно на всякий случай упавшим голосом поинтересовалась:
— Ты его нашла?
Чудес не бывает. Лера ответила именно то, что я так боялась услышать:
— Нет.
— Может быть, я тебя неправильно сориентировала?
— Ты сама знаешь, что этого быть не может, — жестко сказала она, — к тому же я на всякий случай поговорила с арендаторами всех соседних особнячков. Об Алане Джексоне никто слыхом не слыхивал. А на якобы его доме висит табличка: «Продается».
— Лерка… — я зажала ладошкой рот, — какой кошмар. Что же мне теперь делать?
— Радоваться, — усмехнулась она.
— Чему?
— Тому, что распознала в нем чудака на букву «м» на самом первом этапе отношений. Когда все еще не зашло слишком далеко.
Я вспомнила залитую солнцем Венецию и его теплую ладонь, которая так ленно покоилась в моей руке, и пахнущие ванильным мороженым поцелуи. И его голос, и смех его.
— Ты считаешь, что у нас все не зашло далеко?
— Сань, это смешно. Вы знакомы чуть меньше двух недель. Что ты как маленькая, честное слово?
— Ты права, — вздохнула я. Убеждать ее в обратном, разбрызгивая слюну, не было смысла. Да и вряд ли чувства мои можно было выразить словами. Не рассказывать же ей о том, как он кормил жадных и наглых венецианских голубей специально купленным горохом и какой счастливой я себя чувствовала, наблюдая за этой идиллией.
— Кашеварова, одно меня настораживает. Почему ты так рано спохватилась?
— Что ты имеешь в виду?
— Еще позавчера ты мне все уши прожужжала о своем Алане. Ты в мельчайших подробностях пересказала ваш телефонный разговор. То есть, он пропал всего два дня назад. Для мужчины это не срок. Тем более, если он живет за сотню километров от тебя. Вот мне и интересно стало, почему ты занервничала?
Мне почему-то не хотелось рассказывать Лерке о телевизионном сюжете. Слишком уж она деятельная. Я была на сто процентов уверена, что я ошиблась, обозналась. Это вовсе не тот комплект, и несчастная контрабандистка Анастасия Клушина не имеет к моему Алану никакого отношения. Просто дурацкое совпадение. Но Лерка, обожающая криминальные истории, авантюры и приключения, пришла бы в экстаз от возможности провести, пусть и заведомо проигранное, но все-таки расследование. Уверена, такая особа, как Лерка моя, могла бы весь Интерпол на ноги поднять. И чем бы все закончилось? Ответ предсказуем: моя подружка подцепила бы симпатичного агента Интерпола, а я — опозорилась на весь мир.
— Предчувствие, — ответила я, — его телефон был отключен. А раньше он никогда не отключал телефон, даже на ночь.
— Сомнительная версия, — после паузы ответила Лера, — Кашеварова, я знакома с тобой сто тысяч лет. Как облупленную тебя знаю. Ты что-то недоговариваешь.
— А ты слишком подозрительная.
— Ладно, все равно же потом все узнаю, — усмехнулась она, — Сань, ты только не хандри, ладно?
— Спасибо за совет! Так я и сделаю, — преувеличенно-радостно воскликнула я. Черт возьми, мое сердце разбилось и стало похожим на хитроумный паззл из тысячи деталей. Как его собрать обратно — ума не приложу. А моя лучшая подруга, напялив маску преувеличенного американского оптимизма, пытается меня приободрить! Вместо того, чтобы сначала дать мне выплакаться, а потом просто посочувствовать мне. Ну почему она не понимает: если я жалуюсь, это вовсе не значит, что мне нужны ее советы.
— Кашеварова, все могло быть куда хуже…
— Ну да. Я могла бы родиться толстушкой, — печально усмехнулась я, — надо радоваться тому, что есть.
— Он мог оказаться кем угодно! — горячилась Лерка, — ты же по сути ничего про него не знала. Он мог быть маньяком или дельцом, который продает красавиц в арабские гаремы! Он мог оказаться наркодилером, альфонсом, контрабандистом…
Последнее слово заставило меня вздрогнуть — все же у Лерки колоссальная интуиция.
Почему-то она приняла мой удивленный вздох за смешок.
— А что ты смеешься? Я читала, такое тоже бывает. Он мог подбросить тебе в сумочку наркотики. Или заставить тебя перевезти через границу какую-нибудь дрянь.
Я нахмурилась. Вообще-то, Лерка даже не подозревает, насколько она близка к печальной истине. Между прочим — от этой мысли меня вдруг бросило в жар — если все-таки по телевизору я увидела тот комплект, то это значит… Это значит, что я уже один раз перевезла его через границу! И меня тоже могли арестовать!!
Я даже вспотела, подумав об этом. Так и вижу эту картину: суровые таможенники искоса за мной наблюдают и перешептываются, а потом ко мне подходит мрачный тип в штатском, твердо берет меня под локоток и тихо говорит: пассажир Кашеварова, вам придется пройти личный досмотр. Что бы сказали мои родители (да они бы и сказать ничего не успели, мигом бы загремели в отделение кардиологии). А мои друзья? А пресловутый начальник, Степашкин? Наконец-то у него был бы повод меня уволить, куда более весомый, чем бесконечные опоздания…
— Что молчишь, задумалась? А я как раз на прошлой неделе смотрела об этом фильм. Там героиня завела курортный роман, и тот тип подсунул ей в сумочку наркотики. Он тебя ничего не просил перевезти куда-нибудь, а, Кашеварова? А героиню играет Николь Кидман. Она мне вообще нравится, но в том фильме она какая-то уж слишком кудрявая. Кстати, о кудрях, Стейси сделала химию! Мне кажется, что это ужасно, а ей нравится! Она стала похожа на спившегося рокера. Нет, кудряшки все-таки идут только свеженьким. Как ты думаешь?… Эй, Кашеварова, ты где? Ау!..
Но я уже ее не слушала. У страха глаза велики, да я еще и паникерша от природы. А годы работы бок о бок с такой акулой пера (в самом худшем смысле этого слова), как Максим Степашкин, сделали меня профессиональной пессимисткой.
«Он тебя не просил перевезти чего-нибудь куда-нибудь, а?» — звенел в ушах бодрый Леркин голос. Она-то хотела как лучше, она хотела меня отвлечь. Иногда легкомысленный треп ни о чем способен высушить даже самые горькие слезы.
Помнится, четыре года назад меня бросил мужчина, с которым я всерьез предполагала выслушать однажды марш Мендельсона. Я была совершенно к этому не готова, ведь мы даже не ссорились — просто вчера я с горящими глазами носилась по магазинам одежды для новорожденных, прикидывая, как мило будет смотреться мой будущий ребенок в крошечной кожаной курточке с заклепками и надписью «Ночные Волки». А сегодня уныло паковала вещи, готовясь отчалить из его жизни в произвольном направлении.
Это сейчас я могу вспоминать об этом, посмеиваясь. А тогда я, недолго думая, приготовилась сделать то, что сделала бы на моем месте любая московская невротичка с туманными перспективами на будущее — уйти в запой. Четыре раза я ходила с пятнадцатилитровым туристическим рюкзаком в супермаркет, чтобы притащить домой «лекарство» — мне казалось, что терпкое грузинское вино, и химическая смесь для коктейля «Пина-колада», и симпатичная фляжка с текилой станут спасательным кругом, благодаря которому я какое-то время подержусь на плаву, пока мне наконец не хватит решимости залпом выпить бутыль средства для мытья стекол, чтобы отправиться покорять лучшие миры.
На помощь пришла Лерка.
Она не просто вылила на меня ушат никому не нужных утешений; она со спортивной сумкой переехала ко мне домой, словно я была тяжелобольной, которая не в состоянии позаботиться о себе самостоятельно. Она решительно убрала позвякивающие пакеты с бутылками на антресоли, и даже не обиделась на мою реакцию, компактно уместившуюся в емкое русское слово из трех букв. Она варила для меня овощные бульоны, приносила мои любимые пирожные и часами трещала о разных глупостях, типа новой волны моды на акриловые ногти или решающем превосходстве брюнетов над блондинами, если оценивать их по критерию «страстность». И сначала ее неумолчная болтовня меня раздражала. Мне хотелось тайком приобрести в аптеке беруши и прятать их под волосами — правда тогда пришлось бы изображать из себя китайского болванчика, не могла же я вообще никак не реагировать на Леркин треп. Но потом я с удивлением заметила, что мое настроение медленно ползет по внутреннему термометру вверх, и вот я уже радостно вступаю в спор о том, в чем же секрет сексуальности Брэда Питта. Так, постепенно, Лерка вернула меня к жизни.
Но сейчас мне было, честное слово, не до смеха.
«Он тебя не просил перевезти чего-нибудь куда-нибудь, а?»
Дура я, дура — конечно, он просил! Пудру для якобы жены его друга. Журналы. Все это выглядело так ненарочито, что я ни в чем его не заподозрила. Возможно, я и сейчас раздуваю из мухи слона.
Но неприятное предчувствие, назойливой осой жужжащее в области солнечного сплетения, подсказывает, что запоздалые подозрения не безосновательны.
И несмотря, что опасность — реальная или мнимая — все равно осталась позади, я должна была хотя бы попробовать узнать правду.
В противном случае депрессивные размышления надолго лишили бы меня сна.
* * *
Набравшись смелости и заранее приготовившись к самому худшему, я позвонила Петру, известному визажисту с ощутимым налетом голубизны, для которого я по просьбе Алана везла из Лондона пудру от «Шанель».
К телефону он подошел не сразу. Я уже подумала, что он тоже безвозвратно исчез, когда услышала в трубке его манерный голос:
— Слу-у-ушаю.
— Петр, это Саша, — кашлянув, сказала я, — Саша Кашеварова.
Отреагировал он по-московски интеллигентно:
— Какая на хрен Саша?
Но я не обиделась. Мне с ним не детей крестить.
— Саша, которая привезла вам подарок от Алана. Пудру.
— Ах, Сашенька, — расцвел и заколосился этот странный малый, — душа моя, как поживаете?
— Нормально, — лаконично ответила я, — я по делу звоню.
— Ясен пень, что не просто так, — тоненько захихикал он, — что, еще один подарочек притащила?
— Боюсь, что нет.
— Нет?! А что же тогда трезвонишь с утра пораньше, чертова кукла? — настроение Петра менялось, как погода в майский денек.
— Сейчас вечер, — вежливо напомнила я.
— Умничать вздумала? — в его голосе появились угрожающие нотки, — да кому ты ту нужна со своими комментариями!
Я бы давно отправила невесть что о себе возомнившего Петра по известному многим адресу, если бы не дело особой важности, заставшее меня набрать номер неуравновешенного стилиста.
— У меня всего один вопрос. Можете не отвечать, если это принципиально. Но я обещаю не обращаться в милицию и вообще никому об этом не рассказывать, — только произнеся эти слова, я осознала, насколько глупо они прозвучали. Конечно, он ничего не расскажет, надо было заранее обдумать тактику.
— Ну! — капризно протянул он. Один-ноль, любопытство одержало победу над хамством.
— Что было в той пудренице? — помявшись, поинтересовалась я. — Ведь не пудра же «Шанель», верно?
— Издеваешься что ли? — хохотнул Петр.
— Нет. Просто мне кажется… Мне кажется, что я не все вам тогда передала, — лихорадочно сочиняла я, — просто я тут заглянула в сумку, с которой приехала… и увидела… Короче, там, кажется, немножко рассыпалось. Вот.
— Правда? — недоверчиво переспросил Петр. — Если так, то ты просто мой ангел-хранитель. Извини, что накричал на тебя, я просто сегодня немножко не в духе… Сашулечка моя лапулечка. Может быть, приедешь? Угощу тебя кофейком. У меня есть кексик.
Я подозрительно нахмурилась — с чего он вдруг стал таким добрым, как мультипликационная Баба Яга, приманивающая наивных детей конфетками.
— Ты уж прости, сам я приехать не смогу… Зато угощу тебя в качестве компенсации.
— Я на диете, — брякнула я, — что ж, может быть, и правда лучше нам встретиться лично…
— Ах, какая остроумная девушка, — он залился наигранным, но довольно бодрым смехом, — ты же понимаешь, что я имею в виду не кексик. А коксик, прости за каламбур. Ха-ха, как смешно звучит — кексик и коксик. Так когда ты сможешь меня навестить? Не пожалеешь, ведь кокаин, который ты привезла, оказался первосортным!
* * *
Иногда собственная безалаберность идет мне на пользу. Будь я аккуратисткой, так непременно навела бы порядок в сумочке, с которой ездила в Венецию. Выбросила бы все лишнее, а остальное педантично разложила бы по кармашкам и отделениям. Но нет — с момента моего возвращения прошло почти две недели, а в сумке по-прежнему царил вопиющий бардак. Зато среди истрепанных путеводителей, визитных карточек ресторанов, использованных салфеток для лица, подобранных на морском берегу красивых камешков и прочей сентиментальной чепухи мне удалось отыскать спичечный коробок, на котором был записан телефон Валюши, моей соседке по авиакреслу.
Валюша долго не могла вспомнить, кто же с ней говорит. А когда вспомнила, вместо того, чтобы вежливо поприветствовать меня, вскрикнула «Ой!» и бросила трубку. Сначала я списала эту странность на телефонные помехи. Но и в следующее раз мое приветливое «Алло» было прервано канонадой коротких гудков. Пришлось мне, дозвонившись до нее еще раз, скороговоркой высказать свою проблему:
— Тольконебросайтрубкуэтооченьважно! — прокричала я.
Прогресс — на том конце провода послышалось напряженное сопение.
— Валя, я попала в беду, и только вы можете мне помочь, — облегченно вздохнула я.
— Вот еще, — немного напряглась Валюша, — попали в беду, так вам и надо. А я здесь вообще ни при чем. И прошу больше по этому номеру не названивать.
Я поняла, что мое ликование было преждевременным, и непонятно что втемяшившая в свою голову Валя сейчас снова бросит трубку.
— Мой любимый, тот, о котором я рассказывала в самолете, втянул меня в историю с контрабандой! Поэтому мне просто нужно знать…
— Да ладно вам, — неожиданно грубым голосом перебила меня Валюша, — меня вот что-то никто в историю с контрабандой не втягивал. Потому что нормального человека втянуть в такое невозможно. А на вашем месте… На вашем месте мне было бы просто стыдно звонить приличным людям! Я вообще могу заявить о вас в милицию!
— Я тоже, — обрадовалась я, — Валя, я тоже хочу заявить в милицию. Правда боюсь, что ею здесь не отделаться, потребуется вмешательство Интерпола. Мы должны его арестовать.
— Кого? — опешила Валюша.
— Моего бывшего, — как можно более весомо, по слогам, произнесла я, — я только что узнала, что он… — я никак не могла подобрать правильное слово, потому что определение «преступник» казалось мне каким-то чересчур уж инфантильным, — … что он втянул меня в криминальную историю.
— И что вы хотите от меня? — ее голос сорвался на хрип. Бедная Валюша нервничала.
— В самолете я давала вам почитать журналы. И вот теперь мне надо узнать, что там было? Может быть, вы нашли что-то между страничками. Я же заметила, что вы сыпанули от меня, как от прокаженной, стоило нам приземлиться. И тогда я списала это на тараканов в вашей голове. Но теперь понимаю, что это вовсе не вы странная, а…
И тут Валюшу прорвало, как сломанную канализацию:
— И вы еще смеете говорить, что я странная! — взревела она. — Может быть, я и странная, а вы зато извращенка! Да как вы могли подсунуть мне такое! Или вас возбуждает реакция окружающих?!
От нехорошего предчувствия у меня даже потемнело в глазах. Нет, я не села — я рухнула на диван.
— Валя, что там было? Что было в тех журналах?
— Порнушка там была, вот что! — голос из репертуара скандальной торговки семечками уступил место истошному визгу. — Детская порнография!! Я потом неделю уснуть не могла, так переживала. Мне бы дать волю, поубивала бы вас всех!
— Детская порнография, — эхом простонала я, — понятно… Спасибо за посильную помощь.
Но Валюша уже меня не слушала. Все-таки у нее сдали нервы. В качестве собеседника мне были навязаны равнодушные телефонные гудки.
* * *
Когда моя соседка Верунчик зла на весь мир, к ней лучше не подходить ближе, чем на несколько метров — в противном случае решительного смельчака может попросту убить током.
В очередной раз я встретила ее в подъезде, когда бежала сломя голову на работу, чтобы поделиться со Степашкиным своим открытием. Мое настроение было приподнятым, что по утрам со мной случается крайне редко. Еще бы — ведь впереди маячила перспектива раскрутить настоящее журналистское расследование! Да иные мои коллеги полжизни такой возможности ждут. А мне вкусная тема, можно сказать, сама приплыла в руки.
Ну и наплевать, что мужчина, которого я полюбила, оказался преступником, хладнокровно втянувшим меня в криминальную авантюру. Зато я могу разоблачить его на страницах газеты и получить за это международную репортерскую премию. Ох, я поднимусь на сцену, и на мне будет новое вечернее платье, желательно длинное, с пышной газовой юбкой, а мои накрашенные профессиональным визажистом (ха-ха — можно дать подработать Петру!) губы будут скорбно сжаты.
«Да, мне было и правда очень сложно, — мудро улыбнувшись, скажу я, — но я справилась. Я всегда знала, что все проходит, в том числе и боль. Мне так хотелось поскорее забыть эту историю. Но я нашла в себе силы, чтобы рассказать все людям. Может быть, кому-то мой опыт покажется полезным, а кого-то он просто развлечет… Знаете, есть в жизни такие моменты, когда нужно собрать волю в кулак».
Даже когда я просто об этом думаю, на глаза наворачиваются слезы. Представляю, как будет рыдать весь зал. Возможно, среди зрителей окажется какая-нибудь чересчур впечатлительная барышня, которая после моего выступления отбросит коньки от сердечного приступа, и тогда у меня есть шанс прозвездить в вечерних новостях. Но даже если нет — все равно мне же премию дадут. А это как минимум тысяч двадцать долларов, предлагать меньше матерому журналисту за кровью выстраданный репортаж просто неприлично. Съезжу наконец в Париж, и куплю себе мечтанную норковую шубку халатного фасона, и приглашу всех подружек в ресторан…
Так что мысли мои были очень даже благостными, когда дорогу мне преградила разъяренная Верунчик, глаза которой молнии метали. Взглянув в ее перекошенное лицо, я даже вздрогнула. Выглядела она превосходно — для того, чтобы непослушных детей пугать. Вот-вот, и начнет трансформироваться в кровожадного оборотня.
— Верка, — отшатнулась я, — что случилось?
— Вот ты-то мне и нужна, — срывающимся голосом сказала Верунчик, — я до тебя уже три дня дозвониться не могу.
— А что такое? — насторожилась я. — Если это из-за соли, которую я одалживала на прошлой неделе, то ты не волнуйся, я могу вернуть…
— Да при чем тут дурацкая соль! — досадливо отмахнулась она. — Мне и соль-то в последнее время не нужна. Весь день глаза на мокром месте, впору наплакать себе в суп и жрать солененькое.
Я осторожно взяла ее за руку. Унизанная разнокалиберными перстнями конечность предательски дрожала.
— Расскажи, — вздохнула я. Ничего страшного, супер-расследование может полчасика подождать. Такие репортажи не стареют.
— Меня ограбили, — всхлипнула Верунчик, — я тебя предупредить хотела.
— Да ты что? — перепугалась я. Квартирная кража — вот моя навязчивый кошмар. Я с самого детства этого боюсь.
— Брось ты это дело, Санька, — Верунчик по-мужски утерла нос тыльной стороной ладони.
— Какое? — не поняла я.
— С иностранными мужиками по Интернету знакомиться. Мало здесь у нас своих козлов, так мы еще и зарубежных зачем-то приваживаем. Какой же дурочкой я была!
— Постой-постой… Тебя ограбил твой иностранный друг, так что ли?
— Да!! — взревела фурия. — Вшивый французишка, которого я и в глаза-то не видела!! Надо было сразу послать его подальше, как только я взглянула на его фотографию! Чернявый весь такой, страшненький. Тьфу!
— Постой, — встряхнула головой я, — но если тебе так показалось, зачем же ты с ним встретилась? Зачем вообще ему написала?
— Ты не понимаешь, Санька… — вздохнула Верунчик, — да я же всю жизнь хотела попасть в Париж! Это ж мечта у меня такая.
— Но не таким же образом ее исполнять, — пробормотала я, — ну и как тебе Париж?
— В том-то и дело, что до Парижа я не добралась. Все началось, как всегда. Мы переписывались, пару раз мило поговорили по телефону…
Я недоверчиво хмыкнула:
— Каким же, интересно, образом? В телефонной беседе твой любимый иностранный язык — язык тела — не пригодится.
— Да ладно, — снисходительно усмехнулась эта чудо-женщина, — как будто бы я французских слов не знаю. Амур, тужур, лё дирижабль.
— Дирижабль-то тут причем?
— Звучит уж больно красиво, — мечтательно протянула она, — Но неважно. Все было как всегда. Я дала ему номер своей кредитки, чтобы он перечислил деньги. И пароль.
— Зачем? — ахнула я. — Без пароля деньги разве нельзя перевести?!
— Там были какие-то проблемы… И вообще, чего ты ко мне привязалась?! — агрессия обиженного Верунчика обрушилась на человека, не имеющего никакого отношения к ее причинам, то есть на меня. — Да я плевать хотела на эти кредитные карточки!! Я сроду ими не пользовалась! Завела вот специально для иностранных женихов. Чтобы они мне деньги на поездки переводили. Но этот… Этот вор вместо того, чтобы перевести на мою карточку тугрики…
— Снял их с нее, — догадалась я, — там много было что ли?
— Порядочно, — вздохнула Верунчик, — мне как раз еще один перевел, нигериец. Я к нему собиралась. То есть… Если честно, я собиралась купить на них шубу. Старая износилась совсем.
— Шубу, — тяжело вздохнула я, — ты собиралась купить шубу на деньги, которые прислал тебе добрый нигериец. Чтобы ты приехала к нему, и вместе вы зажили бы долго и счастливо.
Веркины зеленые глаза сузились. Она стояла так близко, что мне пришлось практически прижаться спиной к грязноватой батарее, а ведь на мне было светлое джинсовое пальто.
— Ты меня упрекаешь или это мне кажется? — со светской холодностью полюбопытствовала она. — Тебе что, и в самом деле ни капельки меня не жаль?
— Верка, но ты же тоже по сути обманщица и мошенница, как и он. Представь, что сейчас рассказывает о тебе нигериец.
— А мне не наплевать? Мне шуба новая нужна.
Я покачала головой. Такие люди, как она, вызывают во мне чувства изумления и зависти одновременно. Мне вот никогда не научиться вести себя так нагло, прыгая по чужим головам с изяществом беременного бегемота. Даже если я попробую вести себя так нагло, у меня все равно ничего не получится. Для этого мне не хватает самого главного: глубокого внутреннего убеждения, что все кругом мне должны.
Лично мне кажется, что наглая Верунчик получила по заслугам. Но если я не желаю быть съеденной заживо, то уж лучше не буду читать ей мораль.
Тем более что у меня и своих забот по горло.
Меня ведь ждет мой суперрепортаж!
Разоблачительная разгромная статья о мошеннике Алане Джексоне, которая непременно сделает меня звездой международной журналистики!
