Ричард Ф. Сирайт и Франклин Сирайт. Туманы смерти

Пнеф-Тааль ждал.

Терпеливо.

Больше четырех миллиардов лет Пнеф-Тааль терпеливо ждал, а время шло. Он знал, что когда-нибудь – через пять, десять, пятнадцать миллионов лет в будущем – шанс явится, и он его не упустит.

Он будет ждать. Он будет готов.

Пнеф-Тааль пришел на эту планету, когда она, еще совсем юная, оправлялась после титанического шока своего космического рождения, и с тех самых пор разум его не спал. Даже запертый в каменном склепе-пещере властью Старших Богов – а это иго даже он не в силах был сбросить, – он поддерживал в себе спящую жизнь силой иномирского интеллекта, который так и не принял своего поражения и с ним не смирился. Когда он впервые прибыл на Землю, лишь вступившую тогда в свое предначальное бытие – ей еще и пятисот миллионов лет не исполнилось! – она представляла собой огненный шар пока не застывшей, расплавленной материи.

Миллиарды и многие миллионы лет прошли, пока Земля остывала и на ней развивалась атмосфера – решительно необходимая, чтобы поддерживать жизнь, ввергнутую в проявленность одним могучим взрывом, что царственно повелел кое-каким молекулярным частицам образовать органические соединения, не теряя времени зря. Пока эта жизнь демонстрировала свою неповторимость, усердно делясь на равные и одинаковые элементы, Пнеф-Тааль созерцал это эмбрионическое буйство безо всякого интереса. Развитию многоклеточных живых организмов, плававших в соленых морях и, в конце концов, сумевших обзавестись неким примитивным разумом, он не уделил особого внимания. К пермутациям жизненных форм, вскоре решивших покорить сушу, он отнесся с полнейшим безразличием. Впрочем, тюрьма не наскучила Пнеф-Таалю, ибо его разум обладал способностью в мгновение ока одолевать космические просторы, постигать тайны дальних галактик и отдельных звездных скоплений, проникать в мысли жителей практически бесконечного ассортимента обитаемых планет, представлявших для него хоть какой-то интерес. Мало чего во всей вселенной он действительно не знал – вот разве что как вырваться из оков, наложенных Старшими Богами. А годы шли – миллионы миллионов лет утекали, как вода, и землю громовой стопой уже попирали гигантские рептилии – одаренные малым и смутным сознанием твари, чьим единственным занятием было нескончаемое поддержание собственной жизни посредством набивания вечно пустых желудков.

Пнеф-Тааль прекрасно их понимал. Он стремился к тому же.

Человек ступил на землю, а он все ждал. Цивилизации возносились на пламенеющие высоты и гибли, а он все был погружен в свои мысли – и страдал от голода, способного изничтожить целые галактики! Он думал о том, чем займется, когда вновь вернет себе свободу, которой когда-то наслаждался, когда испещренное звездами мироздание вновь станет ему пиршественным чертогом.

И, перефразируя «Элтдаунские осколки»,

…с поражающей внезапностью сия разумная сущность – могущественная, мнимо неуничтожимая, квазибессмертная – осознала невероятную истину, на мгновение оглушившую ее разум слепящей вспышкой: ее больше ничто не удерживало!

Алан Хасрад, репортер «Аркхэм дэйли ньюс» сидел в своем заставленном книгами кабинете, читая вечернюю почту. Он задумчиво почесал свой внушительный нос и еще раз углубился в весьма любопытное письмо от некоего Б. С. Флетчера, которое только что закончил читать во второй раз. Подтекст у письма был неопределенно зловещий, однако, природа угрозы, на которую так прозрачно намекал автор, осталась нераскрыта. В итоге у Алана создалось впечатление, что над писавшим нависло какое-то неназванное, но вполне реальное зло. Искренний страх (хотя и не ужас, ибо изъяснялся Флетчер с совершенным самообладанием) будто бы сам собою выглядывал из-за мнимо обыденных, даже небрежных слов.

С отправителем Алан был незнаком. Писал тот быстрым академическим почерком; выбор слов и манера сцеплять их в предложения выдавали обладателя недюжинных знаний. В письме объяснялось, что в свое время отправителю доводилось читать о ряде дел весьма таинственного свойства, к которым был причастен Алан, – о событиях поистине причудливых, фантастических; и по этой причине, наряду с заслуженной Аланом репутацией уважаемого журналиста, Флетчер усмотрел в нем возможный источник помощи в некоем затруднении, с которым давеча столкнулся. Он вскользь упомянул, что почти год тому назад удалился на покой и поселился в небольшом и почти отрезанном от мира коттедже на Мглистом озере, что возле Брамвелла – с этой частью Массачусетса Алан был до некоторой степени знаком. Далее автор с двусмысленной сдержанностью упоминал некие необъяснимые явления, причиняющие всей округе немалое беспокойство, но замечал, что было бы нежелательно доверять подробности почте, и что если бы Алан приехал лично, то стал бы свидетелем весьма интересной и убедительной демонстрации.

В целом письмо представляло собой коктейль из старомодных формальностей вперемешку с очевидной растерянностью и глубоким беспокойством. Все это вкупе рождало стойкое впечатление, что автор чего-то сильно боится. Завершалось послание официальным приглашением нанести отправителю визит с подробными инструкциями, как добраться до озерного коттеджа, на тот случай, если Алан решит приехать на машине, и обещанием встретить на станции, если тот выберет поезд. Подо всем этим красовалась цветистая подпись – «Б. С. Флетчер».

В обычных обстоятельствах подобная эпистола пробудила бы в Алане крайне мало энтузиазма. Будучи журналистом и участником (хотя отнюдь и не главным) ряда необычных происшествий, обычно ускользающих от внимания большинства публики, он давно уже привык получать всякого рода послания от образованных чудаков – равно как и не обращать на большинство из них никакого внимания. Однако это письмо выбивалось из общего потока – несомненной искренностью автора и неоспоримой здравостью его рассудка. Мглистое озеро и Брамвелл, говорите… У Алана в той округе жило несколько родственников, которых он даже время от времени навещал, да и кое с кем из местных жителей он водил знакомство, хотя и шапочное. Если уж на то пошло, размышлял он, разве не проскакивало в последнее время в газетах название городка? Вроде бы убийство, да не простое, а с какими-то более чем любопытными деталями?

Следующие несколько минут Алан рылся в старых выпусках «Аркхэм дэйли ньюс», пока не нашел, наконец, тот самый материал. Медленно и куда внимательнее, чем неделю назад, он перечел статью. В ней говорилось о смерти некоего Мосса Кента, фермера, обитавшего на Сомерсвилльской дороге, в полумиле к востоку от Мглистого озера. Кент был старый холостяк, и его натурально не хватились, пока один из соседей случайно не нашел его валяющимся на дворе прямо перед некрашеной деревянной хижиной.

Этим дело не исчерпывалось, но никакой другой важной с практической точки зрения информации в статье не содержалось – за исключением упоминания, что власти все еще продолжают расследование кое-каких обстоятельств неестественного свойства. Странная статейка, подумал Алан, – и не из-за того, о чем в ней говорится, а, наоборот, из-за того, о чем нет. Весьма дразняще выглядит. Он немного пораздумывал, стоит ли тратить день, а то и два на выяснение обстоятельств, и, в конце концов, решил, что не стоит. Последним аргументом послужил тот факт, что Флетчер решительно отказался раскрывать в письме природу своих затруднений, и Алан был этим слегка уязвлен – звать зовут, а зачем – не говорят. Он набросал краткий ответ: да, ему интересно, но он ужасно занят; не желает ли Флетчер в свою очередь приехать в Аркхэм, чтобы обсудить дело, или, по крайней мере, написать о деталях подробнее.

Второе письмо прибыло пять дней спустя. Флетчер, в частности, писал:

…Никоим образом не могу вас винить за отказ приехать в Брамвелл, не обладая полной и исчерпывающей информацией. Увы, у меня не так уж много фактов. Я писал вам в надежде, что, приняв мое приглашение, вы сами увидите и, возможно, поймете и сумеете объяснить эти чрезвычайно неестественные явления…

Это письмо было подписано Байярдом С. Флетчером.

Взгляд Алана тут же перескочил на ближайшие книжные полки, побегал по ним и остановился на высоком томе, переплетенном в алую кожу с золотыми буквами на корешке:

Письмо и книга более чем вероятно вышли из-под одного пера – известного палеонтолога, автора ряда узкоспециализированных работ, из коих «Прежде каменного века» была самой свежей, исчерпывающей и считалась коллегами по профессии редкостным для наших дней вкладом в прогресс их научной отрасли.

Всякие сомнения во вменяемости отправителя растворились, как щепоть соли в стакане воды. Если это и вправду тот самый Байярд Флетчер, на Мглистом озере и вправду должно твориться что-то странное.

Флетчер, по слухам, был мужчина в годах – лет шестидесяти семи или восьми, иными словами, почти что в расцвете умственных способностей. Алан припоминал, что он совсем недавно отказался от кураторского поста в Мискатонском университете, дабы уделять больше времени частным исследованиям и написанию ученых работ. Среди коллег он слыл человеком тихим, необщительным, а в последнее время и вовсе пропал из виду. О его местонахождении знали разве что издатели, немногие близкие друзья да музейная администрация.

Разумные туманы, говорите? Живые, способные на осознанные действия? Смутные подозрения зашевелились в голове у Алана, пробужденные воспоминанием о неких леденящих кровь пассажах из «Некрономикона»… но нет, промелькнувшая было мысль показалась ему недостойной внимания – да ну, такого просто не бывает. Приди она кому-нибудь другому, кроме сдержанного, уравновешенного старого ученого, идея разумного тумана выглядела бы слишком претенциозной, чтобы о ней вообще разговаривать. Но даже и так Алан ни на мгновение не поверил, что нарисованная Флетчером красочная картина вполне соответствовала истине. Гений старого палеонтолога заслуживал уважения; наверняка он наткнулся на нечто решительно аномальное и не вписывающееся ни в какие обыденные рамки. А учитывая одинокую, отрезанную от мира жизнь, оно настолько захватило его разум и подстегнуло воображение, что он, не таясь, признал, в каком бедственном положении оказался. Да, Флетчер нуждался в помощи, и если Алан в состоянии его порадовать и приободрить, а там, глядишь, и найти простое, очевидное объяснение загадочным событиям, которое в состоянии аффекта так легко проглядеть, самое малое, что он может сделать – это поспешить на зов.

И с неохотного согласия редакции Алан засобирался на Мглистое озеро на следующий же день.

Дорога от Аркхэма, этой гнилой, проклятой всеми ведьмами деревушки, вытянувшейся вдоль Атлантики, бежала на юго-восток. Алану она нравилась. Что-то в его собственной беспокойной натуре с готовностью откликалось на дикий, первобытный зов лесной чащи, старой, почти неприступной, молчаливой стражей окаймлявшей дорогу; голых, волнами убегавших вдаль равнин, с которых уже сорвали покров урожая; каменных стен, местами обрушенных; обветшалых ферм и амбаров, шатаясь, балансировавших на грани необратимой гибели. Алан дивился холмам и лесам в осеннем убранстве всех оттенков золота, рыжего и багрянца. Косые лучи предвечернего солнца бросали тени поперек главной улицы Брамвелла, когда Алан остановился на единственном тамошнем светофоре. Он повернул направо, переехал железнодорожные пути и подрулил к единственной же в городе бензозаправке. Вывеска над дверью объявляла владельцем некоего Гарольда Уэббера – с этим круглолицым пожилым джентльменом Алан, помнится, уже встречался. Да вот и он сам – вышел из дверей ленивой походочкой. Подходя к машине и вытирая руки о рваные и испачканные маслом рабочие штаны, он пригляделся, прищурился, признал шофера, и угрюмая линия его рта изогнулась в неком подобии улыбки.

– Вечерок, мистер Хасрад, а?

– Как поживаете, Хэл? Полный бак, пожалуйста.

Гарольд отошел к насосам, сунул пистолет в горловину бензобака, поставил на автомат и вернулся к водительскому окошку.

– Тыщу лет вас не видел, – небрежно молвил он, приступая к мытью окон.

– Да, несколько месяцев я этой дорогой не ездил. А Брамвелл все такой же.

– Да не то чтобы, – кратко и неожиданно возразил Гарольд.

Он энергично потер несколько пятен от насекомых, покончивших с собой на ветровом стекле, потом широким движением вытер его губкой.

– Да ну? – Алан с любопытством на него поглядел. – Неужто что-то новое стряслось? Есть о чем рассказать?

– Ну, не знаю… может статься, что и есть.

Заправщик тревожно перемялся с одной ноги на другую, и голос его как-то упал.

– У нас тут убийства было, два – ух, каких странных. Тут правда любое убийство будет странным, что есть то есть… В миле от деревни. Не говоря уже, что скотины полегло немало, и вся… тем же способом.

– Про одну смерть я, кажется, слышал. Мосс Кент парня звали, так?

– Типа да. Это было первое. А три дня назад второе случиось.

Уэббер стрельнул глазами по улице, туда-сюда, как будто собирался разболтать что-то такое, о чем стоило бы помолчать.

– Короче, на сей-то раз укокошили вдову Фишер. Нашли ее мертвой в десять примерно вечера у нее же на заднем крыльце. Совсем недалеко отсюда жила. Вышла, значит, за дровами на двор, а когда сразу не вернулась, дети решили, что она завернула к кому из соседей. Так что обнаружили ее только через пару часов.

– И правда, странно, – заметил Алан.

– Так я ж чего и говорю. Вряд ли пара смертей показалась бы странной человеку городскому, вроде вас, да еще газетчику, но у нас тут это прямо большое событие. Народ в деревне боится – за жизнь свою боится, особенно когда после темноты куда выйти надо.

– Вот даже так?

Уэббер кивнул.

– Ни криков не было, ни вообще какого шума.

Он наклонился вперед, почти всунувшись головой в машину.

– Но ее прямо как поломали всю, и лежала она такая обмякшая поперек собственных ступенек на заднем дворе! Не хотят наши больше в темноте из дома выходить, особенно с тех пор, как этот проклятый туман повадился наплывать в Брамвелл кажную ночь – ежели могут, то и не выходят совсем.

– И их можно понять. Но вы сказали, ее вроде как… поломали?

– Ну да, сэр, поломали. И старика Мосса Кента тоже. Это все, что я знаю, а те, кто знает больше, не особо жаждут о том распространяться.

Новость и впрямь была поразительная. Интересно, не связаны ли странные происшествия в деревне с той жутью, что творится на Мглистом озере, невольно задумался Алан. Выехав с парковки, он повел машину прочь по стремительно темнеющей улице. В одинокой кучке домов уже зажглись первые окна. Возле универмага на перекрестке он свернул на пыльную гравийную дорогу, которая должна была вести на озеро, и увеличил скорость. А ведь флегматичного Уэббера эти необъяснимые происшествия чуть до ручки не довели, размышлял он. Угрюмые поля расстилались кругом; урожай давно убрали, и дорогу где-то на милю окаймляла понурая молодая поросль. Впрочем, Алановы мысли были еще безотрадней пейзажа, осенявшего их вкрадчивой, вероломной тенью уныния. Дикая теория Флетчера, что какое-то неведомое зло рыщет по округе, нашла внезапное подтверждение в показаниях Хэла Уэббера, пусть и чрезмерно эмоциональных. Рой новых вероятностей так и кружил в голове, хотя раньше он ни о чем подобном даже не думал. Сперва Алан опасался, что письма могли оказаться фальшивкой, что их написал вовсе не Байярд Флетчер… ну или Флетчер, но каким-то образом успевший утратить рассудок. Теперь же его все больше занимала идея, что безымянное и неузнанное зло – совсем не плод чьего-то воображения, а, напротив, дело совершенно реальное. Не то, что нафантазировал себе мискатонский профессор, конечно, но все равно нечто вполне реальное, пагубное и смертоносное. Вдруг его подозрения не такие уж неоправданные? И что тогда ждет впереди?

Он ехал вдоль луга, когда в поле зрения вдруг мелькнуло нечто настолько странное, что он даже притормозил, чтобы как следует все разглядеть. К ограде неподвижно прислонилась корова, стоймя, но очевидным образом мертвая. Выглядела она будто тряпичная кукла, выброшенная соскучившимся ребенком – только с пропорциями тела было что-то капитально не так. Корову словно сдули, как баскетбольный мяч, из которого вышел почти весь воздух – она была тоньше и площе, чем коровам вообще-то полагается быть.

Алан покачал головой, рассеянно отметив, что подальше в поле виднеется еще одна неподвижная масса, похожая на сваленные в кучу тряпки, и поехал дальше. Вскоре показался описанный Флетчером узкий извилистый проселок, убегавший влево от основной дороги. Маневрировать по неглубоким, усыпанным палой листвой колеям пришлось осторожно; голые ветви мели и царапали крышу машины. Пока она виляла сквозь чащу вниз, по узкой грунтовке к озерному берегу и дальше, вдоль кромки воды, Алан обшаривал взглядом неотвратимо сгущавшиеся сумерки. Время от времени по дороге попадались коттеджи, темные и с виду необитаемые. Длинное узкое озеро, то и дело проглядывавшее между деревьями, выглядело хмурым, холодным и неподвижным. По ту сторону мрачного зеркала вставала серая гряда одетых лесом холмов. Сейчас, осенью, когда все коттеджи позакрывались, а летние гости разъехались, озеро казалось покинутым и одиноким. Впрочем, сама эта заброшенность наверняка была мила сердцу Флетчера, особенно по контрасту с неприятностями жизни в большом городе: теперь озеро до самого следующего лета принадлежало ему одному.

Коттедж на холме, вид на который открылся Алану за поворотом, оказался низким и длинным. Наверняка поздневикторианской постройки, просторный и в достаточно хорошем состоянии, но глядевший неприветливо и заброшенно из-за спутанной чащи кустов и некошеных трав.

Алан свернул на полянку, окаймленную нестриженым кустарником и мелкими деревьями, припарковался и пошел к коттеджу.

Сумерки спускались на тихую землю. Заросший соснами овраг слева уже размылся и утонул в тени, как и узкая, теснимая деревьями тропинка. Алан пошел быстрее, мрачно хрустя мертвой листвой, сметенной в кучи осенними ветрами и не тронутой ногой человека.

Флетчер открыл дверь на стук. При виде гостя его охватила лихорадочная радость; он тут же провел Алана в простой кабинет – длинную, сплошь заставленную книгами комнату, элегантно оформленную панелями из темного дуба. Там они уселись перед небольшим огоньком, уже весело плясавшим в громадном камине, и принялись говорить. Флетчер оказался человеком высоким, худым и слегка сутулым, но все еще пригожим собой и благородным в манерах, со снежной шевелюрой и в очках. Голос его, сердечный и сдержанный, все же чуть-чуть выдавал, в каком колоссальном напряжении профессор жил все последнее время.

– Душевно рад, что вы смогли приехать, мистер Хасрад, – заверил он гостя, смешав напитки и усадив его поудобней. – То, о чем я вам писал, настолько не вписывается ни в какие нормальные и понятные рамки, что я, пожалуй, с большей охотой съеду из дома, чем останусь тут один еще надолго.

Голос его на мгновение дрогнул, и Алан понял, какой железной выдержки и решимости ему стоило не бежать отсюда сломя голову – что, безусловно, сразу же решило бы все проблемы.

– В Брамвелле говорят, что в этих местах стало опасно для жизни, – осторожно заметил Алан.

Флетчер кивнул в знак согласия и длинными, изящными пальцами принялся набивать почерневшую трубку из верескового корня.

– Сегодня утром я обнаружил у себя на парадном крыльце кошку одного из соседей. Ее раздавили в бесформенную, мохнатую кучу, совсем как козу, которую я давеча видел на дороге, и подбросили сюда. Ужас охватил этот край, мистер Хасрад, ужас, который большинство народу даже отдаленно не в силах понять. За прошедшие две недели было убито двое человек.

– Да, я слышал об этих смертях, – сказал Алан. – Хотя сведения, прямо скажем, были обрывочные и неполные.

Флетчер, откинувшись в мягком кресле, задумчиво затянулся трубкой.

– Вероятно, я сумею прояснить для вас некоторые детали – я даже должен, чтобы убедить вас в том, что опасность совершенно реальна. Дела обстоят совсем скверно и ухудшаются день ото дня. Власти дозируют новости очень осторожно, в час по чайной ложке. Полагаю, они боятся, будто люди подумают, что их тут кто-то бессовестно разыгрывает. Но некоторые факты я вам в состоянии сообщить, так как присутствовал на вскрытиях (медицинский эксперт округа приходится мне кузеном), и то, что я намерен вам рассказать, возможно, покажется самым странным, что вы в жизни слышали.

Флетчер подался вперед и уставился на него сквозь очки с выражением самой суровой серьезности на лице.

– Итак, вот что во всем этом деле особенно странно. Я сам видел тела: на поверхности нет ни царапины – ни на одном. Но все они были мягкие, как тряпки: все кости внутри оказались раздавлены, расщеплены, разломаны на кусочки, будто от какого-то колоссального внешнего давления. Еще до того, как кузен начал резать, как минимум, в дюжине мест было слышно крепитацию.

В принципе, такому состоянию можно подыскать объяснения – конечно, косвенные и притянутые за уши, но все-таки… однако, мы нашли еще кое-что, от чего дело стало еще более неправдоподобным, если такое вообще возможно… Судя по всему, в обоих случаях клетки большинства внутренних органов оказались практически полностью лишены энзимов, гормонов и антител; иными словами, исчезли почти все аминокислоты, из которых состоят эти сложные органические вещества! Если излагать понятным для человека несведущего языком, то из всех внутренних тканей пропала большая часть белка! Из белка, как вам наверняка известно, в значительной мере состоит любая клетка нашего организма, так что можете себе представить, какая фантастическая картина открылась нам после первых же простых разрезов!

Алан оторопело глядел на профессора и только время от времени прикладывался к стакану.

– Да, – кивнул Флетчер. – Невероятно, но факт. За исключением некоторых отдельных органов и кожи, оставшихся в обоих случаях нетронутыми, все выглядит так, будто жертв каким-то необъяснимым образом ограбили, лишив почти что каждой имевшейся в их телах молекулы белка! Как вы легко можете себе представить, обследовать было особо нечего – от погибших остались только сухие, хрупкие оболочки.

Алан некоторое время молчал, вспоминая виденную в поле корову.

– А что думает по этому поводу ваш кузен, который медицинский эксперт округа? – молвил он наконец.

– А что он может думать? – слабо улыбнулся профессор. – Единственное объяснение, которое они с коллегами в состоянии предложить, – это что округу терроризирует некое неизвестное животное. Глотает свою добычу, переваривает телесные ткани, которых требует его естественный рацион, а затем отрыгивает или иным образом избавляется от остова!

Алан поджал губы, но комментировать не стал.

– Это, разумеется, самый абсурдный бред, какой только можно изобрести в качестве гипотезы. И все же… У меня самого нет взамен никакой теории получше. Невероятности происшествию добавляет эта чертова целая, неповрежденная кожа.

Мысли Алана понеслись вскачь.

– Но, доктор Флетчер, у всего этого точно должно быть какое-то разумное объяснение. Тела мог так переломать какой-нибудь удав… – несмело предложил он, живо представляя себе, еще даже не окончив фразы, какова вероятность встретить такую рептилию в окрестностях Брамвелла.

– Ну конечно, – отозвался Флетчер, пренебрежительно махнув рукой. – А еще какой-нибудь паровой каток. Проблема, видите ли, в том, что удавы свою добычу глотают. И потом, объяснить, как хитрой змее удалось высосать из тел весь белок…

– Нет, – он покачал головой с совершеннейшей убежденностью, – змей нам придется исключить: они так не питаются.

Воцарилось напряженное молчание, пока профессор подыскивал следующие слова.

– Но это было лишь продолжение, – сказал он, наконец, снова разжигая трубку. – Началось все еще месяц назад, с того, что во всей округе куда-то пропали насекомые: прошло дня четыре, и не осталось ни бабочки, ни даже паука хоть какого-то вида. Их уничтожили точно таким же образом – смятые, сухие тельца так и валялись повсюду. А за следующую неделю все мелкие грызуны оказались на грани исчезновения – и это еще до того, как собак, кошек и прочих небольших млекопитающих, остающихся по ночам на улице, постигла та же судьба. Потом фермеры начали находить скотину в полях убитой – картина была точно та же, и потери до сих пор растут. Сомнений быть не может, мистер Хасрад: что бы это ни было, а тварь уже достаточно сильна, чтобы нападать на людей и даже на более крупных животных – словом, на все, чему не повезло оказаться с наступлением ночи вне дома. На данный момент нашли дюжину взрослых коров и четырех или пятерых овец – а ненайденных, возможно, еще гораздо больше – и все раздавленные и высосанные досуха этой… голодной дрянью, чем бы она ни была!

– И, да, – заключил он, – нам, вполне вероятно, придется столкнуться с тем фактом, что это явление не носит естественный характер и нормального объяснения не имеет.

Он встал и подошел к эркерному окну.

– И совсем скоро, – добавил он зловеще, – вы все увидите сами.

После краткого ужина, приготовленного на газовой конфорке, они перешли в гостиную. Флетчер принялся подкармливать маленький огонек в камине кусочками сухого плавника; отблески плясали и дергались по деревянным панелям, то и дело выхватывая из сумрака развешанные повсюду пасторальные акварели, а затем снова пряча их в тень, делавшую комнату размытой и незнакомой.

Снаружи доносился посвист ветра, стремительно нараставший по мере того, как осенняя ночь вступала в свои права. Через все небо неслись, гонимые его сердитым дыханием, серые грозовые тучи. Алан смотрел, как Флетчер сидит в кресле под торшером; в какой-то момент он встал, подошел к выходящему на болота окну – и лицо его озарилось смесью ужаса и облегчения. Алан сдержанно улыбнулся. При таком ветре от тумана, реши он вдруг выползти познакомиться, не останется ни единого шанса.

Увы, он ошибся.

Ночь выдалась темная и ясная. Ветер дул с каждым мигом сильнее, воя и причитая во мраке, хлеща кусты и пригибая длинную траву. Алан пододвинул кресло и сел поближе к окну, глядя туда, откуда, по словам Флетчера, появлялись первые порядки наступающего тумана. И вот под считанными бледными звездами, едва различимыми на ночном небе, из-за бровки холма, возвышавшегося над топью, появились первые извивающиеся струи. Размытые, белые и совершенно отвратительные в своем ничем не объяснимом попрании всех законов природы, они текли к дому, против всякого ветра! Густая трава гнулась почти до земли под порывами бури, которые в мгновение ока разнесли бы в клочья любой нормальный туман – Алан понимал, что и вправду оказался свидетелем явления, противного законам физики. Вскоре воцарилась полная тьма – абсолютная, черная деревенская ночь, не нарушаемая никакими уличными фонарями или уютным сиянием окон. Впрочем, света хватало, чтобы смутно различить колеблющиеся волны тумана, медленно приближающиеся к дому и уже вытягивающие холодные, влажные руки, чтобы заключить эркер в свои жуткие объятия – беспредельная, расплывчатая серость с живыми, подвижными щупальцами, которые с любопытством тыкались во все углы и ниши дома, хотя основная масса казалась при этом недвижимой. В голове у Алана молнией сверкнула мысль, что метафора Флетчера, пожалуй что, неверна: никакая это не армия с разведчиками, а огромный, дымный спрут, расползшийся по низине и взмахивающий мерзкими щупальцами, будто грозя ими людям.

– Видите, мистер Хасрад? – сказал, наконец, Флетчер, разбивая чары безмолвия, сковавшего, казалось, весь дом. – И что вы об этом думаете?

Алан с трудом отвел взгляд от окна. Все его тело напряглось, лицо за эти несколько секунд избороздили морщины тревоги и сомнений, столь чуждых его энергичной, восторженной натуре.

– Я не знаю, что об этом думать, – признался он. – Пока не знаю. Ввиду очевидной силы ветра, это, пожалуй, самое поразительное явление, которое я видел на своем веку. А что будет, если я выйду наружу?

Бледное, исхудалое лицо Флетчера вмиг стало еще бледнее. Он нервно пригладил седые волосы, а тонкие губы скривились в мрачную улыбку.

– Даже не пытайтесь. Вспомните старика Кейна, вдову и скотину в полях. С человеком у этой штуки разговор короткий. Если прошлый опыт меня не обманывает, мы с вами в полной безопасности за этими стенами.

Он подошел к окну и опустил шторы, тут же скрывшие с глаз слепо вьющиеся щупальца.

– Когда это все началось? – спросил Алан, возвращаясь в кресло.

– Насколько я помню, недель пять тому назад, – ответствовал профессор.

Лицо его в резком электрическом свете выглядело напряженным и усталым. Алан погрузился в тревожное молчание.

– Я вряд ли знаю, что вам сказать, доктор Флетчер, – наконец изрек он. – Хотя первым моим побуждением, сразу после того, как я увидал этот гибельный туман во всей красе, было заставить вас уехать отсюда подальше, пока проблема каким-то образом не будет решена.

– У меня и самого точно такое же ощущение. Я бы еще пару недель назад уехал… – Тут у Флетчера в голосе проглянула горячность, необычная для его обычно спокойной манеры выражаться. – Но дело в том… видите ли, у меня есть самые серьезные основания полагать, что за происходящее в некотором роде несу ответственность лично я. Подозреваю, что это мое проклятое неуемное любопытство спустило с цепи наш кошмар – ужас, об истинной природе которого никто до сих пор не имеет ни малейшего понятия. Вот почему я не решаюсь просто взять и уехать. И по этой же причине я не тороплюсь доверяться властям – даже если в итоге это и принесло бы больше пользы, чем вреда. Расскажи я им правду – даже ту скудную, что мне на самом деле известна – об ужасной погибели, что рыщет в ночи по округе, и они тут же запрячут меня в соответствующее учреждение. То, что здесь происходит, слишком неправдоподобно, слишком невероятно, чтобы любой нормальный человек мог принять это как факт.

Но вам я расскажу все. Я читал о ваших встречах с адскими сущностями – вы один из крайне малочисленной когорты специалистов, способных подать мне авторитетный совет по поводу наших местных проблем. Они варятся у меня в голове уже целых пять недель, и мне определенно пойдет на пользу рассказать о них человеку, которому я могу доверять. Понимаете, я уже попробовал намекнуть тому самому моему кузену, медицинскому эксперту… – он так на меня посмотрел, что я тут же оставил эту затею и постарался свести все к шутке! И все равно он сказал, чтобы я попроще относился к жизни и не давал воображению совсем уж распоясаться.

Некоторое время Флетчер молча глядел в огонь и лишь затем продолжил.

– Мистер Хасрад, с душевным трепетом я жажду услышать ваше мнение. Дело в том, что я убежден: мы имеем дело с живым ужасом, спавшим и скрывавшимся от людей на всем протяжении письменной истории, который ныне пробудился и объявил войну всему человеческому роду, – с тварью ужасной и мерзостной, проведшей в состоянии полужизни бессчетные эоны, и пробужденной назойливым любопытством беспечного дурака – вашего покорного слуги. Вы, должно быть, думаете, что я совсем ку-ку, не так ли?

Алан слабо улыбнулся внезапному сленгу в устах университетского профессора.

– Но, поверьте, это единственный возможный ответ. Частично дедукция, конечно – я на самом деле ничего не знаю о его прошлом наверняка – но я вам сейчас расскажу о том, при каких обстоятельствах нашел его и, к величайшему моему прискорбию, выпустил на свободу.

Он вперил взор в мерцающие угли – все, что осталось от почти прогоревших дров, – и подбросил в слабеющий очаг еще одно небольшое полешко. Трубка у него в руке уже была мертва. По гостиной расползался неуютный холодок.

– Вы спрашиваете, что я обо всем этом думаю, – промолвил внезапно Алан, переводя взгляд с гипнотически вздыхающих углей на изможденное лицо профессора. – Должен признать, что ваши умозаключения, по всей вероятности, верны.

В конце концов, фантастическая идея, пришедшая ему в голову ранее, могла оказаться совсем не такой невозможной, как сперва показалось. Теперь она разворачивалась в весьма реальную и весьма гибельную вероятность.

– Я увидел достаточно, чтобы прийти к выводу: на свободу определенно вырвалось нечто, находящееся за пределами всех человеческих познаний. Но… расскажите мне остальное. Что, по-вашему, такое этот туман и как так вышло, что вы несете ответственность за его присутствие здесь?

Флетчер задумчиво натолкал табаку в крошечное отверстие, еще оставленное в трубке нагаром, и принялся мерить шагами вытертый ковер.

– Что он такое, мне неизвестно, но я уверен: перед нами явление совершенно неестественной природы – возможно, форма жизни, сотворенная в эпоху детства Земли, которая должна была благополучно сгинуть задолго до наступления каменного века. Ни археология, ни палеонтология тут не компетентны, от них помощи ждать нечего.

– Возможно, – вставил Алан, – она даже не земного происхождения. Скорее всего, это какое-то невыразимое космическое зло из иной, неизвестной нам части вселенной.

Доктор Флетчер остановил свой беспокойный бег и медленно кивнул.

– Может, и так. После увиденного я готов поверить во что угодно. Я просто не знаю. Но как я нашел его, я рассказать могу. Обстоятельства позволяют предположить, что оно было заперто в своей каменной тюрьме очень-очень давно и находилось там до тех самых пор, пока я непреднамеренно не взломал запоры и не дал ему ускользнуть.

Это случилось немногим больше месяца назад, во второй половине дня – прелестного, дремотного дня бабьего лета. Я всегда интересовался геологией – сделал ее чем-то вроде хобби, для времени, свободного от чисто палеонтологической работы. Так вот, в тот день я забросил свою текущую книгу – погода стояла такая чудная, что было просто грешно сидеть взаперти – и отправился побродить по округе с геологическим молоточком.

Я уже обошел половину болота, что раскинулось тут, за домом, и как раз взбирался на заросший кустарником утес, откуда открывается вид на Мискатонскую реку по другую его сторону, когда зацепился ногой за какой-то корень и скатился по склону до половины вниз. С этого-то все и началось. Я проломился сквозь густые кусты в скрывавшееся за ними устье пещеры. Совершенно типичная для этих мест формация – такие встречаются здесь сплошь и рядом, но эта так заросла снаружи, что я и не подозревал о ее существовании.

Если бы только судьба схватила меня за ноги и не дала войти внутрь! Но ничего подобного не случилось, и я проник сквозь дыру в скале в грот, куда нога человека наверняка не ступала уже многие тысячи лет – если ступала вообще! У меня с собой в рюкзаке был большой фонарь: я достал его, осмотрел потолок и пол и стал продвигаться постепенно к задней стене, выстукивая там и сям выходы породы по стенам. Это была самая обычная разновидность гранита, но очень старая – камень, можно сказать, незапамятной древности.

Откуда-то сверху сочилась вода, стекала по пустой стене и падала на пол пещеры с нескончаемым кап-кап-кап. Я специально упоминаю этот факт, чтобы объяснить произошедшее дальше. Я сделал еще один шаг к стене, неудачно поставил ногу на скользкий, усыпанный мелким щебнем пол, и поскользнулся. Лодыжка у меня подвернулась, я отчаянно замахал руками в попытке удержать равновесие, исполнил полупируэт и рухнул всем своим весом об заднюю стену. Локоть мой прошел через нее, словно через оконное стекло! Вероятно, вода, струившаяся сюда долгие эоны, истончила стену до толщины бумаги. Фонарик, к счастью, уцелел. Я кое-как встал, стараясь не обращать внимания на пострадавшую лодыжку и локоть, и посветил в образовавшуюся в стене дыру – размером она была где-то с мою голову. Просунув туда руку с фонарем, я увидал похожую на келью комнату, всего в десять квадратных футов; оттуда в главную пещеру вытекал затхлый, мертвый воздух.

На пару минут я отступил подальше, ожидая, пока атмосфера там не станет пригодной для дыхания, потом снова сунул внутрь мой светоч и поводил лучом по сторонам, разглядывая неровные стены и покрытый всяким каменным мусором пол. Я созерцал место, закрытое наглухо в течение многих тысяч лет – теперь я в этом совершенно уверен.

А затем я почти тотчас увидел огромный плоский камень в форме – если вы, конечно, сможете мне поверить – идеальной пятиконечной звезды! С центральной круглой частью примерно трех футов в диаметре, он лежал на полу в центре этой внутренней камеры. Вы легко можете представить себе мое изумление и любопытство, мистер Хасрад, а также решимость проникнуть внутрь и изучить находку поближе.

Я вышел из пещеры и вскоре вернулся с толстой веткой, из которой получился вполне эффективный лом. Пользуясь ею на манер рычага, я разломал уже и так почти руинизированную стену до такой степени, чтобы суметь протиснуться внутрь. Я очутился в естественной сводчатой каверне всего в нескольких футах от этого загадочного звездообразного камня. Господи, ну почему я не оставил его в покое! Даже сейчас я не в силах понять, что заставило меня сдвинуть его – некое внезапное вдохновение, не иначе. Я как раз рассматривал выгравированные на его поверхности любопытные символы, подозревая в них некую неизвестную науке письменность невероятной древности, когда мне пришла в голову блестящая мысль перевернуть его и поглядеть, что там, на другой стороне. И, будучи, как я вам уже говорил, форменным идиотом, я немедленно приступил к действиям. Глыба, конечно, оказалась для меня слишком тяжелой, но, воюя с ней, я умудрился чуть-чуть ее сдвинуть. Мистер Хасрад, этот камень в форме звезды прикрывал собой яму!

Я ворочал его и толкал, пока мне не удалось на целую половину освободить вход в эту дьявольскую шахту! Встав на колени у устья, я вперил взор в глубину колодца, созерцая гладкие стены, уходящие вниз, докуда хватало света. В диаметре он насчитывал все те же три фута; с моей точки обзора открывалась только ровная труба стен, похожая на внутренность телескопа, терявшаяся во тьме внизу и ничем не выдававшая свою истинную глубину. Лежа на полу и глазея в этот лаз, я подумал, что его гладкие, идеально закругленные стены до невозможности контрастируют с грубо высеченной верхней камерой. Следующим наблюдением стало то, что колодец вообще сделан не из камня, а, кажется, из какого-то металла, идентифицировать который мне не удалось.

Впрочем, все спекуляции на этот счет были совершенно бесполезны. Я выбрал приличного размера булыжник, кинул его в дыру и стал ждать – и ждать, и ждать, пока до меня не донесся едва слышный далекий стук. Судя по времени между ним и броском, дыра была невероятно глубокой! Не думаю, что вообще сумел бы различить этот звук, если бы неестественно гладкие стены не усилили его и не донесли услужливо мне на поверхность. Я испугался глубины и отполз скорее от края.

Дальше я, так и не удовлетворив до сих пор свое любопытство, вернулся к изучению странных знаков на камне, даже не подозревая, что мой проклятый камень побеспокоил нечто, обитавшее там, внизу. Прошло несколько минут, прежде чем мне снова захотелось поглядеть в шахту, и тут моим глазам предстало еще более поразительное зрелище.

Алан беспокойно пошевелился в своем кресле.

– И что же вы увидели, доктор Флетчер? – осторожно спросил он.

– А увидел я некое движение далеко-далеко внизу, в самой глубине колодца – там, где ничему вообще быть не полагалось. К свету фонаря поднималась какая-то клубящаяся беловатая масса, заполнявшая собою ствол от края до края. Некие аморфные, подобные псевдоподиям, волокна, казалось, осторожно тянулись из нее вверх, подергиваясь и извиваясь – невероятные щупальца, сжимавшиеся и вытягивавшиеся в странно непристойной манере, они ползли все выше и выше. Они, конечно, все еще были далеко внизу, и мне вполне хватало времени вернуть на место каменную крышку – приди мне в голову такая спасительная мысль. Однако вместо этого я стоял у отверстия на коленях, наблюдая их стремительное восхождение со смесью благоговейного ужаса и любопытства, совершенно лишившей меня способности двигаться.

Представляете себе, мистер Хасрад, какому невероятному, фантастическому явлению я стал свидетелем – и в самом неожиданном месте! В представшем мне зрелище было нечто необъяснимое и совершенно, категорически иноприродное – вид этот леденил кровь. До сих пор мною двигало радостное любопытство первооткрывателя – теперь же начал охватывать страх; я буквально задрожал, глядя, как этот туман или дым ползет по трубе вверх. Но я все равно продолжал ждать, скорчившись на краю бездны и глядя в глубину, туда, где вздымающийся ужас нежно заглатывал луч фонаря.

Он полз выше и выше, то и дело замирая на несколько мгновений, и на обычный летящий вверх дым был совсем не похож. Не знаю, откуда во мне взялась эта безмозглая нерассуждающая отвага – торчать там и глядеть, как эта… штука дюйм за дюймом нащупывает дорогу вверх. В какой-то момент я обнаружил, что меня всего колотит крупной дрожью, сердце частит так, словно пытается вырваться из грудной клетки наружу, а во рту сухо. Так организм бессознательно отреагировал на приближение этого зла.

Потом в голове у меня что-то щелкнуло, и я понял, что должен как-то остановить его вознесение. Свободной рукой я сгреб разнообразный каменный мусор, в изобилии усеивавший пол, и сбросил его на эту пульсирующую массу. Никакого эффекта моя диверсия не возымела: камни просто провалились насквозь и усвистели дальше вниз по бесконечной шахте. Ужас продолжал течь вверх, а я, чокнутый старый дурак, ждал, склоняясь над ямой и светя фонариком вниз, пока это неведомое чудище приближалось и приближалось.

Алан сидел, не шелохнувшись; все его внимание было приковано к профессору, голос которого грозил вот-вот сорваться от расстройства и тревоги.

– А потом оно добралось до края колодца. Ошеломленный, я так и остался сидеть, как примерзши к месту, и глядел, как маленькие тентаклики неуверенно вытекают в пещеру и принимаются ощупывать стены и пол. Вместе с ними на поверхность поднялся непередаваемый затхлый, плесневелый запах, который в этом тесном пространстве вскоре сделался невыносимым. Моя рука оказалась в каких-то дюймах от одного из этих ищущих щупалец, и когда оно, наконец, коснулось меня, я снова обрел способность двигаться. Державший меня мертвой хваткой парализующий ужас испарился. Помню, что я кричал; помню, как протискивался через мною же проделанную дыру во внешнюю пещеру и дальше, прочь, на солнечный свет. Я кое-как вскарабкался на холм и мчался, пока не выбился из сил и не упал наземь, хрипя и хватая ртом воздух, будто только что пробежал марафон. Только через несколько минут я понял, что непосредственная опасность миновала.

Флетчер резко умолк и бросил взгляд на гостя. На скулах у него острыми углами выделялись желваки, все лицо напряглось от воспоминания о пережитом ужасе.

– И это, конечно, была не последняя ваша встреча? – подсказал Алан.

Флетчер снова набивал трубку, неотрывно глядя в огонь. Мысли его, казалось, унеслись куда-то далеко.

– А? О да. Я узнал о таинственных убийствах в округе и… с ужасающей уверенностью понял, что за ними стоит.

Алан глядел на угловатое, изможденное лицо своего нового знакомца и раздумывал, насколько с ним имеет смысл поделиться кошмарными подозрениями, теснящимися в его собственной голове. Действительно ли Флетчер балансирует на грани умопомешательства и нервного срыва, как ему сначала показалось, или в нем достаточно скрытой силы, чтобы выстоять перед лицом жуткой правды? В конце концов, интуиция взяла верх: да, этот человек, скорее всего, выдержит напор эзотерического знания, готовый обрушиться на него.

– Доктор Флетчер, вы были совершенно правы, пригласив меня сюда, и я полагаю, что смогу оказаться полезен. Если я не ошибаюсь, мы с вами имеем дело с разумом куда старше человеческого – старше даже самой планеты Земля. Хотя на всем протяжении нашей истории он никогда не играл в ней активной роли, само его существование неоднократно упоминается в различных древних источниках, наиболее видное место среди которых занимают «Пнакотическая рукопись», происходящая от одного тайного культа древней Гипербореи, а также «Некрономикон» одного безумного араба, по имени Абдул Альхазред (впрочем, там ему посвящены только несколько кратких абзацев). По случаю, я являюсь далеким потомком этого сына пустыни. Также мне случалось читать об этой сущности в различных переводах (которые сами по себе могут оказаться неточны) «Элтдаунских осколков»; Людвиг Принн упоминает о нем в «De Vermis Mysteriis», а Роберт У. Чемберс – там, где цитирует «Зигзандские рукописи»; плюс он бегло фигурирует в «Cultes des Goules» графа д’Эрлетта и в «Unaussprechlichen Kulten» фон Юнцта. Эта адская сущность происходит из неизвестной и отдаленной части вселенной; некоторое время она странствовала от галактики к галактике, пока, наконец, не достигла нашей Земли, когда та была еще кипящей, пузырящейся, медленно остывающей массой жидкого камня.

В древних источниках повествуется, как сущность, враждебная всему человеческому, была поймана и заключена глубоко в недрах земли – это сделали Старшие Боги. Судя по всему, замки на ее узилище оказались сняты, и этот ужас ныне на свободе и волен терроризировать живущих.

– Но какова его цель, мистер Хасрад? – нетерпеливо вмешался Флетчер. – Если, как мы оба с вами полагаем, оно действительно разумно, у его ночных вылазок должна быть своя причина.

– Разумеется, причина у них есть, – Алан твердо улыбнулся профессору. – Оно питается.

– Питается?

– Конечно. Я так понимаю, это существо до сих пор очень слабое, так как провело в полусне многие миллионы лет, и теперь нуждается в пище – вообще-то это естественное поведение любых форм жизни. С тех пор, как оно получило свободу – по вашей, к несчастью, милости – оно постепенно восстанавливает свою массу и силу регулярными трапезами, начав с самых мелких существ и каждую ночь переходя к более крупным. Каким-то непостижимым для нас образом оно живет на белках, которые извлекает из тел жертв во время каждой новой охоты. Его цель – расти, распространяться… вернуть себе, наконец, ту грозную мощь почти галактических масштабов, которой оно некогда обладало. И когда оно ее вернет…

– Что тогда?

– Тогда – для человеческого рода, во всяком случае – будет уже слишком поздно. Земля останется полностью опустошенной, лишенной всякой жизни, а оно двинется дальше, к новым планетам и новым галактикам.

По физиономии Флетчера можно было наглядно изучать стадии нервного потрясения – так выразительно оно менялось, пока новая информация прокладывала себе дорогу в сознание ученого.

– И что же, ничего нельзя сделать?

Алан задумался. Если начать действовать прямо сейчас, пока эта тварь гораздо слабее, чем привыкла быть, возможно, ее еще удастся остановить… Хотя точно так же возможно, что это уже не под силу сделать никому из людей. Если только…

– Мы можем попытаться, – сказал он. – Мы должны попытаться, а пока – выбросить из головы все последствия, ожидающие нас, если попытку ждет неудача. К утру, надеюсь, тварь вернется к себе в логово. Она все еще считает себя слабой и днем, скорее всего, будет искать убежища, пока не окрепнет достаточно, чтобы охотиться в открытую. Значит, именно туда, в убежище, мы с вами и отправимся, и постараемся как-то ее обезвредить.

Черты доктора Флетчера озарились неожиданно веселой улыбкой.

– Примерно как уничтожить вампира, а, мистер Хасрад? Напасть, пока чудовище спит?

– Именно так. Но только это не вампир, профессор, и нам понадобятся инструменты и орудия подревнее, чем молоток и осиновый кол.

– Значит, завтра! – воскликнул Флетчер, подымаясь на ноги. – Давайте же отдохнем, остаток ночи все еще в нашем распоряжении. Будемте молиться Богу, или кто там приглядывает за судьбами человечества, чтобы день завтрашний принес нам победу над этой бедой.

– Аминь, – заключил Алан, тоже вставая и следуя за хозяином в гостевую спальню, уже приготовленную для него.

Снаружи было все еще темно, а восток только намекал на возможность зари, когда Алан пробудился от беспокойного сна и разбудил хозяина дома. Вместе они выглянули из окна: смертельный туман уже начал отступать перед пришествием света. Дом освободился от призрачного савана; округа была еще окутана дымкой, но недостаточно густой, чтобы представлять угрозу, как всего несколько часов назад.

Алан и Флетчер вышли на деревянное крыльцо и теперь глубоко вдыхали только что не хрустящий от утреннего холода воздух, любуясь Мглистым озером, видневшимся сквозь шеренги подступавших к самой воде деревьев. Вокруг дома еще вились отдельные пряди тумана, но и они медленно отступали к раскинувшемуся за ним болоту.

– Как я и думал, – заметил Алан, – наш туман не растворяется в воздухе, как следовало бы ожидать от нормального атмосферного явления, а возвращается в нору, сохраняя зримую форму.

– Вы совершенно правы, – отозвался Флетчер, – я с самого начала обратил внимание, что это не обычный материальный туман, который имеет обыкновение таять в воздухе незримой дымкой.

– Итак, если мы хотим узнать больше, нам волей-неволей придется последовать за ним – хотя лично я (да и вы, судя по всему, тоже) не питаю ни малейших сомнений относительно того, откуда он берется.

Сойдя с крыльца, оба джентльмена двинулись за дымными щупальцами в обход дома, прочь от озера, под уклон, сбегавший постепенно в заболоченную низину. Длинные белесые пряди привели их в лиственную рощицу, венчавшую гряду холмов, что смотрела в угрюмую чашу болота. Воздух был свеж и чист, и бледные, вьющиеся полосы тумана четко выделялись в нем.

Вскоре они уже стояли над самым болотом – словно на граю гигантской супницы. Туман внизу был гораздо гуще и походил на мягкий серый ковер, который кто-то на глазах утягивал прочь. Его непроницаемые покровы целенаправленно скользили прочь, собираясь в какую-то расположенную вдали точку.

– Выглядит, как будто кто-то вытащил пробку из огромной круглой раковины, – поделился Флетчер, – и все быстро утекает в сток.

– Весьма уместное сравнение, – согласился Алан.

Туманные псевдоподии безвредно хватали их за щиколотки, пока они шли по краю болота, протаптывая новую тропинку во взмокшей от росы траве, что покрывала бок холма.

– Думаю, я заметил кое-то новое, мистер Хасрад. Сдается мне, туман стал гуще… плотнее, возможно… глядите, это больше не та шелковистая дымка, за которой мы шли. Теперь сквозь него даже земли не видно.

– Вы абсолютно правы, – сказал Алан. – И, полагаю, у меня есть этому объяснение. Когда-то эта сущность, по всей вероятности, имела плотное тело – возможно, многих миль в длину, в ширину и в высоту – но она очень долго не питалась, то есть в буквальном смысле голодала много-много миллионов лет, и в итоге потеряла почти всю свою массу. Вместо того, чтобы уменьшиться в размере, она сохранила, так сказать, протяженность в пространстве, но атомы ее тела удалились друг от друга на такие расстояния, что в итоге она обрела вот такой туманный, несубстанциональный, разреженный облик.

– Вы хотите сказать, она ест… и толстеет?

– Именно. И, более того, если мы ничего не сделаем, чтобы ее остановить, если оставим ее беспрепятственно кормиться, в один прекрасный день она станет материальным телом, достаточно большим, чтобы покрыть собой всю округу, на многие мили во все стороны.

С каждым шагом они оказывались все дальше от дома и ближе к противоположной стороне болота. В саму трясину они не полезли – в этом не было никакой нужды, а шли по берегу, четко различимому в утреннем свете, над бочагами стоячей воды и лениво раскинувшимися топями.

– Оно действительно возвращается в пещеру, – прокомментировал Флетчер, тяжело дыша (они с Аланом как раз обходили поваленный древесный ствол). – Теперь уже недалеко осталось.

Еще через сотню футов справа по курсу открылась пещера; слева солнце подымалось из-за горизонта, деликатно касаясь свинцового зеркала Мискатонской реки, безмятежно змеившейся вдали. Снова взглянув направо, они увидали, как серый туман на глазах стягивается отовсюду в одну-единственную точку на склоне холма. Зрелище их не удивило, но признаться, ввергло в некоторый шок – выходит, они таки не ошиблись в своих догадках.

– Мы были правы, Алан… мистер Хасрад, – тихо проговорил доктор Флетчер. – Оно и правда все утекает в пещеру.

– И мы, кажется, как раз вовремя, – подхватил тот. – Через пару минут оно все окажется внутри – уйдет в эту вашу ужасную пещеру и дальше, по шахте, которую вы так неосторожно открыли, в свою подземную темницу, сотворенную много эонов назад Старшими Богами – если, конечно, древние источники не ошибаются. Сознаете ли вы, профессор, что где-то невероятно далеко под нами существует полая камера, простирающаяся на многие мили во все стороны, достаточно большая, чтобы вместить весь туман, который растекается по окрестностям?

– Видимо, да, – кивнул Флетчер – но идемте скорее… пока у нас еще есть время.

Большая часть тумана уже исчезла в холме, и только отдельные клочковатые последыши запоздало спешили домой. Двое мужчин принялись, оступаясь и поскальзываясь, карабкаться вверх по склону. Флетчеру не пришлось показывать, где находится пещера – туман сам отлично справился с ролью проводника. Как вода в ванне сливается в сток, так и туман на глазах вкручивался в некое пока скрытое от глаз отверстие в земле. Отодвинув заслонявшие вход ветви – некоторые уже были сломаны в прошлый визит профессора – преследователи уставились в вековечную тьму и затем по очереди продрались через кустарник и вступили в холодный, сырой сумрак грота. Внутри они зажгли специально захваченные из дома большие фонари. Пещера углублялась в холм футов на тридцать и заканчивалась пустой стеной, в которой зияло отверстие. По полу прямо к этой дыре стремительно утекали последние завитки совсем побледневшего тумана. Алан обшарил лучом низкий сводчатый потолок, неровные стены и засыпанный обломками пол.

Сообщники медленно двинулись к задней стене, где виднелся устроенный Флетчером больше месяца назад пролом. Алан первым протиснулся в маленькую камеру, Флетчер следовал за ним по пятам. Фонари выхватили из мрака яму, наполовину закрытую огромным, плоским звездообразным камнем. Над ним потолок образовывал низкий купол, едва позволявший выпрямиться во весь рост. Остатки тумана еще клубились на полу, но и те быстро убегали в дыру.

– Итак, доктор Флетчер, сомнений нет: вот куда оно удаляется в светлое время суток, закончив свои ночные пиршества.

Тот медленно кивнул.

– Воистину так. Вопрос только в том, как удержать его там… навсегда!

– По всей вероятности, это будет не так трудно, как вы опасаетесь, – отозвался Алан, преклоняя колени на краю шахты.

Он поднял фонарь над устьем гладкой трубы, уходящей в землю, и стал наблюдать, как тонкая, разреженная дымка спешит перевалить через край и стремительно уходит вниз. Судя по всему, ему пришла в голову внезапная мысль, так как он вытащил из кармана маленький почти пустой флакон для лекарств. Вытряхнув оттуда несколько таблеток, он сунул их обратно, в карман, а бутылочку поднес поближе к зиявшему устью.

– Что вы собираетесь делать? – удивленно поинтересовался Флетчер.

Алан поглядел на него с натянутой улыбкой.

– Ах, не обращайте внимания – так, просто праздная фантазия. Глупо, да?

– И что вы имели в виду, говоря, что нам не составит проблемы снова запереть этот ужас в тюрьму?

– Только то, что нам ничего не мешает вернуть все в тот вид, в каком оно было до вашего вторжения.

Сказав так, Алан внимательно осмотрел каменную крышку, некогда запечатывавшую вход в тоннель. Это, со всей очевидностью, было не природное образование – но и, с той же уверенностью, не дело рук человеческих. Исходящие из центра лучи придавали ей безошибочную форму звезды. В толщину она насчитывала всего дюйма четыре, что само по себе снимало проблему непосильного для человека веса, а трех футов диаметра центральной части вполне хватало, чтобы полностью закрыть дыру в полу.

Алан смел пыль с камня и посветил на него фонарем, являя высеченные на поверхности странные линии и знаки.

– Вот это, – молвил он, показывая на причудливые завитушки, – определенно представляет собой некую письменность и, могу вас заверить, дочеловеческого происхождения. Знаки эти точно высекал ни один из нашего племени.

– После всего, чего я насмотрелся за последний месяц, кивнул Флетчер, – у меня нет ни малейшего намерения подвергать вашу оценку сомнению.

Тем временем последнее щупальце тумана утекло в шахту.

– В «Некрономиконе» говорится о загадочных знаках вроде этих. Миллионы лет назад Старшие Боги пользовались ими, чтобы сковать невероятные силы Древних, близким родичем которых, надо понимать, является наш туман.

– Но не думаете же вы, что этот камешек в силах удержать этот ужас там, внизу? То, что достаточно сильно, чтобы смять корову в лепешку, справится с такой преградой в мгновении ока. Даже я смог сдвинуть его с места!

– Рискну предположить, что камешек вполне в силах. Не сам камень, разумеется, но то, что на нем начертано. Надпись запечатывает необъяснимые космические чары, невероятно могущественные и способные удерживать туман под замком многие миллионы лет. Вы должны понимать, доктор Флетчер, что это не просто глыба, кем-то вырезанная для забавы в форме звезды и украшенная никому не понятными символами. Это нечто гораздо большее! Мистические заклинания поистине мировых масштабов сопровождали нанесение рунескриптов, которые вы видите. Мне уже доводилось видеть такие звездные камни – большинство из них были достаточно малы, чтобы поместиться в руке. Этот – самый крупный на моей памяти, и размер как раз очень хорош, чтобы удержать взаперти разреженное до состояния тумана тело одного из Древних. Нет, дорогой мой доктор, уверяю вас, ночные пиршества этого кошмара подошли к концу.

Эта речь отнюдь не развеяла сомнений Флетчера, но за недолгое время знакомства с журналистом его проницательность и уверенность в собственной компетентности произвели на немолодого ученого такое впечатление, что он с готовностью передал инициативу целиком и полностью Алану в руки.

– Что ж, преклоняюсь перед вашей осведомленностью в мистических вопросах, мистер Хасрад… но я, признаться, чувствовал бы себя куда лучше, если бы мы могли принять какие-то дополнительные меры.

– Это какие же?

– Вот уж не знаю… и поэтому удовлетворюсь вашим планом действий. Давайте же скорее закроем шахту, пока оно не решило снова из нее вылезти.

– Еще одно мгновение, профессор, – сказал Алан, продолжая изучать древние знаки на крышке. – Кажется, туман уже весь внутри, но я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы согласились проверить внешнюю камеру и склон снаружи – просто для верности. Я на всякий случай останусь здесь и закрою отверстие, если тварь вдруг решит полезть наружу.

Флетчер вернулся очень быстро и заверил Алана, что туман и вправду уже весь ушел под землю, так как никаких его следов ни в меньшей, ни в большей камере, ни тем более на улице больше не наблюдается. Всего несколько мгновений ушло на то, чтобы объединенными усилиями вдвинуть каменную глыбу на место. Они постояли немного над надежно запечатанным колодцем, кивнули друг другу и обменялись молчаливым рукопожатием в знак уважения к новой дружбе, только что избавившей мир от смертельной опасности.

Выйдя на свет, они завалили вход в пещеру булыжниками покрупнее, в изобилии валявшимися вокруг, чтобы никто ее больше никогда не нашел. Было почти одиннадцать, когда они закончили работу и двинулись обратно, в коттедж.

Алан остался в гостях до конца дня и всю ночь, наслаждаясь обществом ученого друга и тишиной природы. Мглистое озеро почивало спокойно; никакой ужас больше не тревожил его сон, и Алан уехал на следующее утро, совершенно довольный тем, что человечеству больше ничто не угрожает.

Две недели спустя Алан Хасрад сидел у себя в библиотеке за вечерней почтой. В глаза ему бросился конверт, на котором значился обратный адрес доктора Байярда Флетчера. Журналист проворно вскрыл его, и в руки ему выпал единственный листок бумаги. Профессор счастливо сообщал, что на Мглистом озере и во всей округе воцарились мир и благолепие. Туман, заключал ученый, надежно упокоился в своем логове, и этот славный край вернулся к своей обычной безмятежности.

Алан ласково улыбнулся и бросил взгляд на крошечную бутылочку, украшавшую его рабочий стол. Серая облачная субстанция извивалась внутри, тщась освободиться из стеклянной темницы. Непрестанно движущаяся, неопределенная, постоянно меняющая форму, она наступала и отступала, металась вверх и вниз, в одну сторону и в другую, постоянно ощупывая пределы прозрачного застенка.

Улыбка продолжала блуждать по губам Алана, пока он зачарованно созерцал этот ничтожный кусочек колоссального, доисторического беззаконного целого, уловленный им в пещере и не успевший ускользнуть вслед за основной массой вниз, в глубины земли. Интересно, этот отдельный фрагмент – он разумный, как и родительское тело, или все-таки нет?

Алан не был уверен, но подозревал, что это малюсенькая частица неизмеримо большего разума заставляла прядку тумана столь неутомимо искать выхода. Мысль о том, что сувенир представляет собою частицу – пусть даже совсем крохотную – древнего квазибожества, доставляла ему неописуемое удовольствие.

Пнеф-Тааль ждал.

Терпеливо.

Он как раз размышлял над иррациональной стратегией добровольно возвращаться в свою тюрьму, пока не наберет достаточно массы и силы… когда внезапно обнаружил, что его снова заперли. Ничего, в один прекрасный день – возможно, годы, века или тысячелетия спустя, в далеком будущем, оковы снова падут, и он сможет утолить свой всепоглощающий, неиссякаемый голод. О, такой день точно настанет, Пнеф-Тааль знал это. И той же ошибки он больше не повторит.