Стокгольм, июнь 2012

Они сидели в гостиной у Йормы, в его квартире в Мидсоммаркрансен. Последняя неделя июня, до отвращения светлая ночь. Из открытой балконной двери струилась прохлада.

– О чем ты думаешь?

Голос Эвы. Совсем рядом… она налила ему рома из привезенной из Санта-Доминго бутылки: гаитянский «Барбанкур».

– Ни о чем…

– Точно? А вид такой, будто о чем-то думаешь.

– Точно-точно. Ни о чем.

Они знали уже почти все. Данни рассказал все в подробностях, за исключением встречи с Линксом. Клингберга больше нет, он знает это из достоверного источника, хотя открыть его не может. Рассказал про Ингрид, юношескую подружку Клингберга, рассказал, что видел на заброшенной сахарной плантации, рассказал, что похищение Кристофера инсценировал не кто иной, как Густав Клингберг. Они задавали вопросы, а он отвечал – настолько, насколько мог. Потом разговоры выдохлись. Они тоже устали, подумал Данни. Здесь им тоже пришлось несладко.

– Звезда Давида… ты носил ее, когда тебе было шестнадцать. – Эва потрогала шестиконечную золотую звездочку у него на шее.

– Отец подарил на бар-мицву. Лет тридцать не носил, а сейчас нашел и надел.

Почему-то в последнее время он очень много думал про Беньямина. Катцу было всего четырнадцать, когда умер отец, и помнил он его плохо. А может быть, подсознательно и не хотел вспоминать – слишком тяжело.

Он закрыл глаза и увидел отца в синагоге на Санкт-Паульсгатан. Данни вызвали для благословления Торы, и он должен был прочитать стих из Торы на иврите. С какой гордостью смотрел отец, как он укрепляет тфилин на лбу, как повязывает шель яд вокруг правой руки, потому что он левша и правая рука у него слабее, и накидывает на плечи талит… первый и последний раз в жизни. Отец тогда сиял как солнце, сидел в самом первом ряду, а через полгода его не стало.

Родители… в Санто-Доминго они являлись ему и наводили на мысли, которых у него раньше никогда не было. Почему они бросили его на произвол судьбы, почему все время переезжали с места на место? Откуда взялась его деструктивная вспыльчивость? И правда ли, что отец убил человека ради паспорта? Анн, его мать, была на пятнадцать лет моложе отца, но и ее Данни знал не очень хорошо. Родители существовали друг для друга, спина к спине перед враждебным, как им казалось, миром, а сына держали на расстоянии.

Ему стало холодно. Эва заметила, пошла и закрыла балконную дверь.

– И еще я вот что хочу узнать… Помнишь, файл, который ты нашел в компьютере Клингберга… где он связывает смерть родителей с похищением брата.

– Хотел отвести от себя подозрения. Он же не знал, как все повернется… действовал импульсивно. А потом повзрослел, набрался ума и понял, что на тот случай, если кто-то начнет копать поглубже, неплохо иметь в компьютере вроде бы кодированные, а на самом деле легко читаемые файлы, подтверждающие его невиновность.

Йорма, повернувшись на вращающемся рояльном стуле, кивнул.

– Конечно… откроет файл и скажет: смотрите, я ничего не имею с этим общего. При чем тут я?

– Что-то в этом роде…

Какой-то странный голос у Йормы. Впрочем, он уже прилично принял на грудь этого рома, вполне мог и закосеть.

– И Юнас Окессон… наверняка есть еще и другие наркоманы, с которыми Юлин ставил свои эксперименты.

Может быть… вполне может быть, что они многое и не знают. И никогда не узнают. Линкс наверняка уничтожил все следы.

Йорма опять начал играть. Данни следил за его руками. Левая словно жила своей жизнью, спокойные, иногда мягко синкопированные аккорды сопровождали неслыханной красоты ностальгическую мелодию правой. Кажется, это Кармайкл.

Почувствовал у себя на талии руку Эвы, но притворился, что не заметил.

Не сделал ли он ошибку, не оставшись в Санто-Доминго? Данни прожил в отеле еще две недели, по-прежнему под именем Игоря Либермана. Гулял по набережной и прикидывал, как это – жить в чужой стране под чужой фамилией. Линкс был прав – у него не было ни семьи, ни родственников, никто не будет о нем тосковать, кроме двоих, и эти двое сейчас рядом с ним. Йорма и Эва.

Другая фамилия, другой человек, другая жизнь… разве не об этом он мечтал всю жизнь? С пятнадцатью миллионами стартового капитала? Почему он не воспользовался шансом?

Почему, почему – по кочану! – передразнил Данни сам себя. Потому что себя не обманешь.

Он подлил рома в стакан и взял руку Эвы. Она была тоже под градусом, больше, чем полагалось бы, но это их судьба – и ее, и его. Следы времени и окружения, откуда они родом, слишком глубоки.

Йорма теперь играл что-то из классики, по-видимому, какую-то сонату. Еще давно, когда они жили в исправительном доме в Хессельбю, учитель сказал, что такого таланта, как у Йормы, он в своей жизни не встречал. И если ему дать хорошее образование, весь мир будет лежать у его ног, повторял он потрясенно. Но так не случилось. Не нашлось лоцмана, который провел бы Йорму через рифы их бурной юности.

Данни посмотрел на своего старого друга – строгое замкнутое лицо, полузакрытые глаза, словно он находится в другом мире. И страдальческое выражение глаз. Или не страдальческое, скорее взволнованное. Но нотка страдания все же есть.

Мысли продолжали крутиться в голове. То письмо, где он просил Клингберга помочь ему деньгами, Джоель, конечно, использовал – после убийства Ангелы послал, не указывая обратного адреса, в газету. Наркомания заставила его унижаться… но этого больше не будет никогда.

Йорма как будто ничего не замечал вокруг. Музыка? Да, конечно, но что-то еще… Что-то с ним не то. Что там говорил Линкс? Вашему другу грозят неприятности… неужели он имел в виду Йорму?

Катц пока не ответил на предложение Линкса. И как он мог это сделать? Люди вроде Линкса в телефонном каталоге не значатся. Скорее всего, тот сам его найдет… если вся эта идея не ушла в песок и Линкс передумал.

Но Даниельссон все же получил данные, позволившие снять с Катца все подозрения. Этим занималась Эва. К тому же в дело вмешались самые верхи, и на расследование поставили гриф секретности. Катц был почти уверен, что это дело рук Линкса.

За окном стемнело, но не совсем. И не стемнеет. Белые ночи в Стокгольме. В его городе. Он потянулся за бутылкой и подлил себе немного рома. А потом хватит. Он хотел остаться трезвым.