Я родилась 23 ноября 1935 года в деревне Пруды Московской области Коммунистического района (в дальнейшем Дмитровский район) в большой семье: три старшие сестры — Таня, Зина, Тамара, брат Павел (17 лет) только что окончил рогачевскую среднюю школу и собирался поступать в институт, младшая сестра Надя (3 года) и маленький братик Валера (1 год 2 мес.).

Перед войной родители построили большой, красивый дом, чтобы нам всем хватило места.

Когда началась война, мне было пять с половиной лет, но я многое помню.

22 июня 1941 года. Был жаркий, солнечный летний день. Старшая сестра Таня пошла на колодец за водой и быстро вбежала в дом с криком: «Мама, война, война, немцы». Началась всеобщая мобилизация, папа ушел на войну. В деревне остались женщины, старики и дети. Деревня жила обычной жизнью, женщины работали на колхозных полях и своих частных огородах.

Все думали, что война скоро закончится, она где-то идет, но у нас не будет. В начале осени, когда уже выпал снег, в деревне появились военные люди в белых полушубках. Они сожгли наш дом и дом соседей. Мама умоляла их не делать этого, говорила: «Вы видите, какая у меня большая семья, где мы будем жить», — мама хотела выпустить со двора овец, но они загнали их назад и закрыли дверь. В ответ они сказали, что у них приказ — сжечь самые большие дома, чтобы немцам негде было жить.

На второй день мы пошли на пепелище, где мы увидели обуглившие овечьи головы и много стекол. Так началось наше бездомное скитание. Нас приютила женщина, она жила в маленьком доме с тремя детьми и престарелой бабкой. Эта бабушка почти не слезала с печки. Хозяйка этого дома Маша сварила нам похлебку и стала нас кормить. Вместо половника (да его, наверное, и не было у нее) она взяла ковшик, а мальчишка закричал: «Мам, не наливай этим ковшиком, в него бабушка писала». Маша с этим ковшиком подходит к печке и говорит: «Мам, это правда?» А бабка отвечает: «Да врет он, чертенок, наливай Манька, наливай». Так мы пообедали. Наша мама была рада и такой еде, лишь бы мы не умерли с голоду. Спали мы на полу на соломе. А вскоре нас позвала к себе жить другая женщина, у которой больше дом и большая русская печка.

Наступила зама, морозы. Мы все сидели на печке. А в начале ноября нашу деревню заняли немцы. Они жили почти во всех домах. В доме, где мы жили, был немецкий штаб. Вечером они собирались в большой комнате, обсуждали свои планы, а потом снимали гимнастерки, собирали вшей с одежды и бросали их в лампу, так они развлекались. Так мы прожили с ними две недели. Немцы были мирные, нас не обижали. Угощали нас конфетами, шоколадом, леденцами. Когда они узнали, что у мамы столько детей, они качали головами, тыкали себя пальцем в грудь: «Найн, айн, цвай».

Вскоре они начали просить еду: «Матка, яйки, матка, гурки». Мама и сестры про яйки догадались, это — яйца, а вот гурки долго не могли отгадать. И только когда немец нарисовал — поняли, что они просят огурцов. Огурцы у хозяйки дома были, и она кормила их.

Среди немцев был высокий рыжий финн. Он взял наше одеяло и хотел закрыть им окно, мама начала отнимать у него. Он разозлился, маму оттолкнул, а в нас бросил одеяло на печку. Мы испугались, закричали, заплакали. Мама нас успокаивала. Мыла тогда не было, и мама мыла нам голову водой, кипяченной с древесной золой. Но вши все равно были, на руках чесотка.

Как-то раз мама сказала сестре Тамаре (ей было 15 лет): «Дочка, поезжай в деревню Аревское к тетке Шуре (это мамина сестра), может, там немцев нет, побудете у нее, а то здесь очень тесно и опасно». Тамара усадила на салазки меня и младшую сестру Надю и повезла нас к тетке.

Деревня Аревское находилась от нашей в километре. В середине дороги в поле мы наткнулись на немцев. У них застряла легковушка в снегу, они бегали вокруг нее, ругались, пытаясь вытащить. Сестра объехала их и поехала дальше. После войны, когда мы уже повзрослели, мы часто вспоминали этот случай. Немцам ничего бы не стоило расстрелять нас, но они как будто нас не заметили, нам повезло.

Брат Павел хорошо знал немецкий язык. Он подслушал разговор немцев и сказал маме: «К нам идет карательный отряд, если в ближайшее время наши не начнут наступление, мы погибнем». А немцы почувствовали приближение наших и забегали с утра: «Матка, чай бистро, бистро». Мама кое-как согрела самовар, они попили чаю — и на улицу заводить свои машины, пушки. Вскоре началась стрельба, в деревню вошли наши войска. Бой был сильный. Люди в страхе и панике бежали кто куда, не соображая.

А после боя наши солдаты разместились в домах на отдых. Их было много, они спали лежа, сидя, тесно прижавшись друг к другу.

После ухода немцев в деревне началась мирная жизнь. Но в школу вовремя в первый класс я пойти не смогла. Мы были разуты, раздеты. Первый класс обучения я проходила дома. Ко мне приходила учительница и занимались со мной. Потом мама осенью продала картошку и купила мне валенки. Начальная школа была в деревне Аревское. После окончания 4-го класса как лучшую ученицу меня возила на новогоднюю елку в Рогачево моя учительница Лебединская Софья Никифоровна.

А в 5-й класс я ходила в школу в Рогачево, и так 2 года — каждый день туда-обратно по 14 километров. Потом родители купили дом в деревне Васнево, в полукилометре от Рогачева, где я и закончила среднюю школу.