Младшая из дочерей императора Павла также могла бы стать женой Наполеона Бонапарта, но вышла замуж за принца Оранского и стала королевой Нидерландов. Она прожила относительно спокойную и благополучную жизнь, не познала ни бурной страсти, ни великой любви, ни мучительных душевных терзаний. И счастья у нее тоже не было. По крайней мере, яркого, ошеломляющего счастья, которое иногда освещает жизнь простых смертных. Зато тоска по родине и одиночество достались ей в избытке. Но, в конце концов, спокойно прожитую жизнь тоже можно счесть счастливой. Почти счастливой. «На свете счастья нет, но есть покой и воля», – написал величайший русский поэт. Покой у Анны Павловны был. А воля царским дочерям не положена. Как и счастье, которое они могут получить, только взбунтовавшись против привычного уклада. Анна Павловна оказалась слишком послушной сестрой и дочерью и прожила жизнь так, чтобы матушке и братьям за нее не было стыдно. Но оценил ли кто-нибудь ее жертвы? Разве что народ, которым она правила милосердно и разумно и который помнит ее до сих пор.

О детстве великой княжны Анны Павловны нам известно меньше, чем о детстве ее сестер, потому что со смертью Екатерины Великой прекратилась ее переписка с бароном Гриммом. А ведь только в письмах императрицы к давнему другу хоть как-то фиксировались впечатления мудрой и наблюдательной бабушки от того, как росли и развивались ее не слишком желанные («Много девок, всех замуж не выдадут…»), но все же любимые внучки. Всего несколько цитат, из которых вряд ли можно составить картину детских лет последней, шестой, дочери императора Павла. 7 января 1795 года Екатерина писала князю Потемкину: «…поутру в 5-ть часов наша любезная невестка Великая княгиня Мария Феодоровна разрешилась благополучно от бремени рождением Нам вну[ч]ки великой княжны, которая наречена Анна…» Сам Павел Петрович 8 января писал московскому митрополиту Платону, который когда-то был его учителем Закона Божия: «Бог мне даровал вчера дочь, весьма счастливо в мир пришедшую; к тому же и названа она по бабке и по сестре моей». Павел Петрович имел в виду Анну Петровну, дочь Петра Великого, которую выдали замуж за принца Голштинского Карла-Фридриха. Она умерла от чахотки, усугубленной тоской по Родине, через два месяца после рождения своего сына Петра Голштинского. Как известно, мальчика этого позвала себе в наследники сестра Анны, русская императрица Елизавета Петровна, сама детей не имевшая. И в жены ему «выписала» из маленького убогого Цербста принцессу Софью-Августу-Фредерику, крещенную в православие под именем Екатерины Алексеевны. После смерти тетки Петр Голштинский взошел на трон как Петр III, правил недолго и неудачно, был свергнут женою своей и по ее приказу убит… Жена его стала Екатериной Великой. И оба они были родителями Павла Петровича. Екатерина – ненавистной матерью. Петр Голштинский – обожаемым отцом. Павел Петрович просто боготворил все, что было связано с отцом: и бабушку по отцовской линии, Анну Петровну, и сестру свою, названную в честь бабушки Анной и не дожившую до двух лет. Павел очень любил малютку-сестру и горевал о ее смерти, пожалуй, даже больше, чем мать. Но возможно, память сестры не была бы для него такой драгоценной, если бы Павел Петрович знал, что она не являлась дочерью его отца, а была рождена Екатериной от ее тогдашнего любовника Станислава Понятовского… К счастью для себя, он этого не знал, и имя Анна для него было священно.

Мария Федоровна дважды – производя на свет великую княжну Ольгу и великую княжну Екатерину – была на грани смерти, неудивительно, что свекровь и муж отмечали, что на этот раз роды прошли благополучно, и малышка пришла в мир «счастливо». Но вскоре радость от ее рождения была омрачена: 14 января крестили Анну, а на следующий день умерла ее старшая сестра, двухлетняя великая княжна Ольга Павловна.

Воспитывала Анну все та же Шарлотта Карловна Ливен, которая воспитывала и всех ее старших сестер. Обучали ее тому же – иностранным языкам, музыке, танцам, математике, рисованию. Правда, в отличие от старших братьев и сестер, воспитывавшихся под личным присмотром бабушки-императрицы, Анну и ее младших братьев Николая и Михаила воспитывали уже родители: Екатерина Великая умерла, когда великой княжне Анне было всего полтора года от роду, Николай родился незадолго до кончины бабушки, а Михаил – уже после.

Великая княжна Анна Павловна была единственной из дочерей императора Павла, искренне любившей отца и сохранившей о нем теплые воспоминания. Пожалуй, можно даже сказать, она одна из всех детей его любила. Старшие успели натерпеться от его страшного и вздорного характера, младшие его практически не помнили, Анне же было шесть лет, когда отца убили, и она от него видела только добро и ласку. Много лет спустя Анна вспоминала: «Мой отец любил общаться с младшими детьми и нас, Николая, Михаила и меня приводили поиграть в покоях отца, пока ему делали прическу. Это были последние в его жизни часы, из тех немногих, которые он мог нам уделять. Он был так нежен и добр с нами, что мы любили бывать у него. Он говорил, что его отдалили от любимых детей, отобрав их с самого рождения, и что он теперь хотел быть рядом с младшими, чтобы их узнать».

В 1809 году имя великой княжны Анны Павловны появляется в переписке французских дипломатов. Ей едва исполнилось четырнадцать, но она уже оказалась в эпицентре матримониально-политических интриг, ибо отказ, полученный от великой княжны Екатерины Павловны, не охладил желания Наполеона Бонапарта породниться с Российским царствующим домом. Когда Наполеон сватался к Екатерине Павловне, Анне было двенадцать и ее в расчет не принимали. Но теперь, когда вздорная и своенравная Екатерина уже была замужем, а Анна подросла и, по утверждениям французских дипломатов, отличалась красотою, физическим здоровьем и более «счастливым», чем у ее старшей сестры, характером, Наполеон ею заинтересовался.

В 1809 году граф де Коленкур, посол Франции в России, получил от своего императора шифрованную депешу, написанную лично Наполеоном, но отправленную от имени министра иностранных дел Шампаньи: «Его величеству было угодно, чтобы Вы просто и откровенно объяснились с императором Александром. Вы можете сказать ему: „Ваше величество, у меня есть основания думать, что император, внимая желанию всей Франции, готовится развестись. Могу ли я известить его, чтобы он рассчитывал на Вашу сестру?“»

Но главный вопрос из этой тайной депеши адресовывался не русскому императору, а самому Коленкуру: «Вы напишете мне, какими качествами обладает Великая княжна и, главное, когда именно она будет в состоянии стать матерью, так как для моих соображений это очень важно…»

Собственно говоря, для соображений Бонапарта только это и было важно: он расторг брак с любимой, но немолодой Жозефиной из-за того, что она не могла дать ему детей. Ему нужна была не жена – ему нужно было чрево, которое выносило бы для него наследника. Оптимальным же представлялось, чтобы будущая мать наследника Французской империи была бы еще и представительницей одного из древнейших правящих родов. Романовы в этом отношении подходили идеально! О том, что они могут не желать такого унизительного для них родства, самоуверенный «корсиканский выскочка» (как пренебрежительно называли Наполеона большинство европейских государей) и не догадывался. Он, кажется, и на момент сватовства к Анне Павловне не подозревал, что причиной отказа со стороны Екатерины Павловны стали не только ее вздорный характер и желание остаться в России, но еще и презрение к нему, мелкому корсиканскому дворянину, «выбившемуся» в императоры. Пожалуй, из всей семьи только Александр I испытывал к Наполеону симпатию и уважение. Но даже он не хотел отдавать за него своих сестер, дипломатически объясняя это своей покорностью материнской воле.

Граф де Коленкур ответил на последний вопрос депеши подробно и обстоятельно: «Она высока ростом для своих лет, у нее прекрасные глаза, нежное выражение лица, любезная и приятная наружность, и, хотя она не красавица, но взор ее полон доброты. Нрав ее тих и, говорят, очень скромен. Доброте ее отдают предпочтение перед умом. В этом отношении она совершенно отличается от своей сестры Екатерины, слывшей несколько высокомерной и решительной. Она уже умеет держать себя, как подобает взрослой принцессе, и обладает тактом и уверенностью, столь необходимыми при большом дворе. По словам лиц, посещающих двор ее матери, она физически сформировалась вот уже целых пять месяцев. Великая княжна Анна походит на мать, и все в ней обещает, что она унаследует ее стать и формы. Известно, что императрица Мария и поныне, несмотря на свои пятьдесят лет, представляет из себя готовую форму для отливки детей…»

Джордж Доу. Портрет великой княгини Анны Павловны, наследной принцессы Оранской (1824–1825 гг.)

Как видно из этого описания, великая княжна Анна Павловна являла собой идеальный вариант. И Наполеон пообещал русской царевне в случае, если она примет его предложение, не только титул императрицы Франции, но еще и выгодное соглашение по польскому вопросу в качестве свадебного подарка. Вопрос этот был тем более важен для России, что зависимое от Бонапарта герцогство Варшавское, созданное из части польских территорий, принадлежавших ранее Австрии и Пруссии, обеспечивало прекрасный плацдарм для войны с Россией. По сути дела, император Наполеон предлагал императору Александру сделку: Польшу в обмен на его младшую сестру. Но Александр к тому моменту уже сомневался, что они с корсиканцем долго пробудут союзниками… И вряд ли супругу его, кем бы она ни оказалась, ожидает спокойная и счастливая жизнь. Ведь ее брали не просто как жену, а как мать потенциального наследника. А если она не сможет родить? А если России придется воевать с Францией? А если Наполеон все же будет свергнут и к власти придут законные наследники французской короны? Все эти рассуждения не позволяли императору Александру принять предложение Наполеона.

Об этом же писала императрица-мать Мария Федоровна своей старшей дочери Екатерине Павловне, герцогине Ольденбургской и первой несостоявшейся невесте Бонапарта: «Не вызывает сомнения, что Наполеон, завидуя нашему могуществу, нашей славе, не может желать нам добра, и его политика будет направлена против нас, как только кончится испанская война. Пока он нанес нам величайший вред, подорвав нашу торговлю и союз с Англией. Оскорбленный отказом, он будет еще более недоволен и раздражен против нас до тех пор, пока не сможет объявить нам войну… Что касается бедной Анны, то на нее пришлось бы смотреть как на жертву, принесенную ради блага государства: ибо какое несчастье было бы для этого ребенка, если бы она вышла замуж за такого изверга, для которого нет ничего святого и который не знает никакой узды, так как не верит даже в Бога? Принесла ли бы эта тяжкая жертва благо России? На что бы было обречено мое дитя? Интересы государства с одной стороны, счастье моего ребенка – с другой. Прибавьте к этому еще и огорчения и испытания, которые в случае отказа могут обрушиться на Александра, как на монарха…»

Сыну своему Александру I Мария Федоровна высказала свое отношение к ситуации так: «Если у нее не будет в первый год ребенка, ей придется много претерпеть. Либо он разведется с нею, либо он захочет иметь детей ценою ее чести и добродетели. Все это заставляет меня содрогаться! Интересы государства с одной стороны, счастье моего ребенка – с другой… Согласиться – значит погубить мою дочь, но одному Богу известно, удастся ли даже этой ценою избегнуть бедствий для нашего государства. Положение поистине ужасное! Неужели я, ее мать, буду виной ее несчастья!»

И сам император писал своей любимой сестре Екатерине Павловне, как всегда откровенно изливая ей все свои сомнения и метания: «Наполеон разводится и имеет виды на Анну. На этот раз это совершенно серьезно. Как поступить в данном случае, решить трудно… Я сказал матушке, что ей, конечно, одной принадлежит право располагать судьбой моей сестры, и что я подчинюсь ее решению…»

В придачу ко всему одним из условий брачного договора с французским императором было непременно принять католичество. А ведь прежде о смене веры для русских цесаревен не могло идти и речи, Екатерина Великая из-за этого пункта в брачном договоре разорвала помолвку Александры Павловны со шведским королем! И согласиться на такое нарушение незыблемых законов ради «корсиканского выскочки»?!

Наполеону решено было отказать. Александр писал Екатерине Павловне: «Принимая во внимание все неприятности и придирки, а также недоброжелательство и злобу, с какою относятся к этому человеку, лучше ответить отказом, чем дать согласие против воли…»

Но следовало отказать как можно более деликатно, чтобы не вызвать раньше времени его гнева против России, еще не готовой к войне с ним.

Впрочем, недаром Екатерина Великая воспитала своего старшего внука величайшим дипломатом. И не зря Александра I называли при жизни «сфинксом на престоле», а после смерти считали самым таинственным из всех российских императоров. Он был мастером недосказанностей и уловок.

Сначала император Александр сообщил, что даст ответ графу де Коленкуру после десятидневной отсрочки, необходимой для обсуждения предложения с вдовствующей императрицей Марией Федоровной, поскольку «последняя воля отца предоставляет полную свободу матери распоряжаться судьбой ее дочерей. Ее решения не всегда согласны с моими желаниями…»

Ждать французскому послу пришлось целых тридцать пять дней. И полученный им ответ был образчиком дипломатически завуалированного под согласие отказа. Русский император просил передать императору Франции: «Я не могу, Ваше Величество, возражать матери, которая все еще неутешно оплакивает безвременную кончину двух своих дочерей, умерших от слишком ранних браков. Я знаю, что Ваше Величество торопится, и это понятно: заявив Европе, что Вы желаете иметь детей, Вы не можете ждать более двух лет, хотя единственным препятствием к браку, усматриваемым Императрицей-матерью, является лишь возраст Великой княгини Анны…»

Александр поставил также условие, что великая княжна должна непременно сохранить православие, – надеясь, что это станет причиной отказа от этого брака со стороны самого Наполеона. Однако Бонапарт, равнодушный к религии и желавший, чтобы его жена была католичкой, только ради спокойствия душ его подданных-католиков, решил этим спокойствием пожертвовать и согласился на то, чтобы Анна Павловна осталась православной. Но вот двухлетняя отсрочка его не устраивала совсем. Ему были нужны жена и сын как можно быстрее. На примете у него была еще одна кандидатура в матери его наследника – тоже из древнего правящего рода, тоже молодая и очень здоровая, хотя и не такая красавица, как Анна Павловна, – принцесса Мария-Луиза Австрийская. Ей было уже восемнадцать лет, а Австрия была не в том положении, чтобы отказать императору-победителю, и – цитируя слова графа де Коленкура – австрийская семья, в отличие от российской, «без малейшего колебания, с величайшей и трогательной готовностью» сама предлагала родственный союз.

На состоявшемся в Тюильри совещании высших сановников Франции кандидатуру Анны Павловны поддержали канцлер Комбарес, зять Наполеона – король Неаполитанский Мюрат – и министр полиции Фуке. Но большинство, в том числе министр Талейран и пасынок Наполеона принц Евгений Богарне, высказались в пользу «австрийского брака». Сам Наполеон, видимо, все же предпочел бы русскую великую княжну. Но в Санкт-Петербурге ответили четко: Анна Павловна выйдет замуж не раньше, чем через два года. Так что пришлось ему сделать выбор в пользу принцессы Марии-Луизы. Она, кстати, приходилась внучатой племянницей последней французской королеве Марии-Антуанетте, которой во время революционных событий отрубили голову. В глазах французских обывателей, равно как и наиболее дальновидных советников Наполеона, это было дополнительным плюсом: с приездом в их страну такой императрицы, к тому же еще и католички, народ преисполнился бы надежд на возвращение к прошлому, которое теперь всем казалось «великим и добрым».

Когда граф де Коленкур сообщил императору Александру I о браке Наполеона с австрийской принцессой, русский царь с улыбкой ответил: «Поздравьте императора со сделанным выбором. Он хочет иметь детей. Вся Франция этого желает. Решение, им принятое, и есть самое предпочтительное…»

Как выяснилось позже, решение было не слишком удачное. Мария-Луиза родила Наполеону столь желанного наследника – которого во Франции тут же прозвали Орленком, ибо Наполеон для своих подданных был истинным Орлом, – но она не любила и даже не уважала супруга, она покинула Бонапарта, как только удача отвернулась от «корсиканского гения», она ни разу не навестила его в изгнании и даже сыну своему не была достойной матерью, предпочтя попросту забыть о нем. После смерти Бонапарта она вышла замуж за своего любовника графа Нейпперга, жила с ним в Парме, рожала ему детей и, пожалуй, была вполне счастлива. Пережив Нейпперга, она соединилась узами морганатического брака с графом де Бомбелем, ему тоже рожала детей и умерла в 1847 году. В истории Мария-Луиза осталась только благодаря тому, что несколько лет она была женой Наполеона Бонапарта.

Впрочем, все это пока еще в будущем. Наполеон пока счастлив тем, что получил в жены австрийскую принцессу, и тем, что она так быстро забеременела, и даже выглядит влюбленным в свою жену.

Французский император не был обманут внешней любезностью Александра. Похоже, самовлюбленный, самоуверенный Бонапарт наконец осознал, что в России ему отказали дважды, а значит, родства с ним не желают. Остро переживавший любое оскорбление, Наполеон, в свою очередь, отказался от ратификации конвенции о Польше, что весьма осложнило французско-русские отношения. Тильзитский мир дал трещину, а окончательный разрыв союзнических отношений произошел в апреле 1811 года, после захвата Наполеоном герцогства Ольденбург, наследной принцессой которого была великая княгиня Екатерина Павловна. Надвигалась Отечественная война 1812 года, в политическом небе уже видны были всполохи молний и слышались отдаленные раскаты грома…

Но до мирного Павловска, где жила Анна Павловна, отзвуки этой грозы пока еще не долетали. Анна Павловна гуляла с матерью по парку и розарию, резвилась с братьями, переписывалась со старшей сестрой Екатериной Павловной, живущей в Твери, и много училась. В пору белых ночей семья переезжала в Петергоф, где наслаждалась красотой и роскошью «русского Версаля», фонтанами и «водными шутихами», построенными еще при Петре Великом и совершенствовавшимися во все правления. Позже, будучи королевой Нидерландов, Анна Павловна с нежной ностальгией вспоминала: «Более всего мы любили Петергоф и Павловск. Мы были так привязаны к этим местам с братом Михаилом, что когда приходилось оттуда уезжать, то мы исхаживали все любимые наши места, со всеми прощались весьма нежно…»

Психологически Анна Павловна была еще совершеннейшим ребенком. Когда началась война, младшая из великих княжон по-настоящему этого не осознала. Ее сестра Екатерина Павловна в Твери вооружала на свои личные средства крестьян, снаряжала госпитали, переживала о судьбе пленных. Анна же в Павловске продолжала привыч-ную жизнь, а к происходящим с Россией несчастьям относилась как к чему-то далекому и нереальному, как к поводу для пари с младшим братом. «Узы дружбы, связывавшие меня и моих братьев Николая и Михаила, стали еще крепче в 1812 году, в то время когда наша родина находилась в опасности. В день, когда французы вошли в Москву, Николай заключил со мной пари на один рубль, что к первому января будущего года неприятель будет изгнан из российских земель. Он выиграл пари, и первого января 1813 года я отдала ему серебряный рубль. Он повесил его под свою орденскую ленту и так присутствовал на службе по случаю освобождения России в Казанском соборе».

Победа над войсками Наполеона, удачный заграничный поход 1813–1814 годов вознесли авторитет Российской империи на небывалую высоту, превратив в одного из главных игроков на мировой политической арене. И, разумеется, девятнадцатилетняя Анна Павловна, сестра императора-победителя, стала самой желанной невестой в Европе.

Первым к ней посватался, как ни удивительно, француз: Шарль-Фердинанд, герцог Беррийский, племянник короля Людовика XVIII. Однако семье российского императора он не показался завидным женихом. Во-первых, католик – а значит, в очередной раз возникает вопрос смены вероисповедания. Во-вторых, французы, напугавшие всех своей революцией, все еще не угомонились, и непонятно, что ждет в будущем страну и ее правителей. Об этом Мария Федоровна писала Екатерине Павловне: «Можно ли желать отдать свою дочь этому молодому человеку после всего, что произошло во Франции, ибо если счастье и обстоятельства приведут его снова в эту страну, то он будет там ходить вечно на вулкане, который может каждую минуту поглотить его и все его семейство… Аннета вполне разделяет мои мысли и нисколько не желает этого брака…»

Она оказалась права. Герцог Беррийский женился на одной из многочисленных дочерей Марии-Каролины Неаполитанской, а в 1820 году был убит фанатиком-бонапартистом Лувелем. Еще через десять лет произошла очередная революция, Бурбоны были свергнуты окончательно, уступив престол младшей, орлеанской, ветви. Если бы великая княжна Анна Павловна вышла замуж за Шарля-Фердинанда Беррийского, судьба ее была бы трудной, а Россия оказалась бы втянутой в очередное политическое противостояние с Францией.

Император Александр I серьезно рассматривал возможность брака Анны с наследным принцем Вильгельмом (Виллемом) Оранским.

Принц Вильгельм-Фредерик-Георг-Людовик был сыном наместника Нидерландов Вильгельма I, который 4 марта 1815 года был торжественно провозглашен королем только что созданного государства Нидерланды, объединившего Голландию и Бельгию. Кроме того, 16 мая 1815 года Вильгельм I был признан главой Великого герцогства Люксембург в обмен на принадлежавшие ему земли Нассау – Дилленбург, Зиген, Диц, Гадамар. Сын его, принц Вильгельм Оранский, выглядел привлекательным женихом не только с политической точки зрения: он был достаточно симпатичным внешне, ловким и отважным, во время Ватерлоо лично командовал голландскими войсками и был ранен – пуля пробила ему плечо. Отец мечтал женить его на английской принцессе Шарлотте, дочери принца-регента Георга Уэльского и – ни много ни мало! – наследнице английского престола. Но Шарлотта была влюблена в принца Леопольда Саксен-Кобургского и, несмотря на то, что отец ее был против этого брака, все же смогла настоять на своем и сочетаться с любимым. Ей в этом немало помогла Екатерина Павловна, вдовствующая герцогиня Ольденбургская. Правда, Екатерина Павловна больше радела не о счастье Шарлотты, а о том, чтобы принц Оранский достался великой княжне Анне Павловне. Союз с Голландией представлялся привлекательным для всей российской императорской семьи, а сам принц Вильгельм нравился и императору Александру, и его брату цесаревичу Константину, и даже самой Марии Федоровне, которой вообще-то трудно было угодить.

Интересно, что король Вильгельм I, когда рухнули его планы относительно брака между сыном и английской принцессой, нашел ему невесту в Габсбургском доме. Голландец не слишком-то рвался породниться с Романовыми… Но император Александр лично пригласил принца Вильгельма Оранского в Петербург, где представил его своей младшей сестре. И тут уж принцу и его отцу деваться было некуда, не ссориться же со всемогущей Россией! В декабре 1815 года Вильгельм Оранский просил руки Анны Павловны. Разумеется, ему ответили согласием, и 28 января 1816 года состоялось обручение, а 9 февраля – пышное бракосочетание. Один из современников вспоминал: «Члены Святейшего Синода, члены Государственного Совета, чужестранные министры, знатнейшие обоего пола особы, также гвардии штаб и обер-офицеры, и прочих полков штаб-офицеры приносили поздравления Их Высочествам новобрачным, государыне Великой княгине Анне Павловне и кронпринцу Нидерландскому Вильгельму… Во весь тот день продолжался при всех церквах колокольный звон, а ввечеру весь город был иллюминован».

Мария Павловна не готова была сразу расстаться с последней из своих дочерей, и молодые супруги гостили в Павловске почти четыре месяца. Только 10 июня 1816 года они отбыли из Санкт-Петербурга в Нидерланды.

«Ее императорское Высочество, Великая княгиня Анна Павловна, с Его королевским Высочеством, супругом своим, изволила предпринять отсюда путь в 10 часов утра, заехав пред тем в Казанский собор для принесения мольбы ко Всевышнему о благополучном путешествии».

Мольбы были услышаны, путешествие прошло благополучно, хоть и длилось долго – два с лишним месяца.

В Голландии наследную принцессу Оранскую и будущую королеву встречали торжественно. Русский посол отчитался в Петербург: «В минувшую пятницу 23 числа (августа месяца), ввечеру Его Высочество наследный принц прибыл с супругою своею в вожделенном здравии в замок Лоо, где находится ныне вся королевская фамилия. В будущий понедельник назначен въезд Их Высочеств в столицу. Великая княгиня любезными качествами своими привлекает к себе сердца всех, и король наш чувствует себя счастливым в счастии своего сына. 11 сентября в Гааге дано было от города великолепное празднество для королевской, в честь четы, фамилии, а на другой день были разные увеселения для народа».

Юная принцесса Оранская, как водится, поразила своих новых подданных и внешней красотой, и великолепием драгоценностей. Следует еще раз отметить, что приданое у дочерей Павла I было умопомрачительно роскошное, – другим великим княжнам, в других поколениях, такого уже не собирали! – к тому же включало абсолютно все, до мелочей: так, чтобы новобрачная до глубокой старости ни в чем не нуждалась. Анне Павловне приданое собирала лично ее матушка, которая подошла к вопросу с истинно немецкой рачительной хозяйственностью. И, кстати, приданое цесаревна получила дважды. Дело в том, что через несколько лет после свадьбы королевский дворец сгорел, а с ним и все сокровища, привезенные русской великой княжной. В России тут же собрали приданое еще раз, а Мария Федоровна до самой своей кончины посылала дочери сундуки со всем необходимым, вплоть до чулок. После смерти Анны Павловны даже осталась обивочная ткань, которой хватило до начала ХХ века…

Вообще с имуществом, привезенным из России, у Анны Павловны то и дело случались какие-то неприятности. В 1820 году у нее похитили драгоценности! Император Александр прислал сестре новые – копию украденных. Но российские придворные шептались: уж не взяла ли Анна Павловна грех на душу, не солгала ли брату относительно кражи? Она так много тратила на благотворительность и так была увлечена этим благородным делом, что могла тайком перепродать свои драгоценности, чтобы получить деньги на очередные больницы и приюты…

Анне Павловне в Нидерландах удалось удивительно гармонично сочетать любовь и интерес к новой родине – с гордостью и патриотизмом в отношении отчизны. Она прилежно изучала голландский язык, историю, традиции, но особенный интерес выказала в отношении истории русско-голландских связей, в том числе и церковных. По ее личной просьбе в архивах были отобраны копии с донесений голландских резидентов, посещавших Россию с 1615 по 1780 год. Значительная часть этих написанных на архаичном голландском документов, снабженная переводами, в 1843 году была отправлена в Петербург. В 1861 году эта бесценная коллекция поступила в Императорскую Академию наук, а в начале 1877 года документы были переданы в Императорское Русское историческое общество. И это был не единственный вклад Анны Павловны в сохранение российского исторического наследия.

8 февраля 1817 года Анна, принцесса Оранская, родила своего первенца Вильгельма-Александра-Павла-Фредерика-Людовика, названного так в честь отца, деда по отцовской линии, деда по материнской линии и своего великого дяди, русского императора Александра. Этому малышу суждено было стать королем Вильгельмом III.

По столь торжественному случаю свекор Анны, король Вильгельм I, сделал невестке очень необычный подарок: подарил ей домик в Заандаме, где в 1697 году под именем Петра Михайлова жил русский царь Петр I. Царь снимал жилье у местного жителя и, купив столярные инструменты, устроился работать на местную верфь. Петр, мечтавший о русском флоте, учился строить корабли. Интересно, что интерьер домика, где жил великий царь, бережно сохранялся на протяжении всего XVIII века, и даже возникавшая время от времени напряженность в русско-голландских отношениях не повлияла на отношение к этой исторической реликвии. Наполеон, захватив Голландию, побывал в домике Петра и отдал дань величайшему из российских правителей…

Анна Павловна помнила, что в Петербурге, напротив Летнего сада, сохранялся первый домик Петра Великого и что по приказу ее бабушки императрицы Екатерины он был заключен в особый футляр, предохранявший его от непогоды. С домом, где жил Петр в Заандаме, она решила поступить так же и возвела над ним кирпичный футляр.

23 июля 1818 года она родила второго сына, Вильгельма-Александра-Фредерика-Константина-Николая-Михаила – в его имени соединились имена уже всех четырех его русских дядей, братьев Анны Павловны: императора Александра, цесаревича Константина, великих князей Николая и Михаила. Кстати, Анна Павловна из всех своих братьев больше выделяла и любила Николая. С ним она была особенно откровенна. В 1828 году, получив известие о смерти матери – вдовствующей императрицы Марии Федоровны, – Анна пишет Николаю: «Какая потеря, какая бездна открывается перед нами всеми; дорогой брат и друг, совершенно правильно говоришь, что для нас начинается новая жизнь и для меня – в особенности. Мама всегда была моим убежищем, моей поддержкой. Теперь все кончено, поэтому я чувствую себя одинокой в целой вселенной».

Анна Павловна поддерживала тесную связь с Россией, два раза в неделю писала матери и братьям, сообщая мельчайшие подробности своей жизни: ее письма скорее напоминали дневник. Переписывалась она и со своим учителем русской литературы поэтом Василием Андреевичем Жуковским, который посылал ей наиболее интересные с его точки зрения литературные новинки. Переписка эта длилась долго. В 1839 году, после визита ее второго сына Вильгельма-Александра в Россию и встречи его с Жуковским, Анна пишет поэту: «Василий Андреевич! С искренним удовольствием получивши Ваше письмо из рук моего Александра, почитаю приятною обязанностью благодарить Вас за содержание оного и за доставление стихов, Вами сочиненных в полях Бородинских, за стихи, внушенные с любовью к отечественной славе. Они глубоко отзываются в душе моей, коей чувствования к родине неизменны. Благодарю Вас за счастье быть русской и помнить дни незабвенной и неизгладимой славы!»

Анне Павловне удалось и сыновей своих воспитать в любви и уважении к России. «Русомания сыновей принца Оранского», согласно словам их современника полковника Фрица Гагерна, в 1839 году сопровождавшего принца Вильгельма-Александра в Россию, была известна всей Европе и не вызывала восхищения. Могущественная Россия и без таких верных сторонников среди европейских владык казалась опасным соседом, а уж при наличии таковых…

Но, несмотря на «русоманию», в Голландии, Бельгии и Люксембурге принцессу Анну любили. Что неудивительно: по примеру матери и сестер, Анна Павловна активно занималась благотворительностью, в частности создала более 50 приютов для детей из бедных семей. Детей она действительно любила – так же как и ее мать. Да, эта женщина была бы идеальной женой Бонапарту и воплотила бы все его мечты! Вслед за Вильгельмом и Вильгельмом-Александром на свет в 1820 году появился Вильгельм-Фредерик-Генрих, затем, в 1822 году, Вильгельм-Александр-Эрнст-Фредерик-Казимир и в 1824 году – единственная дочка Вильгельмина-Мария-София-Луиза. Потеряла Анна Павловна только одного ребенка, младшего сына: он родился в мае, а умер в октябре 1822 года. Остальные ее дети отличались завидным здоровьем и почти не доставляли матери беспокойств. Впрочем, Анне Павловне пришлось пережить еще одного своего сына, второго, самого любимого, – Вильгельма-Александра, которого она называла «мой Александр» и который погиб в результате несчастного случая на охоте в самом расцвете сил, в тридцатилетнем возрасте, в 1848 году.

Тяжелым испытанием стал для всех 1830 год: 25 августа 1830 года под влиянием Июльской революции во Франции началась бельгийская революция. Удивительно, что искрой, из которой возгорелось пламя этой революции, стала… премьера оперы.

25 августа в брюссельском «Театре де ла Монне» впервые давали оперу французского композитора Даниэля Обера «Немая из Портичи». До этого городские власти не разрешали пьесу к постановке. И, как оказалось, не напрасно.

Сюжет пьесы, премьера которого прошла в Парижской опере в феврале 1828 года, основывался на историческом событии: народном восстании, поднятом в Неаполе в середине XVII века. «Немую из Портичи» уже успели поставить во многих театрах Европы. Ее премьера в Брюсселе была приурочена к торжествам по случаю дня рождения короля Вильгельма I.

Когда по ходу оперы ее герой Мазаньелло призвал товарищей к борьбе против испанского засилья, вскричав «К оружию!», по залу «Театра де ла Монне» пронесся взволнованный гул. После спектакля зрители не разошлись, как обычно, – напротив, перед театром собралась огромная толпа…

Начавшиеся в Брюсселе волнения быстро охватили другие бельгийские города. Участники восстания созвали Генеральную ассамблею, которая потребовала отделения Бельгии от Голландии.

Вильгельм I пытался справиться с ситуацией собственными силами, но не удалось. Он обратился к четырем великим державам Европы – России, Великобритании, Австрии и Пруссии, – но их правители не сочли нужным вмешаться. Супруг Анны кронпринц Вильгельм 5 октября срочно прибыл в Брюссель из Антверпена, но… не стал участвовать в подавлении восстания и признал независимость Бельгии. В сущности, он не имел на это права, он же не был правителем, так что с позиций закона его поступок никак не помог бунтовщикам, зато отец-король оскорбился до глубины души. В апреле 1831 года кронпринц попытался исправить свою ошибку, принял командование над нидерландскими войсками и в течение десяти дней сражался с восставшими. Но на помощь мятежным провинциям пришли французские войска. А на помощь королевской семье не пришел никто… Даже Россия, на которую семейство Оранских особенно уповало. Она была слишком занята усмирением Польского восстания и не смогла помочь военной силой, а может, и не захотела: возможно, император Николай I счел невыгодным с политической точки зрения защищать своих «бедных родственников», тогда как против них выступают и народ, и главы большинства европейских держав. Бельгийский Национальный конгресс проголосовал за независимость своей страны, за конституционную монархию. Одним из условий стало то, что бельгийский престол никогда не сможет занимать ни один из представителей династии Оранских. В январе 1831 года на Лондонской конференции послы России, Великобритании, Франции, Австрии и Пруссии от имени своих государей признали независимость Бельгии, где на трон взошел Леопольд Саксен-Кобургский. Весь мир понимал, что англичанам перемена власти очень выгодна: сам принц Леопольд был женат на английской принцессе Шарлотте, а его сестра была замужем за принцем Кентским, так что теперь Бельгия оказывалась практически под властью Великобритании.

Вскоре семья кронпринца навсегда покинула Брюссель и переехала в Гаагу. При этом Анне Павловне пришлось оставить во дворце многие ценные вещи, привезенные ею из России, что, конечно же, ее опечалило… Но, в сущности, Анна Павловна пережила революцию достаточно спокойно: в высокую политику она не вмешивалась и в конфликте между свекром и мужем держала нейтралитет. Она делала то, что должна делать женщина и государыня: взяла на себя заботу о пострадавших, не делая различий между сражавшимися на стороне короля и на стороне восставших. Она участвовала в организации госпиталей, жертвовала на лечение и на помощь семьям, потерявшим кормильца.

После переезда Анна Павловна обосновалась в усадьбе Сустдейк, причем позаботилась о том, чтобы придать дворцу и парку сходство с архитектурным ансамблем ее любимого и родного Павловска. Она постаралась воссоздать атмосферу российской императорской резиденции: с портретами русских государей на стенах, с посудой Петербургского фарфорового завода, с малахитовым столом, созданным уральскими мастерами. В Сустдейке прошли ее самые счастливые годы. Анна Павловна жила так же, как ее мать, в каждодневных заботах о детях. Переписывалась с родными, скорбела об утратах, когда один за другим уходили из жизни братья, мать, сестра… Особенно тяжело Анна Павловна пережила кончину матери. Они были очень близки перед ее отъездом из России, и со смертью Марии Федоровны для ее младшей дочери по-настоящему закончилось детство: исчезло то чувство защищенности, которое дарила ей мать, пусть находившаяся далеко, но все же в любой момент готовая предложить помощь и моральную поддержку.

Анна Павловна была счастливой матерью, но отношения с мужем у нее с годами становились все прохладнее: слишком разные характеры, слишком разные цели. Она мечтала быть «королевой для народа», веря в то, что ей внушили еще в России: для государя всегда на первом месте должен стоять его долг, забота о благе подданных. Тогда как Вильгельм пользовался своим высоким положением сугубо в эгоистических целях, не считался с расходами на собственные удовольствия, построил несколько роскошных замков, собрал дорогую коллекцию живописи, устраивал балы и праздники, а одержимость жены благотворительностью считал то ли нелепой блажью, то ли позой, но никак не искренним велением души. Супруги друг друга не понимали, и Анна Павловна чувствовала себя все более одинокой – и все больше замыкалась в себе. Придворные считали, что у принцессы Оранской просто тяжелый характер. Но сохранился драгоценный документ, благодаря которому мы можем видеть, что одиночество и непонимание причиняли Анне Павловне душевные страдания. Это – принадлежавшее ей русское Евангелие, на полях которого она делала записи карандашом, всегда по-русски, чтобы никто из любопытствующих не смог прочесть и понять. Принцесса Оранская писала о своих размышлениях и сомнениях, о том, как она тоскует по родине, хотя прошло уже так много лет. Но никого, даже любимого сына Александра, даже сестру Марию и брата Николая, последних оставшихся в живых родных ей людей, Анна Павловна не посвящала в свои переживания…

Со свекром, королем Вильгельмом I, Анна Павловна сохранила добрые отношения. Хотя король так и не простил сыну его поведения во время революции, на невестку его гнев не распространялся. Король был достаточно умен, чтобы понимать, какое сокровище они приобрели в лице этой русской царевны: и Нидерланды как государство, и его сын как мужчина… Анна Павловна была идеальной женой и со временем могла стать прекрасной королевой. Не из тех, кто своей волей правит и принимает судьбоносные решения, но из тех, кто мягко направляет супруга, усмиряет страсти и вызывает всеобщее обожание. А это так важно, чтобы правителя искренне любили! Если не его самого, то хотя бы его семью.

Впрочем, Анна Павловна пробыла кронпринцессой рекордно долгий срок: титул наследной принцессы Оранской она носила целых двадцать четыре года! Король Вильгельм I отличался завидным здоровьем. Так что его сын мог оставаться кронпринцем и еще столько же лет, до самой своей старости, если бы не скандал, приключившийся в королевском семействе как раз по причине хорошего здоровья государя. Как говорится, седина в бороду, а бес в ребро: у Вильгельма I было немало любовниц, но особенно бурную страсть он питал к одной из придворных дам – к графине Генриетте д’Ультремон. Что самое возмутительное, она дружила с королевой Вильгельминой, его супругой. Правда, при жизни королевы Генриетта щадила чувства подруги и скрывала свои отношения с королем. Зато после смерти королевы в 1837 году Генриетта и Вильгельм зажили практически как супруги. Всех это безумно возмущало, все ненавидели графиню д’Ультремон – бельгийку, католичку, надменную гордячку. В кальвинистской Голландии католиков вообще не любили, а уж то, что именно с католичкой король обманывал их добрую королеву, придворным казалось особенно возмутительным. А уж когда король заявил, что хочет узаконить отношения со своей сорокасемилетней возлюбленной и жениться на ней, всеобщее несогласие практически вылилось в бунт. Правда, маленький и бескровный, потому что это был бунт придворных, но он мог перерасти в революцию, если бы Вильгельм I все-таки решился возвести католичку на трон. В газетах уже появились оскорбительные статьи в адрес графини д’Ультремон, а в Амстердаме по улицам разбрасывали листовки, в которых угрожали королевской любовнице смертью, если она посмеет появиться в городе. Письма с угрозами приходили и лично Генриетте д’Ультремон.

У Вильгельма I в сложившейся ситуации были только два пути: или расстаться с любовницей, или отказаться от трона. Он предпочел любовь власти. 25 сентября 1840 года король торжественно отрекся в пользу своего старшего сына, принца Оранского, который принял корону и взошел на трон под именем Вильгельма II. Ему было сорок девять лет, его супруге Анне Павловне – сорок пять. Сразу после окончания коронационных торжеств бывший король Вильгельм I отбыл в сопровождении Генриетты д’Ультремон, обвенчался с ней и жил в довольстве и счастье.

Вильгельм II правил Нидерландами недолго: с 1840 по 1849 год. Это был не лучший период в жизни страны, сотрясаемой политической и экономической лихорадкой. Анна Павловна действительно оказалась достойной помощницей своему мужу: некоторые наиболее мудрые решения – например, смягчение налогового законодательства и некоторые изменения в конституции, – подсказала ему именно она. В годы неурожая королева Анна на личные средства закупала зерно за границей, чтобы спасти страну от голода. Но все равно финансовое положение Дома Оранских становилось все хуже, и к моменту кончины ее супруга было просто бедственным. И Анне Павловне не оставалось ничего, кроме как обратиться за поддержкой к богатой, могущественной России.

В письме от 1 октября 1849 года вдовствующая королева Нидерландов писала своему брату, русскому императору Николаю I: «Милый брат, дорогой и любезный друг, ты, конечно, понимаешь, что только обстоятельства крайней необходимости вынуждают меня нарушить наше общее горе и говорить с тобой о вещах материального свойства. Я подумала, милый друг, что, поскольку речь идет о чести семьи и памяти нашего дорогого Вильгельма, которого ты так любил, я должна обратиться к твоему сердцу и воззвать к твоей доброте. Тебе известно о наследстве Вильгельма. В задачу комиссии, созданной для изучения и рассмотрения этого вопроса, входило собрать необходимые данные и оценить имущество и наличные активы, равно как и сосчитать долги. Последние, как оказалось, составляют 4,5 млн гульденов. Для их уплаты нам нужно будет продать всю землю и недвижимость в этой стране, поэтому я обращаюсь к тебе, любимый брат и друг, с просьбой, чтобы ты в этот роковой час согласился купить собранные Вильгельмом картины, к которым ты так привязан и которые уже отданы тебе в залог. Если ты выполнишь мою просьбу, мои дети будут спасены. Ты также спасешь честь семьи».

Император Николай исполнил просьбу сестры и купил коллекцию картин за 137 823 гульдена. Спасая честь семьи, Анна Павловна на свои личные средства приобрела дворец в Сустдейке – «чтобы этот знак национальной благодарности, подаренный нашему Вильгельму по случаю битвы при Ватерлоо, не попал в руки Бог знает кого».

На престол вступил старший сын Анны Павловны, король Вильгельм III.

В 1853 году Анна Павловна женила младшего из своих сыновей, принца Генриха, на принцессе Амалии Веймарской и решила, что, поскольку семейные дела устроены, она может позволить себе давно желанную поездку в Россию. На родине она не была целых тридцать семь лет!

Николай I с радостью принял свою самую любимую сестру. А вот племянникам и племянницам их незнакомая тетушка, вдовствующая королева, не понравилась: она показалась им слишком замкнутой, надменной и вообще странноватой. По-русски Анна Павловна говорила с удовольствием. Но «чисто карамзинским слогом начала столетия», как отмечала фрейлина Анна Тютчева, дочь поэта, состоявшая при дворе в царствование Николая I и Александра II. (Впоследствии дневник А. Ф. Тютчевой был издан под названием «При дворе двух императоров».)

Анна Павловна всегда была религиозна, но за время, проведенное на чужбине, она словно бы утвердилась в православной своей вере, и во время визита в Россию главной ее целью было посетить святыни и побеседовать с представителями духовенства. Пробыв в Санкт-Петербурге и Москве ровно столько, сколько этого требовал этикет, вдовствующая королева поехала в Троице-Сергиеву лавру. Она ходила по монастырям и церквям, поклонилась могиле Годуновых, дала обед в честь духовенства, во время которого беседовала с митрополитом Филаретом (Дроздовым), и часть этой беседы была зафиксирована. Анна Павловна сказала, что душой она не покидала России, но не могла вернуться, потому что несчастное семейство ее супруга преследовали различные бедствия: «Вы знаете мои обстоятельства: наша страна была разорвана надвое, и я не могла оставить в несчастии тех, с кем жила прежде в счастии; это было бы недостойно русской великой княжны. Потом я лишилась сына, мужа; при новом короле, моем старшем сыне, я и хотела бы уехать в Россию, но надо было руководить детьми, помогать им, долг матери меня удерживал. Когда я женила второго сына, то почувствовала себя как бы развязанной и поспешила в Россию, где мне был оказан братом самый любезный, самый родственный прием. Я познакомилась со всем большим семейством. Если бы не этот случай, я бы осталась незнакомой всему молодому поколению Романовых…»

Стремясь избежать обсуждения политических вопросов, митрополит Филарет отвечал королеве Анне Павловне: «Мы не смеем входить в причины удерживания Вас от путешествия в Россию, но теперь должны быть благодарны Вам за то, что вспомнили Россию».

Анна Павловна кротко поблагодарила митрополита за сочувствие: «Я обязана вашему духовенству, что оно молится за меня и напоминает обо мне народу, которому без этого я была бы вовсе чужда, он совсем не знал меня».

Прикосновение к православным святыням принесло покой мятущейся душе Анны Павловне. В Нидерланды она вернулась с легким сердцем. Но, прощаясь с любимым братом, она и заподозрить не могла, что прощается с ним навеки… Николай был моложе ее, он отличался прекрасным здоровьем, и Анна Павловна надеялась снова посетить Россию и еще не раз повидаться с ним. Однако император скончался в феврале 1855 года. Как раз в разгар неудачной для России Крымской войны. Говорили даже, что он отравился, не вынеся позора бесконечных военных поражений.

На трон взошел его сын, племянник Анны Павловны, император Александр II. По торжественному случаю король Нидерландов Вильгельм III наградил его почетным орденом Святого Вильгельма. И точно такой же орден он послал французскому королю Наполеону III в честь взятия союзническими войсками Севастополя! Поступок глупый и в высшей степени бестактный, но если Александр II воспринял его с юмором, как нелепость, то Анна Павловна пришла в ярость. Она, так трепетно хранившая любовь к России, так старательно воспитывавшая эту любовь в своих детях, была оскорблена до глубины души, разочарована, взбешена… Она решила наказать своего великовозрастного сына-короля, навсегда покинуть Нидерланды и вернуться в Россию.

Анна Павловна даже не догадывалась, что там ее вовсе не ждут и не хотят. Фрейлина Анна Тютчева вспоминала: «Вошел государь с телеграммой в руках и, смеясь, сказал императрице: „Вот, милая моя, черепица нам сваливается на голову: королева Анна телеграфирует мне, что ввиду того, что ее сын, король Нидерландский, имел гнусность послать орден Св. Вильгельма одновременно мне, по случаю моего восшествия на престол, и Людовику Наполеону, по случаю взятия Севастополя, она сочла для себя долгом чести навсегда покинуть Нидерланды и вернуться в Россию“. Императрице, по-видимому, не особенно по вкусу это проявление русского патриотизма со стороны ее августейшей тетушки. Ее нидерландское Величество имеет репутацию особы столь же неуживчивой и трудной в общежитии, сколь хорошей патриотки, и мысль иметь ее навсегда при себе, кажется, не очень улыбается Их Величествам». Позже фрейлина зафиксировала в дневнике: «Десятого (ноября) прибыла королева Анна. Государь и вся царская семья, кроме вдовствующей императрицы, поехали ей навстречу в Гатчино, где состоялся обед… Не знаю, вследствие какого недоразумения, но королева, приезд которой был назначен на пять часов, уже несколько минут как была во дворце, когда в четыре часа государь прибыл туда. Княгиня Салтыкова и я пошли быстро посетить кабинет покойного императора, как вдруг навстречу оттуда выплыли королева, государь, государыня и остальные члены семьи, все в слезах. Мы чувствовали себя очень неловко среди этой умилительной сцены. Сделав почтительный реверанс, мы поцеловали руку Ее нидерландского Величества…»

Анна Павловна хотела пожить в Гатчине, которую так любил ее давно покойный отец, но Александр II предпочитал светлое, роскошное и удобное Царское Село, куда и переехала вся семья и гостья в сопровождении придворных. Анна Тютчева писала: «Началась церемония представления. Королева была чрезвычайно милостива, говорила массу любезностей и делала бесконечные реверансы; из одного ее реверанса можно было выкроить десять наших. Королева Анна очень почтенная женщина, полная старых придворных традиций и приверженности этикету, и еще не послала к чертям все приличия, как это принято в наше время. Наши молодые великие князья и княгини, которые покатываются от смеха и гримасничают за спиной тетки, лучше бы сделали, если бы последовали ее примеру…»

В России Анна Павловна прожила несколько месяцев. Затем – то ли поняла, что здесь она не ко двору, то ли стосковалась по почестям, оказываемым ей в Нидерландах как вдовствующей королеве, а скорее всего – просто простила сына и соскучилась по своей собственной семье. Она вернулась в Гаагу, где прожила еще почти десять лет, и умерла 20 февраля 1865 года в возрасте семидесяти лет. Среди детей Павла I его младшая дочь оказалась настоящей долгожительницей.

По ее просьбе, высказанной заблаговременно (королева не надеялась прожить так долго), ее погребли не в фамильном склепе Оранской династии в Дельфте, а в православной церкви Святой Екатерины в Амстердаме, сооруженной императором Николаем I. Подданные искренне скорбели о кончине доброй и сострадательной королевы Анны. В Голландии ее помнят до сих пор. Имя Анны Павловны получила площадь и одна из улиц в Гааге. В 1999 году на площади был установлен памятник Анне Павловне.

Именем королевы – Anna Paulowna – был назван город на севере Нидерландов, который раньше носил название Зейпе. В этом городе выращиваются луковицы знаменитых голландских тюльпанов, отсюда их поставляют во все страны мира – и в нынешнюю Россию тоже. 2 марта 2005 года на центральной площади был открыт конный памятник королеве Анне. В путеводителях по городу Анну Павловну поэтично называют «русским тюльпаном, который пересадили в нидерландскую почву, и он расцвел во всей своей красе…»