Немецкий уран для советской бомбы

Отсутствие в СССР богатой урановой руды – главный фактор отставания Москвы в атомной отрасли. Чтобы уран не попал в руки Советам, под контроль взяты все источники богатой урановой руды вне Соединенных Штатов. Запрещена продажа оборудования, которое могло бы использоваться для производства чистого урана. Советский ядерный джин загнан в бутылку.

Геология вся и уран был сконцентрирован в Комитете по делам геологии, который возглавлял Илья Ильич Малышев. Это был очаровательный человек, это был последний, наверное, умный из наших министров, которого я видел в своей жизни. И внутри его подразделения начали создаваться все подразделения, которых было достаточно много, но не все они так успешно работали. В сорок третьем году отец у меня работал заместителем рудного отдела Комитета по делам геологии, это свинец, цинк, молибден. Его пригласили к Антропову. Петр Яковлевич Антропов в войну был заместителем председателя Комитета обороны, то есть заместителем Сталина, и как только создали этот Спецкомитет, он сразу возглавил вопрос уранового сырья. Все геологи крутились вокруг Петра Яковлевича. Его горная геологическая секция, она по существу вела все работы по урану, начиная с сорок пятого года.

Когда все это сформировалось, выяснилось, что у нас почти ничего нет. Месторождения у нас были в основном все радиевые в Средней Азии, все остальное – это была мелочь по существу. Прежде всего ферганские, одно в Южном Казахстане, они все были пущены в ход. Геологи вскрывали старые выработки, и оттуда на мулах и на тачках рабочие вывозили эти самые руды, и если раньше выбирали, где больше берут радия, то сейчас тащили все подряд, и все складировали и вывозили до ближайшего места, где может подвезти машина, и все это было в очень небольших количествах. Это все были килограммы, ну сотня килограмм, но даже не тонны.

Теперь какой вклад был наших геологов и что происходило. В сорок третьем году моего отца привозили к Петру Яковлевичу Антропову, они были в страшном испуге. Он ехал к заместителю министра МВД. Отец увидел меня и сказал: слушай, ты вот сейчас поступаешь в нефтяной институт, а я еду, и если я не вернусь, то на тебя падают две сестры и мать, то есть он не был уверен, что он вернется. Сказали им, что мы вас приглашаем на работу, но это то ли приглашаем, то ли не выпускаем. А кто туда входит, тот оттуда, как правило, не выходит, те годы все мы помним.

Их принял Антропов, был очень любезен, мне дали на вас положительную характеристику, я вас приглашаю руководителями, посты мощные потом мы с вами согласуем, материальная сторона тут не важна, нам нужны такие специалисты, как вы. Я прошу вас это обдумать и в ближайший день, завтра, дать ответ. Но здесь произошло то, что характеризует ту эпоху, которую, конечно, полезно всем знать. Раздался звонок, ему доложили, что горит цех где-то на Урале военный. И он начал выходить из себя – связать меня с ним, его связывают, он ему кричит – завтра ты приедешь и доложишь мне, и бросает трубку. Дальше вызывают какого-то заместителя. Антропов вскакивает, открывает стол, вытаскивает пистолет и начинает стучать по стеклу на столе, стучит по нему и кричит этому: доставить сюда, ко мне не пускать, допросить, убрать. И после этого тыкает пистолетом в стол. Стекло трескается и расходится во все стороны. Он приходит в себя, смотрит на испуганных ученых, говорит: извините, погорячился, я вас жду завтра, можете быть свободны. Они выходят, и с одним из них случается несчастье, какое бывает в таких случаях.

Первые бомбы наши начинались из мелочей, в которых мы тоже принимали участие. В сорок седьмом году я начал осваивать с Вознесенским Тувинскую республику. Центр Азии, там, в Кызыле, на почтамте стоит столб – центр евразийского континента. Сейчас, правда, пытаются оспорить, но тем не менее столб там стоит. Мы двинулись на Уватайское железоурановое месторождение. Рядом с Монголией, до границы всего двадцать километров, находится мелкое месторождение, оно не оказалось промышленным, и там мы начали работать. И сразу вышли на большую руду, она была очень богатая, это была вторичная руда, желтого цвета, и мы сразу начали проходить глубокие шурфы и канавы. И в этих канавах, у самой поверхности, всего на расстоянии метра от поверхности, мы видели эти самые вещи. И была у нас истинный, настоящий геолог Иванова Зоя Алексеевна, которая каждое утро шла туда, сидела в этих канавах и документировала. И полное непонимание тогда, что такое радиоактивность, оно привело к таким вещам. Мы говорили, что долго не сидите там. Нет, Зоя Алексеевна вышла на богатые участки руды. Это целые проценты руды, это очень много. И высокая активность. В результате в один прекрасный вечер мы сидим, спустились ужинать, Зои Алексеевны нет. Вознесенский говорит мне, а где твоя красавица, я говорю, как это так? Женская палатка, мужская палатка, смотрим – нигде нет. Я бегу в темноте наверх и нахожу ее без сознания в канаве. Канава глубокая, до двух метров, я не могу ее поднять. Если б она как-то помогала, шевелилась, а так вот лежавшее тело, которое я вытянуть не могу. Я вынужден был вылезти наружу, срезать ремни с ее рюкзака, который у нее за спиной, и своего, связать, взять ее под мышки и вытаскивать ее стоя наверху. Наверху я вылил на нее воду, и она пришла в себя. Вот так начиналось понимание. Радиоактивное заражение наших женщин героических. Все те, кто сидели на руде, они все уже давно ушли. Ушли от разных болезней. Зоя Алексеевна ушла на пенсию через несколько лет. И потом в один прекрасный день ее племянница позвонила, знаете, говорит, Зоя умерла. Вот вам жизнь человека, истового геолога.

А теперь что с рудой делалось. Складировали это все. Выбирали отдельно богатые участки, с радиометром, уже появился первый радиометр. Первая шкала слабенькая там, до ста пятидесяти, вторая до пятисот и третья, когда уже настоящая руда. На третьей шкале это все откладывалось и складывалось в ящички небольшие, посылочные скажем. Соберется несколько ящиков, уже звонят, вперед, и эти ящики на машинах через перевал сначала на базу, на берегу Енисея, потом в Кызыл и на самолете вылетал он туда. Вот таким образом, возможно, что у первой атомной бомбы в том числе один грамм в ней наш.

Первое месторождение, которое было открыто в сорок девятом, – это минеральные воды, это курорт, между Пятигорском и Кисловодском, рядом с Пятигорском. Когда самолет садится на аэродром, то видна эта горка, с которой мы получили прилично, разрабатывалось оно до самых последних лет. Потом Украина, Первомайская, Златовещенская, точно это был сорок девятый год, но они уже не на поверхности лежали, там надо было проходить глубокие шахты. Следующее был Курдай в Казахстане, Южном, потом Северная Туркмения в пятьдесят втором. И рыбы знаменитые на Каспии с ураном. Массовый замор рыб и на них насасывался уран. Это месторождение разрабатывалось и до сегодняшнего дня. Казахи его разрабатывают. Вот четыре месторождения, и все.

Когда мы начинали, мы вынуждены были спать в землянках, потом, когда правительство увидело, что наконец пошла большая руда, туда срочно были брошены все деньги нашей страны. Туда проложили железную дорогу, туда проложили асфальт, построили огромный комбинат Навоинский перерабатывающий. Потом повезло, и в Кызылкуме нашли крупнейшее в мире месторождение золота. И поэтому ныне сидящий царь узбекский, он каждый месяц вывозит на запад самолет с золотом, ну и соответствующее количество урана продается и тоже вывозится. Добираться туда через барханы до Кучкудука надо было сутки, если вам повезет, на машине повышенной проходимости. Если это машина обычная, то вы могли сидеть в барханах и ждать, когда подойдет тягач и вас вытащит. Конечно, здесь платили большие деньги. Отец у меня был начальником отдела металлургии в институте, самого большого отдела, 25 лет, он получал тогда, была ставка доктора, профессора, заведующего, пятьсот рублей, потом пять тысяч, ну и так далее. У меня зарплата была молодого кандидата наук двести. Но я ехал в поле, там начиналась накрутка, полевые, безводные, высокогорные. Если круглогодично у нас станция была организована, то я получал 6 тысяч, я больше отца получал. И, подработав сезон, я мог осенью в первые годы в сорок седьмом, сорок девятом, до пятьдесят четвертого года я зарабатывал в сезон по сорок тысяч рублей. Я мог в один год купить три «Волги» или пять «Москвичей». Сейчас мне, ведущему ученому страны, нужно на «Волгу» эту самую Газ-2410 работать три года или четыре.

Проблема урана для советского атомного проекта – была огромной сложностью. До конца войны едва ли было достойное упоминания урановое месторождение. В Киргизии и Казахстане были открытые небольшие месторождения, но этого было недостаточно. Берия получал сообщения, что еще 10 лет нужно для того, чтобы в Казахстане все это было разработано так, как нужно. Специалисты сообщали Берии, что много урановых месторождений есть за границей Советского Союза. И уран искали везде, где проходили советские войска. В Корее, в Китае, в Болгарии, в Румынии, в Словакии и, конечно, в Германии.

Самое важное из них, это знали из литературы и из истории, находилось в Рудных горах, и тогда советские геологи и секретные службы сконцентрировались на том, чтобы найти эти месторождения и начать разрабатывать.

«Висмут» был основан в 1947 году и до 1953 года работал как советское предприятие. То есть на 100 % собственность Советского государства. Все расходы несла на себе Саксония и потом ГДР, так как «Висмут» считался репарацией. Немецкий военный долг должен был выплачиваться в том числе и урановыми поставками.

Условия работы в «Висмуте» первые два месяца были очень тяжелыми. Потому что Третьего Рейха не существовало, немцы проиграли войну, начались голод и безработица. И пришлось начинать горное производство как в средневековье. С самым примитивным оборудованием, с недостаточной техникой, с десятками тысяч по принуждению пришедших сюда рабочих.

Потом немецкие профсоюзы пожаловались, и советский генеральный директор, генерал Мальцев, написал письмо в советский профсоюз. Письмо предназначалось Молотову и Берии. И Берия внес улучшения, так как ему нужен был этот уран. Был найден компромисс. Немцы начали лучше работать и за это получали от советского руководства хорошие условия для жизни и для работы: отпуск, страховку, высокие зарплаты. Таким образом, «Висмут» превратился в совершенно особенное предприятие в 50-е годы. С одной стороны, давление тоталитарной системы, с другой – предприятие, которое платило хорошую зарплату. Такой удивительный процесс, которого не было больше нигде в мире.

Здесь работали все слои населения: бывшие профессора, водители, солдаты, было много женщин. Сильнее всех страдали в послевоенное время женщины, им тоже было нечего есть. Все слои, все люди пришли в «Висмут». Во-первых, по принуждению, так как они были обязаны работать. Позже они уже шли добровольно, потому что «Висмут» хорошо платил. Особенно лучшим работникам, кто оставался там и выдерживал эти тяжелые условия труда. У них была хорошо мотивированная, хорошо оплачиваемая постоянная работа. И если вы сегодня спросите у бывших рабочих, они будут вам рассказывать с восторгом, будут хвалить, так как это было особенное предприятие.

Я был переселенцем. Я переселился из Чехии, из Судетской области. У меня чешское происхождение. В 1944 году нас оттуда выгнали, и я приехал сюда. И после того как я поработал на одном машиностроительном предприятии, я в 1947 году перешел в «Висмут». Так как, в первую очередь, мне там платили больше и там были перспективы роста. И перспективы развития для тяжелых машин были в шахтах «Висмута». А другие производства сворачивали.

Это была хорошая техническая работа. Я был машинным механиком. Полгода я там ремонтировал компрессоры и дизельные моторы, которые ломались, потом меня отправили учиться на техника. И потом я вернулся обратно, чтобы работать там дальше. Я сам работал с примерно сотней русских людей. Так как я работал с техникой, очищающей руду и бурильной. И осматривал ее перед тем, как ее продавали в Россию. И это я делал все 40 лет. Я могу отметить только хорошие отношения русских и немцев, потому что у меня не было никакого представления о радиофизике. И русские люди, которые приехали из Ленинграда, из Москвы, из Института Курчатова, из Армении, они уже изучали эту область. Они уже все знали. И потом, позже, немецкое акционерное общество «Висмут» переделали в Первое Акционерное общество, и тогда нам перешли фабрики, основанные благодаря этим специалистам.

Генеральные директора менялись. То немецкий, то русский. Но последний генеральный директор был немецким. Когда русский министр иностранных дел Молотов приехал в Йохангеоргиенштадт и совершил обзорную поездку по шахте, он встретил группу из чешских и немецких сторон, я тоже в этом участвовал. Он смотрел, как работают чешская и немецкая стороны. Он произвел впечатление делового человека. Он не был высокомерным, не показывал своего превосходства и ненависти по отношению к немецким шахтерам. Тогда был еще русский руководитель объекта. Он должен был гарантировать, что шахтеры хорошо работают и выполняют план. И я работал здесь 41 год. С ураном, который каждую неделю отправлялся в Брест и оттуда в Новосибирск или в Электросталь-2.

Кто тогда работал на «Висмуте»? Ну, это были люди, которые страдали от голода, которые хотели получать дополнительную пайку еды, которые хотели каждый день есть горячий обед. А все это было на шахте. На других производствах этого не было. Когда мы хотели пойти пообедать из шахты, мы могли пойти в столовую или на кухню и там поесть. И еще была карточка, по которой можно было купить хлеб, молоко и творог. И сигареты еще.

Гитлер, начав войну с Россией, по большому счету страну и похоронил. После войны было принято решение о деиндустриализации. Промышленные предприятия, которые работали на Гитлера, разбирались. Сталелитейные заводы, текстильные заводы и др. И поэтому рабочих мест больше не было. А потом появился «Висмут». В 1945 или 1946 году. Здесь были старые шахты, и предприятию нужны были опытные люди, которые могли обращаться с моторами, компрессорами и электрическими машинами. И те, кто в этой области обучались, те туда шли, и те, кто не имел профессии вообще или имел другую профессию, те тоже шли туда, потому что там нужны были руки. Люди должны были оттаскивать взорванные камни, потом эти камни грузили на вагонетки и вывозили наверх. Потом в них искали руду. Из грязи, которая лежит вокруг, нужно было выделить маленький кусочек урана.

Три или четыре года нужно было изучать радиохимию. И к этому человек тоже должен был быть способным. Я думаю, примерно 1 миллион человек работал в «Висмуте». Ну, когда я начинал, было 500 тысяч человек, но это много раз все менялось. Старые уходили, новые приходили.

Были и несчастные случаи, но по большей части технического характера. В первые годы на шахте два или три года было сухое бурение. Это значит, что бурильная машина просверливала дыру в камне, потом туда закладывалась взрывчатка, и все взрывалось. Но такое бурение проходило только в сухой породе. И с 1947 года поступил приказ от руководства «Висмута», что должно быть бурение сырой породы. И кто не занимается сырым бурением, тот получал выговор или не получал премию за месяц. И эта перемена возникла после того, как было выяснено, что при сухом бурении камень расщепляется и вредные частицы породы, кварц и гранит, попадают в легкие и это вызывает легочные заболевании, силикоз и другие.

В «Висмуте» каждый день давали обед. С самого первого дня. Поэтому мы не могли прогуливать работу. Кто не пришел вовремя на шахту, тот не получил свою еду. А с пайкой ты всегда переживаешь день.

Я родился здесь и учился. В 1949 году окончил учебу. Я устроился на работу в «Висмут», потому что там было много денег и, прежде всего, очень много еды. Много продуктов. Там были самые лучшие условия. Вот поэтому я пошел в «Висмут». У меня были только мать и бабушка. Нужно было о них заботиться. Отец к тому времени уже умер. Поэтому это было выгодно, что я пошел работать в «Висмут». Я там зарабатывал довольно много денег. И у нас был вполне высокий уровень жизни тогда. Мы работали в три смены. По ночам не работали. Так что условия были достаточно сносные.

Пакет Сталина – это было нечто особенное. Это была награда для людей, которые перевыполняли норму на 180 %, иначе пакет было не получить. Он был придуман для людей, которые достигали таких результатов. Но вообще-то были хорошие продуктовые нормы. Для шахтеров, для тех, кто работал на самых тяжелых участках, они были более значительные. Они получали больше еды: больше хлеба, больше масла, больше сахара, больше мяса, больше молока, чем все рядовое население.

Добывали уран в основном немцы. Но некоторые были беженцами из Чехии или Польши. Их оттуда выгнали, и здесь они пытались начать новую жизнь. Многие приходили из района Рудных гор. Со временем сюда подтягивались местные жители.

Тогда люди почти ничего не знали о Лаврентии Берии. Кто он такой? Что он из себя представляет? Но мы знали, что он отвечает за АО «Висмут» и за то, чтобы мы быстрее выполняли план, для того чтобы завоевать преимущество в атомном споре с американцами. Конечно, мы знали, что уран нужен для создания атомной бомбы. Но какие выводы из этого мы могли сделать? Официальной информации об этом не было ни в прессе, ни на радио. Нам говорили только так, в простых беседах. Мы толком и не знали, что уран может вредить здоровью, если много его паров вдыхать. Тогда мы всего этого не знали, нам этого не говорили. Но я не пострадал нисколько. Я ничего не знаю о жертвах на урановых работах. Были жертвы в Рудных горах, но это было давно, в Средние века. Вроде в XV веке.

Я пришел в «Висмут» в 1952 году совершенно добровольно. Я родился в Чехии, переселился в Германию в 1942 году с семьей. Я родился в многодетной семье. Нас было 13 детей. Мы часто голодали. Мой брат к тому времени уже работал в «Висмуте», и я тоже попал туда через него. В первую очередь, там были лучшие условия. Об остальном мы узнали уже позже. Тогда мы никакого представления о горах не имели. Я не знал, что меня ждет, и усердно работал в шахте. Я 31 год там проработал. И только намного позже я узнал, что это опасно. О Мальцеве я могу сказать немногое. Я пришел в 1952 году, тогда у нас были русские постовые на входе. И на производстве тоже всегда были русские постовые. Там, где была взрывчатка, тоже были русские. Мы общались с ними, но ничего плохого я о них сказать не могу. Я могу сказать только хорошее о нашей совместной работе. У нас был старший геолог, он был советский гражданин. Он работал с самого начала. Но, в принципе, особо много мы не пересекались. Кроме хорошего, я ничего не могу сказать.

У нас были лучшие условия, чем у других. У нас были продуктовые карточки, у нас еще были дополнительные поощрения за выполнение плана. И в этом, наверное, была причина того, что у нас не было забастовки. Даже если бы мы и хотели что-то такое организовать, у нас были русские посты и русские военные. Это создавало определенную атмосферу. Лучше вести себя спокойно… Но я не помню ничего плохого. У нас не было особых причин для забастовки.

В 1947 году мне было 15 лет, я жил в Рудных горах. Там не было работы и есть было нечего. И тут появился «Висмут». У моей матери там был знакомый старший штейгер (мастер по рудным работам). Он работал в одной из шахт «Висмута». И так он устроил меня в «Висмут». Нас было несколько молодых людей по 15, 16 и 17 лет. Еще в «Висмуте» работало несколько молодых девушек. И я там работал с 1947 года. Это была очень тяжелая работа. Но так как мы были тогда очень молодыми людьми, эта работа для нас казалась легкой.

Первые два года, которые я проработал на этой шахте, у нас не было русского руководства. У нас был немецкий руководитель шахты, который раньше был начальником предприятия. И у нас на шахте был пункт расположения охранной роты Красной армии. А солдаты были такими же мальчиками, как и мы. Ненамного старше. И я могу сказать, что каждые четыре недели солдаты получали свою еду. Крынку молока, продукты. И когда они за две недели все это съедали, они приходили к нам. В принципе, они были тоже стеснены в средствах, но мы умудрялись проворачивать сделки с ними. Они брали с собой лампы. У нас не было света в Рудных горах. А мы им приносили яблоки, еще фрукты, и они все это забирали, цап-царап, до свидания! Такое было время…

Потом у меня была одна история с русским руководителем проекта. Он мне очень помог, этот человек. Старший лейтенант. Вы хотите знать имя? Я еще помню, его звали Полянский. Он прекрасно говорил по-немецки. У меня после моего 17-го дня рождения была одна пропущенная без уважительных причин смена. Мне тогда было важнее отметить день рождения с друзьями, чем пойти на работу. Ведь в 17 лет человек думает по-другому, не так, как в 70, правда? Если бы не эта пропущенная смена, я получил бы материал на костюм, премию и пакет Сталина. Вы знаете, что такое пакет Сталина? Пакет Сталина – это такой пакет с едой. Там продукты питания: лапша, или рис, или макароны, мука, сахар, масло. Все это было в этом пакете Сталина. Это все было упаковано и давалось за хорошие результаты. Ведь ни продуктов, ни материалов не было тогда. А зимы были более суровые, чем сейчас. У нас на семью было одно старое одеяло. Теперь об этом можно спокойно говорить. Такое было время.

Получить кусок ткани – это было тогда большое достижение. И вот я пришел к руководителю объекта с заявлением принять эту пропущенную смену. Там был такой маленький кусочек бумаги, и там было написано, что я пропустил смену. И он по-немецки приписал там: выдать пакет Сталина, простить пропущенную смену. И с этой бумажкой я получил премию. Вот такой он был, Полянский. Вот такими были контакты с русскими. Не особо имя Берии слышали. Только позже читал о нем. Кое-что стало известно в 1953 году. После смерти Сталина.

17 июня 1953 года, когда случились выступления в Берлине, Дрездене и других городах против того порядка, когда была всеобщая забастовка, я уже тогда работал штейгером. Я работал во вторую смену. С 15 до 22 часов. И все рабочие должны были уже быть здесь к началу смены. И те, которые отработали смену, и те, которые заступают. Они мне должны были докладывать об особенностях, на которые нужно обратить внимание. И когда я пришел тогда осматривать пункты своей работы, никого не было на месте. Я не знал, начали ли люди смену, и побежал к первому попавшемуся телефону. Я позвонил в службу шахты, и мне сразу сказали, как только я набрал номер, что в шахте остались один техник, два электрика, два плотника, все другие люди ушли. В семь часов уехали на автобусах в разных направлениях, независимо от движения поездов и трамваев. Мне сказали, что сейчас беспорядки.

У нас в «Висмуте» мы не почувствовали особо этих беспорядков, но надо понимать, что так как в соседних областях эти беспорядки были, то протестовать начали все, в том числе и у нас. Поэтому у нас поставили шлагбаум. Люди, которые жили в области, должны были предъявлять удостоверение. Иначе никого не пускали. Чужаки не могли пройти.

Позже, когда я уже был дома, где-то около 8 часов, подъехал легковой автомобиль. Из него вышло два человека, они зашли ко мне, представились. Я сказал, кто я, и они обязали меня одеться и идти с ними в шахту. Это было руководство шахты. Мы получали задание контролировать определенные области внутри шахты. А уже на следующий день мы стали работать нормально, в две смены. 18 июня все и закончилось.

«Висмут» – это название для прикрытия. Когда открыли эту организацию, она была чисто русская. Русское предприятие, основанное Москвой. Чтобы ввести мир в заблуждение и не говорить об урановых месторождениях, употребляли термин «Висмут». Никто толком не знал, что там вырабатывают.

Отправить