Книга: Пояс Койпера
Назад: 5
Дальше: 7

6

Что с нее, с дуры-бабы, взять? Язык без костей, вот и мелет!
Убеждал себя, пытался ни о чем таком не думать, но так и проворочался до утра. Слова барменши крутились в голове с навязчивостью ночного кошмара. Собирался повидаться с Аристархом, но, сморенный усталостью, провалился на рассвете в сон и продрал глаза лишь к полудню.
А поговорить с ним хотелось. Или просто посидеть на лавке с видом на помойку, подымить сигареткой. От него исходило спокойствие, которого мне так не хватало. Далеко не каждый умеет видеть происходящее вокруг под тем углом, под которым на него смотрит Аристарх, этот дар вместе с легкостью характера человек получает при рождении. Возможно, если очень постараться, такому отношению к жизни можно научиться, только не мне. Такая уж выпала судьба: пропускать всё через себя, словно через мелкое сито. Тому, кто пашет и кует, не дано бездумно петь и плясать, он живет так, будто с утра до ночи ворочает многопудовые камни. А тут еще Анька со своим долгом — хорошо бы, если бы только перед Отечеством! — и сам я, словно говно в проруби, мотаюсь, неприкаянный, от берега к берегу. Попробуй тут усни, разве что вечным сном!
Ходил несколько раз на кухню, пил воду. Не то чтобы мнительность замучила, но пару раз в зеркало заглянул. Лицо как лицо, правда, небритое, но если тени, то только под глазами. Когда небо за окном побледнело, решил забежать в церковь и поставить свечечку, с этой благостной мыслью и заснул.
Котов со своим рекламным агентством конечно же шестерка, каких тринадцать на дюжину, рассуждал я, нанося на физиономию мыльную пену, но может заартачиться. Наверняка один из тех, кто набивает себе карманы под трескотню политиков. Надо предложить ему то, от чего он не сможет отказаться. Придумаю какой-нибудь новый баснословно прибыльный проект, я это умею. Важно только понять, как по-быстрому до него добраться! — смыл с бритвы остатки щетины и провел по коже ладонью с одеколоном. Ее начало приятно пощипывать. Нюська назвала меня луз кенон, вот и прекрасно! Крушить на своем пути я ничего не собираюсь, но пробивная сила мне понадобится. Справлять малую нужду против ветра — себе дороже, придется с этим подонком договариваться. А куда денешься, так устроена жизнь! Ненависть плохой советчик, тут нужна холодная голова, и настраивать себя надо на дружеское общение, как бы ни хотелось двинуть представителя семейства кошачьих по лоснящейся морде. Жать руку, доброжелательно улыбаться, а если понадобится, то и льстить. Накопить заранее приятных слов и расточать их, обильно поливая елеем. Хорошо бы при этом еще и вилять хвостом, жаль, природа такую возможность не предусмотрела…
Причесался аккуратнейшим образом, волосок к волоску. Теперь из волшебного стекла на меня смотрел опрятный английский мальчик… изрядно поседевший и несколько потрепанный жизнью, но мужчину это только украшает, придает загадочную глубину. Вздохнул: если не смотреться в зеркало, не на ком взгляд остановить! — и ободряюще себе подмигнул.
— Главное — узнать, чего этому хмырю для полного счастья не хватает! Если кто и может это подсказать, то только Феликс, а уж он кровушки моей за такую информацию попьет вдоволь! Ну и черт с ним, для друга не жалко, тем более что иного пути нет.
Открыв на кухне холодильник, я оглядел критическим взглядом закрома родины и решил побаловать себя глазуньей. Кроме упаковки яиц и завалявшегося в морозилке кусочка сала на полках ничего не нашлось. Посолил блюдо и обосновался за столом. Жара жарой, а есть хотелось зверски. Номер Фила не отвечал, мобильник оказался отключенным, и я позвонил в офис. Не узнав меня по изменившемуся в процессе жевания голосу, секретарша проворковала, что у босса ответственная встреча и весь день расписан по минутам. Кто бы в этом сомневался! Но и сидеть дома и ждать у моря погоды было невмоготу, и я решил проветриться, а заодно уж нагрянуть в контору.
Шел от метро, поддавая перед собой пластиковую пробку от бутылки. Такую синенькую, очень для этого удобную. Не слишком маленькую, как раз по ноге. Пнуть ее старался так, чтобы отрикошетила от стены. Мысли в голову приходили какие-то неконкретные, я бы даже сказал, философские. Интересно было бы знать, думал я, обводя встречных прохожих, про что наша жизнь? О фильме говорят, что он про войну или про любовь, а жизнь про что? Ведь может случиться, что лента эта видовая и сюжет в ней не предусмотрен! Или, лучше сказать, документальная, когда снимают все подряд. А то и научно-популярная, где на тебе, как на собаке академика Павлова, ставят опыты. Велимир Хлебников писал, что не времена делаются событиями, а события временами, забыл только сказать, как жить, если на твою долю выпало безвременье. Вот и получается, что фильмец, скорее всего, нам достался учебный, нечто вроде введения в одиночество! Чтобы привычнее было после смерти висеть в середине небытия, перебирать в поисках тайного смысла четки мгновений нашей жизни. А найдешь его — пожалуйте обратно, извольте прожить отпущенное вам осмысленно…
У стены здания валялась на манер хоккейных ворот коробка из-под обуви. Прицелившись, я шибанул пробку так, что она пулей влетела в ее верхний угол. Победно стукнул себя кулаком в грудь: такие мячи не берутся! Раскланялся на все четыре стороны, но вместо обезумевшего от восторга стадиона на меня смотрела поджидавшая троллейбуса аккуратненькая старушка. Не поленилась, поднесла к седенькой головке в букольках сухую руку и покрутила пальчиком у виска. Так, по заслугам не оцененный, я и потянул на себя дверь, рядом с которой красовалась вывеска: «Центр инновационных политических инициатив». Кивнул мирно позевывавшему охраннику и проследовал в приемную, где по прихоти Фила обитало чудо крашеной природы. Нимало не смутившись тем, что совсем недавно врала по телефону, секретарша мотнула в сторону кабинета головкой змеи и вернулась к изучению глянцевого журнала.
Феликс, как обычно, сидел за огромным письменным столом и просматривал документы. Приветствовал меня, не отрывая от кресла пятой точки:
— А, блудный сын? Явился не запылился!.. Присаживайся, коли приперся. Вижу, оказал мне великую честь, побрился…
Несмотря на потуги острить и кондиционированную прохладу, выглядел Фил паршиво. Лицо отекло, вокруг глаз образовались темные круги. Оно и понятно, на свежем воздухе бывал урывками, ежедневный моцион сводился к пробежке от рабочего кресла до сиденья автомобиля. Набрал вес, забронзовел. От взгляда на него складывалось впечатление, что в этом кабинете и в комнате отдыха за ним он и живет. И возможно, не один, а с водившейся за стенкой представительницей серпентария, а домой заскакивает, как солдат, на побывку.
— Не долго музыка играла, не долго фраер танцевал! — констатировал Фил, поставив подпись, отодвинул от себя бумаги на край стола. Сложил, как примерный ученик, перед собой ручки, и уставился на меня. — Что хорошего скажешь? Наелся свободы, пришел проситься на работу? Я, между прочим, знал, больше недели ты не протянешь. У молодых ребят играют гормоны, а у тебя идеи, не знаешь, куда бы их пристроить… — Подождал, пока я погружусь в глубины огромного кожаного кресла. — Что молчишь, так ведь оно и есть! Впрочем, я сам собирался тебе звонить, на ловца и зверь бежит!
Я с удовольствием вытянул перед собой ноги. Измученное жарой тело требовало полноценного отдыха.
— Вместо того чтобы занудствовать, поднес бы другу стаканчик джина с тоником! И если не затруднит, добавь несколько капель «Кампари»…
— А за девочками не сбегать? Ты скажи, я мигом метнусь! — Посмотрел на меня поверх сдвинутых на кончик носа дымчатых очков.
Я усмехнулся:
— Что, Брут, и ты заметил тень?
— Тень?.. Какую тень? — не понял он. — Поседел ты за последнее время, вот что я тебе скажу, осунулся. Когда видишь твою физиономию семь дней в неделю, этого как-то не замечаешь.
Тоже мне, энтомолог-любитель! Лучше бы сказал, кто меня до этого довел. Что за манера с места в карьер говорить гадости? Я же смолчал, не стал распинаться, что он выглядит не лучше хряка после случки с целой свинофермой. Оба загнались, надо друг друга поберечь. И пить я не хочу, в смысле выпить. Если бы хотел, подошел бы к полке и надавил на книжку «О вреде алкоголя», открылся бы бар. Фил бы не возражал, только не за тем я к нему пришел.
Расслабил, как советуют йоги, мышцы рук и спины и приготовился слушать.
— Валяй, выкладывай, зачем понадобился ловцу зверь?
Феликс потер с силой шею ладонью.
— Да в общем-то пустяки, ничего особенного! Группа архитекторов получила заказ на монумент, символизирующий свободу русского человека, а что ваять, решить не могут…
Сделал драматическую паузу и посмотрел на меня выжидательно. Я это знал точно, хотя, смежив веки, полулежал в кресле. Хитрован, мой старый друг Феликс, что ему надо, никогда сразу не скажет. Всегда был обстоятельным и серьезным, я до сих пор подозреваю, что комсомольский значок вверх ногами нацепил по рассеянности. Пусть зануда и обделен воображением, но человек достойный. Не знаю, кто еще из моих знакомых способен бросить ради любви блестящую карьеру. За одно за это ему, а не российскому любителю свободы надо ставить памятник. Желательно на Смоленской площади напротив МИДа, чтобы дипломаты знали, что жизнь не сводится к бумажной суете и интригам. Даже если потом все оказалось ошибкой, что Феликс никогда не признает и о чем я никогда его не спрошу.
А еще йоги рекомендуют напрочь освобождаться от мыслей, только у меня это никогда не получалось и, наверное, не получится. Медитировать надо уметь, для этого я слишком суетен. Окружающий мир еще не оставил меня окончательно в покое, но необходимость делать значительное лицо и говорить банальности, слава Богу, уже отпала. Предстояло еще избавиться от привычки притворяться, будто тебе интересна жизнь других, но это в планах на будущее.
— Слышь, Фил, а помнишь, в девятом классе мы с тобой дрались до кровянки? А Ирка, зараза, предпочла нам Игорька из параллельного «б»! Помнишь?.. Собирались начистить ему морду, да все как-то замылилось. Я тогда еще на спор сочинил стишок, смысл которого никто не смог объяснить:
Как виртуально конгруэнтны
Два сапога, два сапога!
И жизнь, и смерть амбивалентны,
Отсюда, братцы, и тоска!

Как ни пыжились, перевести его на человеческий язык не смогли. А Игорька этого я недавно встретил на улице. Пьянь подзаборная, дал ему стольник, так этот козел даже спасибо не сказал.
Открыл глаза. Феликс слушал меня с видом печальника, скорбящего о судьбе человечества. Во взгляде его читалось сочувствие, возможно даже искреннее.
— Серега, а Серега, что с тобой происходит? Какой-то ты неприкаянный, с катушек, случаем, не того?
Я помолчал, дал себе время взвесить эту его гипотезу, но к определенному выводу так и не пришел.
— Ладно, Фил, проехали!.. Посоветуй ваятелям вырубить из камня мужика в расхристанной рубахе. В одной руке бутылка водки, другой подносит к распахнутому рту полкруга колбасы, и чтобы видно было, как из среза торчат куски желтого жира. Если, конечно, на это хватит таланта… — Выпрямился в кресле. — Теперь давай, говори, зачем я тебе понадобился!
Феликс завозился недовольно в кресле, кинул вороватый взгляд в сторону книжки о вреде алкоголя.
— Слушай, почему стоит мне с тобой поговорить, как тут же тянет напиться?
— Аллергия, Фил, сходи к врачу, он подтвердит! Ученые открыли, что неприятие жизни передается капельным путем, поэтому и народ у нас такой квелый, а начальство ездит в бронированных машинах, боится заразиться. — Поднявшись на ноги, я прошелся по кабинету, остановился у закрытого окна. — Не из-за скульпторов же я тебе понадобился, правда?
Феликс потянул на себя ящик стола и извлек из его глубин сигарету. Одну, не пачку. Половину отломил, а ко второй, той, что с фильтром, поднес зажигалку и с наслаждением затянулся. Притворялся, изводя продукт, что бросает курить.
— Дело серьезное, Дэн, а главное, срочное! Далеко не с каждым из аналитиков Центра я могу его обсуждать.
— Партия сказала — надо, комсомол ответил — есть! Спасибо за доверие, постараюсь в полной мере его оправдать. Надеюсь, твоя благодарность не ограничится грамотой за ударный труд? У нас, у безработных, последнее время в почете денежные знаки.
Феликс все слышал, но даже ухом не повел. Сквалыгой и жлобом не был, но мой тон ему не понравился.
— Ты мог бы для разнообразия не ерничать? Сам знаешь, достаточно один раз подвести заказчика, и тебя забудут, желающих занять место у кормушки пруд пруди.
Слова его были чистой правдой, если правда в той области, которой мы занимались, бывает чистой, в чем я очень сомневаюсь. Единственная допущенная им неточность сводилась к вступительному «сам знаешь», тут Фил выдавал желаемое за действительное, а вернее, увлекся риторикой. К клиентам из высших сфер он своих сотрудников на версту не подпускал и о том, откуда поступил заказ, никогда не распространялся. Скорее всего, правильно делал. Политическое консультирование — вещь деликатная, если не сказать, глубоко интимная, набить шишек — раз плюнуть.
Продолжал, последний раз затягиваясь:
— Ты прав, ваятели — мелочовка, изобразят голую тетку, можно даже без весла, вот тебе и символ! Главное, чтобы была фигуристая, публика сама решит, что все это значит. В крайнем случае прочтут на табличке… — Раздавил с сожалением окурок о дно хрустальной пепельницы и поднял глаза. — На тебя, старик, вся надежда!
Я знал, что так он и скажет. Слышал эти слова десятки, а то и сотни раз. Любил своего друга и видел, какие круги он нарезает, прежде чем коснуться существа занимавшей его проблемы.
Именно такого поворота разговора я и ждал, чтобы начать торговаться.
— Да не переживай ты так, не первый раз замужем! Изобразим в лучшем виде… — Сделал крохотную паузу, но достаточно красноречивую, чтобы Феликс насторожился. Продолжал на голубом глазу, как ни в чем не бывало: — Да, кстати, у меня к тебе маленькая просьбишка! Так, пустячок, безделица. Помнишь, приходил к нам как-то один чувак, ласковый такой, весь из себя гладенький? Мне бы надо с ним пересечься…
И улыбнулся. По-детски открыто, в тридцать два зуба. Морщины на лбу Феликса собрались в гармошку, словно сапоги солдата, намылившегося по случаю увольнения посетить танцульки. Голубые глаза сузились, как у смотрящего на солнце китайца. В них появилось недоумение, верный признак того, что он прекрасно знает, о ком я веду речь.
Как ни не хотелось, а пришлось пойти на болевой прием.
— У меня еще создалось впечатление, что ты перед ним заискивал. Как бишь его звали?.. — Посмотрел задумчиво в потолок. — Точно, Котов!
Улыбка Фила была одной из самых приятных, имевшихся в его распоряжении.
— Ах, этот!.. Ну ты даешь, вспомнил! Года два прошло, я с тех пор о нем слыхом не слыхивал. — Поднявшись на ноги, начал собирать со стола документы. — Извини, Серег, у меня через полчаса встреча. Посиди пока, помозгуй, я оставлю тебе бумагу, в ней все написано…
Я не сдвинулся с места, разве что с удовольствием, до хруста в костях, потянулся.
— Да, совсем забыл тебе сказать, сегодня вечером улетаю на юга! Хочется немного поплавать, попить винца, понежиться на песочке. Солнце, море, девочки в мини-бикини… Бросай свои дела, махнем вместе, оттопыримся.
Фил всегда был понятлив, оставил свои бумажонки в покое. Одарил меня долгим задумчивым взглядом, как если бы взвешивал на чашах весов свою надуманную встречу и мой гипотетический отдых. Такое его поведение меня порядком озадачило. Получалось, что информацию о самом обычном клиенте он ставил на одну ступень с моей работой по новому и, как можно было понять, очень важному для него проекту. Тут было над чем задуматься!
— Ну хорошо, — произнес он, как если бы пришел к какому-то выводу, — в таком случае идем обедать!
— Надеюсь, ты угощаешь?
Голос мой звучал подчеркнуто просительно, но Феликс не улыбнулся, даже не сделал попытки улыбнуться, а еще больше нахмурился. Запер документы в сейф и только в дверях пробурчал:
— Не надоело юродствовать?
Чтобы догнать его на улице, мне пришлось поднажать, обувь не была предназначена для бега по пересеченной местности. Разговаривать на ходу, а возможно, и вообще Фил не был расположен. Что ж, пусть позлится, говорят, это полезно для здоровья. Так, не обменявшись ни словом, мы, как два взмыленных жеребца, и ввалились в ресторанчик, в который я никогда раньше не заглядывал. Не знаю почему, но на этот раз Феликс предпочел его нашей обычной харчевне.
Обед, как написали бы в газетах, прошел в теплой, дружественной обстановке. Мы проглотили его молча, не глядя друг на друга. Блюда я выбирал подороже, чтобы они влетели Филу в копеечку, но, думаю, он этой мелкой подлости не заметил. Кофе пили с пирожными, чего я себе давно не позволял.
Когда принесли счет, Фил, не глядя на него, вложил в футляр карточку и вытер губы накрахмаленной салфеткой.
— Давай сигарету!
Меня подмывало сказать что-нибудь о вреде курения, но, наткнувшись на холодный взгляд, я лишь протянул ему пачку. Тон, каким он задал вопрос, был прокурорским:
— Зачем он тебе понадобился?
И это вместо того, чтобы наслаждаться состоянием сытости! После обеда человек должен быть тих и благостен, только в этом случае пища пойдет ему на пользу.
— Кто — он?
Переспросил на голубом глазу с приятной улыбочкой, но Феликс шутить был не расположен.
— Не валяй дурака, дело серьезное! — Пожевал, как если бы в нерешительности, губами. — Хочешь дружеский совет? Нет на свете никакого Котова и, заметь, никогда не было!
Крутил в пальцах сигарету, ждал, что я поднесу к ней зажигалку, но мне было не к спеху.
— Неужто ты его замочил! Помочь избавиться от трупа?
Был бы жив Станиславский, старик бы Феликсу аплодировал. Не думаю, что найдется актер, кто смог бы так же достоверно и выпукло изобразить на своем лице презрение. Глаза Фила жгли меня адским огнем, и дымчатые очки ему при этом ничуть не мешали.
Процедил сквозь зубы:
— Твоя Нюська — святой человек, не знаю, почему ее еще не канонизировали! Жить бок о бок с таким подонком десять лет и не подсыпать ему крысиного яда! Это выше моего понимания… — Придвинулся вплотную к столу. — Слушай меня внимательно, Денников!
Никогда в жизни он так меня не называл. Даже когда я сказал, что ни одна женщина не стоит хорошей карьеры. Просто врубил мне без предупреждения хук под дых, так что я долго еще хватал воздух ртом, прежде чем начал извиняться.
— Когда-нибудь твой поганый язык доведет тебя до беды!
Желая отдалить этот момент и в качестве компромисса я поднес к его сигарете зажигалку.
— Ты прав, Фил, ты, как всегда, прав, но телефончик Котова мне все-таки дай! — Закурил сам, обвел глазами помещение. Чувствуя, что разговор у нас непростой, официант топтался в отдалении. Ресторан был пуст, мы сидели в глубине зала одни, но я все равно понизил голос до шепота: — Что, на старом месте побоялся прослушки?
Подмигнул, давая понять, что шучу, однако Фил чуть не упал со стула. Дернулся, как паралитик, которому сказали, что у него еще и пляска святого Витта.
— С чего ты взял? — и тут же как-то обмяк и едва ли не простонал: — Господи, за какие грехи Ты послал мне в друзья этого идиота! Вокруг столько адекватных ребят, почему Ты награждаешь способностями таких придурков? — Выражение его лица быстро менялось, так что я не мог за ним уследить. — Забудь, Дэн, для твоего же блага прошу! Хочешь, на колени перед тобой встану? — Сделал движение, как если бы собрался подняться на ноги, но остался сидеть. — Ты даже не представляешь, в какую петлю суешь голову…
— А есть разница, в какую? Я всегда думал, в этом деле важен результат…
Это было уже слишком, Фил взорвался:
— Да пошел ты! — Отвалился на спинку стула так, что тот жалобно скрипнул. — С тобой стало невозможно говорить! Давай так, ты мне скажешь, на хрена тебе сдался Котов, а я объясню, почему не могу дать тебе его координаты.
Хорошо сказал, прирожденный дипломат: ты мне все, я взамен тебе — ничего! Ему бы объяснять иностранцам вывихи нашей жизни, а он растрачивает время, стараясь вправить мне мозги.
— Ладно, — вздохнул я, — уговорил! Помнишь тот вечер? Я выдал этому типу концепцию новой рекламной стратегии и был уверен, ты понимаешь, что все это стеб и троллинг…
Феликс меня перебил:
— Но грамотно выстроенный и хорошо аргументированный…
— Неважно, я был в невменяемом состоянии! А теперь представь, что эта сволочь сделала в точности, как я сказал, и в его сети попался человечек, которого мне, кровь из носу, надо отмазать…
— Которую! — поправил Фил с весьма двусмысленной, кривенькой улыбочкой. — Все?
Побарабанил по привычке подушечками пальцев по столешнице, посмотрел мне в глаза.
— Теперь заткнись и послушай меня! Мы с тобой старые друзья, Дэн, а то и братья… к счастью, не по разуму, он у тебя отсутствует. В жизни встречаются ситуации, не оставляющие человеку выбора.
— И это говоришь мне ты? Ты, который…
Я замолчал, но Феликс понял, что я хотел сказать: ты, который собственную судьбу сломал через колено. Плотно сжав губы, кивнул.
— Да, Дэн, это говорю тебе я! — Вытряхнул из пачки новую сигарету. — Не знаю, как карьеры, а жизни ни одна женщина действительно не стоит! — Поднял на меня глаза, как если бы все еще размышлял, стоит ли говорить. — Пойми правильно, мне самому многое неизвестно, а о многом приходится лишь догадываться. Если проболтаешься, силы небесные вряд ли тебя покарают, а вот земные достанут точно, в этом можешь не сомневаться! В настоящее время агентство Котова заканчивает пилотную обкатку предложенной тобой рекламной схемы, и результаты… — усмехнулся, — результаты, Серега, выше всяких ожиданий! Ты гений, но об этом тоже лучше помолчать, потому что… — помедлил, интригуя, — потому что к твоей идее проявили интерес спецслужбы!
Я ожидал всего, что угодно, только не этого. Столь резкий поворот разговора заставил меня растеряться. С миром спецслужб и его людьми знаком не был и ничего толком о нем не знал. Даже шпионскими триллерами и детективами никогда не увлекался.
Тем временем Феликс продолжал:
— Как ты, должно быть, догадываешься, я далеко не все знаю, но и того, что известно, достаточно, чтобы держать язык за зубами. Интерес этот, как мне намекнули, двоякий. Эффективное манипулирование обществом требует знания уровня его зомбированности, об этом можно судить по результатам предложенной тобой рекламной кампании. По крайней мере, так считают специалисты. Но есть кое-что и поважнее! Такая схема вброса в народ информации сама является действенным средством программирования масс, более мощным и долгоиграющим, чем телевидение или даже Интернет. Понимаешь, к чему клоню?
Если я что-то и понимал, то смутно, поскольку находился в состоянии грогги. По голове, как боксера, правда, не били, но эффект от слов Фила был такой же. Не спуская с меня пристального взгляда, он с ухмылкой заметил:
— Дело в том, дружок, что навязывать людям можно не только шмотки, но и образ врага, а можно «продавать» им политического лидера! Результат предсказуем, в сравнении с ним антиутопии Оруэлла и Замятина покажутся не более чем игрой в песочнице… — Отхлебнул глоток кофе и покачал головой. — Не лезь, Серега, на рожон, головы не снесешь! В лучшем случае разговаривать с тобой никто не будет… для тебя в лучшем!
Черт его знает, может, Фил был и прав, но я уже начал приходить в себя и подниматься с пола ринга. Не то чтобы я ему не верил, но и драматизировать ситуацию мне казалось уж слишком. Скорее всего, над нами все еще довлеет инерция нашей убийственной в полном смысле этого слова истории, в то время как академик Сахаров говорил, что люди в упомянутых Филом структурах наименее коррумпированы. Не звери же они, преследовать бедную женщину, способны на простые человеческие чувства, да и один человек погоды им не сделает.
Но вслух заметил:
— Ладно, оставим это на время! Расскажи, какая у тебя проблема.
Наверное, после таких откровений Филу хотелось посидеть и поговорить о чем-то незамысловатом, о тех же женщинах, но благостный треп под звуки мандолины не входил в мои планы.
Он вздохнул:
— Вопрос тонкий, можно сказать, деликатный, и на сегодняшний день весьма болезненный! Заказ, не стану скрывать, пришел с самого верха, и предложений наших ждут с нетерпением. Там считают, что после нескольких осуществленных на потребу народу разоблачений коррупционеров настало время улучшить отношения с высшим чиновничеством, а как это сделать, не представляют. На деньги эти хищники не поведутся, сами кого угодно купят… Поможешь?
Я кивнул, коммунисты в таких случаях говорят: если не я, то кто!
— Но ты ведь понимаешь, что это сделка?
Он улыбнулся:
— Кажется, я тебя никогда не обижал, а заплатят они по высшему разряду.
Улыбнулся и я.
— Что деньги, Фил, резаная бумага! — сказал с пафосом, чтобы его подразнить. — Я не о том.
Феликс тяжело вздохнул и снял очки, и я вдруг увидел, что он далеко не молод. Во взгляде усталых глаз плескалась не разбавленная лицемерием скорбь.
— Какой же ты, Дэн, дурак, просто диву даешься!
В общем и целом я был с ним согласен. Верил ему без оглядки, много больше, чем себе, но и поделать ничего не мог. Как он сказал? Ситуация, не оставляющая человеку выбора?.. Именно так оно и есть! Не могу я себе позволить жить говном на палочке. Рано или поздно приходит время собирать камни, а разбросал я их порядочно.
Ставя в разговоре точку, сунул в карман валявшуюся на столе пачку сигарет.
— Если закончил меня пугать, звони, договаривайся о встрече! Попробовать-то я могу…
Феликс вздохнул тяжелее прежнего и полез в карман за телефоном.
— Можешь! Одна тут попробовала, и родила…
Но что меня удивило: записная книжка, вспомнить номер, ему не понадобилась.
В офис мы возвращались в гробовом молчании с лицами, пристойными для прогулки за катафалком. Не неслись, словно жеребцы, а едва переставляли ноги, как запряженные в этот самый катафалк клячи. Не составляло труда догадаться, в чьих похоронах мы участвуем, по крайней мере Феликсу. О чем он с постной физиономией размышлял, не знаю, я же старался очистить голову от мыслей. Перед тем как браться за решение задачи, всегда полезно ощутить ее звенящую пустоту. Заперся с запасом кофе и сигарет в бывшем своем кабинетике и рухнул в кресло думать и дремать. Действительно, что можно дать хозяевам жизни, у которых есть все? Нахапали, как будто бессмертны, на десять поколений вперед, ни в чем не нуждаются… разве что в отпущенном им времени! Но его никто не может дать… — Решение пришло сразу во всей полноте. — Кроме меня! А если не дать, то хотя бы не забирать…
Когда я заглянул поздним вечером к Феликсу, крашеное чудо в перьях в приемной отсутствовало. Если не считать охраны, во всем здании мы были одни. Принесенную мною бумагу он читал внимательно, только что не по слогам. Порой хмурился, но я точно знал, содержание ее не может ему не понравиться.
Не стану утверждать, что идея, как потрафить бюрократам, родилась без усилий, но результатом я остался доволен. Если кто-то из крупных чиновников загремит под фанфары, писал я суконным языком юриспруденции, назначенный ему судом срок, вплоть до пожизненного включительно, может быть только условным, что соответствует гуманизму набирающей в нашем обществе силу демократической традиции. Тут же, правда, замечал, что и наметившейся судебной практике, но, как бы в скобках, ненавязчиво, чтобы легко было вычеркнуть. На парламентариев действие нового закона намеренно не распространял. В пояснении для Феликса говорилось, что они сделают это с удовольствием сами, чем гарантируют его прохождение сразу в трех чтениях.
Дочитав проект документа до конца, Феликс поднялся из кресла и молча меня обнял. Убрал бумаги в сейф и полез в бар за водкой. Налил ее в два больших фужера и протянул один мне.
— Эх, Серега, светлая у тебя голова, жаль только, такому дурню досталась!
Назад: 5
Дальше: 7