I
1 Интересно, что такая ситуация, крайне маловероятная в 1939–1940 годах, в 1914–1915 годах складывалась естественно. Правильно и последовательно выполняя «план Шлиффена», Германия выводила Францию из войны: союзники в 1914 году не могли противопоставить движению германского правого крыла ничего реального. За это немцы должны были заплатить тяжелым поражением Австро — Венгрии и возникновением кризиса на Востоке. В лучших мечтах Шлиффена линия фронта устанавливается там по линии Западного Буга, но и рубеж Висла — Сан вполне устраивал старого фельдмаршала. Со своей стороны англичане, не встречая серьезного противодействия, блокируют германский флот в Гельголандской бухте и развертывают стратегическую блокаду Германии.
До сих пор события на всем огромном театре военных действий — от мыса Нордкап до Средиземного моря, от Ла—Манша до Буга — подчинялись логике двух великих давно уже мертвых стратегов. В соответствии с предначертаниями фон Шлиффена вермахт сокрушил Францию, удержал за собой Восточную Пруссию, обеспечив целостность Восточного фронта, и сохранил Италию в качестве союзника. В согласии с замыслами сэра Джона Фишера Великобритания пожертвовала Польшей и Францией для того, чтобы, использовав свое безусловное преобладание на море, блокировать Германию на европейском континенте 1. Но теперь старые наработки кончились, штабам и командующим надо было учиться импровизировать.
Позиция Франции никакого значения не имела. Германия достигла всех реальных и заявленных целей войны, нуждалась в мире и готова была за этот мир заплатить. Гитлеровское руководство искренне полагало, что Великобритания тоже заинтересована в скорейшем окончании войны и пойдет на мирные переговоры — если только предварительные условия не покажутся ей слишком жесткими. Германия не собиралась требовать от Англии ничего, кроме признания создавшегося status quo.
«Кригсмарине» — германские военно–морские силы, управляемые штабом ОКМ во главе с гросс–адмиралом Редером, были самостоятельным родом войск и подчинялись непосредственно фюреру. Столь же самостоятельны и независимы были военно–воздушные силы, или «Люфтваффе», управляемые штабом ОКЛ и возглавляемые Герингом. Штаб ОКХ управлял сухопутными войсками, но считал себя наследником и правопреемником Большого Генерального штаба Германской империи и полагал остальные командования подчиненными себе. Для того, чтобы придать действиям родов войск некоторую согласованность, было создано еще одно высшее командование — ОКБ (во главе с Кейтелем и Йодлем), которое, однако, не имело ни власти, ни авторитета, ни ресурсов и быстро превратилось в «карманный» штаб Гитлера, пытающийся дублировать функции ОКХ. В результате любое согласование военных усилий Германии требовало многодневных совещаний в присутствии фюрера.
Великобритания, представленная правительством У. Черчилля, находилась в очень сложном положении. Говоря языком предыдущей войны, «лучшая шпага» (то есть французская армия) была выбита из ее рук. Британские войска потерпели жестокое поражение на континенте, а «славная эвакуация» — операция «Динамо», когда на побережье была брошена вся тяжелая техника, все спасающееся бегством гражданское население и почти все французские части, — настрое- ние солдат, конечно же, не подняла. Десятилетия «экономии» урезали некогда великий флот Великобритании до такого состояния, что он хотя и превосходил «Кригсмарине»1, но был не в состоянии прикрыть все уязвимые точки империи, над которой по привычке еще не заходило солнце.
Практически У. Черчилль стоял перед выбором: мир с Германией, подчеркивающий позор поражения, ставящий Великобританию в унизительное положение младшего партнера Рейха, но позволяющий еще на какое–то время сохранить в целости Британскую империю — или институционализация войны, превращение ее в из ограниченной в мировую, в борьбу до победного конца, где на одной чаше весов будет не только целостность империи, но и физическое существование британской нации. Но зато на другой чаше окажется существование Британии как мировой державы.
Потомок герцогов Мальборо не колебался. 3 июля 1940 года, когда немецкий командный состав только начал неспешное обсуждение грядущего вторжения в Англию, которое «возможно, вообще не потребуется», адмирал Соммервилл потребовал от своего французского коллеги в северо–африканс–кой военно–морской базе Оран Жансуля либо немедленно присоединиться к его эскадре и поднять на кораблях британские флаги, либо затопить французские корабли. Ультиматум был отвергнут, и Соммервилл открыл огонь по кораблям бывшего союзника. В этом сражении Королевский флот достиг большого успеха: потопил линкор, разрушил линейный крейсер, убил 1397 и искалечил 351 французских моряков. Еще несколько французских кораблей было захвачено в британских портах — как сейчас принято писать, «почти без пролития крови».
Правительство Черчилля пошло на военное преступление и записало себе в актив акт неслыханного вероломства. Но французский флот перестал быть «неопределенной силой», способной оказать влияние на ход вооруженной борьбы на море. Черчилль в прямом и в переносном смысле «сжег корабли»: теперь он обязан был победить в войне — под угрозой приговора людей и суда истории.
Формальным обоснованием акции английского правительства относительно «нейтрализации» французского флота было опасение, что корабли могут захватить немцы и использовать их против Великобритании. Однако условия франко–германского перемирия не предусматривали выдачу флота; корабли оставались под французской юрисдикцией и управлялись французскими экипажами. Команды имели приказ затопить корабли при угрозе их захвата. У англичан не было оснований сомневаться в том, что этот приказ будет выполнен. (В 1942 году, когда немцы оккупировали территорию виши–стской Франции, он и был выполнен всеми оставшимися в Тулоне кораблями). В действительности Черчилль стремился к тому, чтобы лишить правительство Петэна всякой возможности выстраивать свою политическую игру. Обладая пятым флотом в мире, Виши оставалась великой державой, интересы и позицию которой пришлось бы учитывать при планировании и проведении операций. Например, ситуация на Средиземном море сразу обретала новые степени свободы.
Акция в Оране (операция «Катапульта») определила готовность Великобритании сражаться до конца. Выявилась и истинная позиция США — невоюющего союзника Англии. С началом войны США объявили о своем нейтралитете, однако это был довольно необычный нейтралитет. Администрация Рузвельта провела через Конгресс решение, позволяющее в огромных масштабах (и притом бесплатно!) снабжать оружием одну из воюющих сторон. Американские военные корабли организовали патрулирование западной Атлантики. США постепенно наращивали военное присутствие в Исландии (в 1941 году американские оккупационные войска сменят там английские, а в 1944 году на организованном под присмотром США референдуме будет расторгнута датско–исландская уния). Для юридического обоснования этой политики, несовместимой даже с самыми «либеральными» представлениями о нейтралитете, Ф. Рузвельт изобрел новый термин «невоюющее государство».
Теперь из всех великих держав не определил свою позицию в мировом конфликте лишь Советский Союз.
Германия оказалась не готовой к столь быстрому и не отвечающему ее замыслам развитию политических событий. 19 июля Гитлер зачем–то выступил с мирными предложениями, которые на следующий день были с холодным презрением отвергнуты Великобританией — причем даже не Черчиллем, а лордом Галифаксом.
II
После поражения в Западной Европе Великобритания могла действовать только в политическом пространстве, да еще совершать редкие, бессмысленные и в то время по большей части неудачные террористические воздушные налеты на германскую территорию. Рейх, получивший преимущество в войне, был обязан атаковать под угрозой потери этого преимущества.
В принципе существовало три способа борьбы с Англией.
Первый — прямое вторжение на Острова. Такую операцию за всю историю удалось осуществить лишь однажды, когда норманны Вильгельма Завоевателя разгромили англосаксов при Гастингсе и захватили королевство. Провалов было гораздо больше: буквально за месяц до Гастингса неудачную высадку в Англии осуществил норвежский конунг Харальд Суровый, разгромленный при Стэмфорбридже аналогичные операции планировали, всерьез готовили, но так и не осуществили Филипп II Испанский, Людовик XV, французский Конвент, а затем Наполеон I.
Второй — «периферийная стратегия», то есть нанесение ударов по опорным пунктам Британской Империи, прежде всего по Средиземному морю. Этот план также связывают с именем Наполеона, хотя целью Египетского и Сирийского походов была не столько Великобритания, сколько трехсотмиллионный Восток. «Периферийную стратегию» имел в виду и А. Шлиф–фен.
Наконец, третьей возможностью была изоляция Британии от союзников, хотя бы и потенциальных, и континентальная экономическая блокада. Этот замысел принадлежал Наполеону, который двенадцать лет с похвальной настойчивостью и с катастрофическими результатами проводил его в жизнь.
Немцы честно попытались использовать все три схемы, начав с первой.
До первых чисел июля 1940 года высшее немецкое руководство вообще не было озабочено проблемой войны с Англией. Соответственно, не было подготовлено никаких планов ведения операций, и все пришлось делать с нуля. Только 2 июля Ф. Гальдер записывает в своем дневнике: «характер операции — форсирование большой реки», и именно в окрестности этой даты находится первая «критическая точка», в которой соприкасаются две совершенно различные последовательности событий — Текущая Реальность и одна из ее Альтернатив.
Битва за Англию, наверное, является наиболее любимой альтернативой не только у любителей истории, но и у профессиональных военных — во всяком случае, после сражения при Ватерлоо. Само по себе это обстоятельство косвенно подтверждает, что историческая ткань летом–осенью 1940 года была очень непрочной: крайне трудно определить, насколько близки были англичане к поражению, а немцы — к победе.
Оперативная обстановка была трудна для обеих сторон. Опыт боев в Бельгии показал, что даже лучшие британские части не способны противостоять вермахту в открытом бою. Вывезенные из–под Дюнкерка дивизии, лишившиеся танков и артиллерии, не говоря уже об ополченцах «домашней гвардии», имели в бою мало шансов на успех. Практически, если бы немцам удалось высадить на Островах достаточно крупные силы и наладить хоть какое–то их снабжение, судьба Англии была бы решена. Вся проблема была в «если»…
Британский флот господствовал на море в той же степени, в которой вермахт превосходил англичан на суше. Да, он не мог прикрыть все Острова целиком. Да, скорее всего, он даже не смог бы сорвать десантирование первой волны. Но чтобы блокировать плацдарм и нарушить всякое снабжение войск, не говоря уже о посылке подкреплений, кораблей у англичан было вполне достаточно.
Дополнительную интригу в этот сюжет вносила авиация. До сих пор у пилотов «Люфтваффе» было немного возможностей атаковать британские корабли, но все выпавшие им шансы германские летчики реализовали блистательно. Главные силы «Хоум Флита» вынуждены были базироваться на Оркнейские острова, недосягаемый для «Юнкерсов» и «Хей–нкелей» крайний север театра военных действий. Это спасало их от атак с воздуха, но и увеличивало «время реакции». Рискни немцы использовать для поддержки высадки ядро своего флота, они на сутки захватывали господство в Ла—Манше. Правда, через сутки об этом «ядре» пришлось бы забыть. С другой стороны, за эти сутки можно было успеть оградить район высадки минным коридором, форсирование которого потребовало бы какого–то времени и сил. Эти мины появляются в целом ряде альтернативных вариантов — но вообще–то надо иметь в виду, что немцы отнюдь не обладали неисчерпаемым запасом мин.
Обе стороны считали, что решающим будет вопрос о господстве в воздухе. Сумеют Королевские Воздушные Силы (RAF) удержать небо над Южной Англией и Ла—Маншем — высадка не состоится или будет сорвана. Не сумеют — тогда немцы найдут тот или иной способ обмануть «Хоум Флит» и выиграть несколько дней для консолидации плацдарма. А в «игре», когда день над проливом безоговорочно отдан немцам, они как–нибудь наладят снабжение, несмотря на то, что ночью Ла—Маншем будут владеть англичане.
Очень большие трудности вызывал вопрос с моментом начала операции. Было понятно, что англичанам жизненно необходимо время на переоснащение частей и создание надежной обороны. Но и немцам, не имевшим летом 1940 года ни планов вторжения, ни переправочных средств, ни необходимого для десантирования снаряжения, также требовались месяцы на подготовку.
В этой обстановке и началась история операции, получившей в Текущей Реальности название «Морской лев».
III
Большинство военно–исторических комментаторов и конструкторов «альтернативных Реальностей» придерживаются как единственно возможной той идеологии вторжения, которая возобладала в германском руководстве летом 1940 года. Иными словами, рассматриваются различные оптимизированные версии все того же «Морского льва». Например, Кеннет Макси, автор и редактор целой серии англо–американских «альтернативок», предлагает за немцев ускорить подготовку операции и начать вторжение уже 13 июля.
В действительности такое изменение Реальности едва ли возможно: даже если начать подготовку сразу после Дюнкерка, то есть еще до полного разгрома Франции и ее капитуляции, даже если каким–то образом создать за неделю план, а за месяц обучить войска и снабдить их необходимым снаряжением, нельзя ускорить приведение в порядок и сосредоточение высадочных средств (бельгийских, голландских и французских — потому что своих у Германии практически нет). И тем более невозможно в течение считанных недель организовать проектирование и постройку специальных десантных паромов и тяжелых планеров. При самых благоприятных условиях Германия не могла подготовиться к вторжению раньше конца сентября.
Но главной проблемой было даже не время. «Морской лев» во всех своих версиях остается сугубо армейской операцией;
авиация рассматривается как род вооруженных сил, прокладывающий дорогу пехоте и изолирующий участок боевых действий от кораблей противника; что касается флота, то его роль все инстанции стремятся свести к минимуму. Между тем война с англичанами на их территории армейской операцией быть не может, и ход событий в Текущей Реальности это полностью подтвердил.
Итак, на начало июля перед германским руководством стоят следующие задачи:
• В области сухопутных сил — сформировать из наличных сил «армию вторжения», обучить части и соединения тонкостям десантных операций (то есть провести их через учебные лагеря) и сосредоточить на побережье;
• В области высадочных средств — собрать по бельгийским, голландским, датским, немецким, французским портам любой тоннаж, мало–мальски пригодный для использования на Ла—Манше, отремонтировать этот тоннаж и найти моряков для его обслуживания;
• В области морских сил — разработать план прикрытия плацдарма, интенсифицировать ремонтные и достроечные работы на кораблях «Кригсмарине», сосредоточить мины на Западном ТВД;
• В области авиации — перебазировать авиацию на французские и бельгийские аэродромы, любой ценой захватить господство в воздухе над Ла—Маншем и Южной Англией, создать тяжелый десантный планер.
Проблемы англичан были, может быть, существеннее, но не требовали столь активной и результативной деятельности:
• Переформировать войска, создать систему позиционной обороны побережья и стратегические рубежи сопротивления внутри страны;
• Легкими силами флота поддерживать господство на море, в том числе и в Английском канале, быть готовым к использованию главных сил «Хоум Флита» против германского плацдарма;
• Авиации препятствовать сбору высадочных средств противника в портах Ла—Манша (У. Черчилль: «Первой линией нашей противодесантной обороны являются порты противника»);
• Любой ценой сохранить аэродромы в Южной Англии.
Такое понимание сторонами своих задач привело к колоссальной воздушной «Битве за Англию», в которой «Люфтваффе» пытались открыть дорогу силам вторжения.
Об этой битве написаны тысячи книг, и едва ли найдется такой любитель военной истории, который забыл историческую фразу Черчилля: «Никогда еще столь многие не были обязаны столь немногим». В Текущей Реальности англичане одержали в боях над Южной Англией стратегическую победу — но эта победа была обусловлена неправильной подготовкой Вторжения.
В течение июля и в первых числах августа стороны прощупывали друг друга: немцы переносили зону базирования авиации к западу, а англичане отрабатывали тактику центрального управления истребителями с использованием радарных станций оповещения. На 13 августа немцы назначали «День Орла». Однако «воздушного блица», не получилось. Впервые немцы столкнулись с противником, готовым сражаться до конца и не испытывающим чувства обреченности.
Бои сразу же приняли ожесточенный характер. Обе стороны завышали свои результаты, что сводило на нет все расчеты планировщиков. «Люфтваффе» несли тяжелые, неслыханные потери. Медленно, очень медленно невидимая черта, обозначающая «рубеж сопротивления», смещалась к северу и западу. Англичане еще могли компенсировать потери в машинах, но были уже не в состоянии покрывать потери в пилотах. Эскадрильи RAF огрызались, они вынудили немцев перейти от тактики «свободной охоты» к эскортированию бомбардировщиков, однако ситуация над Ла—Маншем и аэродромами Южной Англии постепенно ухудшалась.
В начале сентября Гитлер, до этого практически не вмешивавшийся в деятельность авиации, совершенно неожиданно приказывает прекратить уничтожение английских аэродромов и сосредоточиться на бомбардировках английских городов. Это решение фюрера германской нации практически не обсуждается в литературе, хотя оно было ключевым по своему содержанию и гораздо более загадочным, нежели известный «стоп–приказ», якобы спасший британский экспедиционный корпус под Дюнкерком.
Считается, что террористическими ударами по крупным городам Гитлер пытался заставить Англию капитулировать. В действительности в рамках нацистской картины мира англичане относились к арийцам, на которых методы устрашения должны были оказывать обратное воздействие — укреплять волю и решимость сражаться. Насколько можно судить, Гитлер относился к расовой теории очень серьезно. Кроме того, в Первую Мировую войну он долгое время находился именно на британском участке фронта и вполне представлял себе национальную психологию англичан. Да и разгром авиации, который казался уже не за горами, был бы куда более серьезным аргументом в пользу окончания войны, нежели бомбардировки городов…
Вероятнее всего, Гитлер к началу сентября понял, что Вторжения не будет. И удары по Лондону были предприняты, чтобы замаскировать первое стратегическое поражение, понесенное Рейхом.
Как бы то ни было, борьба за господство в воздухе кончилась, вместо нее началась, по выражению А. Васильева, «этакая доктрина Дуэ для бедных в исполнении средних бомбардировщиков без нормального истребительного сопровождения». Эта стадия «Битвы за Англию» сошла на нет к концу октября.
Пока в воздухе над Ла—Маншем и Англией шли упорные бои, а пехотные части, предназначенные для высадки, тренировались на полосе препятствий, командование ОКХ пыталось согласовать с руководством «Кригсмарине» план десантной операции. Моряки настаивали на предельно узком фронте высадки, штаб вермахта справедливо указывал, что подобная операция не имеет шансов на развитие: «все равно что пропустить высаживающиеся войска через мясорубку».
Вечером 28 июля, еще до «Дня Орла» и начала решающей фазы воздушной войны, Ф. Гальдер получает ожидаемый уже неделю ответ из штаба ВМС. Шнивиндт сообщает, что никакой погрузки войск прямо с побережья быть не может (хотя англичане в ходе операции «Динамо» проделали это без всякой подготовки и без особых проблем), а на десантирование первого эшелона войск понадобится не 12 часов, а 10 дней. Взбешенный Гальдер говорит, что «это делает бессмысленным все предыдущие расчеты и невозможной саму операцию».
Грейфенберг, начальник оперативного отдела штаба ОКХ, отправляется в Берлин, где продолжает пребывать главное командование флота (ОКМ), и получает еще более обескураживающее заявление: сделать ничего нельзя, высадочных средств не будет даже к маю следующего года, прикрыть район высадки от английских кораблей флот не может, о широком фронте, включающем Корнуолл и залив Лайм, не должно быть и речи, невзирая ни на какие приказы фюрера, и даже самая ограниченная десантная операция будет означать истребление германских морских сил.
После этого руководство вермахта потеряло всякий интерес к вторжению. Конечно, если бы британская авиация была полностью сокрушена к середине августа, а «Люфтваффе» перешли к ударам по портам, мостам и дорогам, операцию постарались бы реанимировать. Но в целом, еще до того, как определился исход сражения в воздухе, высшие командные инстанции Рейха отказались от стратегии высадки в Англии и начали изыскивать другие пути продолжения войны.
IV
Кеннет Макси вносит в планирование английской компании два основных изменения. Во первых, он ускоряет начало подготовки, сдвигая ее примерно на месяц (решение о вторжение принято 24 мая, а не 13 июля, директива № 16 подписана 7 июня, а не 16 июля, «День Орла» назначен на 8 июля вместо 13 августа). Во–вторых, в альтернативной Реальности Макси А. Гитлер дает указание командованиям родов войск «найти компромисс».
Конечно же, приготовления к высадке велись немцами с недопустимой медлительностью. Однако составление сетевого графика указывает, что существует ряд ключевых моментов, которые практически невозможно перенести. Так, только к концу августа в полном объеме восстанавливается железнодорожное и речное сообщение между Германией и побережьем Ла—Манша. К этому же сроку (и никак не ранее) будут готовы воздушно–десантные войска и самолеты для них. Баржи и подвесные моторы требовали для их доставки восемь недель, то есть даже в версии Макси могли быть готовы лишь в сентябре. Восемь недель при полном напряжении сил требовалось для перебазирования авиации. Хуже всего дело обстояло со сбором транспортных судов и экипажей для них.
Что же касается «компромисса», то организация проектного взаимодействия между родами войск была главной задачей подготовки вторжения, и вряд ли ее можно было решить формальным указанием — хотя бы даже и самого фюрера.
«Альтернатива» К. Макси интересна лишь с одной точки зрения: в ней немцы, хорошо или плохо, но всерьез готовят высадку, а не ждут первого же удобного повода, чтобы вообще отказаться от нее (как это произошло в Текущей Реальности). Конечно, не в июле и не в августе, но в конце сентября операция «Морской Лев» вполне могла состояться. Немцы высадились бы в Англии и удержали бы плацдарм, хотя ожесточенность боев в районе Дувра и в заливе Лайм напомнила бы участникам о Вердене, а современным историкам — о Сталинграде. Через шесть–восемь недель с начала операции, уже в декабре, немцы вырвались бы на оперативный простор и, наверное, захватили бы собственно Англию. Но понесенные потери в людях, технике и времени не дали бы им возможность сорвать отход британской армии в Шотландию.
В результате кампания на островах затянулась бы до бесконечности, причем коммуникационная линия немецкого экспедиционного корпуса на Островах оставалась бы под непрерывным воздействием легких сил английского флота. Чем эта версия Реальности так уж хороша для немцев, понять трудно. Та же война на два фронта, даже более затратная… Американцы будут базироваться на Ирландию и северную
Шотландию, в 1944 году вместо «Оверлорда» состоится освобождение Англии, а одновременно высадка в Дании и на севере Германии.
V
Операция, которая могла бы и в самом деле вывести Великобританию из войны (по крайней мере, отдать немцам все Британские острова целиком, что действительно затруднило бы «включение» США в войну в Европе) носит гораздо более сложный характер. Соответствующий план был разработан мною, А. Васильевым, Ф. Дельгядо и Р. Исмаиловым при подготовке русского издания второго тома исторических альтернатив под редакцией Кеннета Макси. В главе, посвященной «развилке 1940 года», английский историк предлагал частный вариант уже рассмотренной в первом томе версии. Вновь реконструировать эту Реальность было скучно, и, как отрицание «Морского Льва», нами была создана оперативная схема, получившая название «Северный гамбит».
В этой версии гитлеровское командование с самого начала отказывается понимать высадку в Англии как чисто войсковые действия по «форсированию большой реки» — и именно в этом заключается изменение Реальности.
В известном смысле «Морской Лев» продолжал существовать, но теперь как «тень» основной операции, ее информационное прикрытие. Используются все мелкие детали и усовершенствования, позволяющие ускорить ее подготовку: своевременно выдается заказ на тяжелые планеры, паромы и танкодесантные баржи, проводится инвентаризация портов Европы и собственно германского побережья на предмет поиска свободного тоннажа, эскадрильи «Люфтваффе» перебазируются к побережью. При всем этом немецкое Верховное командование уже к концу июля приходит к пониманию того, что обеспечить готовность войск к операции раньше конца сентября не удастся никакими человеческими и нечеловеческими усилиями. И тогда фюрер, ранее санкционировавший исключительно удачную десантную операцию и Норвегии, приказывает осуществить высадку в Англии «поздней осенью 1940 года — в дни туманов и штормов на Ла—Манше», приурочив активную фазу к президентским выборам в США и празднику Октябрьской Революции в СССР.
Подготовка должна быть завершена к 1 ноября. Высадка будет проведена на широком фронте — от Корнуолла до Фолкстоуна, управление сухопутными силами осуществляет штаб группы армий «А» Рунштедта, общее руководство возлагается на командование ОКЛ — то есть на Геринга и Иешоннека.
— И наконец, последнее. При проведении весеннего наступления во Франции отвлекающие операции в Дании и, особенно в Норвегии себя оправдали. В связи с этим я предлагаю предварить английский десант активными действиями на севере Европы — в Исландии. — Гитлер резко поджал губы, улыбка испарилась, короткий нервный вздох дал понять слушателем, что монолог диктатора окончен, а с ним и все дебаты о невозможности операции.
Понятно, что такая сложная многосторонняя стратегия требовала для своего обеспечения, по меньшей мере, активизации действий итальянцев на Средиземном море (что достигается операцией немецких спецслужб против Бадольо) и замены командования «Кригсмарине», вовсе не расположенного рискнуть всеми без исключения кораблями германского флота ради одной операции.
Кстати, этих кораблей было гораздо больше, чем Шивиндт называл Гальдеру. В германских портах стояло немало эсминцев, миноносцев и вспомогательных судов времен Первой Мировой войны и еще более ранних лет, использовавшихся в качестве учебных и вспомогательных. За три месяца их можно было привести в состояние, позволяющее выйти в открытое море — хотя бы однократно. Можно было резко ускорить ремонт поврежденных в Норвежской компании «Шарн–хорста» и «Гнейзенау», довести до боеспособного состояния достраиваемые линкор «Бисмарк» (пусть и без системы управления огнем) и тяжелый крейсер «Принц Ойген». Наконец, вермахт захватил в 1940 году значительную часть норвежского и голландского флотов и установил фактический контроль над датским флотом. Боевые возможности всего этого паноптикума не следует преувеличивать, но подобная «тотальная мобилизация» давала Германии возможность один раз — на решающие три–четыре дня — получить достаточно сбалансированный десантный флот, способный обеспечить «английскую операцию».
Понятно также, что лишнее время предоставило «Люфтваффе» возможность внести в свои действия по завоеванию господства в воздухе некоторые элементы тактической игры. В сентябре и октябре были проведены две имитации вторжения с переключением действий германской авиации на дороги и узлы коммуникаций. В течение октября в Тронхейме были сосредоточены корабли будущего Полярного флота Германии, причем во всех случаях создавалось впечатление вынужденных действий, предпринятых в связи с налетами английской авиации.
Первыми в море вышел датский броненосец «Нильс Юэль» и норвежский эсминец «Тайгер». Уже в море их команды узнали, что корабли направляются в Рейкьявик со специальной дипломатической миссией. Вероятно, большинство моряков решило, что речь идет о переходе на сторону союзников.
Утром следующего дня Тронхейм покинула транспортная подводная лодка и-139, сопровождающий ее транспорт начал движение двенадцатью часами позже. Целью этой группы кораблей (соединение А 4) были демонстрационные действия в районе острова Ян—Майнен. Никакого смысла в захвате Ян—Майнена не было, именно поэтому склонный к парадоксам фюрер и решил высадить там небольшую десантную группу. «Подводники» должны были действовать ночью. В темноте им предстояло преодолеть полосу прибоя, собраться на берегу и скрытно захватить пирс, к которому утром будет швартоваться транспорт с двумя десантными ротами.
(— Это невозможно, — сказал командир лодки. — Группа погибнет во время ночной высадки на берег.
— Вы что, считаете, что спасательные шлюпки могут быть использованы только днем и в идеальную погоду? — удивился Арене, бывший командир лайнера «Бремен» коммерческого флота, произведенный в контр–адмиралы и назначенный командующим десантным соединением.)
1 ноября в 23:00 порт покинули линкоры. Цилиакс предупредил экипажи, что речь идет об очередных учебных стрельбах, которые будут совмещены с испытаниями маневренных свойств «Бисмарка» и «Принца Ойгена» и продлятся не более суток.
В действительности, второго ноября корабли взяли курс на Исландию.
В Исландии и на Фарерских островах широко применялись десанты с «летающих лодок» — не только флот, но и авиация Рейха использовались в этой операции с максимальной нагрузкой. Резервов выделено не было: ни в портах, ни на аэродромах в решающие дни не оставалось ничего.
Высадив часть войск в Рейкьявике, «Бремен» и «Европа» в сопровождении Полярного флота Германии направились на юго–восток. 7 ноября, в день «Д», они встали на рейде ирландского города Корк.
Ночью 7-го ноября жители города Пензанса, расположенного на полуострове Корнуолл, километрах в тридцати от мыса Гуэннап, были разбужены очередной, третьей за последние полтора месяца имитационной выходкой немцев, которые, по–видимому, всеми силами старались отвлечь внимание от района Рейкьявика. После «демонстраций» в сентябре и октябре в Корнуолле никто — от командующего обороной округа до последнего сапера, дежурящего возле заложенного под аэродромные сооружения фугаса — уже не верил в возможность высадки. 7-я парашютная дивизия выполнила свою задачу и почти не понесла потерь этом этапе операции.
Для Черчилля и Айронсайда высадка также оказалась полнейшей неожиданностью, и в течение какого–то времени они даже были склонны рассматривать ее как некий отвлекающий маневр. Лишь к середине дня, когда стало ясно, что немцы ведут боевые действия почти по всей южной оконечности Англии — от мыса Лизард до Ярмута, когда в Корнуолле и на побережье залива Лайм уже обозначился явный успех атакующих, которые соединили тактические плацдармы в оперативные и начали проникновение вглубь английской территории, когда попытка Портсмутской флотилии обстрелять плацдарм и уничтожить высадочные средства обернулась гибелью двух эсминцев, попавших под удары пикирующих бомбардировщиков из Шербура, когда выяснилось, что английские истребители отсутствуют в воздухе, несмотря на прямые обращения Черчилля к Даудингу, — только тогда высшее руководство Великобритании убедилось, что оно имеет дело с серьезной операцией противника.
С началом Битвы за Южную Англию совпало резкое осложнение политической обстановки в Ирландской республике. В два часа дня Дублин неожиданно в ультимативной форме потребовал вывода британских войск «с территории единой и неделимой Ирландии». В 4 часа стало ясно, что в Эйре происходит военный переворот. И еще двумя часами позже Черчилль узнал, что этот переворот поддержан высадкой в порту Корк немецких войск.
***
17 ноября, на десятый день высадки и на второй день шторма на Ла—Манше, Рунштедт перешел в решительное наступление. Пехотные корпуса 3-й и 6-й армии охватывали Лондон. Танковый корпус Гота, введенный под Солсбери в «чистый» прорыв, уже вечером следующего дня овладел Оксфордом и мостом через Темзу.
Двадцатого числа фон Рунштедт отдал последнее в ходе Английской кампании оперативное распоряжение: «Оборона противника разваливается. Приказываю, не отвлекаясь на лондонскую группировку врага, преследовать английские войска в общем направлении на Бирмингем».
В такой операции, где захватывается Исландия, Фареры (хотя бы временно), Ливерпуль (последняя цель десантной группы Аренса), Южная Ирландия присоединяет Северную и становится сателлитом Рейха, а высадка происходит на очень широком фронте — и именно в тот момент, когда основные силы английского флота растянуты между Гренландией и Норвегией, пытаясь перехватить неожиданно вышедшие в море немецкие корабли, — англичане не смогут организовать организованный отход, и Острова будут потеряны целиком.
В США с неизбежностью будет поставлен вопрос о законности третьей подряд баллотировки Рузвельта, в результате чего президент даже если не будет смещен, то все равно хотя бы временно утратит свободу действий и станет заложником изоляционистов. Фашистская Германия установит полное господство в Западной Европе и подойдет очень близко к полной победе во Второй Мировой войне…
Реалистичен ли такой вариант? С формальной военной точки зрения — вполне.
…В реальной военной истории примеров успешного проведения абсолютно бредовых операций можно отыскать более чем достаточно. И дело вовсе не в том, что «небывалое бывает», а в том, что общепринятое представление при внимательном рассмотрении очень часто оказывается поверхностным и не соответствующим реальности. Нельзя высаживать войска прямо с транспортов на необорудованное побережье? Но позвольте, японцы в 1941–1942 годах только этим и занимались! Нельзя проводить караван из сотни барж через пролив, где водятся вражеские эсминцы? Но на один эсминец придется по десятку барж, к тому же их еще нужно найти в темноте (а радиолокатор при умелой постановке помех покажет еще несколько сот барж и линкор впридачу)…
Да, операция, в которой одни и те же силы без возвращения на базу проводят одну за другой сразу несколько высадок в разных местах, выглядит чем–то фантастическим. Но ведь в изложенной альтернативе немцы высаживали разные подразделения, находившиеся на борту огромных лайнеров. Между тем японцы иногда умудрялись высаживать одни и те же войска — с острова на остров, от разгрузки до новой погрузки.
Куда более значительную проблему представляет снабжение высадившихся частей — особенно на отдаленных плацдармах. Но здесь сразу же вспоминается «Токийский экспресс» на Гуадалканал или снабжение Севастополя с помощью эсминцев и подводных лодок. Да, в том и другом случае операции закончились поражением — но исключительно из–за того, что продолжались они по несколько месяцев. Немцы же должны захватить Англию за несколько недель.
Но для того, чтобы решиться на такой ход, во–первых, требовалось снова пойти на колоссальный риск. Для подобных действий, как писал по сходному поводу великий шахматист А. Алехин, нужно «мужество, но и ослепление». А немцам — после Французской компании — было, что терять. И, во–вторых, немецким командующим пришлось бы отказаться от очень многих своих убеждений.
Но тогда они бы перестали быть немцами.
Сюжет пятый: «Барбаросса» — планирование поражения
I
В Текущей Реальности вермахт приступил к разработке альтернативных планов давления на Англию еще до того, как определился окончательный провал «Морского Льва», то есть летом 1940 года.
Очень соблазнительным казалось захватить Гибралтар. Помимо огромного морального значения, такая победа привела бы к стратегической изоляции Средиземноморского и Североевропейского театров военных действий. Во всяком случае, англичане лишились бы возможности держать в Гибралтаре флот, способный быстро выдвинуться на любой из этих двух ТВД и решить там исход сражения. Да и посылка подкреплений на Мальту и на Ближний Восток была бы решительно затруднена.
Для штурма Гибралтара нужны были тяжелые орудия, отборная пехота, а главное — разрешение Франко пропустить войска через свою территорию. Каудильо Испании, несомненно, был бы только рад расплатиться за помощь, оказанную ему Гитлером и Муссолини во время гражданской войны, но он понимал, что подобный шаг означает войну с Великобританией, которая для Испании — при ее огромном побережье и совершенно недееспособном флоте — оказалась бы фатальной. Так что, выражаясь шахматным языком, Гибралтар был косвенно защищен — и именно господством Великобритании на море.
Франко дипломатично потребовал за свое содействие Марокко и Оран, зная, что Гитлер сочтет это абсолютно неприемлемым. Кроме того, Гитлер рассматривал Испанию как один из каналов получения Германией стратегически важных грузов и не хотел втягивать ее в войну и зону английской блокады; вежливый ответ Франко вполне устроил диктатора. На этом Гибралтарская стратегия Рейха, в сущности, и закончилась, хотя теоретическая ее разработка продолжалась в германском Генштабе вплоть до конца 1942 года.
И Франко, и Гитлер оказались в плену забавного оптического обмана. Британский Гранд Флит «образца 1914 года» имел возможность, сосредоточив в Северном море превосходящий противника дредноутный флот, направлять на второстепенные театры военных действий целые эскадры старых, якобы никому не нужных броненосцев и крейсеров. Но «Хоум Флит» 1939 года, дитя «политики экономии», был не в состоянии одновременно прикрывать Острова от вторжения, океан от немецких рейдеров, Средиземное море от итальянского флота, да еще вдобавок к этому блокировать испанское побережье. Для этого физически не хватало кораблей. В полном соответствии с принципами стратегии, согласно которым расширение пространства конфликта выгодно владеющему инициативой, вовлечение Испании в войну летом — осенью 1940 года было бы полезно только Рейху. Как и в случае с отказом немцев от прямой высадки на английское побережье, Британию спасло уже не владычество над морем, а память об этом владычестве.
Захват или нейтрализация Гибралтара в ряде вариантов оказывались очень важной операцией, но ни в коем случае не решающей. Более надежным средством давления на Англию считались действия в Египте: овладение этой ключевой территорией, включая Суэцкий канал, выход в Палестину и далее на нефтеносный Средний Восток. Поскольку премьер–министр Ирака Рашид Али готовил выступление против Британского владычества, да и остальные арабские территории были настроены прогермански, такой план выглядит вполне обоснованным.
Потеря Египта, возможно, не стала бы для Великобритании фатальной — но положение правительства У. Черчилля ухудшилось бы катастрофически, и совсем не очевидно, что сэру Уинстону удалось бы сохранить кресло премьера. Это, разумеется, не означает, что к власти в обязательном порядке пришли бы сторонники соглашения с Гитлером. Летом–осенью 1940 года таких в Великобритании было немного, и существенных постов они не занимали. Историки обычно указывают на лорда Галифакса и «Клайвлендскую клику», но политический вес бывших «умиротворителей» после сентября 1939 года значительно уменьшился, а их позиции существенно изменились. Германия угрожала «постоянным интересам» Англии, это понимал весь британский истэблишмент. Это значит, что мир мог быть подписан только как признание тотального военного поражения, угрожающего физическому существованию нации. Падение Египта такой угрозы еще не создавало.
С другой стороны, смена кабинета У. Черчилля с неизбежностью ослабила бы военные усилия Великобритании. Объективная реальность состояла в том, что военного и политического деятеля сравнимого с ним масштаба в стране просто не было. Так что, добившись падения Черчилля, Рейх уже одержал бы важную политическую победу.
Понимая это, король Георг VI, по всей видимости, использовал бы свои прерогативы в интересах сэра Уинстона, нарушив целый ряд неписанных соглашений между ветвями власти. Это привело бы к конституционному кризису в Англии, но… в данном случае исследование альтернативной политической Реальности завело нас слишком далеко, и настало время прервать этот такт анализа.
С формальной точки зрения поражение в Египте привело бы к тому, что британский флот оказался бы вытеснен из восточного сектора Средиземного моря. Путь из Индийского океана в Европу увеличился бы на 8000 километров, что эквивалентно уменьшению используемого тоннажа в 2–4 раза. Ни в Первую, ни во Вторую Мировую войну сокращение грузооборота, вызванное действиями на коммуникациях германских подводных лодок и надводных рейдеров, и близко не подходило к таким цифрам. Между тем Индия и Юго — Восточная Азия были основными районами получения Великобританией крайне необходимой именно сейчас долларовой выручки.
Потеря нефти Среднего Востока была для Британской Империи серьезной, но не фатальной проблемой. Со своей стороны, немцы получили бы важный, но плохо связанный с территорией Рейха источник ресурсов. Военное и экономическое равновесие сместилось бы в их пользу — но отнюдь не решающим образом. Может быть, самым важным достижением для немцев была бы возможность создать угрозу советскому Закавказью.
Возможность достижения в 1940 году далеко идущих результатов в восточном Средиземноморье особых сомнений не вызывает. Но здесь также вмешались политические факторы: Средиземное море было вотчиной Муссолини, который летом–осенью 1940 года был отнюдь не готов призвать на помощь немецкие войска. Штаб ОКХ был категорическим противником «периферийной стратегии», позиция ОКБ никого не интересовала, а Гитлер на «египетском плане» настаивать не стал.
Предполагалось, что итальянцы сами захватят господство на Средиземном море и в его окрестностях, тем более, что возможности для этого у них были. К осени 1940 года англичане имели на Средиземноморском театре 6 линкоров (из которых только один был сколько–нибудь современным), 3 авианосца, 11 крейсеров, 12 подводных лодок и три флотилии эсминцев (по разным данным, от 25 до 29 единиц одномоментно). Соединение «Н» — новый линкор, авианосец и 9 эсминцев — базировалось на Гибралтар и, пока сохранялась угроза вторжения на Британские острова, могло быть использовано в восточном Средиземноморье только при крайней ситуации. Италия также имела 6 линкоров, из них два новейших, в остальном же ее флот существенно превосходил английский: 8 тяжелых, 11 легких крейсеров, 97 подводных лодок, 53 эсминца, не считая устаревших кораблей, которых тоже было достаточно.
Еще более значительным превосходством на Средиземноморском ТВД обладали итальянские сухопутные войска. В Египте летом 1940 года находилось около 30 тысяч британских пехотинцев, еще 20 тысяч оставались в Палестине. К этим цифрам надо прибавить еще около 30 тысяч солдат на остальном Ближнем Востоке, а также не то прибавить, не то вычесть 31 тысячу человек в египетской армии (которых не считает ни одна статистика: ни английская, ни германская, ни даже итальянская). Итальянцы имели на всем пространстве Восточной Африки 415 тысяч человек (с туземными формированиями — до 600 тысяч). Против Египта была сосредоточена армия Грациани в 236 тысяч человек, правда, из них лишь 75 тысяч располагались непосредственно на фронте.
В течение всего лета 1940 года стороны ограничивались беспокоящими действиями, причем за этот период англичане потеряли 150 человек, итальянцы же — около 3000.13 сентября они наконец перешли в некое подобие наступления, продвинулись на 80 километров, что составляло около половины «ничейной пустыни», разделяющей позиции сторон, и принялись за постройку цепи укрепленных лагерей.
Пока немцы вальяжно готовили вторжение на Острова, предполагая, что итальянцы находятся на волосок от овладения Египтом и установления господства на Средиземном море, а война скоро закончится, британское руководство в Лондоне справилось с шоком поражения, перевело экономику на военные рельсы и приступило к расширению масштабов войны. У. Черчилль с его любовью к проявлениям активности перебросил в Африку из Метрополии три танковых полка, в том числе почти все оставшиеся танки «Матильда». А Эндрю Каннингем, последний из великих английских адмиралов, готовился перенести войну во вражеские воды, имея в виду, что первые боевые столкновения на море итальянский флот без особых проблем проиграл.
28 октября 1940 года итальянская армия зачем–то вторглась в Грецию — которая, хотя и была настроена проанглий–ски, хранила твердый нейтралитет. Эта операция сразу же обернулась неудачей. Итальянцы, не имея решающего превосходства в силах и подвижности, наступали в сложной гористой местности против решительного противника, обороняющего свою территорию и занимающего специально подготовленную укрепленную позицию. Уже в начале ноября итальянцы были отброшены в Албанию, командующий армией был снят, а начальник Генерального штаба подал в отставку.
Тем временем Каннингем с авианосца «Илластриес» нанес удар по главной итальянской военно–морской базе Таранто. Для современного читателя, знающего о решающей роли авианосцев в войне на море, слышавшего о Перл — Хар–боре, Филиппинах и Окинаве, в этом нет ничего удивительного. Но, во–первых, Таранто находилось под прикрытием почти всей итальянской базовой авиации. Во–вторых, самолеты, базирующиеся на «Илластриесе», обладали выдающимися летными качествами… по меркам Первой Мировой войны.
Торпедоносец «Свордфиш», биплан с полотняной обшивкой, развивал максимальную скорость 246 километров в час (для примера: американский «Девастейтор», который также считался безнадежно устаревшим, делал почти на 100 километров в час больше). Правда, «Свордфиш», отличался необычайной маневренностью, но в боевых условиях ему это мало помогало. Прикрывали эти «ударные самолеты» истребители «Си Гладиатор». Тоже бипланы, они уступали в скорости, например, «Мессершмиту» в полтора раза.
Нужно быть гением или сумасшедшим, чтобы с такой палубной авиацией атаковать укрепленную базу противника.
И ноября 1940 года с палубы авианосца «Илластриес» были подняты торпедоносцы, всего 21 самолет. Они нанесли удар по итальянским кораблям в Таранто и ценой потери лишь двух машин вывели из строя три линкора противника. Хотя даже после этого у итальянцев все равно оставался известный перевес в силах, вопрос о господстве на море был решен раз и навсегда.
Удар по Таранто имел меньший резонанс, чем Трафальгар, но последствия этих морских операций соизмеримы. После 11 ноября известные трудности Каннингему могла создавать лишь германская авиация, но уж никак не итальянский флот.
Пока итальянцы претендовали на господство на Средиземном море, необходимость в обязательном порядке удерживать все три ключевые точки Средиземного моря — Мальту, Гибралтар, Александрию — была скорее обременительна для британского флота. Но после успеха в Таранто огромное значение приобрела Мальта — остров–крепость, лежащий на полпути между Сицилией и Тунисом, база британских эсминцев и подводных лодок. Любой конвой, направляемый из Италии в Африку, оказывался под ударом базирующихся на Мальту ударных соединений.
Тяжелое поражение на море немедленно отозвалось на суше. 22 ноября греки перешли в контрнаступление в Албании, смяли сопротивление итальянцев и захватили огромное количество военного имущества. 8 декабря Уэйвелл атаковал промежуток между итальянскими укрепленными лагерями в пустыне, прорвал оборону и на следующее утро взял ударом с тыла лагерь «Нибейва». В тот же день были взяты лагеря «Туммар Вест» и «Туммар Ист», итальянским войскам оказались отрезаны пути отхода. Уже 11 декабря число итальянских пленных достигло 40 тысяч человек при 400 орудиях. 6 января пала Бардия (45 тысяч пленных, 462 орудия, 129 танков), 22 января — Тобрук (еще 20 тысяч пленных).
Может показаться удивительным, но германское командование взирало на полный провал средиземноморской стратегии своего союзника с олимпийским спокойствием. Еще ранней осенью руководство ОКХ отказалось от попыток овладения Египтом в пользу совершенно другой операции.
II
28 июля 1940 года гросс–адмирал Редер, которому полагалось быть полностью загруженным делами по «Морскому Льву», представил Гитлеру памятную записку «Соображения по России»:
«Военные силы русской армии необходимо считать неизмеримо более слабыми, чем наши, имеющие опыт войны. Захват района до линии Ладожское озеро — Смоленск — Крым в военном отношении возможен, и из этого района будут продиктованы условия мира. Левый фланг, который прорвется через прибалтийские государства, за короткий срок установит контакт с финнами на Ладожском озере.
С занятием побережья и Ленинграда сила сопротивления русского флота рухнет сама собой».
Редер полагал даже, что эту операцию можно провести осенью 1940 года (очевидно, вместо высадки в Англии).
К этому «оперативному плану» не стоило бы относиться серьезно, если бы автор его играл чуть меньшую роль в операции «Морской лев». Приходится принимать, что Редер был готов бросить германские сухопутные части в любую авантюру, лишь бы отвлечь внимание фюрера от «своих» кораблей. К несчастью для Рейха, идеи гросс–адмирала встретили признание и понимание в ОКХ.
Как ни странно, высшее командование сухопутных сил (и сам Гитлер) рассматривали агрессию против СССР не как самостоятельную кампанию, но как эпизод в борьбе с Англией. Соответственно, ни о какой борьбе не на жизнь, а на смерть поначалу речь не шла.
Здесь имеет смысл заострить внимание на одной любопытной аберрации восприятия, которая часто возникала (и по сей день возникает) у лидеров Запада, когда им приходится иметь дело с Россией. Гитлер, а до него Наполеон рассматривали Россию как азиатское государство. Не следует понимать это в уничижительном для нас смысле — просто великие европейские правители и завоеватели исходили из того, что их «разборки» не касаются «Святой Руси» или касаются в минимальной степени. Соответственно, наличие у России позиции по отношению к европейским делам воспринималось как инспирированное другой «внеевропейской», но играющей в Европе свою игру державой — Англией. Тем самым война против России означает удар по Англии. Как только русское руководство поймет, что война обойдется его стране достаточно дорого, оно поменяет свою ориентацию на антианглийскую, «коварный Альбион» лишится последнего союзника на континенте и поймет бесперспективность войны. Эти рассуждения, конечно, примитивизированы, но в целом война с Россией представлялась и Гитлеру, и Наполеону примерно в таких красках.
Штаб сухопутных сил был только рад вернуться от остроконфликтной, рискованной, требующей согласованной работы трех независимых командований операции в Анг–лиик классической сухопутной стратегии, для которой имелись наработки Шлиффена и подробные анализы 1930-х годов.
Все оперативные схемы были построены в предположении о развертывании германских войск на территории Восточной Пруссии, Польши (Генерал–губернаторства) и Румынии. Выяснилось, что театр военных действий носит воронкообразный характер, расширяясь к востоку, а размеры России исключают даже теоретическую возможность ее оккупации за одну кампанию. Впрочем, в рамках представлений о России, как о платном союзнике Великобритании, этого и не требовалось.
Первый из предложенных военных планов был, пожалуй, наиболее интересным из всех наработок ОКХ по будущей «Барбароссе». Предполагалось нанести главный удар на Москву силами «группы танковых армий» из 16 танковых и 34 пехотных дивизий. Нужно иметь в виду, что это были еще дивизии «образца 1940 года» с 324 танками в каждой, то есть непосредственно на Москву должно было наступать более 5000 танков.
Эта оперативная схема была отвергнута сразу же: немцы не имели средств управления для организации такого амбициозного объединения, как группа (!) танковых армий. Сомнительной представлялась и возможность наладить снабжение исключительно мощной подвижной группировки, пользуясь единственной железнодорожной магистралью.
В августе 1940 года свой план представил «специалист по России» генерал Маркс, начальник штаба 18-й армии. Маркс предлагал нанести два удара — на Москву и на Киев. Он же одним из первых обратил внимание на неизбежный разрыв между смежными флангами наступающих группировок. Разрыв этот вызывала лишенная дорог и прорезанная реками с болотистыми поймами «Припятская дыра». По мнению Маркса, русские могли сосредоточить силы в Припятских болотах и контратаковать фланги наступающих немецких частей. Этого предполагалось избежать быстрым продвижением вперед с установлением тесной связи германских оперативных группировок на левом берегу Днепра.
Лоссберг, курирующий проект от ОКВ, предложил добавить самостоятельную группу армий на севере, поставив ей задачу взаимодействовать с финнами. Зоденшерн, начальник штаба Рунштедта, предложил очень красивый асимметричный план, предусматривающий стратегические «Канны» всей европейской России. Грандиозный охват осуществляла группа армий «Север» (21 танковая и моторизованная, 46 пехотных дивизий), наступающая через Даугавпилс на Смоленск. Ей навстречу двигалась через Киев группа армий «Юг» — 9 подвижных, 37 пехотных дивизий. В центре намечались сковывающие действия.
Этот красивый план восходил к замыслу Фанкельгайма и Людендорфа на Восточном фронте в 1915 году и в известной мере опирался на опыт Польской кампании 1939 года. Генштаб отверг замысел Зоденштерна, исходя из трудностей управления (вновь всплывает «группа танковых армий») и вычурности движения северной группировки: вследствие нехватки в Восточной Пруссии места для развертывания 67 дивизий войска двигались на восток, затем смещались к северу, освобождая место для второго эшелона, а на заключительном этапе поворачивали на юг.
Всех этих трудностей можно было избежать, организовав крупную десантную операцию в Прибалтике, но такая возможность немецким военным руководством вообще не рассматривалась.
Как бы то ни было, план Зоденштерна впервые обратил внимание гитлеровского руководства на естественный оборонительный рубеж Западная Двина (Даугава) — Днепр и проблемы, которые этот рубеж создает.
3 сентября 1940 года планированием русской кампании занялся генерал Паулюс, назначенный первым обер–квартирмейстером Генерального штаба ОКХ. К концу октября он представил в ОКХ докладную записку «Основы русской кампании». Генштаб отработал задачу за месяц, и 5 декабря план «Отто» был представлен Гитлеру, который через две недели подписал «Директиву № 21» на стратегическое развертывание «Барбаросса».
Сведения о противнике, его войсках и особенно резервах, были совершенно недостаточными. Паулюс угадал состав первого русского стратегического эшелона, оценив его в 125 пехотных дивизий и 50 подвижных бригад. Это примерно соответствовало 170 счетным дивизиям, которые реально разворачивала на западной границе Красная Армия, но число «предполагаемых» танков и самолетов отличалось от реальных цифр в разы, а про второй стратегический эшелон планирующие инстанции ОКХ вообще не имели представления.
Три проведенные Паулюсом штабные игры убедительно продемонстрировали, что даже при самых благоприятных предположениях о противнике (представляющих собой грубую ошибку планирования, да еще и сделанную в опасную сторону) наличных германских сил все равно не хватает. Ни о каком форсировании линии Западная Двина — Днепр не могло быть и речи, поэтому требовалось во что бы то ни стало одержать решительную победу к западу от этого рубежа. Паулюс решил достичь этой цели одновременным наступлением по всему фронту.
Интересно заметить, что при ограниченных размерах Франции и ее превосходной дорожной сети немцы выстроили кампанию 1940 года как две последовательные операции. Предложение Манштейна достичь всех стратегических результатов одним решительным ударом было признано авантюрой и отклонено. Теперь же, в 1941 году, Паулюс рассматривает полный разгром СССР в рамках одной операции как дело возможное и даже необходимое. Не принимаются в расчет ни огромные расстояния, ни бездорожье, ни русское сопротивление на оккупированных территориях (пусть и пассивное).
Безусловно, важным основанием для такого решения было существенное улучшение технического оснащения германской армии (в значительной мере осуществленное за счет французских трофеев), а также увеличение количества автотранспорта в танковых и моторизованных дивизиях (в первых — за счет сокращения количества танков). Кроме того, германское командование прекрасно понимало, что у него есть серьезное преимущество в развертывании какого не имелось перед началом Французской кампании.
Еще одним фактором, безусловно, являлась уверенность в том, что качество русских войск будет хуже, чем французских. Это убеждение во многом стало результатом собственной немецкой пропаганды, оно базировалось как на опыте первой Мировой, так и на утверждениях фюрера, еще в «Майн Кампф» назвавшего Россию «колоссом на глиняных ногах»…
Операцию предполагалось начать 15 мая 1941 года.
III
Одним из мифов Второй Мировой войны является оценка плана «Барбаросса». Интересно, что в этом советские, немецкие и англо–американские историки проявляют трогательное единодушие. Двенадцатитомная «История Второй Мировой войны» мягко журит немецкие замыслы за авантюристичность — но эта критика отнесена не столько к технической стороне плана, сколько к самому решению Гитлера напасть на СССР.
Пост фактум самоубийственность этого решения очевидна. Но и в рамках той информации, которую имел Гитлер летом 1940 — весной 1941 года, операция «Барбаросса» должна квалифицироваться как стратегическая ошибка. Германия не только связывала свои войска на востоке, в лишенной дорог местности, откуда части и соединения при всем желании нельзя было быстро вытащить, но и лишалась экономического «окна в мир». Из нейтрального Советского Союза (или через него) немцы могла получать любые необходимые им для войны материалы. В условиях войны что–то можно было взять бесплатно (план «Ост») — зато об остальном надо было забыть. Британская блокада становилась абсолютной.
Приходится слышать, что Гитлер боялся сырьевой зависимости от СССР, но торговые отношения образуют взаимные зависимости, о чем фюрер германской нации, надо полагать, догадывался. Разговоры о «звериной ненависти», которую Гитлер питал к СССР, вообще не относятся к делу: политика Германии всегда была сугубо прагматичной, и «расовая теория» совершенно не помешала заключению союза с японцами или румынами, стоящими в списке «недочеловеков» значительно ниже русских.
Судя по всему, решение на «Барбароссу» имело три основания. Первое — иррациональный страх Гитлера перед Англией, заставлявший его, как уже упоминалось выше, стремиться лишить ее всех, даже потенциальных союзников. Сам фюрер неоднократно говорил, что Россия является последней надеждой Черчилля
Второе обоснование «Барбароссы» — в полной уверенности Гитлера в скоротечности кампании и возможности быстрого налаживания эксплуатации захваченных территорий.
Третье обоснование сегодня весьма популярно у историков–ревизионистов — в первую очередь германских, но в последнее время к ним присоединился и ряд отечественных. Сторонники этого объяснения заявляют, что не начни Гитлер войну против СССР. Сталин сам бы напал на Германию в ближайшее время. Не вдаваясь в рассмотрение этой версии, отметим, что ее широко использовал Геббельс в своей пропаганде — но сам Гитлер такого объяснения своему решению не давал ни разу.
Все это вовсе не значит, что войну с Россией немцы не могли выиграть. Но выиграв ее, Германия не получала желаемого мира. Даже захватив Европейскую часть СССР, она вынуждена была держать там значительную часть своих вооруженных сил и тратить на освоение оккупированных территорий ресурсы Рейха — вместо того, чтобы бросить их против других. Словом, даже в случае победы Германия проглатывала кусок, который была не в силах быстро переварить — как, заметим, однажды уже произошло с ней в 1918 году.
В остальном считается, что немецкий генералитет, имеющий опыт современной войны, создал идеальную схему развертывания — что в значительной мере предопределило катастрофические для советских войск итоги Приграничного сражения и всего первого периода войны.
Немецкие мемуаристы активно обсуждают ошибки Гитлера на втором этапе кампании, но практически не касаются «Барбароссы». Исключение составляет Э. Манштейн, который, однако, ограничивается лишь намеком на неадекватность германского развертывания.
В действительности же план «Барбаросса» был не настолько хорош, как это принято считать. Главный удар наносился на центральном направлении, где на 500-километровом фронте разворачивались 48 дивизий, из которых 10 подвижных. Вспомогательное наступление на Киев в полосе 1250 километров обеспечивали 49 дивизий (7 подвижных). В указанное число входят войска союзников, прежде всего румынские, количество которых на фронте со временем будет нарастать. На севере развертывалась группа в размере двух армий (29 дивизий, из них 5 танковых и моторизованных), которым вообще не была поставлена осмысленная оперативная задача.
Подобное «равномерное и пропорциональное» развертывание не обеспечивало решающего успеха ни на одном из направлений. Более того, если бы самая сильная из немецких групп армий — группа «Центр» — сумела бы быстро выиграть операцию на окружение и уничтожение советских войск в Белоруссии и продвинуться к Смоленску, оба ее фланга повисали в воздухе — причем правый был бы открыт для любых контрударов из района Припятской «дыры», которую ни занять, ни контролировать было нечем.
Предполагалось закончить уничтожение основных сил русской армии к 20 дню войны, когда передовая линия наступления вермахта протянется от Пярну через Псков, Великие Луки, Оршу, Мозырь, далее по побережью Днепра. На этой позиции предусматривалась двадцатидневная пауза, а затем окончательное наступление на Москву, в ходе которого предполагалось уничтожить последние 30–40 русских дивизий. Эта фаза кампании, впрочем, в плане вообще не прорабатывалась.
Говоря о «Барбароссе», часто упоминают рубеж Архангельск — Астрахань. В действительности ОКХ не планировало продвижения дальше Москвы. Фраза о позиции «Архангельск — Астрахань» принадлежит Гитлеру, который считал эту линию оптимальной для проведения мирных переговоров, поскольку русская стратегическая производственная база на Урале оказывается в зоне досягаемости немецкой авиации.
Это даже трудно корректно прокомментировать. Какими аэродромами на линии Архангельск — Астрахань немцы предполагали воспользоваться? Как обеспечить эти аэродромы горючим и боеприпасами? Какие самолеты планировалось использовать для подавления Урала (с учетом того, что географически более простая задача разрушения английских городов оказалась «люфтваффе» не по силам, что и неудивительно: немецкая авиация создавалась как средство воздушной поддержки полевой армии, а не как инструмент воздействия на экономический и демографический потенциал противника в рамках доктрины Дуэ)? Речь шла, конечно, только о демаркационной линии между фашистской Европой и азиатской Россией. К этому сугубо политическому вопросу ОКХ отношения не имел.
IV
Пока руководство вермахта «медленно и методично» прорабатывало различные планы войны против СССР, на английском фронте вновь началась «странная война». Разница лишь в том, что если в зиму 1939–1940 годов немцы выигрывали оперативное время, а союзники его теряли, то теперь все обстояло строго наоборот. Англичане оправились от катастрофы во Франции и в Норвегии. Они захватили господство в Средиземном море и разгромили войска Муссолини в Египте и в Эфиопии. Италия из стратегического ресурса Рейха превратилась в основную его слабость. По мере того, как впечатление от Немецких побед проходило, Великобритания, обеспечившая (по крайней мере, временно) целостность своей империи, становилась центром притяжения для всех антифашистских и антигерманских сил в мире.
Операция «Катапульта» привела к тому, что вишистская Франция потеряла флот, а с ним и колониальную империю — которую при активной помощи англичан постепенно прибирали к рукам сторонники генерала де Голля. Потеряв колонии, флот, армию, а с ними и какое–либо международное влияние,
Петэн перестал быть субъектом международных отношений, с позицией которого — например, с заявленным нейтралитетом — приходилось считаться.
Иными словами, Великобритания блистательно выиграла летне–осеннюю кампанию 1940 года, а потерявший на пустом месте темп наступления Рейх убедительно продемонстрировал миру шахматную истину: «имеющий преимущество обязан атаковать под угрозой потери этого преимущества».
После разгрома армии Грациани в Ливии и тяжелых поражений в Греции Муссолини перестал пытаться «сохранить лицо» и обратился к Гитлеру с просьбой о срочной помощи. Со своей стороны, немецкое командование пришло к выводу, что на Средиземноморском ТВД надо что–то делать — причем речь шла уже не о решающей победе, а о восстановлении престижа.
В начале февраля 1941 года в Триполи был направлен генерал Роммель, ранее командовавший 7-й танковой дивизией, один из самых умелых и удачливых военачальников Рейха. Роммеля назначили командующим танковым корпусом «Африка», состоявшим из 15-й танковой и 5-й моторизованной дивизии, основные силы которых должны были прибыть в Триполи в конце мая.
Не дожидаясь сосредоточения сил, Роммель сразу же перешел в наступление, используя автомобили «Фольксваген», чтобы обозначить якобы продвигающиеся в глубокий тыл англичан танковые колонны. Английская 8-я армия оказалась совершенно не готова к возобновлению сражения в Киренаике и потерпела тяжелое поражение. К 11 апреля англичане были отброшены за египетскую границу (за исключением окруженной крепости Тобрук).
Главные силы гитлеровской Германии в это время развертывались против России, за исключением 12-й армии и 1-й танковой группы, перед которыми была поставлена задача разгромить основные силы греческой армии. Переворот Симовича в Югославии и заключение новым правительством соглашения с СССР (Гитлер предполагал, что и с Великобританией) резко изменил и обстановку на Балканах и вынудили немцев на очень рискованный шаг. 6 апреля вермахт напал одновременно на Югославию и Грецию. Поскольку Югославия имела соглашение о взаимопомощи с СССР, о чем немцам было известно, а нападение было предпринято без консультаций с советской стороной, переходя границу Югославии, Гитлер фактически нарушил договор 1939 года «О дружбе и границе», тем самым предоставив СССР возможность разорвать Пакт о ненападении.
Однако Сталин внешне никак не отреагировал на Балканский кризис, и все закончилось очень удачно для немцев. Югославская армия не успела ни сосредоточиться, ни мобилизоваться, и была уничтожена за 11 дней, Хорватия объявила о своей независимости. Война с Грецией и пришедшими ей на помощь английскими войсками была чуть более длительной — но к концу апреля и тут дело дошло до «второго Дюнкерка». Правда, эта очередная историческая победа не улучшила, а скорее ухудшила стратегическое положение Рейха, связав его войска на бедной железными дорогами территории Балканского полуострова.
Тем временем 28 марта итальянский флот потерпел очередное поражение в бою у мыса Матапан и оказался окончательно заперт в своих базах. В последнюю декаду мая немецкие десантники убедительно продемонстрировали, что «Морской Лев» был вполне возможен: при полном господстве противника на море вермахт успешно провел десантную операцию по овладению Критом.1 Немцы потеряли втрое меньше людей, нежели англичане — но Гитлер счел потери элитных воздушно–десантных войск совершенно неприемлемыми. Это привело к многим важным последствиям и, в частности, к отказу от штурма Мальты. Наконец, 27 мая немцы потеряли во время первого боевого похода свой новейший и лучший корабль — линкор «Бисмарк».
Еще 30 апреля Гитлер был вынужден отсрочить начало нападения на СССР на пять недель. Слишком много времени требовалось для высвобождения 1-й танковой армии, слишком много танков требовало ремонта.
