Глава 40

Они пришли на пляж.

К удивлению Тома, Мохсин тут же снял футболку, обнажив татуированный торс и выпирающий животик. Было заметно, что он не на шутку гордится своим телом. Том повернулся спиной к воде и попытался разглядеть фасад дома Ричардса, частично закрытый высокой каменной стеной. На пляже имелась небольшая бетонная гавань. По всей видимости, она была построена, чтобы защищать от волн деревянную яхту, без всяких кранцев пришвартованную к причалу рядом со стальной лестницей с облупившейся краской. Метров на пятьдесят по обеим сторонам от гавани тянулись заросшие моллюсками скалы, перемежавшиеся крохотными заливами, которые сплошь затянуло водорослями. Немного дальше, ближе к главной части города, берег становился плоским, и входить в воду там было гораздо легче.

– Ты говоришь, Абакус искупался здесь?

– Да, – подтвердил Мохсин. – Спустился по этим ступеням, спрыгнул в воду, выплыл в открытое море и вернулся. Я наблюдал за ним вон оттуда.

Он показал на тропинку, по которой они сошли с дороги на пляж. Мохсин запросто мог скрыться в тени деревьев и высоком подлеске.

– А потом он пошел к развалинам?

Том старался шаг за шагом восстановить действия Клекнера, думать так, как думал тот. Почему Ричардс или один из его отпрысков, которых так обожал Клекнер, не пошли искупаться вместе с ним? Зачем нужно было охладиться, смыть с себя пыль и пот, чтобы потом снова вернуться в дом друга через грязный, заброшенный соседний дом?

«Может, ему просто нравится лазать по старым заброшенным домам».

К развалинам дома вели каменные ступени. От них отвалились довольно большие куски, так что Тому было трудновато не оступиться. Мохсин пошел за ним, через северную сторону одичавшего сада. Теперь можно было видеть руины в полной красе. Крыша дома провалилась. Между разрушенными стенами росли деревья; сорняки и дикие цветы пробивались сквозь полы в каждой комнате. Они напоминали зеленый ковер. Тому удалось пробраться сквозь то, что раньше, видимо, было парадным крыльцом, и он очутился в некоем пространстве размером с комнату для безопасных переговоров в посольстве в Анкаре. С одной стороны рос густейший и совершенно непроходимый кустарник, который закрывал вид на море, с другой были остатки низкой стены с дырой. Через нее Том попал во вторую комнату, где пол был усыпан осколками стекла и ржавыми жестяными банками. Если сюда и заглядывали бродяги или подростки, то крайне нерегулярно: многое из мусора выглядело почти как археологические находки.

Том подумал о Роберте Ханссене. ФБР арестовало его в уединенном парке в Вашингтоне, округ Колумбия, после того, как он спрятал некие секретные материалы под маленьким деревянным пешеходным мостиком. Поднырнув под расщепленную балку, он велел Мохсину искать предмет – или что угодно, что могло бы служить шпионским тайником.

– Это должно быть что-то сливающееся с окружающей обстановкой. Старая ржавая коробка. Дыра в полу. Поищи отметки на стенах. Возможно, он использует разные тайники и указывает на них с помощью пометок.

Мохсина – он все еще был без рубашки – задание как будто вдохновило.

– Конечно, – с энтузиазмом произнес он, явно счастливый, что ему доверили более динамичную роль в операции. Больше никакой наружки, слежки за объектом на своих двоих, бумажной работы и ожидания. Теперь ему разрешили играть с большими мальчиками. – Я начну отсюда.

– Давай.

Том в то же самое время стал искать путь, которым Клекнер пробирался к дому Ричардса – потому что именно Ричардс должен был служить его прикрытием. К этому все сходилось. По стаканчику в саду, одинокая прогулка и сигарета после ужина, может быть, даже бессонница и желание побродить по округе в три утра – в те дни, когда он оставался на ночь. Если существовал короткий, беспрепятственный проход от одного дома к другому, Клекнер мог преодолевать его за пару минут. Ночью, под покровом темноты, или даже днем, в тени густой листвы деревьев, он мог свободно ходить туда-сюда, и никто даже не заметил бы его отсутствия.

Том лазал по восточному краю руин, когда услышал детский смех, метрах в двадцати или тридцати. Один из детей Ричардса. Впереди него простирались густые заросли, переплетенные деревья и кустарники. Здесь, в тени, было не так жарко, но и ничего не видно. По ощущениям это почему-то напоминало тоскливый английский лес посреди зимы. Том взобрался на целую стену и посмотрел налево. С одной стороны дома джунгли расступались, рядом с тем местом, где раньше, видимо, была дверь. Идя на звук смеха, Том миновал относительно чистый участок, а потом, забирая вправо и влево, довольно легко прошел по тропинке, соединявшей дома. Это определенно и был маршрут Абакуса. Так почему он подошел к развалинам со стороны моря?

Теперь он услышал голос женщины. Француженка, скорее всего, Маргарита Ричардс. Том замер. Предприятие становилось рискованным – нельзя, чтобы его заметили дети или учуяла и облаяла собака. Он немного подождал, а затем осторожно двинулся обратно к разрушенному дому, где его ждал Мохсин.

Не более чем в восьмистах метрах от них Александр Минасян присоединился к длинной очереди пассажиров, спускавшихся с парома на Бююкада. Оказавшись на пристани, он прошел через билетные турникеты и направился по главной улице на юг, сквозь аркаду сувенирных лавок, где однажды купил своему племяннику морскую фуражку – почти как настоящую – с вышитой надписью «капитан».

Кодаку нравилось второе кафе на главной улице – это был его первый пункт для избавления от слежки. Минасян же предпочитал ресторан на западной стороне терминала – тот был побольше. Обычно он занимал столик на улице, заказывал какой-нибудь напиток или, может, легкую закуску и проводил там минут двадцать – читал, рассматривал людей вокруг, выглядывал, нет ли в толпе знакомых лиц, тех, кого он, может быть, уже видел на материке. Удостоверившись, что угрозы нет, он оплачивал счет, оставлял на столе книгу и заходил внутрь ресторана – якобы в туалет. А потом спокойно выходил через задний вход для персонала, расположенный рядом с женским туалетом. Дверь вела в маленький дворик позади ресторана. Оттуда можно было легко попасть в один из тихих переулков, которые расходились в разные стороны от главной дороги в гавань, и пройти к дому Ричардсов из западной части острова. Иногда, если Минасян считал нужным, он немного петлял, чтобы запутать возможное наружное наблюдение.

В этот прекрасный летний день русский выбрал столик у самых перил террасы, заказал бутылку светлого пива Efes, заплатил заранее и снова взялся за книгу, которую он начал еще на пароме. Читать было интересно, и очень – это был подарок его любовницы из Гамбурга, – и тем более жаль оставлять книгу на столе, по обычаю, чтобы создать впечатление, что он всего лишь вышел в туалет. После этого Минасян, как всегда, выскользнул из ресторана через заднюю дверь.

Для него оставили велосипед, как и было условлено в консульстве Стамбула. Минасян отпер цепочку – ключ он забрал днем раньше у коллеги по Службе внешней разведки в Pera Palace Hotel – и с наслаждением покатил по городу. Он никуда не торопился. По пути он миновал базилику Святого Димитрия и стал спускаться по холму в западном направлении, к дому, где жили Мэтью и Маргарита Ричардс и двое их маленьких детей.

Том поднимал плиты пола, залезал на крошившиеся стены, засовывал голову в каждый просвет между зарослями… даже вытащил гнилой мешок, втиснутый в одну из рассыпавшихся дверных рам. За этим занятием он провел больше получаса и уже начал думать, что все это – пустая затея. Мохсин пришел в такое раздражение – не в последнюю очередь потому, что его закусали комары, что вернулся на пляж, жалуясь на «б… жару». Он сказал, что ему необходимо окунуться, чтобы «на хрен, хоть немного охладиться». Снова и снова Том напоминал себе, как глупо устраивать тайник на острове. Отсюда невозможно сбежать. Все выходы легко перекрыть, как горлышко сосуда. Чистое самоубийство. Он уже собирался тоже послать все к чертям и пойти вслед за Мохсином на пляж, чтобы искупаться, когда его взгляд упал на проржавевшую канистру там, где раньше, видимо, была кухня или кладовка, в юго-восточной части дома.

Том нагнулся. От дождя канистру защищал нависавший над ней кусок деревянной полки. Вокруг все было усыпано засохшими листьями и осколками кирпичей; здесь же валялась столетняя смятая пачка из-под сигарет – их название различить было уже нельзя. Канистру затянуло паутиной, и поэтому Том не решился ее поднимать – он не хотел нарушать «естественную обстановку». Он постучал по канистре ногой – гулкий, «пустой» звук. Очередное насекомое приземлилось ему на руку, и Том прихлопнул его, ударившись при этом о какую-то выступающую доску.

В боку канистры, слева, была дырка. С той стороны ни паутины, ни других препятствий не имелось. Том достал айфон, включил и посветил внутрь. Как ни странно, внутри емкость была чистой, и там лежал старый, давно сдутый футбольный мяч. Вытянув и изогнув руку, Том умудрился его достать.

Кожа высохла до состояния окаменелости, но мяч – тоже довольно удивительно – был не таким уж пыльным и грязным. Что-то в нем загремело – возможно, попал камень. В одном месте кожа сильно растрескалась. Том сунул пальцы в щель и двумя руками раскрыл мяч.

На ладонь ему выпал небольшой бумажный сверток в целлофане, скрепленный для верности двумя резинками. Это и был искомый продукт. Том понял это сразу, и его охватили такие эйфория и волнение, что задрожали руки. Неловкими пальцами он снял резинки и развернул бумажку.

Она была еще твердой и хрусткой, совсем новенькой. Напечатанные буквы были четкими и легко читались.

Александр Минасян очень хотел пить. Всего в трехстах метрах от дома Троцкого мужчина с лотком у обочины дороги продавал напитки. Минасян прислонил велосипед к садовой ограде и купил литровую бутылку холодной воды. На острове было все же очень жарко, несмотря на обилие деревьев и отсутствие транспорта. Он снял бейсбольную кепку и проглотил едва ли не пол-литра сразу, ни разу не оторвавшись от бутылки.

Этот небольшой перерыв в путешествии дал ему лишнюю возможность проверить, нет ли хвоста, а заодно и в очередной раз оценить преимущества местоположения тайника. К нему можно было подобраться тремя разными путями. Первый и самый очевидный – проходил через сад Ричардсов; хотя Минасян мог приблизиться к дому, только когда семья отсутствовала. Второй путь предполагал спуск к морю. Нужно было обойти дом Ричардсов с фасада и пробраться к дому Троцкого через пляж. Третий путь означал, что нужно проехать на велосипеде лишние полтора километра на запад, а затем вернуться по узенькой тропинке, которая шла прямо вдоль берега.

Из-за жары он выбрал маршрут номер два. Он пристегнет велосипед к лестнице, спустится на пляж, немножко поплавает, чтобы освежиться, а после купания вынет из тайника закладку.

Том вынул айфон, четыре раза сфотографировал листок бумаги, тут же послал фото на один из своих почтовых аккаунтов, а потом свистнул Мохсину, который все еще был на пляже.

Он быстро расшифровал все аббревиатуры Клекнера. Дж. Ч означало «Джим Чейтер», ЛВ – «Лэнгли, Виргиния», БД – разумеется, «Белый дом», а ССА – совершенно очевидно, Свободная сирийская армия. Оружие должен был перевезти грузовик Красного Креста, пересечение границы предполагалось в Джераблусе. СШ – Сесилия, ПУ – Пол. Еще Том решил, что ХА – это инициалы заместителя председателя Худа-Пар, курдской исламистской партии, главный офис которой был расположен в городке Батмане, примерно километрах в ста к востоку от Диярбакыра. В пункте 2 Клекнер предположил, что груз ви-экса, замаскированный под партию медикаментов под руководством режима Асада и предназначенный для Аль-Каиды, был перехвачен Службой общей разведки Иордании.

Пора было принимать решение. Должен ли он оставить послание на месте и тем самым пойти на риск, что оно попадет в руки куратора Абакуса? Сами сведения были не такими уж и сенсационными: Абакус не назвал никаких имен агентов ЦРУ или МИ-6 в Турции. Имя нового источника из мэрии было ему неизвестно. Что же касалось Лэнгли и Белого дома, то всем на свете давно уже было известно, что они не могут прийти к общему знаменателю относительно того, стоит ли вторгаться в Сирию. Точно так же, как и позиция Даунинг-стрит по вооружению противников режима Асада. И никто не верил, что Белый дом остановится перед применением химического оружия.

Единственным действительно тревожащим и рискованным моментом была предстоящая передача оружия представителям Свободной сирийской армии. Была указана дата пересечения границы в Джераблусе – 2 мая. То есть через три дня. Если Клекнер – агент Службы внешней разведки, то Москва обязательно передаст необходимые детали – номер грузовика Красного Креста – своему подшефному государству. Это приведет к арестам – и разумеется, к гибели тех, кого наняли для перегонки автомобиля американцы. Возможно, придется заплатить эту цену. Встревожить Чейтера означало бы предупредить его о предательстве Клекнера, но разыгрывать эту карту было пока рано.

Том услышал шаги – по выщербленной каменной лестнице Мохсин поднимался с пляжа. Он еще раз свистнул – чтобы Мохсин знал, что искать его надо в кухне, в последний раз взглянул на листок бумаги, завернул его в целлофан и скрепил резинками – все как было. Потом вложил трубочку в футбольный мяч. Осторожно, стараясь не разорвать свисавшую с полки паутину, Том выгнул руку и засунул мяч в канистру, в точно то же место и в таком же положении, как он лежал раньше.

– Вы что-то нашли?

В дверном проеме стоял Мохсин. Он купался прямо в шортах; теперь они, естественно, насквозь промокли, а его волосы прилипли к голове. Том яростно замахал рукой.

– Стой где стоишь. Ради бога, только не подходи сюда. – Мохсин обязательно закапал бы пол водой и оставил следы. – Где Абакус был вчера? Он ходил в Arada?

– Что?

К Мохсину частично вернулся его презрительный тон. Ему явно не понравился вопрос Тома.

– Я спросил, был ли Абакус в Arada…

– Я вас слышал.

Том выпрямился. Наконец-то он мог позволить своему раздражению и злости вырваться наружу.

– Джавад. У меня нет времени на твои штучки. О твоем отношении к субординации поговорим потом. Отвечай на вопрос. Это очень важно. Гребаное время – это важный фактор. Был Абакус вчера в чайной или не был?

По лицу Мохсина было видно, что тот обижен и уязвлен.

– Да, – ответил он, мрачно глядя на Тома, и смахнул капли соленой морской воды с еще мокрых рук.

– На нем был костюм? Галстук?

Том практически видел, как в голове Мохсина задвигались шестеренки. «Босс хочет знать, подавал ли Абакус сигнал, что он сделал закладку. Босс хочет знать, придет ли кто-нибудь забрать ее из тайника».

– Да. Я думаю, да.

– А куда он ходил вчера вечером? После работы?

– Не знаю, – признался Мохсин.

– Что значит – ты не знаешь.

– Мы его потеряли, сэр. Вчера он снова ушел от нас. Я думал, вам уже известно.

Том подошел к нему и буквально собственными руками развернул на сто восемьдесят градусов. Если позавчера Клекнер появлялся в чайной в костюме и при галстуке, чтобы дать сигнал – в тайнике есть информация, – то его куратор мог возникнуть здесь в любой момент. Если он уже заметил Тома в бывшей кухне, слышал их разговор, даже видел, как они направлялись к дому, – операцию по выявлению и аресту крота можно было считать проваленной, хотя она еще и не началась. Выпихивая Мохсина из дома, толкая его вниз по ступенькам, свистящим шепотом приказывая ему быстро собрать свои пожитки и взять рубашку, Том знал, что все это, возможно, уже бесполезно. Куратор Абакуса, вполне вероятно, уже набирает код отмены, а Клекнер на следующем же самолете улетает в Москву, и никто его больше никогда не увидит.

– Что происходит? – спросил Мохсин, когда Том, подталкивая его в спину, вел к самодельной бетонной гавани.

Они убрались из развалин так быстро, что Том даже не проверил, не осталось ли на полу следов воды, капель, которые щедро разбрызгивал вокруг себя Мохсин, потеков с его шорт. Оставалось только надеяться, что они быстро высохнут на жаре – хотя она уже и начала спадать. Дальше по берегу, метров через восемьдесят, как раз там, где была отмель, стоял дом. Несколько купающихся плавали и плескались в воде.

– Есть риск, что кто-то придет в развалины. В любую минуту. Я нашел тайник. И он был заряжен.

– Господи. – Мохсин торопливо напялил рубашку. – Хотите, чтобы я остался? Посмотрел, как и что?

Том подумал о такой возможности, но решил, что это будет слишком опасно. Откуда там можно «посмотреть, как и что»? С верхушки дерева? С лодки в открытом море? Нет. Место для тайника было выбрано с умом. Даже поставить камеру наблюдения было бы небезопасно.

– Нет. Забудь об этом, – ответил он, вынул сигарету и закурил. Они подошли к краю усыпанного галькой пляжа. – Нам просто нужно смотаться подальше отсюда как можно быстрее.

Александр Минасян вынырнул в семидесяти метрах от берега и громко фыркнул, изрыгая из носа морскую воду. Слегка шевеля руками, он внимательно оглядел и фасад дома Ричардсов, и руины дома Троцкого, большей частью скрытые густой порослью молодых стройных сосен. Он слышал, как где-то неподалеку играют дети, как рычит двигатель моторной лодки, как с шипением стекают с гальки волны. Он повернул голову в обратную сторону, туда, где простиралась гладь Мраморного моря, вплоть до самого Стамбула, и вспомнил свои долгие споры с Клекнером по поводу размещения тайника именно на Бююкада. Минасян доказывал свою точку зрения до хрипоты, но американец упорно стоял на своем. В конце концов он сумел убедить и своего куратора.

– Послушайте. Мэтт – мой друг. Он устраивает вечеринки, я часто у него ужинаю. Я могу пройти в дом Троцкого, оставить все, что мне надо оставить, и взять все, что вы сочтете нужным мне передать. И я вернусь обратно к Мэтту прежде, чем кто-то заметит мое отсутствие. Если кто-то застанет меня здесь, я скажу, что я историк и интересуюсь биографией Льва Бронштейна. Или это, или я хочу купить этот участок и построить на нем дом вроде того, что у Мэтта. Понимаете? А вы посылаете меня в какой-то парк в Стамбуле, где мне надо будет подозрительно петлять между домами и пять часов наматывать круги на машине, чтобы стряхнуть хвост. А потом оставить секретную информацию в каком-нибудь туалете. Я буду нервничать и дергаться. Я засыплюсь. А я не хочу засыпаться и не хочу, чтобы меня поймали, потому что я хочу помогать вам, ребята. Но мне будет трудно это делать, сидя на заднице в какой-нибудь тюрьме в Виргинии.

Итак, Служба внешней разведки позволила Райану Клекнеру сделать все так, как он хочет. Самое главное – агент, выполняя задание, должен чувствовать себя комфортно. И в безопасности. Для Минасяна было большим облегчением иметь дело с подготовленным офицером ЦРУ – хотя и с совсем небольшим опытом, – который знал, как уйти от слежки, и существенно уменьшал вероятность раскрытия. Кодак был агентом основательным и спокойным – иногда даже страшновато спокойным. Тем не менее Минасяну было известно, что Москва относится к нему с опасением, и он прекрасно понимал, что позиция американцев не всегда нравится его старшим коллегам. Например, он был убежден, что в обычных обстоятельствах никто не стал бы отдавать приказ убрать Сесилию Шандор. Это был очередной симптом московской паранойи относительно Кодака, желание защитить своего агента любой ценой. Если бы кто-нибудь учитывал его, Минасяна, мнение, он бы до конца стоял на том, чтобы Шандор и Люку Зигика оставили в живых.

Минасян развернулся и снова посмотрел на пляж. Он находился далеко от берега и опасался, что какой-нибудь корыстолюбивый местный житель утащит его полотенце или сумку. Двое мужчин – один белый, второй темнокожий турок – как раз уходили с пляжа по тропинке, что шла в обход. Трое ребятишек бежали за матерью – они тоже возвращались в город. День подходил к концу. Минасян взглянул на запад, на медленно опускающееся солнце. Пора было заканчивать с купанием и приступать к выполнению задачи. Он перевернулся на спину и поплыл назад, неторопливо подгребая руками. Высоко в небе, оставляя за собой белый след, летел самолет.