Часть II
СВЯТОЙ ОБМАН
Глава 01
I
«И каковы твои иллюзии?»
Об аресте Теофилуса Грейди было сообщено не сразу — несомненно, потому, что из него пытались выжать, где находится похищенный священный портрет. Если следователи и были удивлены его ответом, за который он стойко держался в течение всех долгих и весьма настойчивых, судя по всему, допросов, это было ничто по сравнению с реакцией общественности. Никто не поверил в то, что у предводителя «Мужественных всадников» нет пропавшего образа Мадонны Гваделупской.
— Допросить сукиного сына с пристрастием! — требовал сенатор Гюнтер. — Загасить пожар сможет только возвращение картины.
Мириам Дикинсон, вдохновительница кампании непрекращающихся молитв о возвращении чудодейственного образа Мадонны в храм в Мехико, где ему снова смогли бы поклоняться паломники, призвала удвоить усилия.
Из Вашингтона поступило заявление о том, что доскональный обыск тайного убежища Грейди в Айдахо не позволил обнаружить священный образ.
Шли дни, и все более крепло жуткое осознание того, что Грейди, возможно, говорит правду. Искаженная информация о том, что произошло на долговременной стоянке аэропорта Сан-Франциско, навела кого-то на мысль, что, хотя портрет и был в руках у Грейди, затем его похитил кто-то еще. Но кто?
Работая у Джейсона Фелпса, Катерина обратила внимание на поток заказанных через интернет-магазины книг, посвященных Хуану Диего и его плащу. Когда Хуан Диего развернул плащ, чтобы показать скептически настроенному архиепископу выросшие не в сезон розы, собранные по повелению Богородицы, ее лик, отпечатавшийся на внутренней стороне материи, развеял все сомнения. Именно этот плащ, так называемая тильма, почитавшаяся на протяжении столетий, и был насильно похищен из храма.
— Ты собираешься написать об этом книгу? — спросила у Джейсона Катерина.
Они сидели вечером на террасе, потягивая коктейли и наслаждаясь зрелищем раскинувшейся внизу просторной долины. Пригладив ладонью копну седых волос, Фелпс отпил глоток и улыбнулся:
— В этом нет необходимости. Все уже давно написано.
Катерина недоуменно посмотрела на него. В большинстве заказанных книг подтверждалась достоверность легенды, выросшей вокруг чудодейственного портрета.
— Леонсио Гарса-Вальдес, ревностный католик, по профессии врач, написал книгу, получившуюся полной противоположностью его первоначальному замыслу. С ним произошло нечто вроде того историка Вайнштейна, который вознамерился добиться оправдания Элджера Хисса, но в конечном счете вынужден был заключить, что этот человек был повинен во всем том, в чем его обвиняли. Его бывшие соратники, защищавшие Хисса, так ему это и не простили. И то же самое случилось и с Гарса-Вальдесом.
— Он пришел к выводу, что портрет является подделкой?
— О, и до него многие уже ставили под сомнение легенду о появлении портрета и его датировку. Гарса-Вальдес пришел к заключению, что никакого Хуана Диего не существовало.
— И он тебя убедил?
— Он убедил бы любого, обладающего здравым смыслом. Однако здравый смысл — это последнее, что можно ожидать в подобных вопросах. Разумеется, я не в счет. — Еще одна улыбка и еще один глоток коктейля. — Наивысшим испытанием для Гарса-Вальдеса стало то, что Иоанн Павел II канонизировал Хуана Диего. Причислил к лику святых человека, который, как убедительно доказал Гарса-Вальдес, никогда не существовал. Тем не менее Гарса-Вальдес остается католиком и по-прежнему чтит Пресвятую Деву Марию. Но вся история Мадонны Гваделупской для него теперь фальшивка.
— В таком случае вся эта шумиха вокруг ограбления…
— …является нелепой.
Катерина не могла объяснить, почему ее привели в такой восторг слова старого скептика. Казалось, была воздвигнута еще одна преграда на пути искушения, приведшего ее к Джейсону Фелпсу. Соблазнительное притяжение веры, побудившей Ллойда поспешить в Мехико и покаяться за бурные дни в Чикаго, которая была разбережена воспоминаниями о юношеской набожности, нахлынувшими во время похорон, теперь в свете сказанного Джейсоном казалось абсурдным. Катерина пододвинула стул ближе к нему. С тех самых пор, как они стали любовниками, — этот переход она считала частью своего исцеления, — Катерина относилась к этому мужчине с благоговейным почтением. Было бы несправедливо сравнивать ее визиты к нему в постель с той страстью, какую она познала с Ллойдом. В отношениях с Джейсоном Катерина выступала в роли любовника, а он был ее возлюбленной. На самом деле она сама предпочитала, чтобы все было именно так. И Джейсон был нежен в медлительном сбивчивом сексе. Катерина не назвала бы это любовью, однако она получала меньше удовлетворения от гораздо более молодых мужчин.
— Интересно, дон Ибанес знает о книге Гарса-Вальдеса?
— О, должен знать.
— Ты обсуждал ее с ним?
— Конечно же, нет. В его вере есть крестьянская простота. Очевидно, он находит в ней огромное утешение. Ни один человек не может жить без иллюзий.
— А каковы твои иллюзии?
— Мне кажется, что я снова стал молодым.
Джейсон провел рукой по ее голове, вниз по плечу, стиснул локоть. Она подалась вперед и поцеловала его. Как странно ощущать не столько губы, сколько усы.
Катерина жалела о том, что Клара больше не работает над бумагами Джейсона Фелпса. Тогда она могла бы обсудить все это с ней. Пусть Джейсон не хочет разбивать заблуждения дона Ибанеса; но Катерина укрепилась бы в собственном неверии, если бы смогла воспроизвести его в Кларе.
II
«Это маленькая, уютная гостиница»
Они казались уже давно женатой парой, когда вылетели обратно на восток, сбегая из Калифорнии, от событий, ускользавших от них. Нил Адмирари напомнил себе, что он не корреспондент, а ведущий колонки, а Лулу писала для «Всеобщего благоденствия», журнала, который не очень-то заботили злободневные сенсации. В свое время поездка в Эль-Пасо казалась чем-то естественным, однако что это по большому счету дало?
— Нам следовало бы оставаться на месте.
— Тогда мы с тобой не поженились бы.
Нил посмотрел на нее, свою привлекательную новенькую женушку, и та растянула губы в улыбке. Лулу сидела в кресле посредине, Нил устроился у окна, а место у прохода занимал подросток, которому все было неуютно: уши заткнуты наушниками, отсутствующий взгляд в глазах, но он все равно постоянно ерзал. Он вытягивал ногу в проход, но ему приходилось ее убирать, когда кто-то проходил мимо. Нил наклонился к Лулу и поцеловал ее в кончик носа, а парень повернулся и уставился на них. Нил улыбнулся ему, призывая к мужской солидарности. Парень нахмурился и смущенно отвернулся.
— Ко мне или к тебе? — спросила Лулу.
Они уже неделю не могли решить, где будут жить. У Нила была квартира в Гринвич-Виллидж. (Гринвич-Виллидж! Лулу была права, теперь это казалось тщетной попыткой ухватить ускользающую молодость, подобно тому как он поцеловал Лулу в кончик носа на глазах у парня.) У Лулу была квартира в Бронксе, где Нил еще ни разу не бывал. Она описала ему ее:
— Мы купили ее за гроши.
— Мы?
Непосредственный предшественник Нила. Ему не нравилось думать о себе как о замене кому бы то ни было, как об игроке, выпущенном на поле в конце второго тайма.
— Нил, я не хочу жить в холостяцкой берлоге.
Из твоих слов она получается более привлекательной, чем на самом деле.
— Не сомневаюсь.
Нил не стал настаивать. Если Лулу хочется считать его Казановой, пусть будет так. В конце концов, именно мысль о том, что им предстоит переезжать и устраиваться на новом месте, подтолкнула их покинуть Калифорнию и поскорее приступить к делу. У Нила был летний домик в Коннектикуте, и они решили сначала отправиться туда.
— Но мне абсолютно нечего надеть.
— Все будет в порядке.
Новая улыбка. Лулу шепнула:
— Сегодня у нас юбилей.
Она была права. Ровно две недели с церемонии в Сан-Диего. Нил снова поцеловал бы ее, если бы не угрюмый парень в наушниках.
Лулу снова принялась за книгу. Она читала все про Мадонну Гваделупскую в надежде почерпнуть мысль для статьи. Нил откинулся назад, закрыл глаза черной маской и, погрузившись в темноту, отдался воспоминаниям о недавних событиях.
Началом было «Святое ограбление», как окрестила случившееся «Нью-Йорк пост». Горстка вооруженных людей подставила лестницу, сорвала со стены изображение Девы Марии в рамке и стрельбой проложила себе дорогу к выходу, убив одного американца. Нил усмехнулся. Старая шутка про католическую прессу. Землетрясение на Таити, не погибло ни одного католика. Кайзер. Лулу ввела фамилию в поисковую программу Интернета. Ллойд Кайзер был писателем из Индианы.
— Что он писал?
— Истории для подростков.
— Продолжай.
Лулу зачитала несколько названий. Книга об Элоизе и Абеляре, еще одна о Патрике Генри, о Генри Адамсе, труд, посвященный основанию университета Нотр-Дам. Эта книга сорвала главный приз, в университетском книжном магазине она распродавалась, как горячие пирожки, бывшие выпускники по всей стране покупали ее для своих детей.
— Кайзер тоже окончил Нотр-Дам?
Лулу покачала головой:
— Университет штата Индиана. Стоматологический факультет.
— Не может быть.
Нил сам прочитал заметку. Что ж, многие бросают свою осточертевшую профессию, для того чтобы писать. Сам Нил как-то подумывал о том, чтобы написать роман — кому не приходили в голову такие мысли? — однако это едва ли можно было бы назвать сменой профессии, потому что он и так зарабатывал на жизнь пером.
— Лулу, ты должна написать об этом человеке статью.
— Убит один американец?
— Ну, по-моему, это привлечет внимание.
И вот сейчас Нил улыбнулся в темноте, созданной маской на глазах. Быть может, он сам напишет материал о Ллойде Кайзере. Нил начал мысленно составлять план. В легендарном храме сидит автор популярной истории для подростков, на скамье рядом с исповедальнями. Гремит выстрел, и он вскакивает на ноги… Нил забылся сном.
* * *
Им нужно было пересаживаться в Чикаго, а Нил никак не мог полностью проснуться. Лулу смотрела на него прямо-таки с материнской заботой, когда они шли через зал ожидания, ища на табло свой следующий рейс. Нил широко зевал. Черная маска болталась у него на шее. Ему хотелось снова натянуть ее на глаза, и пусть Лулу ведет его сквозь толпу.
— Нил, давай задержимся здесь. Мы ведь никуда не торопимся.
— Мы пропустим наш рейс.
— Именно это я и предлагаю.
Увидев офис нужной авиакомпании, она направилась к нему. Сонный Нил покорно стоял рядом, пока она переоформляла билеты на следующий день. Ей даже удалось договориться о том, чтобы им выдали багаж.
Когда они дожидались своих чемоданов, Лулу сказала:
— Здесь есть «Хилтон».
— Ни за что. Гостиница при аэропорте — это все равно что спать в самолете.
Поэтому они взяли такси и отправились в город. Лулу назвала водителю адрес «Уайтхолла» на Делавар. Тесный вестибюль, заполненный народом, множество туристов из Японии и Германии. Нилу здесь понравилось.
— Мы всегда останавливались здесь, — объяснила Лулу.
— Попроси люкс для молодоженов.
Будь он проклят, если спросит, кто такие эти «мы».
Как только они поднялись в свой номер на седьмом этаже, Нил почувствовал, что сна не осталось ни в одном глазу. Окрестности гостиницы выглядели очень интересными.
— До Военно-морского пирса отсюда можно дойти пешком, — сказала Лулу. — Но если хочешь, здесь ходит трамвайчик.
— Ты была здесь во время одного из медовых месяцев?
Она обвила его руками:
— Медовый месяц у меня сейчас.
Потом они пообедали в ресторане на первом этаже и выпили по коктейлю в баре. В вестибюле портье объяснял иностранным туристам, как попасть в театр. У него на столе на подносе лежали газетные вырезки, и Нил с удивлением обнаружил, что все они посвящены «святому ограблению». Он указал на это Лулу. Как только портье освободился, Нил придвинул к его столу стул и спросил, когда ближайший бейсбольный матч. «Чикаго кабс» должен был играть на выезде, но Нил это и так уже знал. Он как бы невзначай взял с подноса газетную вырезку, и портье смутился.
— Понимаю, в этом есть что-то зловещее. Помните, там был убит один американец? Так вот, он останавливался в «Уайтхолле» всего за несколько дней до трагедии. Вместе со своей женой.
Я готовлю о нем материал. — Нил показал свое журналистское удостоверение.
— Значит, вы уже все знаете… — Портье не скрывал облегчения.
— Расскажите о них.
На самом деле портье почти не видел эту пару. Его воспоминания по большей части были оживлены тем, что произошло в Мехико. Но один раз эти двое купили у него билеты.
— Казалось, у них был медовый месяц.
Нил попросил портье рассказать все, что тот помнил, после чего их проводили к управляющему. Их встретил маленький человечек с соломенно-желтыми волосами и славянскими чертами лица. На фамилии, написанной на табличке, казалось, отсутствовало несколько гласных.
— Мистер Спливик?
— Спливич, — поправил Нила управляющий.
Тот извинился и объяснил, что пишет статью о Ллойде Кайзере и его жене. По дороге в офис Лулу шепнула:
— Кайзер был вдовцом.
— Вот как?
Лулу была права, однако портье говорил о жене Кайзера.
С некоторой неохотой управляющий включил компьютер и разыскал информацию, которую просил Нил. Интересно, стал бы тот тратить на это время, если бы портье не упомянул про жену?
Спливич нашел нужные записи. Нельзя ли их распечатать? Снова явная неохота, но в конце концов управляющий согласился. Они сидели и слушали, как стучит старенький игольчатый принтер.
— Только Кайзер и его жена?
Управляющий удивленно поднял взгляд:
— Нет-нет, он был здесь один.
Они взяли распечатку со списком гостей, проживавших в гостинице в те дни, когда здесь был Кайзер.
— Я полагала, статью о нем пишу я, — сказала Лулу.
— Можешь взять себе его жену.
— Нил, у него не было жены. Должно быть, портье ошибся.
— Просто Кайзер подружился с одной из проживавших здесь?
— Это маленькая уютная гостиница.
В трамвайчике, везущем их к Военно-морскому пирсу, Нил вычислил, что спутницей Ллойда была некая Катерина Долан. Это была единственная женщина из списка, которая жила в гостинице все те дни, когда здесь находился Ллойд Кайзер.
— Представь себе ее реакцию, когда она узнала, что он был убит в храме.
— Она родом также из Миннеаполиса.
Лулу обняла его за плечо, прижимая к себе.
— И есть еще его родные, — продолжал Нил.
— О, ради всего святого, неужели ты всерьез собираешься написать об этом человеке?
— Конечно, нет.
Но сидя в трамвайчике, стучащем по рельсам, Нил размышлял, что, может быть, он все-таки напишет этот материал.
III
«Поезжай к ней»
На оконном стекле были видны разводы от поспешного мытья, солнце освещало пыльные полоски жалюзи, муха надоедливо жужжала по всему помещению, которое Джордж Уорт называл своим кабинетом, а он сам ощущал животное удовлетворение. На полках, сооруженных из кирпичей и струганых досок, стояли немногочисленные книги, оставленные им себе, отдав остальные в большую комнату для гостей приюта. Электрическая пишущая машинка у него на столе когда-то считалась чудом техники — лет двадцать или тридцать тому назад. Темно-синий «Селектрик» довольно урчал, а руки Джорджа зависли над клавиатурой. Его пальцы опустились на клавиши, и шарик с приваренными к нему буквами заплясал по странице. Строчки образовывались сами собой, переводить каретку было не нужно.
Пишущая машинка! — воскликнула Клара, впервые увидев ее.
Сперва Джордж решил: она осуждает его за то, что он владеет таким замечательным инструментом. Машинка была пожертвована приюту вместе с другими вещами, и Джордж, едва увидев, захотел взять ее себе. Такая же машинка когда-то была у его матери. Ему было стыдно, когда он уносил ее к себе в кабинет. Однако Клара отреагировала так вовсе не на совершенство «Селектрика». Сейчас уже никто не пользовался пишущими машинками. И этот раритет, которого так стеснялся Джордж, похоже, был добавлен к длинному перечню всего того, чего он себя лишил, составленному Кларой. Увидев ее реакцию, Джордж перестал расхваливать свое новое приобретение. Святой Джордж Уорт, влюбленный в свою нищету.
Он очень скучал по Кларе. Скучал по всему связанному с ней, за исключением того, что она считала его жизнь героической. Когда Джордж признался ей, что порой и ему самому тоже хочется бросить все это, жить нормальной жизнью, к чему он привык с детства, Клара, несомненно, подумала, что он говорит так ради нее. Поверит ли она, какими редкими бывают подобные мгновения — солнце за окном, в качестве компании дружелюбная муха, «Селектрик» урчит в ожидании, когда прикоснутся к его клавишам? Но этот кабинет не только служил убежищем; здесь Джордж работал, чтобы поддержать на плаву свой приют. Скудных гонораров за глупые научно-фантастические рассказы, сочиненные им, едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Великодушные граждане в основном жертвовали старую одежду и мебель, изредка что-нибудь вроде «Селектрика», заменившего допотопную механическую машинку. Каким аскетом вообразила бы его Клара, увидев древний «Ундервуд»!
Разумеется, Джордж не считал свои рассказы глупыми, когда придумывал их. Может ли хоть какой-нибудь автор относиться с презрением к собственным произведениям? Джордж в этом сомневался. Наверняка Хакс испытывал по поводу своего творчества такой же восторг, как и Толстой. Журналы, покупавшие писанину Джорджа, по-прежнему называли себя научно-фантастическими изданиями, однако никакой наукой в рассказах Джорджа и не пахло. То были футуристические фантазии, без особых изысков по части техники будущего, аллегории о добре и зле, особенно понятные, потому что действие их было перенесено в далекую придуманную страну. Излюбленным местом действия была планета Айдос, расположенная в двух-трех световых годах от Марса, единоличным властелином которой был Джордж Уорт. Тамошние обитатели еще не знали грехопадения; у них не было религии, если не считать всеобщего безоговорочного почитания Существа, сотворившего айдосян и их планету. До Айдоса было много световых лет от приюта рабочих-католиков в Пало-Альто, где писал свои рассказы Джордж. Его нынешний опус, как и несколько предшествующих, был иносказательным изложением его любви к Кларе Ибанес.
Джорджа прервал Лоури с известиями о том, что произошло в окрестностях Покателло. Изредка Джордж просматривал спортивные странички старых газет, лежащих в общей комнате, но и только. Поэтому Лоури, сохранивший ненасытный аппетит к повседневным событиям, был для него основным источником новостей из окружающего мира.
— Похищенный образ. Удалось его вернуть?
— Судя по всему, нет.
— Я могу прочитать сам?
— Господи, в газетах этого не было.
Источником Лоури был Винсент Трэгер, так называемый бывший сотрудник ЦРУ. Именно Трэгеру исповедался Лоури, порвав свою длительную связь с теми, кого он никак не мог заставить себя называть террористами.
— Никаких имен, — категорически заявил он, — только рассказ о том, что произошло и что планировалось. Все имена ему уже были известны, — добавил он, глядя на Джорджа.
Похоже, сейчас Лоури видел в своем образе жизни лишь вариацию того, что было прежде, и единственное отличие заключалось в стоящей впереди цели. Он называл приют рабочих-католиков своей личной программой защиты свидетелей.
— Почему он тебе это рассказал?
— Ну, наверное, услуга за услугу… Трэгер знает о моих чувствах к Мадонне Гваделупской.
Именно эти чувства стояли за обращением Лоури. До того он видел в Мадонне Гваделупской покровительницу терроризма. Неудивительно, что Лоури презирал Мигеля Арройо.
— Говори, — сказал Джордж, выключая пишущую машинку.
Его рассказ вскоре был подкреплен газетными заметками, посвященными в первую очередь аресту Теофилуса Грейди, который отсиживался в убежище в глуши Айдахо, в то время как из-за совершенного им похищения священного образа по обе стороны границы разрастался хаос. Затем в газетах появились сообщения о том, что Грейди наотрез отказался сказать, где находится похищенный портрет.
— Почему?
Лоури поднес к трубке зажженную спичку.
— Полагаю, он не хочет прекращения беспорядков, которые сам же вызвал.
Но затем последовало официальное заявление о том, что пропавший образ не был обнаружен в Покателло.
На протяжении нескольких недель известия, переданные Лоури Джорджу, крутились вокруг трагических событий в храме в Мехико: штурм границы, партизанская война, бушующая в пустынях и горах, которую, помимо всего прочего, раздувал Арройо, хотя он и предпринимал безуспешные попытки унять своих сторонников. Раскаяние? Мигель заявлял, что теперь ему уже было страшно, как бы насилие не отодвинуло по времени неизбежное, но мирное осуществление его мечты о новой Калифорнии, об объединенном юго-западе. Лишь с большим запозданием Джордж услышал о том, что произошло на долговременной стоянке аэропорта Сан-Франциско.
— Дон Ибанес был там?!
Беспокойство за старика должно было скрыть его любовь к Кларе. Лоури был свидетелем этих печальных отношений, взаимной любви, а затем нарастающего отчаяния, когда Клара осознала, что Джордж не рассматривает свою работу в Пало-Альто как нечто временное. Это была его жизнь.
— Ты ведь не постригался в монахи, — не так давно сказал Джорджу Лоури.
Если Клара не может быть рядом с ним, почему бы ему самому не быть рядом с ней? Джордж был потрясен, услышав эти слова от человека, в котором видел своего Питера Маурина. Неужели он считает себя Дороти Дей? После первого шока это предложение превратилось в непреодолимое искушение. Просто бросить все это и жить, как все остальные. Почему бы и нет? Лоури прав. Он не давал Господу торжественную клятву заниматься этим до конца дней своих. Джордж снова окунулся в работы Дороти Дей, ища указания на то, что и ее тоже терзало искушение просто взять и уйти, уйти от пьяниц, наркоманов и опустившихся неудачников, перестать разливать им похлебку и раздавать одежду, стараясь при этом не читать проповеди. Однако бесспорным фактом оставалось то, что она прожила всю свою долгую жизнь, так и не бросив начатое дело. И она так и не вышла замуж снова. Когда Джордж сказал Кларе, что некоторыми приютами заведуют супружеские пары, ее реакция оказалась не такой, как он ожидал:
— Джордж, я не смогу так жить.
— Ко всему надо привыкать постепенно.
У Клары было такое выражение лица, будто он описывал ей то, как приговоренные к пожизненному заключению стараются свыкнуться с беспросветным будущим впереди.
— Поезжай к ней, — предложил Лоури, после того как Джордж в который уже раз выразил беспокойство за судьбу дона Ибанеса. — Отдохни несколько дней. И тогда с тобой станет легче жить.
IV
«Я отношусь с огромным почтением к святому Хуану Диего»
Катерина настояла на том, чтобы посетить один из винодельческих заводов, однако на самом деле она не обращала особого внимания на те королевские почести, подобающие дочери дона Ибанеса, с какими их водил по своему предприятию хозяин. Потом они сидели на улице в тени, потягивая вино, под приятный шелест листвы на ветру, наслаждаясь букетом ароматов, исходящих из долины.
— Ты прожила здесь всю свою жизнь?
Клара кивнула:
— Я здесь родилась. Здесь, в доме.
— А твоя мать?
— Я ее почти не помню. Мне было всего три года, когда она умерла.
— То есть ты дочь своего отца.
— Пожалуй, что так.
Похоже, своим замечанием Катерина хотела начать разговор, и так оно и оказалось. Ей хотелось поговорить о Джейсоне Фелпсе. Она хотела рассказать Кларе о том, как профессор относится к Мадонне Гваделупской. Известно ли Кларе о том, что вся эта легенда опровергнута?
— Разумеется, он должен думать именно так.
— Но он не одинок в своем мнении. Он показал мне книгу, написанную католиком, утверждающим, что никакого Хуана Диего никогда не существовало.
— Леонсио Гарса-Вальдес?
— Ты знаешь эту книгу?
— Катерина, у моего отца есть все до одной книги, посвященные Мадонне Гваделупской.
— Но ты ее читала?
— А ты?
— Я не владею испанским. Джейсон вкратце пересказал мне ее.
— Это очень серьезная книга.
— Но она тебя не убедила?
— Нет. О, я готова поверить, что далеко не все части образа являются чудодейственными. К нему прикасались другие люди. Но если бы у меня и были какие-либо сомнения, их рассеяли бы одни только глаза.
— Глаза?
Клара объяснила, что в глазах Богородицы были обнаружены изображения, основанные на оптических законах, неизвестных на момент явления.
Одним из этих изображений является Хуан Диего, которого, по словам Гарса-Вальдеса, никогда не существовало.
— А папа причислил его к лику святых!
— Это ведь весомое подтверждение явления, не так ли?
— Но если этого человека не существовало…
— Даже Гарса-Вальдес не заходит так далеко. Он говорит, что существование Хуана Диего остается под сомнением. Но тут нет ничего удивительного, поскольку с тех пор минуло шестьсот лет.
— Хоть что-нибудь сможет поколебать твою веру в это явление?
— Катерина, необязательно верить во все эти явления — Лурд, Фатима и все остальное. Я вполне могла бы не обращать на них внимание.
— Но если папа канонизировал человека, которого, возможно, не существовало?
— Я отношусь с огромным почтением к святому Хуану Диего. Не желаешь еще вина?
— Не откажусь.
То есть она не хотела прекращать разговор.
— Профессор Фелпс пытается подорвать твою веру?
— Мою веру? Клара, у меня нет никакой веры.
— Не говори так.
— Но это правда. Ты ведь ничего обо мне не знаешь. Я приехала к Джейсону, потому что…
Клара слушала, однако ее внимание привлекло то, что Катерина назвала профессора Фелпса по имени. А затем снова последовала история Ллойда Кайзера, с которым у Катерины была любовная связь. Когда они расстались, он отправился в храм Мадонны Гваделупской, судя по всему, чтобы покаяться. Похоже, Катерина считала, что впервые рассказывает об этом подруге.
— Он был тем американцем, которого там убили.
— Мученик.
И тут Катерина вспомнила предыдущий разговор об этом. Она вскинула руку, словно прося прощения.
— Несомненно, его паломничество произвело на тебя глубокое впечатление, — заметила Клара.
Катерина поставила бокал на стол.
— Я смотрю на это как на искушение.
— Искушение?
— Ты даже не представляешь себе, какой соблазнительной может быть вера, после того как ее потеряешь.
Клара подумала о Джордже и его идеализме, о том, как ей хотелось быть такой, как он, однако это было не в ее силах.
— О, могу себе представить.
Бедная Катерина. Известно ли ей, что некоторые пишут книги, в которых даже пытаются доказать, что не было никакого Иисуса? И Бога?
Она высадила Катерину у дома Джейсона Фелпса. Та быстро поднялась на крыльцо и скрылась внутри. Разворачиваясь, чтобы ехать обратно, Клара не отрывала взгляда от дома. Казалось, Катерина в одном движении забежала в дом и бросилась в объятия Джейсона Фелпса. «По крайней мере, у нее есть это», — тоскливо подумала Клара.
* * *
Она обнаружила своего отца за домом, на скамейке под троицей пальм. Вместе с ним был Джордж Уорт! Клара остановилась, вспомнив, как Катерина бросилась в объятия Фелпса. При ее появлении мужчины встали.
— Оставляю вас одних, — сказал отец Клары.
Это замечание смутило Джорджа так же, как и ее саму. По дороге к дому отец остановился, чтобы подобрать павшие листья.
— Лоури настоял на том, чтобы я отдохнул, — сказал Джордж.
— И вот ты здесь.
Клара заняла место отца на скамейке, и Джордж тоже сел. Последовало бесконечное молчание, которое в конце концов нарушил Уорт:
— Как ты хорошо выглядишь.
У нее в груди вспыхнула было надежда на то, что Джордж приехал ради нее, но тотчас же погасла. Она слишком хорошо знала его. У Катерины было свое искушение, угроза возвращения веры, а у Клары было свое. Если она не может жить так же, как живет Джордж, быть может, он сможет…
— Как дела в приюте?
Весь смысл уехать заключается в том, чтобы забыть.
Клара сомневалась в том, что у него это получится.
— Твой отец, на мой взгляд, чересчур спокойно отнесся ко всем этим последним событиям.
Только сейчас до Клары дошло, что это действительно так. Другие, до того вспоминавшие о Мадонне Гваделупской лишь от случая к случаю, в отличие от дона Ибанеса трепетно почитавшего святыню, откликнулись на известие о похищении реликвии яростью и протестом. И призывами к оружию. Напротив, дон Ибанес внешне оставался спокойным, уверенным в том, что все будет хорошо. Похоже, даже сорвавшаяся сделка в аэропорту Сан-Франциско не слишком его огорчила. Он общался с полицией — назвав Винсента Трэгера своим водителем! — рассказывая о событиях так, словно речь шла вовсе не о втором похищении священного образа.
— Он оставил все в руках Богородицы.
Джордж кивнул, обводя взглядом особняк, копию храма, холмы вдалеке.
— Определенно, в сравнении с этим моему приюту рассчитывать не на что.
Неужели он именно так видел стоявшую перед ней проблему: нищета, которую выбрал для себя он, и это очаровательное умиротворенное место, где у нее нет никаких забот?
— Ты поел?
— Я думал свозить тебя куда-нибудь.
Клара с улыбкой повернулась к нему:
— Свидание?
У них не было свиданий, встреч, обычных для молодых влюбленных. Стоять рядом на раздаче похлебки — вот большее, на что они могли рассчитывать.
— По дороге сюда я видел в городе мексиканский ресторанчик.
* * *
Они сидели за столиком на улице, наслаждаясь кукурузными лепешками под острым соусом и бутылочным пивом с засунутыми в горлышки ломтиками лайма. Столик стоял в маленьком внутреннем дворике за рестораном, на щебне, но он не шатался. Джордж надавил руками на края, убеждаясь в этом. Он посмотрел на Клару. Их стол в общей комнате приюта шатался. Именно сидя за этим столом, Клара призналась, что не может оставаться.
— Мне тебя не хватает.
Она кивнула. Не в силах вынести мысль о том, что им снова придется проходить через все муки непонимания.
— Я не давал обет, — продолжал Джордж.
— Что ты имеешь в виду?
— Я не монах. Если я захочу, то смогу бросить все в любую минуту.
— И приехать в гости ко мне?
— Ты жалеешь о том, что я приехал?
— Зачем ты приехал, Джордж?
— Я тебя люблю.
— И я тебя люблю. — Она в отчаянии накрыла его руку своей ладонью. — Но я не смогу полюбить приют.
— Понимаю.
— Ничего ты не понимаешь!
— Я думаю, чем бы еще мог заняться.
Клара почувствовала себя женщиной, с которой нетвердый духом священник, нашедший ее привлекательной, заводит разговор о том, чтобы отречься от своего духовного сана. Какое мощное оружие вложил ей в руки Джордж. Он мог бы работать у ее отца, мог бы… Но нет!
— Джордж, ты никогда не сможешь бросить приют. Даже не думай об этом! — Клара отняла свою руку. — Я тебе не позволю.
Она не могла вынести груз такой ответственности. Подумать только, возможно, давным-давно у какой-то знатной дамы состоялось такое же объяснение с Франциском Ассизским.
— Однако я поеду с тобой. На какое-то время. Как раньше.
Прилетевшая птичка стала клевать крошки, упавшие со стола, все больше смелея по мере того, как приближалась к людям.
— И снова уйдешь.
Клара ничего не сказала. Она еще никогда не видела Джорджа таким смятенным, раздираемым болью.
— Как дела у Лоури? — спросила она.
V
«Идите к черту!»
Пол Пуласки попал в засаду и был ранен. Его вынесли из-под обстрела, и сейчас он лежал в больнице в отбитом обратно Таксоне, не в силах поверить в тишину и спокойствие. Вокруг него суетились медсестры, деловитые, в накрахмаленных белоснежных халатах, приносившие ему бесчисленные стаканы воды, в которой он не нуждался, и еду, совершенно безвкусную, однако именно отсутствие опасности словно укутывало его еще одним покрывалом.
Рана не была серьезной: пуля прошла через мягкие ткани икры правой ноги, разорвав хрящи и вызвав обильное кровотечение, однако кость осталась незадетой. Когда Пола увезли от его людей, он почувствовал себя самозванцем, присвоившим себе медаль «Пурпурное сердце». Лежа на больничной койке, трудно было поверить, что где-то там, в пустыне и в горах, люди продолжали стрелять друг в друга. Ранение могло оказаться гораздо более тяжелым. Его могли убить. Но теперь он мог позволить себе отдаться мыслям, которые решительно гнал прочь, пока командовал своими людьми.
Черт побери, а чем они занимались? Пол вступил в ряды «Минитменов» в Индиане. Поляк по национальности, американец в третьем поколении, он устал объяснять разницу между законными и нелегальными иммигрантами. Разумеется, он обеими руками выступал за легальную иммиграцию. Именно так прибыли в страну родители его родителей. А сейчас ему говорили, что поляки прилетают в Нью-Йорк без документов, работают в стране год-два, после чего увозят деньги в Польшу. Польские «мокрые спины». Но кому какое дело, черт возьми, до них или до латиноамериканцев, день за днем приезжающих в страну целыми грузовиками?
Как только началась стрельба, все подобные мысли стали непозволительной роскошью. Задача заключалась в том, чтобы надежно перекрыть границу. Что и сделали «Минитмены» Пола, по крайней мере на протяжении сотни миль. Но разве можно перекрыть лишь один участок границы и утверждать, что она на замке? Через год Пол уже возглавлял отряд. Не все могли позволить себе полностью отдаться делу, но Пол мог. Ему было двадцать восемь лет, неженатый, он по-прежнему жил со своими родителями, если не находился в полевом лагере. Отец считал его сумасшедшим.
— Зачем нам нужна национальная гвардия? Зачем нам нужна армия, ради всего святого?
— Ты хочешь, чтобы я пошел в армию?
— Ни в коем случае, черт побери!
Это означало бы Ближний Восток, где вооруженное противостояние порождало все новых героев, однако смысл его понять было трудно. В сравнении с этим заслон на пути нелегальных иммигрантов казался простой задачей. Такой же простой, как слесарная мастерская отца. Штамповальный пресс знал свою работу и выполнял ее.
Когда этот паяц Грейди созвал в Эль-Пасо пресс-конференцию и заявил, что похищенная икона, или как там ее, у него в руках, Пол не поверил ни единому слову. Еще меньше он стал верить Грейди после того, как узнал, что все «Мужественные всадники» покинули свои лагеря и скрылись неизвестно где. После пресс-конференции столкновения стали еще более ожесточенными. И вот теперь Грейди нашли, и сукин сын признался, что понятия не имеет, где находится изображение Девы Марии. Для него все это было лишь игрой, позволяющей ему выставить себя новым Тедди Рузвельтом или Паттоном. Именно серебристые револьверы у Грейди на поясе убедили Пола в том, что этот тип — клоун. «Минитмены» добровольно вызвались защищать границу, но теперь они оказались втянуты в религиозную войну.
— А что, если бы кто-то украл Богородицу из Ченстоховы? — с ужасом в голосе спросила мать Пола.
— Пусть негодяев покарает Господь, — ответил отец.
Но Господь, похоже, карал «Минитменов». В Аризоне части национальной гвардии были приведены в состояние боевой готовности, однако через двадцать четыре часа поступила отмена. Больше половины жителей штата поддерживали захватчиков. И у «Минитменов» появился враг в тылу, однако это давление несколько ослабло, после того как на сцене появились отряды всевозможного сброда. У «Минитменов» была железная дисциплина, они прошли обучение, это были самые настоящие боевые части. Новоприбывших же можно было назвать разве что ополченцами.
В палате был телевизор, и Пол не отрывался от экрана каждый раз, когда показывали какого-нибудь негодующего политика. Сенатор Гюнтер требовал привлечь армию, но, очевидно, его голос принадлежал к меньшинству. Судя по всему, Белый дом был полон решимости сосредоточить все внимание на Ближнем Востоке. В конце концов Пол выключил телевизор.
На второй день к нему пожаловали журналисты. Несомненно, они считали его сумасшедшим. Впрочем, быть может, так оно и было. Если бы его убили и его труп не был опознан, вполне возможно, в конце концов он оказался бы в могиле Неизвестного сумасшедшего.
— Ваши родители приехали из Польши?
— Родители моих родителей.
Судя по всему, смысл вопроса заключался в том, что Пол пытался отказать другим в тех возможностях, которые получила его семья. Объяснять разницу между законными и нелегальными иммигрантами было бесполезно. Затем пришел священник. Не капеллан при больнице, а какой-то тип из Сиэтла, вознамерившийся наставить Пола на путь истинный. Отец Джим. «Зовите меня просто Джим». Похоже, он считал, что религия требует открыть границы.
— Вы знаете, какое изречение высечено на статуе Свободы?
Вероятно, отец Джим полагал, что поляки без документов целыми кораблями незаметно проскальзывают мимо статуи и высаживаются на берега Манхэттена.
— Вы ведь католик, не так ли?
— У меня уже побывал капеллан.
— Хороший человек. — Если бы отец Джим побеседовал с капелланом, он вряд ли получил бы от этого большое удовлетворение. — Вы читали о том, что сказал об иммигрантах папа римский?
— Я был занят.
— Вы были под пулями, не пуская бедных мексиканцев в страну изобилия.
— Отец Джим…
— Да? — Священник подсел ближе к койке Пола.
— Идите к черту!
Услышав слова Пола, отец Джим попытался обратить все в шутку. «Пол, священнику так не говорят». Однако он улыбался, говоря это.
А затем пришел сенатор Гюнтер. Одетый в летний костюм в полоску, он, войдя в палату, броском отправил соломенную шляпу на вешалку в углу. И промахнулся. Шляпа осталась лежать на полу. У сенатора на лице была довольная усмешка человека, который только что проделал дыру в своем ближнем.
— Суть резолюции Конгресса, Пол. Я вставил ее в законопроект, пролетевший, словно сено через желудок осла.
По мнению Конгресса, Пол Пуласки был героем. Раненым героем. Гюнтер торжествующе улыбался. Мнение Конгресса, глубоко запрятанное так, что никто не знает, за что голосует? Что еще раз подтверждало то, какая же все это задница: повсюду засады, одни придурки палят в других; неудивительно, что правительство считало происходящее не более чем досадным недоразумением. Но, слава богу, граница была перекрыта.
— Я хочу, чтобы вы приехали в Вашингтон. Встретились с журналистами. Вы должны попасть в кадр и все разъяснить своим собратьям-американцам.
— Нет.
Гюнтер принял это за скромность раненого героя. Пол в свое время прочитал «Сыновья своих отцов» о двух героях, поднимавших флаг на Иводзиме, которых взяли в кадр помогать продавать облигации военного займа, в ходе чего они оказались на обочине жизни.
— Пол, вы должны сделать это ради своей родины.
— По-моему, родина не чувствует себя в долгу перед нами.
— Вы ошибаетесь. Согласно закону Конгресса вы официально являетесь героем.
Пол молчал, давая Гюнтеру выговориться. В конце концов, он отделался от него, пообещав подумать. Нет смысла высказывать вслух то, что он думает об этой бредовой затее.
VI
«Есть видеосъемка похорон»
Хэкеру, литературному агенту Нила Адмирари, затея не слишком понравилась, однако, после того как несколько издательств выразили интерес, он принялся за работу, натравливая их друг на друга. Нил набросал план будущей книги, Хэкер выставил его на торги, и победителем оказалось издательство «Мастадон-пресс». Лулу с большим сомнением отнеслась к идее книги об иммигрантских войнах, основанной на истории Ллойда Кайзера, однако подписанный контракт несколько рассеял ее скептицизм.
— Не хочешь стать соавтором?
— Только потому, что ты украл идею, которую сам же мне подал?
— Хочешь, чтобы я ее тебе вернул?
— Я не привыкла брать назад свои подарки.
Они были в летнем домике в Коннектикуте, когда позвонил Хэкер, сообщивший хорошие новости.
— Я сказал, самое большее шесть месяцев, Нил, — сказал Хэкер. — Эта тема горячая, но она может остыть.
Нил согласился на эти сроки. Он прекрасно знал, что это такое. К тому же возможно, что в конечном счете он не получит ничего, помимо щедрого аванса. Горячие темы остывают. Оставив Лулу в летнем домике, Нил вылетел в Индианаполис, чтобы встретиться с Джудит, дочерью Ллойда Кайзера.
* * *
Джудит Линч жила со своей семьей в Фишерсе, небольшом городке к северу от Индианаполиса, населенном преимущественно компьютерщиками. Ее дом мало чем отличался от всех остальных в районе. Алюминиевый косяк задрожал под рукой Нила, когда тот нажал кнопку звонка. Во дворе стояли качели, а дорожку занимали трехколесный велосипед и большой семейный автомобиль, поэтому Нилу пришлось оставить свою взятую напрокат машину на улице. Дверь открылась, и за противомоскитной сеткой показалась молодая женщина.
— Нил Адмирари. Я вам звонил.
— Но я же сказала, что не хочу с вами встречаться.
— Вполне объяснимая реакция. Подобные вещи трудно обсуждать по телефону.
Джудит только что не бросила трубку, когда он позвонил ей из Коннектикута. Она хотела, чтобы ее отец упокоился с миром. Затянутая сеткой дверь распахнулась, и выбежали двое ребятишек. Нил придержал дверь, пропуская их, затем вошел в дом.
— Я чувствую аромат кофе.
Джудит нахмурилась, но затем широко улыбнулась:
— Господи, какой же вы настойчивый!
— Имея дело с такой радушной хозяйкой, было бы смертным грехом не проявить настойчивость. — Нил увидел на столике образ Богородицы, а под фотографиями в рамке стояла пальмовая ветвь. — Церковь, мимо которой я проезжал, — это ваш приход?
Это явилось чем-то вроде тайного рукопожатия. По-видимому, Джудит и ее семья были прилежными католиками. Это стало тем самым крюком, державшим весь план его книги, суть которого он изложил Джудит на кухне, за столом, потягивая кофе.
— Расскажите мне о своем отце.
Она положила на стол альбом и, печально улыбаясь, стала медленно переворачивать страницы.
— Это ваша мать?
— Она отошла в лучший мир раньше отца.
Нилу показалось, что эта фраза взята из некролога. Возможно, так оно и было.
— Когда это произошло?
Джудит задумалась:
— Шесть лет назад.
— И ваш отец больше так и не женился?
— Нет.
Нил подумал о той женщине, с которой Ллойд встретился прямо перед тем, как отправиться в Мехико. Увидев реакцию Джудит, он решил не затрагивать эту тему. Слово за слово, они добрались до похорон ее отца. Джудит положила на стол книгу соболезнований. Еще у нее был список тех, кто сделал пожертвования в память об усопшем. Нил откинулся назад, увидев в списке имя Катерины Долан. Он постучал по нему пальцем. Джудит улыбалась.
— Это долгая история, — сказала она.
— То есть?
— Потом мы с ней долго говорили по телефону.
Как оказалось, ее отец был знаком с этой женщиной в далеком детстве. Некоторое время назад они начали переписываться, а затем договорились встретиться в Чикаго.
— Она приехала на похороны! Вы можете себе представить?
— Да, согласен.
— Она рассказала мне о том, как они подростками гуляли вместе и говорили, говорили, говорили… Ее сразило то, что произошло с отцом в Мехико.
Нил постарался запомнить наизусть адрес, который Катерина указала после своей фамилии.
— Подумать только, а что, если бы они так больше и не встретились… По-моему, вот что не давало покоя Катерине. Ведь легко могло получиться так, что им бы так и не предоставилась возможность поговорить о прошлом.
Нил молча покачал головой, удивляясь тому, как неожиданно может повернуться жизнь.
— Я не могу вам дать эти альбомы, — сказала Джудит.
— Конечно. А у вас не сохранились негативы фотографий вашего отца?
— Есть видеосъемка похорон.
— Я хотел бы ее посмотреть.
Джудит зашторила в гостиной окна и подключила к телевизору видеопроигрыватель. Нил смотрел так, как смотрят чужие домашние видео.
— Вот она! — воскликнула Джудит. — Это Катерина.
— Красивая женщина.
— Вы согласны?
* * *
Катерина Долан была побочной линией сюжета, однако Нил не мог перед этой линией устоять. Если только портье из «Уайтхолла» не дал волю своей фантазии, Ллойд и Катернна занимались кое-чем еще помимо воспоминаний о детстве. Согрешивший мученик, покаянное паломничество к Мадонне Гваделупской после нескольких дней, проведенных в постели вместе с Катериной? Какую пикантность это добавит рассказу! Разумеется, Джудит никогда ему этого не простит, однако проклятие профессии Нила заключалось как раз в том, что он наживал себе врагов, обеспечивая право людей узнать правду. Даже так, вылетая в Миннеаполис, Нил не поставил Лулу в известность относительно того, куда направляется. Она отнеслась бы к этому так же, как и Джудит.
Прежде чем отправиться в дом с видом на озеро Колхаун, Нил решил поискать Катерину Долан в Интернете, особенно ни на что не надеясь. Удивительно уже было одно то, что она там была, но количество ссылок оказалось просто поразительным — многие тысячи. Направляясь в гости к Катерине, Нил уже знал все о ее научной карьере и принадлежащих ей патентах. Как выяснилось, подруга детства Ллойда добилась успеха в жизни.
В вестибюле дома пожилая женщина разбирала почту. Открыв Нилу дверь, она улыбнулась.
— Вы не подскажете, в какой квартире живет Катерина Долан?
Ему предстояла нелегкая задача. Он подумал было о том, чтобы позвонить Катерине перед своим приходом, однако так и не смог придумать убедительную ложь, а истинную причину его визита едва ли можно было считать сезамом, открывающим любую дверь. Давайте поговорим о том, как вы развлекались в гостинице «Уайтхолл» вместе с Ллойдом Кайзером. Пожилая женщина отступила назад, продолжая улыбаться:
— Это ее почта. Она попросила, чтобы я пересылала ей счета.
— Значит, она переехала?
— Нет, просто сейчас она в другом месте.
— Что ж, вы меня огорчили. Куда вы пересылаете счета миссис Долан?
Нил рассказал женщине о своей поездке в Индианаполис, о реакции Джудит на то, что подруга детства ее отца пришла на похороны. Он объяснил, что он писатель и собирает материал о Ллойде.
— Знаете, он был убит в Мехико.
Женщина удивленно раскрыла рот:
— Боже…
Нил кивнул:
— Очень романтичная история.
Прежде чем уйти, он узнал у маленькой старушки адрес, на который та пересылала счета Катерины. Напа-Вэлли! Вручить через профессора Джейсона Фелпса. Наведя в Интернете справки о Фелпсе, Нил понял, что ему нужно отправиться в Калифорнию.
VII
«Вкусный хлеб»
Позвонив Лоури, Джордж спросил: ничего, если он продлит свой отпуск?
— Всё под контролем. Расслабься, отдохни.
Иметь дело с Джорджем было все равно, что предложить образцовому мужу избить жену. Этот парень принимал все слишком близко к сердцу. Если принимать все слишком близко к сердцу, тебя надолго не хватит. Лоури и сам решил немного расслабиться и отдохнуть. Он потягивал виски, который даже на одну пятую недотягивал до хотя бы наполовину приличного, уединившись в кабинете Джорджа, чтобы кому-нибудь из постояльцев не вздумалось к нему присоединиться. Если Лоури и понимал что-либо в своих новообретенных отношениях с Богом, так это то, что Бог милосерден. Кормя пьяниц и наркоманов с отсутствующими взглядами, сидевшими в общей комнате, стараясь не смотреть на телевизор, только делая вдох и выдох в ожидании того, когда им подадут следующее блюдо, Лоури повторял себе, что именно через них смотрит на него Господь. Жизнь превратилась для него в сплошное покаяние, и вся проблема заключалась в том, что это было чересчур легко. Сначала ему казалось, что он будет мучиться постоянным искушением чувствовать свое превосходство над постояльцами, однако это быстро прошло. Многие ли из них могут похвастаться тем, что у них припрятана бутылка виски и они только ждут наступления ночи, чтобы предаться пьянству в одиночестве?
— Много у нас постояльцев? — спросил Джордж.
Лоури пересчитал сидевших вокруг.
— С этой вершины я вижу лишь лес, взмывший по склонам до самых небес… — пробормотал он.
— Что это? — спросил Джордж.
— Эдна Сент-Винсент Миллей.
— Не знаю такую.
— На мои письма она не отвечает.
Осторожнее, осторожнее. Лоури не мог определить, догадывается ли Джордж о том, что он время от времени возвращается к старым привычкам, просто чтобы не забыть, где ему пришлось побывать. Миллей. Лоури прочитал ее биографию: ненормальная, но как поэт, она не имела себе равных. Подобно большинству тех, кто не выносил самого себя, Миллей ввязалась в политику. Другим его героем была Дороти Паркер. Если не можешь изменить себя, меняй мир. Лоури было хорошо знакомо это чувство. Большая часть его жизни была отдыхом от самого себя, и вот теперь, более или менее восстановив знакомство с тем человеком, которым он был и которого не мог терпеть, Лоури нуждался в небольшом отдыхе. Человеческая раса не может выносить избыток реальности. Сапиенса это хорошо понимал.
Епископ Санта-Аны был старше его на десять лет, плюс-минус, и любил ворчать о том, что, когда ему стукнет семьдесят пять, он должен будет написать письмо с прошением об отставке.
— Когда в Ватикане примут это прошение, я займусь тем, чем занимаешься ты.
Что ж, возможно, так оно и будет. Вся беда заключалась в том, что Сапиенса во многом был похож на Джорджа: сдержанный оптимист там, где была замешана хорошая работа. Оба втайне верили, что бездельники начнут искать работу, пьяницы просохнут, наркоманы завяжут и… И что потом? Религия в качестве опиума для праведников? Усмехнувшись, Лоури поднес к трубке зажженную спичку. Трубка заклекотала, словно водопроводный кран. Нужно бы ее прочистить. Но она все равно засорится дегтем. К тому же так лучше вкус.
Оставался еще час до того, как нужно будет начинать готовить ужин. Поставив телефон на место, Лоури развалился за письменным столом в кресле Джорджа. Рядом с пишущей машинкой лежала кипа листов. Взяв их, Лоури начал читать. Дочитав первую страницу до половины, он вернул ее назад. Джордж — неисправимый романтик, тут никаких сомнений быть не может.
Позднее, когда тушеное мясо было уже на подходе, что вызвало волну оживления в общей комнате, куда проникли аппетитные ароматы, Лоури поймал себя на том, что ему нравится быть за главного. Сказать по правде, он был счастлив уже тем, что являлся правой рукой Джорджа и у него никогда не возникало чувства, что от него зависит судьба приюта. Быть может, именно это и определило решение Джорджа. Нет, все дело было в девчонке, в Кларе Ибанес. Лоури с самого начала понял, что такая девушка никогда не смирится с подобной работой. Вся хитрость заключалась в том, чтобы не смотреть на нее как на пожизненный приговор. Джордж удивился, когда Лоури напомнил ему, что он не давал торжественный обет на веки вечные вести такой образ жизни. Он уже многое успел сделать, и, возможно, только это ему и предстояло совершить. Лоури хорошо помнил, что, когда ему самому было столько же, сколько Джорджу было сейчас, он вспыхнул революционным пламенем, поклялся посвятить этому всю свою жизнь… и посмотрите на него сейчас.
Из кухни Лоури увидел, как к стоянке подъехала машина, новая машина; вероятно, кто-то приехал сделать пожертвование, посмотреть, что к чему, словно завидуя благородному делу, и поскорее смыться. Однако высоким мужчиной, вышедшим из машины и потянувшимся, разминая затекшие ноги, оказался Трэгер. Лоури проследил взглядом, как он направился к двери, как всегда настороженный, впитывая все вокруг. Трэгер вошел на кухню, и Лоури шагнул ему навстречу от плиты, вытирая руки о фартук:
— Сожалею, мы заполнены под завязку.
— Я знаю, чем ты заполнен под завязку.
Они пожали друг другу руки.
— Ты скоро освободишься?
— Хочешь поговорить? Я не смогу отсюда уйти. Я остался за главного.
Трэгер огляделся вокруг:
— Здесь тоже сойдет.
— Можешь угоститься тушенкой. Тушенкой и хлебом.
— Ты сам все приготовил?
— Конечно, сам. Я ведь повар.
После того как очередь из постояльцев рассосалась, Лоури наполнил миски себе и Трэгеру, и они устроились в конце стола.
— Вкусный хлеб.
— Вчерашний. А может быть, и еще более черствый. Нам он достается даром.
Затем Трэгер помог убрать посуду. Наряд по кухне. Когда все было убрано, кухня засияла чистотой, а большинство постояльцев разбрелось по своим комнатам, Лоури и Трэгер прошли в кабинет Джорджа и устроились поудобнее.
— Долго еще ждать, когда мне предложат выпить?
— А у тебя терпение уже на пределе? — Лоури достал бутылку.
Они выпили по паре стаканов, прежде чем Трэгер перешел к тому, за чем он сюда заглянул:
— Мне поручили одно дело, а я не знаю, как к нему подступиться. Я даже не знаю, по-прежнему ли нужно его выполнять.
Лоури ждал. Он чувствовал, как нелегко далось Трэгеру это признание.
— Речь идет об образе, похищенном из церкви в Мехико.
— С него снято миллион копий. Отдай одну из них.
— Оригинал изображения выполнен на внутренней стороне плаща, которому пятьсот или шестьсот лет.
— Его не оказалось у Теофилуса Грейди?
— Так утверждает он сам.
— Ты ему не веришь?
Трэгер задумался.
— В нормальной обстановке я бы ему не поверил. Однако, если его целью было устроить небольшую преисподнюю, он этой цели добился. Так почему бы ему не вернуть образ? — Пауза, в течение которой он отпил глоток виски. — Полагаю, может быть, Грейди кому-то отдал его.
— А что, если образа у него вообще никогда не было?
Трэгер посмотрел на него поверх края стакана. Они пили из вазочек для варенья.
— Ты говоришь так, будто тебе что-то известно.
— Арройо.
Лоури чувствовал себя так же, как и много лет назад, когда Трэгер расспрашивал его о радикальном прошлом. Бывший спецагент обдумал его ответ, отправил его в память, и они снова выпили.
— А виски у тебя паршивый.
— Однодневной выдержки. Как и хлеб.
В бутылке уже почти ничего не оставалось, когда они решили закончить. Трэгер лишь молча посмотрел на Лоури, когда тот предложил ему койку в мужском общежитии. Лоури вышел проводить его до стоянки. Трэгер нажал кнопку сигнализации, и машина мигнула фарами.
— Ты точно сможешь сесть за руль?
— Здесь, в миле, есть мотель. — Трэгер открыл дверь машины, но, перед тем как сесть, обернулся к Лоури: — Спасибо.
За виски? За предложение присмотреться к Мигелю Арройо? Возможно, и за то, и за другое.
* * *
Не успел Трэгер поселиться в мотеле, как поступил приказ немедленно возвращаться в Вашингтон.
VIII
«Я приготовлю обед»
Письмо от Джудит было переправлено из Миннеаполиса, что несколько удивило Катерину, поскольку она просила пересылать только счета. Когда Катерина уезжала в Калифорнию, близился конец месяца, а она терпеть не могла оставлять неоплаченные счета. В тот момент Катерина еще не представляла, как долго продлится ее отсутствие. В конверте были фотографии Ллойда, несколько памятных открыток и письмо, в котором Джудит сообщала про очень приятного писателя, собирающего материал для книги о ее отце. «Его в первую очередь захватило то, где и как умер папа. Он нашел это символичным. Он все вам объяснит при личной встрече».
Катерина в гневе отшвырнула письмо. При личной встрече?
— Плохие известия? — спросил Джейсон, отрываясь от бумаг.
— Не совсем. Письмо от одной женщины из Индианаполиса.
Пожав плечами, Джейсон вернулся к работе. Что ж, действительно, почему его должно заинтересовать письмо от Джудит? А почему оно заинтересовало ее саму? Катерину вдруг осенило, что Джудит могла дать этому писателю только адрес ее квартиры в Миннеаполисе, по которому она отправила свое письмо. Катерина схватила конверт, вытаскивая фотографии Ллойда. Ей захотелось воскресить воспоминания о том, что произошло в гостинице, однако теперь казалось, что все это осталось в далеком прошлом. Исцеление, ради которого она приехала сюда, близилось к завершению.
Однако мысли о письме Джудит преследовали Катерину весь день. Воспоминания о Чикаго стали возвращаться, сладостные и печальные, как и прежде. Мгновение расставания с Ллойдом запечатлелось еще живее, чем все то, что было в постели. Каким он был нежным… Катерине казалось, что в его глазах она читала обещание того, что эти несколько дней, проведенные вместе, — только начало. Она убеждала себя в том, что Ллойд отправился в храм в Мехико, чтобы поблагодарить Мадонну Гваделупскую за возрождение юношеской любви. Это было гораздо приятнее, чем мысль о том, что он бежал туда, охваченный стыдом и раскаянием.
Живя с Джейсоном, Катерина начинала понимать эти стыд и раскаяние. Джейсон был очень требователен в работе, никогда не говорил ни слова по поводу того, что она для него делала, и уж определенно не хвалил и не благодарил ее. Разумеется, он считал, что работа у такого известного ученого является огромной привилегией. Несомненно, именно поэтому он не проявлял почти никакого любопытства к карьере Катерины. Она никогда прежде не интересовалась антропологией, и если Джейсон считался одним из лучших в этой области науки, едва ли ее можно было назвать очень сложной для понимания. Вся эта шумиха вокруг обычаев примитивных племен… Конечно, она выглядела оправданием скрытой подо всем этим аллегории. Все мы примитивны. Но так ли это? Катерина считала себя образованной современной женщиной. У нее нет ничего общего с этими самками с глупым взглядом и обнаженной грудью. Что есть между грудями у старухи, чего нет у молодой женщины? Пупок. Катерина рассмеялась вслух. Как тогда смеялся Ллойд! Эта шутка вызвала у него восторженное замечание по поводу ее собственных грудей, по-прежнему полных и упругих. Катерина мечтательно подняла руку, но, спохватившись, взялась за бусы на шее. Если закрыть глаза, она чувствовала прикосновение ладони Ллойда, вспоминала его пылкость. О, господи, какие это были восхитительные дни! Катерина твердила себе, что она могла бы даже снова стать католичкой ради Ллойда, если бы… если бы что?
Вернувшись в кабинет Джейсона, Катерина села за письменный стол, за которым обычно разбирала его бумаги, однако эта работа внезапно потеряла для нее свою прелесть. В противоположном углу Джейсон читал, обхватив голову огромными узловатыми руками и громко шмыгая носом. Это была привычка, он не простудился. Шмыганье носом служило своеобразной пунктуацией. Как же это выводило Катерину из себя! Старик перебирает все то, что сделал в науке за свою жизнь. Будет ли все это интересовать кого-нибудь другого так же, как его самого? Катерина встала:
— Я приготовлю обед.
Ей пришлось повторить эти слова, когда она выходила из кабинета. Вдогонку ей донесся старческий голос:
— Еще нет и половины двенадцатого.
Катерина пропустила его слова мимо ушей. Ей просто нужно было выйти из кабинета, уйти подальше от Джейсона. Какого черта она здесь делает? Неужели великий скептик исцелит ее от притяжения, испытанного во время похорон Ллойда, когда ее чувства определялись размеренной литургией, придававшей им направление, направление, которое, она была уверена, утеряно навсегда? Вот какая причина стояла за ее приездом сюда. И она добилась своего, более или менее. Она спала с Джейсоном из чувства признательности. Но сейчас, на кухне мысль об этих огромных узловатых руках, движущихся по ее телу под возбужденное шмыганье, наполнило Катерину отвращением. Однако и это казалось ей частью исцеления.
После обеда Джейсон направился к себе в спальню:
— Пора немного вздремнуть.
Он посмотрел на Катерину своими большими водянистыми глазами, приглашая присоединиться к нему, как она часто делала.
— Я собираюсь в гости к Кларе, — солгала Катерина.
— Разве это не может подождать?
Его взгляд наполнился мольбой. Катерина поднялась следом за ним наверх, как и подобает жене.
* * *
Вечером Катерина удивила Клару, спросив, можно ли ей снова посмотреть часовню за домом.
— Конечно.
— Она напоминает мне о нем.
Клара кивнула.
— Здесь Джордж.
— О, я отрываю тебя от него.
— Он сейчас с моим отцом.
Но, войдя в копию величественного собора в Мехико, они увидели обоих мужчин у алтаря, разглядывающих образ Мадонны Гваделупской. Обернувшись, дон Ибанес кивнул, подзывая их вперед. Он взял Катерину за руку:
— И как поживает мой сосед-атеист?
— О, у меня все замечательно.
Дон Ибанес отдернул руку.
— Я имел в виду Джейсона Фелпса.
— Прилег вздремнуть.
— Мудрый человек.
А что, если бы она приехала не к Джейсону, а к дону Ибанесу и выплеснула ему все свои беды? Оба старика были во многом похожи друг на друга, несмотря на глубокую пропасть между верой и… и позицией Джейсона, как бы она ни называлась. Когда они вышли из часовни, Клара и Джордж удалились прочь.
— Вы ведь на самом деле не атеистка, — сказал дон Ибанес.
Он предложил Катерине руку, и они направились к особняку.
— Неужели?
Какое-то время он шел молча.
— Это между вами и Богом.
Они вошли в дом, и дон Ибанес предложил гостье бокал своего любимого красного вина. Они все еще неспешно потягивали вино, когда вернулась молодая пара. Дон Ибанес оставил их, и Катерина внезапно почувствовала себя незваной гостьей. Что подумали бы о ней эти люди, узнав, что меньше часа назад она была в постели с Джейсоном Фелпсом? Катерина поймала себя на том, что шмыгает носом. Из дальней комнаты донесся звук телевизора. И вдруг дон Ибанес громко вскрикнул.
Клара бросилась к отцу, Джордж и Катерина последовали за ней. Неудивительно, что дон Ибанес кричал. На Мигеля Арройо было совершено покушение.
