13

В окно палаты что-то стукнуло. Я вздрогнул и открыл глаза. Стук повторился. Кто-то снизу бросал в стекло мелкие камешки.

«Наверное, дети балуются», – решил я, и поднялся с кровати, намереваясь задать им хорошую трёпку. Но, выглянув наружу, я испуганно отпрянул назад. Под окном стояли три женщины. Это были матери Ширшовой, Патрушевой, и Вишнякова. Увидев меня, они замахали руками, приглашая к себе. Их глаза были красными от слёз. Понимая, что прятаться глупо, я собрал волю в кулак и снова высунулся из-за занавески.

– Дима, спустись к нам!

В их просьбе было столько мольбы, что у меня защемило сердце. Но какая-то дьявольская сила удерживала меня на месте. Как я смогу им объяснить, почему их дети погибли, а я остался жив? И почему жив остался именно я, а не кто-нибудь другой? Я не мог смотреть им в глаза. Меня сжигало чувство вины. Поэтому я помотал головой и приложил руку к груди, как бы принося свои извинения.

– Но почему? – отчаянно выкрикнули они.

Что я мог им сказать? Я вздохнул и отошёл от окна, чувствуя, как по моей спине загулял мороз. Плюхнувшись на кровать, я закрыл глаза…

Когда я снова пришёл в сознание, до меня донеслась жаркая перепалка. Юля и Алан спорили обо мне. Тон Патрушевой был обвинительным, тон Тагерова – оправдывающимся.

Я приподнялся и увидел, что лежу в «балагане». Во рту пересохло. Мне мучительно хотелось пить. Всё тело пробирала мелкая дрожь, а в голове неприятно гудело. Я попытался вылезти наружу, но тут в моём животе резануло так, что у меня непроизвольно вырвался стон. Перепалка тут же смолкла. Еловая крыша приподнялась, и на фоне макушек деревьев появились силуэты Вани и Юли.

– Очнулся? – жалостливо спросила Патрушева. – Димочка, с тобой всё в порядке?

Её тонкая, нежная ладонь коснулась моего лба.

– Всё нормально, – просипел я. – Только пить очень хочется.

– Пить? Но у нас ничего нет. Потерпи до рассвета. Что-нибудь придумаем.

Её голос предательски дрожал. Как это всё было трогательно! Юля хотела ещё что-то сказать, но тут её бесцеремонно перебил Тагеров.

– Старик, ты уж меня извини, – проговорил он, склонившись надо мной и отодвинув в сторону Попова. – Но ты сам виноват. Бросился вдруг ни с того, ни с сего. Что мне ещё оставалось делать? Так как, мир?

Я решил не обострять обстановку и, скрепя сердце, примирительно пожал ему руку.

– Ну, вот и хорошо! – воскликнул Алан. – А теперь ложитесь все спать. Я подежурю.

Патрушева для порядка ещё немного его почехвостила, после чего они с Ваней залезли в укрытие и улеглись по обе стороны от меня.

Я закрыл глаза, но сон обратно не возвращался. Мне было страшно. Я напряжённо вслушивался во все звуки, долетавшие до меня из ночной тишины. Как бы на нас не напали другие волки! Слишком уж неприветливыми были здешние места.

Неуютно себя чувствовал не только я. Судя по тому, как ворочались с боку на бок мои соседи по братскому ложе, им тоже было не до сна.

– Дим, а что ты сделаешь в первую очередь, когда мы отсюда выберемся? – донёсся до меня шёпот Юли.

Перед моими глазами вдруг с удивительной ясностью предстали мой дом, моя комната, моя кровать, мой письменный стол. Из моей груди вырвался тяжёлый вздох. Как много бы я отдал, лишь бы сейчас, сию минуту, снова оказаться в этой привычной, уютной обстановке.

– Завалюсь спать, – прошептал я в ответ.

– Да? – огорчённо проговорила она. – А я думала, ты скажешь, что пригласишь меня в кино.

– Непременно приглашу, но только после того, как высплюсь, – нашёлся я.

Мы тихо рассмеялись.

– А я пойду на рыбалку, – вступил в наш разговор Попов. – Вы любите рыбалку?

– Я ни разу на ней не была, – ответила Патрушева.

– А я не нахожу в ней ничего интересного, – признался я. – Пустое времяпрепровождение, да и только.

– Ты просто никогда не был на хорошей рыбалке, – возразил Ваня. – Проснёшься рано утром на рассвете, выйдешь из дома, придёшь на речку – вокруг тишина. Песок на берегу прохладный. Усядешься на него, размотаешь леску, забросишь удочку, смотришь на поплавок и гадаешь, принесёт он тебе удачу, или нет.

– Слушайте, вы, рыбаки, – раздался ревностный голос Алана. – Хотите потрепаться – идите дежурить, а я вместо вас посплю. Чего я зря стараюсь? Джигиты-вакхабиты!

Мы прыснули, но после затихли и снова закрыли глаза.

К утру над землёй стал подниматься туман. Освещаемый лунным светом, он имел какой-то жемчужно-опаловый оттенок. Наша одежда отсырела. Зубы отстукивали частую дробь. Мы ёжились и непроизвольно теснились друг к другу, чтобы хоть как-то согреться. Заснуть нам больше так и не удалось. Когда на землю упали первые лучи солнца, мы вылезли из укрытия и бодро вскочили на ноги. Первое, на что мы обратили внимание, была туша убитого волка. Зверь неподвижно лежал на земле. Он был худым и облезлым. Его наполненные злобой, остекленевшие глаза обречённо смотрели куда-то вверх.

– Странный он какой-то, – удивлённо проговорил Тагеров. – Обычно волки на людей не нападают.

– Жрать захочешь – на кого угодно нападёшь, – огрызнулся я.

– Интересно, а волчатина съедобна? – поинтересовался Попов.

– Не мели чепуху! – раздражённо бросил Алан.

– А он и не мелет чепуху, – вступилась за Ваню Юля. – Не знаю, как ты, а мы хотим есть.

– И пить тоже, – вздохнул я.

Лично меня жажда мучила гораздо сильнее, чем голод. На прежнем месте нас выручал берёзовый сок, который заменял собой воду. Но здесь берёз не было. Здесь произрастали только сосны, кедры, ясени, пихты. А с них, как известно, сока не набрать.

– Может, всё-таки, вернёмся? – с робкой надеждой спросил я.

Патрушева решительно замотала головой:

– Нет. Идём только вперед.

– Чего шарахаться? – поддержал её Ваня.

Тагеров опустил глаза и промолчал.

– Ну, вперёд, так вперёд, – разочарованно изрек я. – Что ж, пошли.

– А как же волк? – спросил Попов. – Может, всё-таки, сделать из него какой-нибудь шашлык? Я бы сейчас съел, что угодно.

– Не на чем, – объяснил я. – Для шашлыка нужен огонь. А у нас с ним проблемы. Так что пока придётся довольствоваться вегетарианской пищей. Вот выберемся из этих дебрей, просушим спички, тогда будет тебе и шашлык, и жаркое, и гриль.

Ваня тяжело вздохнул. Мы взвалили рюкзаки и тронулись в путь.

Туман расползался полосками среди сливавших свои тени практически в единое целое, и образовывавших расходившиеся во все стороны неровные сумеречные аллеи деревьев. Наши окутанные им фигуры чем-то напоминали острова, пустившиеся в свободное плавание по безбрежному океану. Нас трясло от холода. Отсыревшая насквозь одежда совсем не грела. Чтобы хоть немного утолить мучивший нас голод, мы собирали попадавшиеся на пути ягоды. Чаще всего встречалась брусника. Реже – черника, жимолость, ежевика. Но всё это служило пищей больше обонянию, чем желудку. Наши животы не прекращали ныть. Настроение было прескверным. Стремясь приободриться, мы стали перебрасываться шуточками. Больше всех доставалось Попову за его пристрастие к рыбалке. Но это продолжалось до тех пор, пока дорога не стала подниматься вверх. После этого мы замолчали, чтобы не сбивать ритм дыхания, и дальше уже продвигались в полной тишине. Каждые пятьдесят шагов мы останавливались, чтобы отдышаться и дать успокоиться не в меру разошедшимся сердцам, работавшим, словно моторы на высоких оборотах. Солнце поднималось всё выше и выше. Туман постепенно редел, становился более прозрачным, пока не исчез совсем. Над нами проступила глубокая синева неба, скрываемая древесными макушками.

Вопреки нашим надеждам, путь становился не легче, а тяжелее. Заросли густели. Местность, по которой мы продвигались, была буквально захламлена валежниками и буреломами. Но самое страшное началось тогда, когда дорогу нам преградил кедровый стланик. Преодолевать эту живую изгородь, представляющую собой огромные скученные кусты, состоящие из кривых, толстых, разнонаправленных веток, было сплошным мучением. Ветки цепляли одежду, хлестали по лицу, хватали за ноги. Нам постоянно приходилось либо перелезать через них, либо пробираться под ними на четвереньках. Когда стланик, в конце концов, остался позади, мы были вымотаны настолько, что в изнеможении упали на землю. У меня от голода шумело в ушах. Перед глазами расплывалась какая-то бледная муть. Голова абсолютно ничего не соображала. Всё тело было точно парализовано. Остро болели суставы. Я даже потерял ощущение времени, и только с помощью наручных часов смог осознать, что уже вечерело.

– Всё! – глухо простонала Юля. – Я больше не могу.

– Э-ге-ге! – прокричал Тагеров в надежде услышать ответный зов. – Э-ге-ге!

Но тайга молчала.

– Может и правда лучше вернуться назад? – неуверенно проговорил Ваня.

– Опомнились! – проворчал я, и с откровенной местью в голосе добавил. – Поздно! Раньше надо было думать. Не знаю как вы, а я обратного путешествия через этот стланик уже я не переживу.

– Ни шагу назад! – упрямо сказала Патрушева. – Только вперёд. Отдохнём, переночуем и пойдём дальше.

Погода стала портиться. На небе появились тучи. Ветер усилился. Сырость стала более ощутимой. Из наших ртов начал выдыхаться пар. Но нас больше заботило другое. Неожиданно «слетел с катушек» Алан. Это произошло настолько стремительно, что мы буквально оторопели.

Сначала всё было хорошо. Когда мы устроили привал, Тагеров вёл себя тихо и смирно. Он отошёл в сторонку и расположился спиной к нам на полусгнившей поваленной осине. Потом, через некоторое время, он вдруг резко вскочил, широко расставил ноги, крепко сжал кулаки, воинственно развёл руки в стороны и, обращаясь к лесу, прокричал:

– Ну, где ты есть, тварь? Выходи, поговорим!

Мы с Ваней и Юлей подняли глаза и недоумённо посмотрели на него. Алан продолжал бушевать. Он поднял кулаки до уровня груди, принял бойцовскую стойку, втянул голову в плечи и стал бегать по кругу туда-сюда.

– Хозяин тайги, говоришь? Ну, появись, посмотрим, чего ты стоишь! Сейчас я с тобой разберусь!

Мы испуганно переглянулись.

– Глюки, – прошептал Попов.

– Да он же натуральный шизик, – заметила Патрушева. – Вот те на! Никогда за ним такого не замечала.

– Тут дело в другом, – вмешался я.

Я хотел рассказать им про «соду», которая, очевидно, и была причиной столь внезапно вспыхнувшего в нём бешенства, но не успел. Алан повернулся к нам, и мы смолкли.

– Ну, а вы чего расселись? – крикнул он. – Чего вы ждёте? Вы надеетесь выйти отсюда живыми? Хренушки! Хозяин тайги нам этого не даст. Мы останемся здесь навсегда! Мы скоро все подохнем!

– Ничего ему не отвечайте. Молчите, – прошептала Юля.

Мы опустили глаза, чтобы не глядеть на нашего обезумевшего спутника. Но я при этом не переставал украдкой за ним наблюдать. Тагеров не успокаивался. Ярость в нём только усиливалась. Она переросла в настоящую истерику. Краешком глаза я заметил, что его взгляд устремился на Патрушеву. Он был тяжёлым и пронизывающим. Так обычно хищник смотрит на свою жертву, когда готовится на неё напасть. Брови Алана сдвинулись к переносице, ноздри воинственно раздулись, на его скулах заиграли желваки.

– Ты этого хотела? Ты специально нас сюда завела?

Юля сжала губы. Мы замерли и напряжённо ждали, что последует дальше. Следующая выходка Тагерова заставила нас стремительно вскочить. Алан схватил топор и стал угрожающе приближаться.

– Убью! – прорычал он.

Патрушева побледнела и принялась отступать. Тагеров продолжал надвигаться на неё. Медлить было нельзя. Я бросился вперёд, сбил Алана с ног и навалился на него всей тяжестью своего тела. Но Тагеров превосходил меня в силе. Он сбросил меня с себя. Топор завис надо мной. Я инстинктивно выставил руку вперёд и закрыл глаза. Я не сомневаюсь, что Алан меня бы убил. Весь его звериный вид красноречиво свидетельствовал об этом. Но меня снова спас Попов. Он подкатился под Тагерова, и тот, взмахнув руками, рухнул на спину. Навалившись на него вдвоём, мы сумели прижать его к земле. Пальцы его руки разжались, и я, наконец, смог отбросить топор в сторону. Изловчившись, я достал из кармана бечёвку.

– Переворачиваем! – крикнул я Ване.

Через некоторое время Алан оказался на животе. Он сопротивлялся изо всех сил. Его широко раскрытый, как у только что пойманной рыбы, рот издавал булькающие звуки, напоминавшие шум засорившегося водопровода. С превеликим трудом, но нам всё-таки удалось крепко связать его запястья. Осознав, что он побеждён, Тагеров затих. Связав на всякий случай ему ещё и ноги, мы с Поповым поднялись, подошли к поваленной осине и, тяжело дыша, уселись на неё. Юля расположилась рядом.

– Спасибо вам, – сказала она и заплакала.

– Никогда не думал, что мне придется усмирять психов, – усмехнулся Ваня.

– Это не шизофрения, – возразил я, и рассказал им про «соду».

Патрушева и Попов сначала не поверили. Но когда я, подойдя к Алану, вытащил из его кармана обёрнутый полиэтиленом коробок, и дал им его осмотреть, они понимающе закивали головами.

– Тогда всё сходится, – резюмировала Юля. – Я где-то читала, что действие наркотиков на голодный организм подобно озверину. Вот он и сбрендил.

Я взял коробок со всем его содержимым, отошёл в сторону и со всего размаху зашвырнул его в кусты. Тагеров продолжал неподвижно лежать на земле. Его спина вздымалась от частого дыхания. Заморосил дождь.

– Я вот что думаю, – проговорил Ваня, кивая на Алана. – А не он ли это на самом деле убил Лилю? Ведь именно он тогда с ней оставался. Времени у него было достаточно. Рядом никого не было.

– А след? – возразил я.

– След можно подделать, – заметила Патрушева. – Идеальный способ отвести подозрения от себя и перевести стрелки на какого-нибудь несуществующего Снежного Человека.

Она обхватила голову руками и принялась сокрушаться:

– Это я во всём виновата. Я же подстроила так, чтобы они остались одни. Я хотела их помирить.

– Да хватит тебе. Ты тут совершенно ни при чём, – принялся успокаивать её я.

– Но кто тогда убил Сергея? – задумчиво произнёс Попов. – Это сделал точно не Алан. Я в то утро всё время был с ним.

Воцарилась тишина.

– А ты точно уверен, что Вишнякова убили именно утром, а не накануне вечером, когда мы слышали его крик? – спросила Ваню Юля.

– Уверен, – ответил он. – Тело было ещё теплое. Если бы его убили вечером, то за ночь оно бы остыло.

– Пусть в этом разбирается милиция, – заключила Патрушева. – У неё это лучше получится.

– Дай Бог только до неё добраться, – чуть слышно пробормотал Попов.

Стемнело. Дождь усилился. Мы присмотрели стоявшую невдалеке толстую пихту и расположились под ней, притащив туда и связанного Тагерова. Заночевать решили прямо под открытым небом. Сооружать новый «балаган» элементарно не было сил.

Ночь прошла ужасно. Мы продрогли до самых костей. Выспаться не удалось. Едва мы закрывали глаза, как нас тут же начинали преследовать голодные видения. Боль буквально разрывала наши желудки. Так мы промучились до самого утра…