Глава 14
Верхняя Саксония. Лето 1147 от Р. Х.

После ночной битвы с венедскими налётчиками, во время которой Седрик фон Зальх показал себя с самой лучшей стороны, жизнь молодого рыцаря изменилась. Генрих Лев запомнил его и приблизил к своей особе. Седрик покинул отряд архиепископа Адальберта, который отпустил воина с миром, и в земли проклятых бодричей Зальх вошёл уже как человек герцога. Воинов под его рукой не было, но зато он постоянно находился рядом с Генрихом и выполнял его поручения. Лицо рыцаря стало узнаваемым. Каждый человек в войске крестоносцев знал, кто он такой, и Седрика это устраивало, ибо, когда армия Льва соединилась с отрядами маркграфа Конрада Мейсенского, рыцарь был представлен отцу девушки, которую он считал тайной дамой своего сердца. Тогда влиятельный имперский аристократ удостоил его беседы и сказал, что у Седрика большое будущее, и эти слова придали Зальху уверенности в себе. После чего у него мелькнула мысль, что мечты свести более близкое знакомство с Гертрудой Мейсенской из эфемерных становятся реальностью.

Впрочем, дела сердечные занимали Зальха постольку поскольку. Шла война, и католики двигались на восток к языческой крепости Дубин. Каждый день случались схватки и подлые нападения венедов, которые прятались в лесах и болотах. Из дремучих чащоб летели стрелы и дротики, на тропах было превеликое множество хитроумных ловушек, а тёмными ночами с моря высаживались ватаги варягов, которые блокировали продвижение транспортных колонн. Приморский тракт был перекопан рвами, которые требовалось засыпать. Кое-где коварные язычники заранее изменили русло мелких речушек и ручьев, и воды размыли древнюю дорогу. Вражеские лесовики вырезали боковые и тыловые дозоры, а перед авангардом постоянно крутилась злая и весьма умелая конница бодричей под знаменем, на котором был изображён бурый медведь.

Армия крестоносцев растянулась на десяток миль, вместе с герцогом Генрихом находилось всего пятнадцать тысяч воинов. Многие крестоносцы, несмотря на летнюю пору, болели, а тысячи раненых отправлялись обратно в империю. Обозы с продовольствием отстали, и часть из них была разграблена, кстати, не только венедами, но и самими католиками. На охрану тыловиков и караванов с припасами приходилось выделять сильные отряды из самых надёжных воинов. Граф Оттон Амменслебенский, который сидел в Гамбурге, регулярно присылал из империи гонцов с известиями и жаловался на то, что никак не может разгромить отряд некоего Вадима Сокола, который вновь высадился в Верхней Саксонии и постоянно совершает набеги на тракт Гамбург – Любек. Между рыцарями происходили конфликты и поединки. Усталые люди были обозлены, а священники спорили между собой, и порой доходило до рукопашных схваток, в которых проповедники с тяжёлыми деревянными крестами в руках бросались друг на друга и орудовали символом веры, будто оружием.

В общем, быстрого броска на восток не получалось. Крестоносцы проходили в день не более четырёх-пяти миль и теряли своих боевых товарищей. В армии всё больше воцарялась неразбериха, и Конрад Мейсенский советовал герцогу Генриху остановиться, собрать силы, подтянуть обозы, поставить вдоль тракта временные деревянные форты и только после этого двигаться дальше. Хромоногий Лев, который перемещался только на носилках, слушал маркграфа и кивал. А затем он вновь отдавал приказ усилить натиск на язычников, и воины Крестового похода снова вступали в скоротечные схватки с врагами, проливали свою кровь и отвоёвывали очередную милю заболоченной земли. Все эти судорожные рывки напоминали Седрику последние дни его пребывания в войске пфальцграфа Фридриха Саксонского, и он не раз порывался поделиться с герцогом своими соображениями по поводу ведения войны. Но мнение Зальха, впрочем, как и любое другое, не интересовало Генриха Льва. Поэтому, опасаясь немилости, рыцарь молчал, и когда передовые отряды герцога всё же вышли к Дубину, он этому сильно удивился. Основного войска венедов не было, хотя не так давно оно стояло под стенами приморской твердыни бодричей, и католики пробились к своей первой цели.

Под Дубином настроение герцога заметно улучшилось. Он стал чаще улыбаться, и сломанная нога уже не так сильно беспокоила его. Армия католиков стягивалась к крепости бодричей и начала приготовления к осаде. Егерские отряды и группы свободных охотников, которых становилось всё больше, зачистили окрестности, и венеды стали нападать гораздо реже. В удобных для высадки с моря местах были оборудованы наблюдательные посты и срублены сторожевые вышки. Речушки и ручьи возвращались в прежние русла, а тракт заравнивали и устилали гатями. Снабжение немного улучшилось, по крайней мере, для герцога и его воинов, а затем, по настоянию Адальберта Бременского и нескольких цистерцианцев, которые вели переписку с Бернаром Клервоским, проповедники прекратили грызню. От других колонн святого воинства тем временем приходили вести, что продвижение в глубь вражеских земель идёт относительно неплохо, хотя и не так хорошо, как планировалось. К воинам вновь вернулось бодрое настроение, и война опять стала превращаться в войну, а не в беготню за дикими варварами, которые находятся на своей земле и имеют свои стреломёты, катапульты и огненные зелья.

Каждый день Зальха был наполнен делами, и в сопровождении своего верного оруженосца Танкреда Седрик перемещался от одного отряда к другому. Герцог посвятил себя предстоящему штурму Дубина целиком и полностью и того же требовал от своих людей. Вот и приходилось Зальху проводить в седле по десять – двенадцать часов в сутки. Одних надо поторопить, других, наоборот, придержать, третьим пригрозить, а четвёртых урезонить. Встреча, другая, третья, и глядь, наступил вечер, и так продолжалось до тех пор, пока после одного из утренних разводов герцог оставил его в своём шатре. Зальх ничего не ожидал и не знал, что скажет ему Генрих Лев, а тот в свою очередь не спешил, приказал поднять полог шатра, который находился на возвышенности, и поднести его кресло поближе к выходу. Дюжие слуги выполнили приказ и отошли в сторону. Седрик и Генрих остались вдвоём, и герцог, кивнув в сторону языческой твердыни, спросил:

– Что скажешь, храбрый рыцарь, мы возьмём Дубин?

Седрик посмотрел на мощные валы крепости, за которыми находилась ещё одна стена и каменные башни с десятками стреломётов, баллист и катапульт на них. Он отметил, что стяги князя бодричей Никлота гордо реют на свежем морском ветру, и представил вид с другой стороны, где находился окружённый мощными донжонами и высокими стенами порт, через который язычники получают подкрепления и припасы. Взять такую крепость было очень и очень сложно. Однако Зальх ответил без капли сомнения в голосе:

– Да, мой герцог, мы возьмём вражескую цитадель.

– И почему ты так думаешь?

– Языческим князьям не до нас, поскольку сейчас на них наступает король, и вскоре к нам прибудут мастера по ведению осад, а потом подтянутся катапульты. Мы обложим Дубин со всех сторон и, как бы хорошо он ни был укреплён, конец будет один. Наши осадные орудия разрушат стены, а пехота добьёт тех, кто останется на развалинах.

Генрих Лев слегка опустил подбородок и вздохнул:

– Нет у нас мастеров, поскольку противник их ещё в Верхней Саксонии перехватил. Да и с катапультами не всё так просто, ибо многие потеряны во время вражеских налётов.

– Ничего, мой герцог. Это значит, что мы простоим под Дубином на месяц больше, чем ожидали, вот и всё. Но в любом случае, до середины осени крепость падёт. Таково моё мнение.

– Эх, мне бы твою уверенность, Зальх. Впрочем, я оставил тебя не ради совета. У меня есть важное поручение, которое ты должен будешь выполнить.

– Я готов! – изображая служаку, рявкнул Седрик.

– Не тянись. – Генрих поморщился и кивнул на раскладной стул подле стенки шатра. – Сядь рядом, поговорим.

Рыцарь расположился подле герцога, а Генрих вновь окинул взглядом Дубин и заговорил:

– В следующем году я должен жениться на Клеменции Церенгенской. Всё уже решено, но необходимо соблюдать правила приличия, и я должен не реже одного раза в месяц отправлять своей будущей супруге письмо. Она сейчас находится при королевском дворе во Франкфурте, и моё послание к ней отвезёшь ты. Почему, понимаешь?

– Нет.

– Объясняю. Ты участвовал в битве на тракте и спас мою жизнь. Естественно, тебя станут расспрашивать о том, что ты видел, и у меня есть просьба, обрисуй всё так, чтобы я выглядел мужественным воином. Поведай, как я лично сразил нескольких варваров, а лучше – вражеского вождя. А потом появились богомерзкие колдуны, которые плевались огнём, и я едва не погиб, но Господь этого не допустил, ты меня выручил. В общем, всё должно выглядеть так, чтобы Клеменция могла мной гордиться.

– Мне всё ясно, ваша светлость, – кивнул Седрик, и герцог продолжил:

– Это только начало, Зальх. Помимо этого в Гамбурге ты посетишь Оттона Амменслебенского и скажешь графу, что я очень недоволен его нерасторопностью. После этого отправишься во Франкфурт и навестишь двор королевы, а затем увидишься с папским легатом Гвидо, которому передашь моё личное послание для Бернара из Клерво. Ну а далее возьмёшь письмо Клеменции и вернёшься. Справишься с этим?

– Да, – ответил Седрик.

– Вопросы есть?

– Имеются. Когда мне отправляться в путь?

– Завтра, как только приведёшь себя в порядок. Деньги на дорогу и хороших лошадей получишь. Как вести себя при дворе, тебя учить не надо.

– Сколько людей со мной будет?

– Три десятка конников, которые проводят тебя до Гамбурга. Также вместе с тобой отправятся гонцы маркграфа Конрада Мейсенского и других имперских дворян и люди архиепископа Адальберта. Значит, сотня воинов наберётся.

– Я всё понял, ваша светлость.

– В таком случае ступай и будь готов к путешествию.

Зальх покинул шатёр герцога, поручил Танкреду отвести лошадей к их общей палатке и перетрусить все вещи, а сам решил прогуляться по лагерю. Оруженосец, который ещё не знал о предстоящем возвращении в империю, отправился выполнять приказ рыцаря, а Седрик пошёл через огромный палаточный город и улыбался. Он смотрел на то, как несколько слуг проветривают одежду герцога и вылавливают из неё вшей и блох, а обозники из славян и провинившиеся воины тянут к берегу моря бадьи с дерьмом. Некоторое время рыцарь постоял рядом с походной кузницей, где перековывали лошадей и чинили оружие. Затем миновал полевой бордель из нескольких фургонов, откуда, несмотря на ранний час, доносились чьи-то пьяные всхлипы и сладострастные стоны. Потом обошёл временную кухню для бойцов одного из наёмных отрядов, где из остатков крупы, старого сала и дикорастущих приправ толстый повар с огромным фингалом под левым глазом пытался приготовить что-то съедобное. И на эту прогулку, которую он совершенно не запомнил, Седрик потратил целый час. Молодой крестоносец брёл, словно пьяный, потому что перед его взором сам по себе возникал чистый и прекрасный образ Гертруды Мейсенской, которую он наверняка увидит при дворе королевы. Ну и, кто знает, возможно, сможет признаться девушке в своих чувствах, поскольку теперь он не нищий рыцарь на службе бременского архиепископа, а спаситель герцога Генриха Льва и его личный посланец…

Наконец Седрик смог сосредоточиться на предстоящем деле и отправился готовиться к путешествию. День пролетел в заботах, а на следующее утро рыцарь сел на превосходного жеребчика из конюшни герцога, получил сумку с письмами, деньги на расходы и одну из печаток герцога с его гербом и вместе с другими гонцами, которых охраняли самые лучшие лёгкие кавалеристы в армии крестоносцев, отправился в путь.

Дорога, казалось, сама стелилась под копыта лошадей, и отряд мчался по плохому тракту, словно по гладкой равнине. Мимо Седрика и других вестников в сторону Дубина медленно двигались обозы и подкрепления. Идущие на подвиг во славу Господа католики пытались расспросить скачущих на запад воинов о новостях, но они не останавливались. Вдоль дорог стояли укреплённые сторожевые посты, где находились егери и охотники на славян. Иногда навстречу гонцам спешили посланники, которые мчались к герцогу Генриху. А кое-где на обочинах в землю были вбиты колья, на которых висели головы захваченных в плен венедов, не только мужчин, но и женщин. Лица и пейзажи – всё это пролетало мимо Зальха, и вскоре крестоносцы оказались рядом с поросшими травой развалинами Любека. Отсюда они повернули на Гамбург, но дорогу им преградил отряд из пятидесяти конных наёмников, бывших на службе епископа Генриха Ольмюцкого.

Их командир, по всему видать, небогатый рыцарь и, судя по гербу на броне, из Баварии, выехал на середину тракта, и Зальх, как старший, вместе с парой воинов подался ему навстречу.

– Почему нам перекрыли проезд?! – привстав на стременах, спросил наёмника Зальх.

– Предупредить хочу, – ответил баварец и лениво кивнул в сторону реки Траве. – Саксонские егери видели там нескольких венедов, которые прятались в лесу.

– Ну и что?!

– А то, что вам следовало бы остеречься, заночевать вместе с моими людьми и дождаться подхода патрульного отряда, с которым вы и доберётесь до Гамбурга. До наступления темноты три часа, и язычники могут напасть.

– Мы гонцы, и с нами сотня конников. – Седрик подбоченился в седле.

– Дело ваше, – поворачивая свою лошадь к обочине, усмехнулся баварец. – Но как бы беды не было. Венедов вроде немного. Но сдаётся мне, что саксы видели только разведку.

Зальх задумался, ибо резон в словах баварца был. Однако он и другие гонцы спешили поскорее добраться в Гамбург, и, посовещавшись с наиболее авторитетными людьми в своём отряде, Седрик приказал надеть доспехи и продолжить движение. За три-четыре часа он надеялся преодолеть ещё несколько миль, и всадники порысили на юг. Наёмники епископа Ольмюцкого, бывалые псы войны, которые уже второй месяц несли службу на тракте и знали повадки дерзких язычников из войска Вадима Сокола, вскоре забыли о торопливых воинах Генриха Льва. А вот Зальх о них вскоре вспомнил, потому что ближе к вечеру его отряд атаковали.

Из придорожного кустарника вылетел рой стрел, и воины рядом с Зальхом стали падать. Рыцарь схватился за меч и прокричал:

– Засада! К бою!

Следом за первым залпом венеды дали второй, а затем на рыцарей выскочили закованные в броню бородачи. Седрик огляделся, увидел, что дорога перекрыта, и вступил в бой. Он попытался достать ближайшего к нему противника, но тот ловко отскочил в сторону, и его меч прошёлся по ноге рыцаря. От острой и резкой боли Зальх вскрикнул и ударил своего жеребца по бокам. Рывком сильный конь метнулся вперёд и сбил с ног двух язычников. После чего Седрик бросил взгляд назад и увидел, что венедов очень много и они атакуют крестоносцев со всех сторон. Ловушка была расставлена грамотно, шансов на победу не было и посланец герцога, машинально проведя левой рукой по сумке с письмами Генриха Льва, ослабил хватку на поводьях.

Конь, словно стрела, метнулся в сторону реки Траве, до которой оставалось не более трёх миль. Но на время удача оставила Седрика. Неожиданно жеребец споткнулся и сбавил ход, а затем в рыцаря попал тяжёлый арбалетный болт, который самым краем чирканул по его левой руке и выбил Зальха из седла. Словно тяжёлый мешок рыцарь упал наземь. Однако, к счастью для Седрика, скорость жеребца была невелика, да и рухнул он на кучу мусора рядом с дорогой. А когда встал, то обнаружил, что на него бегут венеды. Раздумывать времени не было, и он приготовился к схватке. Пересохшие губы Зальха что-то шептали, возможно, молитву, а правая рука стиснула рукоять меча.

Ближайший к рыцарю противник, крепкий пожилой воин, приближался к нему широкими шагами. Глаза венеда смотрели прямо в глаза германца, и на краткий миг Седрику стало не по себе, слишком уверенным казался противник. Но для него это была не первая схватка, и он надеялся, что вот-вот подоспеет помощь. Поэтому Зальх бросился навстречу врагу, и клинки двух воинов схлестнулись. Звон металла ударил по ушам рыцаря, и его левая нога метнулась в живот противника. Однако он забыл о ране на правой ноге, которая подвела его и подломилась, после чего Седрик опять рухнул спиной на пыльный тракт. Правда, почти сразу он попытался подняться, но на его лицо опустилась подошва вражеского сапога, и Зальх поплыл. Мир в его глазах утратил чёткость и подёрнулся дымкой, и он уже не чувствовал, как у него отнимали меч, сумку с посланиями герцога и вязали ему руки.

Очнулся Седрик в тот момент, когда все его воины были уничтожены или захвачены в плен венедами. И первое, что он ощутил, – это забившуюся в нос траву, а также боль в затёкших конечностях. Рыцарь чихнул, обнаружил, что лежит лицом вниз и, приподнявшись, попробовал высвободиться. Однако связали его хорошо, и попытка отозвалась болью в руке и голове. Рыпаться было бессмысленно, и Зальх, перекатившись на бок, замер без движения.

Вскоре боль в теле и шум в контуженой голове немного стихли, а затем чьи-то сильные руки подняли его и прислонили к стволу большого дерева. После чего рыцарь увидел перед собой освещённый кострами лагерь язычников и крепкого русоволосого бородача в странном наряде – пятнистом костюме под цвет листвы. Этот венед, на боку которого висел прямой клинок, держал в руках его сумку и, встряхнув её, на немецком языке с родным для Зальха саксонским акцентом спросил его:

– Куда ты это вёз?

Седрик хотел плюнуть в лицо врага и гордо промолчать. Но в горле пересохло, а по его раненой руке ударили палкой. Вновь нестерпимая боль пронзила тело крестоносца, и он выкрикнул:

– В Гамбург и Франкфурт!

– Тихо, тихо. – Венед повесил сумку на плечо и небрежно похлопал Седрика по щеке. – Спокойно, ты ведь рыцарь, а не дамочка, так что терпи.

– Угум! – простонал Зальх.

– Вот и замечательно, – улыбнулся язычник и задал ему другой вопрос: – Как тебя зовут?

– Седрик… Седрик фон Зальх…

– Молодец. А кому ты должен был передать послания герцога?

– Его невесте Клеменции Церенгенской и папскому легату Гвидо Флорентийскому.

– Так-так.

Венед посмотрел за спину рыцаря и добавил что-то по-славянски, после чего развернулся и скрылся среди других вражеских воинов. Человек за спиной Седрика ослабил узлы на ногах и руках рыцаря. Зальху сразу же стало легче, но сбежать шансов всё равно не было, так как его привязали к дереву, и вскоре он стал свидетелем необыкновенного зрелища.

Варвары очистили просторную площадку между четырёх костров, и несколько десятков человек образовали круг. Затем они стали ритмично хлопать в ладоши и что-то напевать. В центр площадки выходил кто-то из толпы и танцевал, и так продолжалось очень долго, может, час или два, Зальх это не запомнил, и когда усталый израненный крестоносец, который считал, что его предадут смерти, стал проваливаться в забытьё, над лагерем язычников раздались отчаянные крики его оруженосца Танкреда:

– Не-е-ет!!! По-мо-ги-те!!!

Зальх дёрнулся, поднял голову и увидел, как на освещённую площадку вытолкнули Танкреда. Юноша был испуган, и рыцарь подумал, что сейчас оруженосца станут пытать. Но нет, под ноги шваба упал отличный рыцарский меч, а затем из толпы выскочили вооружённые короткими клинками язычники, все, как на подбор, светловолосые и не старше шестнадцати лет. Далее над толпой врагов пронёсся то ли боевой клич, то ли чьё-то варварское имя, и звучало оно как «Варог!».

Танкред опасливо взял оружие, и началась игра. Юные язычники ловко нападали на оруженосца, и кололи его клинками, а он пытался отбиться и не успевал, потому что противники у него, несмотря на возраст, оказались серьёзные. Раз за разом меч оруженосца опускался на врагов, но они постоянно ускользали. И всё бы ничего, но вскоре игра язычникам надоела. Один из вражеских сопляков остановился, посмотрел на Танкреда, произнёс нечто презрительное и под хохот старших воинов покинул круг. За ним последовал второй, и напротив оруженосца остался только один боец. Танкред заметно приободрился и попытался достать язычника, но тот на полшага отступил в сторону, меч шваба просвистел рядом с его головой, а вражеский клинок вонзился ему в шею.

От вида того, как умирает оруженосец и воспитанник, Седрик застонал. Однако сделать ничего не мог и продолжал с ужасом наблюдать, как венеды убивают пленных, которых одного за другим выталкивали на площадку. При этом, конечно, он понимал, что язычники дают католикам мизерный шанс продлить свою жизнь, которого он, если бы так сложилась ситуация, им не дал бы. Но всё равно чувствовал несправедливость судьбы по отношению к его сотоварищам по Крестовому походу, и рыцарь ненавидел врагов всеми фибрами своей души.

Где-то заполночь пленники, которых было семь человек, закончились, и Седрик решил, что пришёл его черед. Однако он ошибся. Его не тронули, и даже дали напиться. А когда наступил рассвет, рыцаря отпустили.

Зальха развязали, вывели на дорогу и бросили рядом уже знакомую сумку с посланиями герцога. Он захлопал глазами – это было более чем странно, и когда венеды скрылись, рыцарь открыл клапан и убедился, что все письма на месте. Правда, печати на футлярах были сломаны, но самое главное для Седрика послание, письмо Генриха Льва к Клеменции, лежало внутри рядом с тяжёлым кошельком и печаткой герцога.

«Что делать? – оглядывая тракт примерно в миле от места схватки его отряда с венедами, спросил себя Седрик и тут же ответил: – Надо идти к реке и просить помощи у наших воинов».

Прихрамывая на раненую ногу, со стонами и всхлипами крестоносец, который вновь оказался бит язычниками, медленно двинулся в сторону Траве. Но шёл он недолго. Вскоре впереди запылила дорога и показались германские кавалеристы, которые сначала едва не накололи его на пики, а затем отправили единственного уцелевшего гонца из армии Генриха Льва в Гамбург. Кони, которых меняли при каждом удобном случае, домчали Седрика фон Зальха до города очень быстро, и только оказавшись за высокими прокопчёнными стенами, он окончательно поверил, что спасся, и сделал то, чего не делал уже лет десять: он заплакал, и крупные слезы, которые катились по его щекам, смывали не только дорожную грязь, но и то, что было спрятано у него глубоко внутри, боль, обиду и горечь поражения.