Наталья Духина
Пена
Октябрь, 2050 год
Висеть вверх ногами унизительно. Еще более унизительно – сознавать свою дряблую немочь перед грубой силой. В могучих лапах двух громил беспомощно болтался молодой человек худощавого телосложения.
– Ну ты понял? – как сквозь вату, донесся до него вопрос. Спрашивал господин в белом, руководивший расправой.
Федор сжал зубы и разжимать не собирался. Да пусть его четвертуют прямо здесь и сейчас – ни слова в ответ не услышат.
Его ощутимо встряхнули.
«Словно мешок с картошкой! – скривился в усмешке Федя и демонстративно сложил на груди руки, поддерживая задравшийся свитер. – И что дальше?»
– Шеф, он смеется! – услужливо доложил секретарь.
– Мальчик веселится? Успокоим. В реку его! И запомни, червь ученый, – еще раз увижу рядом с дочерью – в асфальт закатаю. Дважды – я – не повторяю.
Громилы переместились на край склона, обрывающегося в мутную быструю реку, и, раскачав, швырнули Федю вниз.
Лицо девушки, белевшее в окне джипа, исказилось в страдальческой гримасе. Пикник на лоне природы завершился плачевно: откуда ни возьмись, явился отец в сопровождении охранников, разлучил воркующих голубков, разорил гнездышко, растоптал настроение… Любимый папа издевался над не менее любимым парнем, и как теперь жить – она не понимала.
Зато понимал Федя: способный, с младенческих лет схватывал на лету. Просветление снизошло в те самые мгновения, когда он катился по крутому склону, пропахивая борозду в зарослях жгучей крапивы. Под улюлюканье недружественных зрителей кувыркнулся в воду; попытавшись встать, едва не увяз в илистом дне, пришлось плыть на другой берег – и это в ледяной октябрьской воде…
«Ерунда, мелкие неприятности! – внушал он себе, сотрясаясь в холодной ярости. – Они у меня еще попляшут, асфальтоукладчики…»
Зародившаяся в мозгу идея обретала зримые очертания.
Прорвав оборону секретарши, ободранный, с яркими пятнами крапивных ожогов, Федор ворвался в кабинет замдиректора по кадрам.
– Запишите меня в длительную! – заявил с порога, исподлобья сверля опешившего начальника упрямым взглядом.
Почему нет? Дело новое, последствия непредсказуемы, люди боялись. Добровольцев катастрофически не хватало, тем более в длительную. А здесь – свой кадр, проверенный, умный, надежный и ко всему – начлаб, знает аппарат до винтика.
– Молодец, одобряю! – согласно кивнул кадровик, мгновенно учуявший выгоду. – На своем полетишь?
– Хотелось бы на своем, да.
Его тут же оформили кандидатом в пилоты со всеми вытекающими надбавками и бонусами.
Она сама пришла.
– Я к тебе! – сказала. И слезинка скатилась по персиковой щеке.
– Ну и чуйка у тебя, Кать. Я тут планы строю, как тебя выкрасть, и нате вам – сама явилась! – удивился обрадованный Федя.
Влюбленные слились в объятиях.
На рассвете к жилищу голубков подкатили автомобили, высыпали упакованные в кожу крепкие мужчины, вскрыли замок, ворвались в дом…
Но они опоздали. На столе обнаружили записку, написанную аккуратным девичьим почерком: «Я люблю Федю и буду с ним. Прощайте, родители».
Красивая холеная женщина прижала бумагу к груди и застыла в растерянном отчаянии.
– Какая же ты наивная дурочка, Катерина! – прошептала.
Подошел господин в белом, самолично следивший за обыском в доме.
– Налегке ушли, с собой взяли только документы и деньги, – доложил супруге. Хотел было приобнять жену, но не решился: кобру в боевой стойке лучше не трогать. – Я найду их, обещаю!
– Найдешь, не сомневаюсь, – замороженным голосом тихо протянула она. – Витя, это чмо увело нашего ребенка! Витя, я сплю?!
Она встряхнулась, отгоняя оцепенение. Ее единственный обожаемый ребенок в беде! Она выручит свою дочь. Во что бы то ни стало. Найдет, заберет и вылечит!
Жилищная преференция полагалась лишь пилотам, готовящимся к полету. Катерине позволили жить вместе с Федей на территории закрытого военного округа в качестве члена семьи – он представил ее женой. При всем своем могуществе ее родители никак не могли сюда проникнуть.
В конце дня после изнурительных тренировок Федя заходил за Катей и подземными туннелями вез к аппарату. «Мой звездолет», – называл его. Подвешенный шар будто парил в освещенной тысячами ламп пещере, завораживающее зрелище.
– Какой же он звездолет, если под землей! – рассмеялась она, впервые увидев детище супруга. А что детище высасывает душу и силы почище живого дитяти, она уже усвоила: все свободное время Федя проводил с ним, чего-то подпаивал, подстраивал, подкручивал.
– Официально он «хронолет». Хренолет, мать его, названьице… Еще «эолетом» зовут, язык сломаешь. Нет, мой – звездолет. Хренонавты… прости. Пассажиры испытывают ровно те же ощущения, что и астронавты. Подробнее хочешь?
– Конечно! Интересно же…
Стараясь доступно и на пальцах, Федя обрисовал физику процесса.
Аппарат окружает причудливая оболочка из особого сплава, пронизанная кабелями – своеобразный соленоид, создающий внутри себя магнитное поле. Всего подобных объектов на плато более двадцати, еще столько же строится; располагаются на достаточно далеком расстоянии друг от друга. Сам горный массив опоясан хитрой петлей коллайдера. И вот эта громадная по площади конструкция позволяет создавать подобия черных дыр. Именно что «подобия», ученые не идиоты уничтожать Землю. Смысл – вовсе не в создании черных дыр. Интерес представляет лишь гравитационное поле на средних к ним подступах, где капсула достигает околосветовой скорости и прочих прелестей типа растягивания линейных размеров и замедления времени – если смотреть относительно наблюдателя на Земле. Астронавт же внутри капсулы не замечает искажений, наоборот, ему кажется, что трансформируется внешний мир – там события калейдоскопически убыстряют ход.
– Короче, в анклаве возникают локализации пространства с разным течением времени, – завершил он короткую лекцию. – Вопросы будут?
Катерина мало что поняла, но виду не показала – расстроится еще от ее тупости. Она девушка образованная, но в гуманитарной области. Спрашивать не хотелось – боялась брякнуть глупость. И все же не удержалась:
– Так твой звездолет полетит или нет? В небо, к звездам?
– В том-то и фишка! – оседлал он любимого конька. – Аппарат остается недвижным относительно Земли, а гравиполе вихрится вокруг. Подобие черной дыры сходится отнюдь не в точку – сингулярность размазывается в сферу, окружающую объект. Гравитационную выворотность помогает создать магнитное поле, именно оно разгоняет частицы, в столкновениях которых рождаются гравитоны. Между прочим, не только наш соленоид создает поле. Еще и супермощные магниты коллайдера, и сама гора, богатая залежами металлов с уникальными магнитными свойствами. Таким образом – что?
– Что? – напряглась. Если честно, она так и не поняла – полетит или нет.
– А то. Вырубишь ток – испортишь поле – считай, приземлился. И наоборот.
– Здрасте, а ток при чем?
– Так соленоид же… по определению! Ох, и тяжко… бегемота тащить из болота… – вздохнул Федя.
– Я – бегемот? – обиделась Катя.
– Какой же ты бегемот… ты – котенок. Ну ее к чертям, физику. Иди ко мне.
– Что, прямо здесь, в твоем звездолете?
– Нашем. Теперь это наш звездолет.
– Это как?
– Вместе полетим, вот как.
И он накрыл ее губы своими.
При всем кажущемся безумстве замысла – тайно провести на борт Катю – реальное воплощение представлялось Феде не особо сложным, учитывая, что аппарат к полету готовил он сам. Согласилось бы на присутствие постороннего начальство? Возможно. Если оформиться экспериментальной семейной парой. Но тогда узнают ее чокнутые родители, встрянут – и оборвут полет, приземлят аппарат насильно раньше времени, с них станется. Нет, лучше действовать тайно. Не они ему, а он им вставит… ишь, возомнили себя избранными! Главное – не засветиться до пуска, потом будет проще: на отсылку видео нет ресурсов, передавать предстоит лишь научную информацию.
Напирая на особый статус полета, стребовал у завхоза запасной скафандр. Под завязку запасся воздухом и питьем, активировав скрытые возможности аппарата. Камеры расставил так, чтобы в обзор не попадала часть зоны отдыха с креслом, которое он переделал в стартовое, сохранив легкомысленный внешний антураж.
Катю провел на звездолет сразу после генерального сканирования и осмотра комиссией – за два дня до пуска. Коменданту общежития передал от жены привет и наилучшие пожелания – съехала, мол, накануне: не пожелала присутствовать при пуске, расставаться навеки – ритуал дано выдержать не каждому.
Старт. Бравурное «поехали» – и прощай, двадцать первый век! Соотношение времен 1:3600 – один день полета равен десяти годам на Земле. Масштаб определяется мощностью коллайдера. Возможно, впоследствии на Земле выстроят более мощные анклавы, позволяющие за неделю скакнуть на тысячелетие вперед… мечты. Да, наивные мечты, он считает. Так прям и будет целое тысячелетие человечество тратить энергию, поддерживая в рабочем состоянии систему – ага, разбежались. Надоест потомкам – и вырубят ток, всего и делов. Федор и сейчас напряжен до звона в ушах – того и гляди, рванет в непредвиденную посадку, отец у Катюхи – тот еще псих. Он может.
Отомстить психу – святое.
Разгон до околосветовой скорости проходил штатно. Хоть аппарат и не перемещался относительно Земли, окружающее пространство само бесновалось в пляске – ощущения астронавта от того не менялись, как были неприятными, так и остались. Без антигравитационного скафандра человека расплющило бы в плазму.
– Федь, а куда мы летим? – подала голос Катя. Слабенько так, мученически мяукнула. Котенок.
– В будущее! – ответил он честно.
– Это как? – не поняла.
– Ну я же тебе объяснял. Время на звездолете идет медленнее, чем на Земле. Когда остановимся – опять потечет одинаково. На Земле к тому моменту пройдет много времени, а у нас мало.
– Подожди. А назад вернуться можно?
– Нет. Время вспять не течет, увы. По крайней мере в нашей Вселенной данного феномена не замечено.
– Хорошо, пусть назад не течет. А наоборот можно?
– Что наоборот?
– Ну… время наоборот: у нас быстро, у них медленно.
– В принципе – да, можно. Кардинальных изменений не потребует, разве что помозговать над эффективным теплоотводом… энергия ведь будет выделяться, в отличие от нашего случая. Но о конкретной реализации речи не идет: зачем? Вот на кой оно, «время наоборот», Кать? Проще взять и застрелиться – с тем же эффектом.
Помолчали. Мозги у Кати натужно вращались, переваривая сказанное.
– И долго мы будем лететь?
– По плану десять дней, не считая взлета и посадки.
– Ох, Федь, голова кругом… чего-то меня тошнит.
– Заниматься надо было на тренажерах, а не дурака валять.
– Меня от твоих тренажеров тоже тошнило.
– Ну извини. Разгонимся – снимешь скафандр, станет легче. Терпи.
– Не могу я терпеть, у-у…
Послышались характерные звуки, возникающие при рвотном спазме. Всхлипы, стоны, возня… он ярко представил, что творится сейчас в ее скафандре. Помимо воли накрыло волной отвращения. Он отключил звук.
Разгон показался мучительно долгим. Но и с выходом «на орбиту», когда сняли скафандры, легче не стало: добавился запах. Пространство пропитала вонь.
Катерину продолжало мутить, выворачивать наизнанку. Девчонка совсем не могла есть – организм еду отторгал. Но она старалась держаться. Переключаться.
– Звездолет как матрешка… зачем столько оболочек, Федь? Нельзя было, что ли, сделать одну толстую? Места было бы больше! – спросила в один из редких моментов, когда тошнота отступила.
– Дело не в толщине, а в числе вложений, чем их больше, тем глубже экранировка. Магнитное же поле сильнейшее. Десять по сантиметру в миллион раз защищают лучше, чем один по десять. И масса аппарата соответственно меньше. И воздух между оболочками можно закачать для последующего использования, полноценной регенерации пока нет. Понятно? – ответил Федя сверхподробно. О чем угодно – лишь бы отвлечь любимую. Любимую? Нынешняя Катерина на любимую не тянула…
Она кивнула. Главное – не злить мужа. Десять – значит, будет терпеть десять. И жаться в одном маленьком. Хотя в большом ей было бы легче… клаустрофобия?
Федя видел, что ничего ей не понятно. Ну не дано. К тому же болезненная. И непрактичная – воду тратила напропалую, пытаясь отмыться… Бедный его звездолет! Насквозь пропитался ужасным запахом, системы регенерации не справлялись.
Он терпел сколько мог – целых семь дней. С каждым днем ситуация ухудшалась, Катька валялась вся зеленая, задыхалась, сознание стало меркнуть, бредила в полузабытьи.
Полет придется прервать. Иначе к цели прибудет труп. Два трупа. Он тоже на издыхании. Не ожидал от себя, что настолько брезглив – видимо, полет обострил восприятие.
Федя запаковал себя и Катю в скафандры и выжал красный рычаг аварийной остановки.
2120 год, ноябрь
Первое, что увидела, очнувшись, Катерина – это белый потолок. Она в больнице?
Распахнулась дверь, и в палату стремительно вошла женщина в белом халате.
– Приветствую вас, посланница из прошлого! – торжественно провозгласила.
– И вам здравствуйте!
Оперативно реагируют – больной только в себя пришел, а персонал уже тут как тут. Показания с датчиков, облепляющих тело, выводятся, наверное, им прямо в уши… или на пульт в виде брошки, – Катя глаз не могла отвести от лазурной стрекозы, поблескивающей на груди врачихи.
Слово за слово, узнала: сегодня уже неделя, как ее доставили в ЛНИК (лечебно-научно-исследовательский комплекс), созданный специально для перемещающихся во времени эонавтов анклава. Хлопот доставила уйму. Мало того, что настолько «стареньких» молодух к ним еще не поступало, так еще и беременная. Едва спасли плод!
– Чего? – вскинулась Катя. – Кто беременный – я?
– Ты, девонька.
Она откинулась на подушки и уставилась в пространство.
– И как же теперь? – Не понимала, радоваться или огорчаться беременной старенькой молодухе девятнадцати лет от роду… или восьмидесяти девяти?
– Будешь при институте до самых родов как сыр в масле, не переживай.
– А потом?
– Будет день – будет пища! – рассудительно ответила врачиха. И подмигнула. – А пока – постельный режим.
Назавтра к ней пришел Федя.
Увидев любимого, она затрепетала. Румянец сам собой залил щеки – вспомнила о своем неэстетичном поведении в полете. Стыдно до чертиков!
– Прощаться пришел. Улетаю! – «обрадовал» он. – Контракт, понимаешь… Обязан. Нарушать не имею права.
Суть его слов доходила постепенно. Фрагментами. По мере осознания испарялась стеснительная заторможенность.
– А я? – села на кровати.
– Не транспортабельна, не разрешают.
– А ребенок? НАШ ребенок?
Федор отвел взгляд. Жалко. Ноет сердце… но коль решился хвост рубить сразу и грубо, отступать нельзя.
– Был наш, стал ваш. Лет через сто встретимся, познакомишь.
– Коз-зел… ну ты и козлина! – сквозь зубы процедила Катька. Демонстративно сплюнула и упала на подушки.
– Яблоко от яблони… – хмыкнул он. – Выражается ваше семейство одинаково некультурно.
Послал в ее сторону пасс, будто бокалом чокнулся. И ушел.
Катерина сухими глазами таращилась в потолок. Она не будет рыдать – нельзя: малышу вредно. Погладила живот, представила крошечного, с мизинец, малюпусика и улыбнулась.
А Федя шел и тоже улыбался. Расстались по-божески, думал – будет хуже: истерика, сопли, нюни… Обошлось. Знала бы девочка, сколько преференций он за нее получил – точно бы взбесилась. Нынешние хозяева не поскупились, предложили выгоднейшие условия… фактически ни за что. За сущую мелочь. Он и сам подумывал ее здесь оставить.
Сама виновата – не справилась. И потом, пришла к нему она тоже по собственному почину, он не звал. Да, обрадовался, взял с собой: как не взять, когда приплыло на блюдечке. Пусть сама теперь и расхлебывает. У него иное предназначение – двигать науку. А не младенцев взращивать.
Расправил плечи, подбородок вперед. Он – испытатель, уважаемая личность. Губы продолжали дрожать. Бабы… доведут кого угодно.
Больно. Ее предали. Прошла неделя, а она никак не могла опомниться. Пре-да-ли… До чего ж на душе противно, гадко. Будто помоями окатили. В клочья все светлое. А снизу поднимается темное… Рвануть за ним?! Может, еще не поздно и он передумает, возьмет с собой? Нет, у нее ребенок, и ребенок полет не вынесет! Или – или. Ребенок или муж. Да и не муж он ей вовсе, официально не зарегистрированы.
Она предала – и ее предали. Закономерность мироздания. Око за око. А ведь родители предупреждали… так ей и надо! Бедные, тоже небось страдали… Сколько им сейчас? По сто десять лет! Вдруг еще живы? Будущее все-таки, человек живет дольше. Надо бы повиниться… может, простят непутевую дочь?
Простым дедовским способом – тыкая в виртуальную клавиатуру – набила в файл письмо маме и папе. И отослала в дирекцию, чтобы переправили. Современную технику в палаты не ставили и к внешнему миру не подключали: не все сразу, постепенность – залог здоровой психики.
Не прошло и недели, как пришел ответ: вернули ее письмо и вдобавок газету от 2101 года. Крупным планом на первой странице был напечатан портрет отца в черной траурной рамке. Сильно сдал, постарел… но взгляд из-под насупленных бровей узнаваемый – волевой, решительный. Взрыв имения похоронил весь клан Потаповых – месть конкурентов, достали-таки под конец жизни. Все свое имущество отец завещал государству.
Вот, значит, как – государству… не простили ее родители. Она усмехнулась. Не плакать же. Обиделись до смерти. Предателей не прощают, девочка. Хотя… может, они не знали, что она улетела? Действительно, откуда им знать… Знали, не знали – теперь без разницы. Она осталась одна: муж, который не муж, а тоже предатель, уже улетел. Почему одна? С ребенком! Не рыдать!
2121 год
Многочисленные процедуры и занятия отвлекали от грустных мыслей. Время бежало галопом, а не тянулось, как предрекали преподаватели на занятиях беременных. Гуманитарий до мозга костей, она поглощала неизведанный пласт культуры, созданный землянами за семьдесят лет, интересно! И мысли не возникало выйти за стены громадного, но уютного ЛНИК. Зачем? Свой парк, стадион, бассейн, кинозал, библиотека, даже музей – все для комфортной акклиматизации, живи не хочу.
Родила легко.
Дочку назвала Аней. Катя и Аня – созвучно. Теперь их двое. Выпишут – куда пойдут?
Небо будто услышало ее беспокойство, на третий же после родов день главврач лично пришел в палату. С секретарем.
– Вы с Аней – достояние общества! – начал низким хриплым голосом. Откашлялся. – Институт предлагает вам двоим жить здесь, на территории анклава. Отдельный номер, полный пансион.
– Как это? – напряглась она.
– Тут дело такое… обоюдно полезное. За развитием старейших эонавтов должны наблюдать ученые, вдруг какие метаморфозы проявятся, в наших общих интересах выявить и пролечить. А мы, со своей стороны, оформим вам участие в эксперименте. Еще и неплохо заработаешь, Катерина. Согласна?
Предложение показалось разумным: жилье, обслуживание, за здоровьем следят, да еще и денег дадут! Балованная, выросшая в тепличных условиях, она не представляла, как жить одной, тем более в чужом, незнакомом мире. И в своем бы не справилась: понятия не имела, как ухаживать за малыми детьми.
– Согласна, оформляйте! – решилась Катя.
2124 год, июнь
Все шло хорошо. Иногда на ум приходило – а не слишком? Но она откидывала дурные мысли. Свежий воздух, заботливый персонал, о быте думать не надо, знай, занимайся ребенком. Анечка всегда при ней, развивается прекрасно, доктора хвалят.
И тут лечащий врач, будто промежду прочим, объявила, что некоторое время им придется пожить в аппарате. Катя напряглась – мало им ежедневных процедур да анализов! Врачиха лишь фыркнула – приказы не обсуждаются.
Возмущенная, Катерина дошла до директора… вернее, добежала, хитростью проникнув на управленческий этаж. И получила разъяснение, красноречивее некуда: неделю карцера без права видеть ребенка. Дали понять о ее месте в этой жизни. Вот он, бесплатный сыр…
Урок она восприняла правильно: к аппарату пришла послушной мамой, ведя за руку Аню. Через полмесяца ребенку исполнится три года – надеялась, к дню рождения дочери их выпустят.
– Входите! – радушно распростер объятия оператор, облаченный в синий комбинезон. – Располагайтесь, теперь это ваш дом.
– Ой, сколько игрушек! И огонечки крутятся! – пришла в восторг Аня.
Мать восторга дочери не разделила: никакая радуга из «огонечков» не заменит солнца. Сооружение без единого окна и под землей – жуть! Федин звездолет хоть парил в воздухе, а этот – плавал в воде. Как есть батискаф. Батискаф не может быть домом! Катерина сжала в возмущении кулаки. И разжала: противиться бесполезно – сзади мордовороты.
– Не бойтесь вы так, все будет в порядке! – подбодрил ее оператор.
– Ага, в порядке. Фингал откуда – на угол напоролись? – усмехнулась она язвительно. – Работнички…
– Здесь инструкции, – не повелся он на ее саркастический выпад. – Изучите, там много полезного. Специально для вас собирал, старался. Желаю хорошо провести время!
Помог закрепиться в кресле – одном на двоих, большом и вместительном. Скафандры, сказал, свое отжили, их роль перешла к креслам. Помахал на прощание и активировал оболочки. Одна отсекала складской угол с вещами, другая, причмокивая и хлюпая, окружала кресло, вырастая из его основы.
За оператором плавно опустилась мощная дверь.
«Гады, хоть бы слово сказали – в будущее, что ли, отправляют? Словно куклами распоряжаются, разве можно так?!» – клокотала душа. Хотелось выть, крушить и ломать. Но она притушила агрессивные желания и выжала на камеру улыбку: разлучат с ребенком, глазом не моргнут. Поехали!
Взлет прошел нормально. Подташнивало, но не критично. Видимо, прошлый раз повлияла беременность… Одно хорошо – Анька под боком, а не отдельно. И еще – просторнее стало, прогресс на марше.
Первое, что она сделала по выходе на орбиту, – понажимала на все подряд кнопки и выступы – искала стоп-кран. Не нашла. Зато нашла датчики, фиксирующие происходящее на борту. Но собственно общение с внешним миром, как и в прошлом полете, отсутствовало.
Два года – два! года! – провели они в этом клятом батискафе. Вместо солнца – сеансы облучения ультрафиолетом. Циклическая регенерация воды и воздуха. До грамма рассчитанный рацион питания. Прогулку заменил тренажер под пальмой. В принципе, обычная жизнь астронавтов, правда, с малюсеньким таким различием – те летают по своей воле.
Читали, рисовали, сказки сочиняли. Дочь, словно губка, впитывала настроение матери – и Катя научилась не нервничать, прятать плохое внутрь, а наружу – генерировать позитив и веселость. Нашла и для себя чем заняться: изучила курс по оказанию первой врачебной помощи. Вещь полезная, да и мозги отвлекало, безделье губительно. Не обманул оператор, с душой подошел к работе.
Дождались. Когда запасы еды стали подходить к концу – загорелось табло с призывом сесть в кресла. Закрепляла ремни – и руки тряслись. От счастья и злобы. Фиг кто их куда еще пошлет – не допустит. Ане на днях пять исполнилось…
– Ну вот, а вы боялись! – встретил оператор. Тот самый. Синяк все так же розовел на глазу, разве что чуть пофиолетовел. Катя глядела на это бордовое образование и глядела… и поднималась из желудка к горлу тошнотворная волна понимания. В памяти всплыли слова Феди про «время наоборот» и «проще застрелиться».
– Так что у вас с глазом? – выдавила из себя вопрос, лишь бы не молчать. Не захлебнуться. Дышать!
– На угол напоролся! – ответил он ее же словами.
– Когда?
– Вчера.
– Так мы, – прохрипела, – что… вчера?
– Да. Вы улетели вчера.
– Нам понравились ваши игрушки, – выжала из себя гримасу, долженствующую означать улыбку.
Парень превысил полномочия, вступив с ней в переговоры. Неплохой, по всему, парень. Она будет цепляться за все неплохое.
– Я старался. В следующий раз давайте заранее договоримся… что хотите – все сделаю, кровь из носу! – сказал. А сам в сторону смотрит, и жилка на виске бьется. Тук-тук – частит. Переживает…
Стоп. Он сказал – «в следующий раз»! Дал понять – ожидается повторение. Осознание ужаса ситуации породило озноб и трясучку. Но Катя справилась. Глянула на оператора так, что тот вздрогнул.
– Спасибо! – поблагодарила ласково.
Распрямила спину, как когда-то учили на хореографии, и гордо понесла непослушное после посадки тело вслед за охраной, несущей на носилках Аню.
Она больше не наивная девочка. И объявляет этому гребаному миру войну. За то, чтобы дети росли на солнце, а не в батискафах.
Почему с ними так, зачем? Ответ получила на следующий день. Не напрямую – косвенно. Сообразила, наблюдая за восторженным потиранием рук главврача. Которого она уважала. Раньше.
– Милочка, вы золотце! Сразу столько материала! Заслужили месяц отпуска!
– Отпуска? – ошарашенно спопугайничала.
– Не на Канарах, увы. В нашем аквапарке. У нас не хуже, уверяю. Бесплатный абонемент на любые процедуры в любое время дня и ночи.
– Всего – месяц? – Не укладывалось в сознании.
– Ну… два. Возможно.
– А потом? – Сжалась внутри пружина.
– Там видно будет, – уклонился он от ответа.
Даже глаз не отвел. Честный прямой взгляд уверенного в своей правоте гражданина.
И тут до нее дошло. Им нужны быстрые результаты, они не хотят ждать годы. Человечество желает знать: не порождают ли новые технологии мутации, не приобретают ли эонавты чуждые землянам «метаморфозы». А что? Удобно. На полдня поместил «материал» в «батискаф», потом месяц на обработку результатов. И так двенадцать раз – по числу месяцев. За год наберется… двенадцать помножить на два… двадцать четыре. Двадцать четыре года ее с Анькой жизни. Потом повторят еще. И еще. Три земных года – и результат на блюдечке, Нобелевка в кармане. Сколько сейчас, интересно, стоит Нобелевка?
Вот он, оскал будущего. Одни задыхаются в батискафах, другие парят над океаном жизни. Словно пена. Федя – пена. Зачем нужна пена? А батискаф?
– Я в город хочу. Посмотреть. Отпустите?
– Все может быть. Будет день – будет пища! – осклабился профессор.
Изречение про пищу она уже где-то слышала… но не с этой до оскомины приторной интонацией.
У библиотеки стояла будка с надписью «пресса». На Катины запросы она выплевывала «у вас нет прав», аналогичное сообщение вылезало при ее попытке войти в сеть с любых других порталов. Раньше она как-то не заморачивалась: ну нет – и не надо. А нынче решилась. Думали, отсекут от новостей – и она не узнает? А узнает!
Ввела «астронавт+коллайдер+ЛНИК», временной диапазон – пять лет. Огляделась – кто не пожалеет драгоценных рублей для чужого человека? Тетка? Сомнительно. А вот пожилой мужчина показался приемлемой кандидатурой: так и сочился довольствием. Излечился, наверное.
– Привет! – улыбнулась. – Вы нам не поможете?
Не прогадала: он подошел к будке и приложил к окошку палец.
– Читайте, не жалко!
Принтер, утробно хрюкая, отщелкал стопку листов.
– Спасибо, дядя! – вежливо пискнула Анька.
– И правда, спасибо огромное, выручили! – поддержала Катерина. Глаза мокрые, на ровном месте расчувствовалась. Нервы…
Газетный материал дал пищу для размышлений. Особенно привлекли Катерину два факта.
Первый. Контингент из прошлого прибывает в большинстве своем с конкретной целью – на лечение. С той же целью современные пациенты убывают в будущее. Поток желающих не ослабевает, под него работает целая индустрия. Стоят «лечебные» вояжи баснословных денег: мест мало, желающих много. А «нелечебные» – на порядок больше.
Второй. Касается ее напрямую. Методика с батискафами пока не практикуется, ее лишь испытывают и обсуждают. Еще раз перечитала абзац.
Нужен ли обществу ускоритель времени? Ответ неоднозначен. Имеется много вещей, процесс созревания которых хотелось бы ускорить, например, выращивание органов при необходимости срочной замены – польза данного аспекта не оспаривается. Но как быть, когда в контейнер помещают живые объекты? «Клоны – какие-никакие, а люди, и обрекать их на унылое существование, выращивая, словно свиней в загонах, – негуманно, – заявил известный правовед Боровский. – А инициатива пенитенциарной системы по введению в практику нового наказания «насильного состаривания» и вовсе уму не поддается! Люди мы или кто?»
Катя вперила взгляд в пространство. Клонов с бандитами – и тех защищают. А ее с дочей…
А ведь она сама, своими руками, подписала согласие на эксперимент! И вообще – у нее ни разу не спросили документов… Голова кругом. Ясно одно – надо бежать. К этому… Боровскому. Адрес узнает, когда выберется.
Жаль, послать весточку не получится, хоть кому угодно послать! Катерина к тому моменту уже осознала: почта из анклава фильтруется. Да что почта – любая передача данных, в том числе и самая современная. Остается действовать по старинке – через человека.
А назавтра случилось чудо. Да, чудо, по-другому не скажешь.
Анюта плескалась в детской купальне, Катерина бродила вдоль бортика, прикидывая в голове план побега, как вдруг…
– Катя? – услышала до боли знакомый голос.
Подскочила, словно ужаленная, обернулась – и встретилась нос к носу с… матерью! Но не с той холеной красавицей Еленой Петровной, которую предательски покинула. С нынешней лоск слетел, похудела, слегка постарела. Вот именно что слегка! Не может ей быть 114 лет, как полагается по паспорту. Стоп. Она же погибла двадцать лет назад, в возрасте 94 лет… Эмоции парили в прострации, и только мозг старательно складывал, вычитал – и не находил решения.
– Катя… доченька! – прохрипела мама и кулем осела на пружинистый пол.
– Э-э… – ответно хрипнула Катя и тоже осела. – Жива-ая?..
Когда обе отошли от шока и смогли членораздельно изъясняться, новоявленной бабушке представили внучку. Бабушка глотала слезы, таращилась на девочку и еще полчаса оставалась в невменяемом состоянии глупого счастья.
Им многое нужно поведать друг другу. Уединились в релакс-гроте, там как раз три кресла. Обстановка располагала к откровенности: по обвитым можжевельником стенам сочились соленые струи, сверху сквозь листву эвкалипта пробивались солнечные лучи и мягко ласкали.
Первой рассказывала Елена Петровна. С начала и по порядку.
Как они узнали, куда делась дочь? Без проблем: наняли сыщика, следов беглецы оставили предостаточно. Узнать – было самым простым, что делать дальше – вот вопрос, вставший во весь рост и затмивший собой горизонт. Власти официально дать делу ход отказались – доказательства, сказали, неубедительные, никуда ваша дочь не улетала; не обошлось, по всему, без мощного лобби прогрессирующего гигантскими шагами концерна.
Еще сто лет – именно столько значилось в полетном плане Федора – родители не прожили бы, очевидно. Завещать верным людям разобраться? Но где гарантии, что пара не полетит дальше, источник прямым текстом намекнул именно на такое развитие событий.
Оставалось одно – лететь самим, перехватить и разобраться. За вояж в будущее родители готовы были отдать все до копейки. Но одних лишь денег оказалось мало. Желающих убыть в невозвратное путешествие образовалось слишком много. Назревал бунт. Тогда президент издал указ: в будущее пускать исключительно по медицинским показаниям и при соответствующей оплате. Перечень показаний состоял из неизлечимых на данный момент болезней.
Десять лет она честно пыталась примириться с потерей, начать сначала. Но не смогла – не нашла в новой жизни ни смысла, ни прелести. И решилась – тайно от мужа наняла эскулапа, чтобы тот пересадил ей в живот опухоль. Такую, чтобы железно попасть в перечень. Сама себя заразила, называется – в возрасте пятидесяти лет.
Виктор обратил состояние в деньги и на все купил ей билет. Хватило на скачок в 64 года. И вот она здесь, прибыла весной. К ней уже применили две методики лечения. К сожалению, неудачно – рак прогрессировал, пустил метастазы. Процесс купировали – но надолго ли? А Витя… погиб. Не дождался! – пожаловалась она дочери. В голосе сквозило непонимание – как он мог!
Исповедь матери потрясла Катю. Вцепившись в волосы, мычала тихонько, раскачиваясь маятником туда-сюда.
– Да не переживай ты так! – прикрикнула на нее мать. – Оно того стоило! Понимаешь? Стоило! Ради сегодняшней встречи! У меня появилась ты и Анечка… Мы ведь как прикидывали – ты прибудешь в 2150 году, а я приземлюсь в 2124-м пятидесятилетней дамой в расцвете сил. И доживу до твоего возвращения, 76 – не возраст. Доживу, потому что меня вылечат. А они не вылечили, понимаешь? Не вылечили… А дальше лететь – средств нету. Думала – все зря. А не зря – я вас встретила! Понимаешь? Кончай рыдать, ребенка пугаешь. Твоя очередь, слушаю.
Властная натура матери брала свое. И хорошо! Невыносимо видеть ее пришибленной.
– Мамочка… Тебе правду или сладко соврать? – риторически предварила исповедь Катя.
Мать и дочь приложили максимум мозговых усилий, чтобы составить хоть сколь-нибудь правдоподобный план побега. Охранялся ЛНИК, словно ядерный объект. Почему словно? Он и являлся ядерным объектом, способным отразить атаку вражеской армии. Мышь не проскочит. Проникнуть сквозь ограду можно одним-единственным способом – официально через проходную.
Внешне на лицо они похожи, и это надо использовать. Мать должны выписать – всех ведь выписывают, не правда ли? Но вместо нее на волю выйдет загримированная дочь, к ней со спины прилепится Аня. Маленькая, худенькая и легонькая, пятилетняя девочка не видна под курткой, если правильно выбрать фасон и манеру ходьбы. Они отрепетируют, и у них получится.
– А с отпечатком пальца как быть?
– Не проблема, организуем! – хищно осклабилась Елена Петровна.
Катя вздрогнула: замашки матери частенько вводили ее в ступор, казались слишком жестокими. Но ради Ани она примет любую жертву.
– Скажи, я не понимаю, как? Откуда вы просекли, что мой муж – ну… плохой? Он же такой… умный, интеллигентный. Красивый…
– И нищий. Одно это уже ставило крест.
– Мам, ну что ты такое говоришь… при чем тут это?
– И глаза. Наглые… Помнишь, мы столкнулись в театре… Ни капли почтения. Типа он ученый, а мы черви земные. Чмо.
– Н-да, ну у тебя и критерии…
– Не дакай. Кто из нас прав в итоге? То-то и оно.
Троицу, гуляющую в парке, перехватил знакомый оператор. Напряженный, он нервно и часто оглядывался – не видит ли кто?
– Через две недели! – сообщил Кате, отведя ее в сторону. И зачастил скороговоркой, очень уж угодить старался, спешил согласовать детали: – Что хотите? Школу первый класс – завел. Еще куклы, книги, компьютерные игрушки. Курсы терапевта, хирурга – университетские. Может, еще чего? Вам самой – чего хочется?
У нее зазвенело в башке: первый класс – это значит сразу на три года!
– А курс диверсанта – можешь? – спросила с издевкой.
Но он издевки не понял, принял за чистую монету.
– Могу. Для вас – что угодно.
Тонкими пальцами она взяла его за подбородок, заглянула бездонными светлыми глазами в его глаза.
– Что угодно?.. Бежать нам поможешь?
Оператор стушевался.
– А нет – вали отсюда! – оттолкнула его от себя. – Добренький мясник, блин… Сволочи.
В этот же день Елену Петровну вызвал администратор. Она обрадовалась – выписывают! Накануне подала заявление на выписку, и вот – ура!
Но мироздание посмеялось над ними. Пациентку выпускать отказались, пока не пролечится по третьей методике. И начнется лечение лишь через месяц: организм должен восстановиться после первых двух. На ее возмущенные вопли, что она хочет домой немедленно и отказывается от любого врачебного вмешательства, клерк вежливо возразил: деньги вносил муж, на платежке его подпись, потому решать не ей.
– Он же умер! Правонаследница – я!
– Умер-то умер… Да только прав у вас нет.
– Как это? – удивилась.
– Указания четкие, пересмотру не подлежат – мы обязаны вас вылечить. Приказ.
Запал сдулся, словно мыльный пузырь.
– Когда? – с трудом протолкнула сквозь горло вопрос, язык вдруг перестал слушаться. – Когда выпишете?
– Не раньше чем через полгода, методика длительная. А далее – по показаниям.
Полгода! За полгода девочки проживут двенадцать лет. Запертые в батискафе.
Не факт, что ее вообще отпустят. Две методики не справились, не поможет и третья. А эти дебилы лишь тянут время. Кремируют скрытно – и с концами, статистика не нарушена, вон с девчонками как поступили – не церемонились.
Проклятье! Казавшийся привлекательным план сыпался в прах.
25 августа 2124 года
«Неделя. Осталась всего неделя!» – с этой мыслью проснулись и дышали тоже с этой мыслью. Мозг отчаянно искал выход, но не находил, и подкрадывалась апатия.
После завтрака к Елене Петровне подошел охранник.
– Вас приглашают в дирекцию, пройдемте! – взял ее под руку, словно стальными клещами зажал, и повел, не реагируя на вопросы и восклицания.
Грубо. Но в сердцах женщин трепыхнулась надежда.
– Вам повезло! – огорошил с порога директор. – Изменились обстоятельства. Появилась возможность отправить вас в будущее. Поздравляю!
Она онемела.
– Какое такое будущее! – взвилась. – Не хочу ни в какое будущее! Прошу выписать – это да. А не можете… Здесь останусь, лечите по третьей… этой вашей… методике.
Директор окинул ее удивленным взором: в его практике это первый случай, чтобы пациент отказывался.
– Мадам, давайте вы прежде подумаете. Даю вам сутки.
– Не нужны мне ваши сутки. Сразу говорю – никуда – я – не полечу! – бросила ему холодно и свысока.
Она останется с девочками до конца. Может, придумают, как сбежать – не сейчас, так в следующий заход. Или вместе, или никак.
– Хорошо. Но тогда будьте любезны оформить отказ письменно! – он придвинул ей лист бумаги и ручку.
Оформила и подписала, еще и пальчиком оттиснула – получите. А Катерине сказала – по ерунде вызывали, пустые формальности. Не хватало расстраивать ребенка, у девчонки своих проблем по горло.
30 августа 2124 года
Вечером в парке путь им снова преградил оператор.
– Отстань! Не нужно ничего! – окрысилась донельзя взвинченная Катерина. Хотелось выть и биться о землю, сдерживало лишь присутствие Ани. Сделаешь чего не так – и отправят в разных батискафах, с них станется.
– Тс-с. Отойдем подальше. У меня хорошие новости! – важно поддернув бровью, произнес он тихо. Значительно. По сторонам в этот раз не оглядывался. И сиял, словно елка рождественская – куцая, хлипкая, но наряженная.
Сердце у Кати екнуло.
– Ну? – поторопила, как только уселись на лавочке в парке.
– Как насчет того, чтобы сбежать в будущее? – не стал мучить женщин прелюдией, сразу огорошил идеей.
– Чего? Как это?
– На днях приземлился эолет с двумя стариками на борту. Одного сняли, а другой здесь транзитом, его и не кантовали, больной очень. Вылет – 1 сентября, как и ваш.
– И что? – вонзила в него взгляд Катя.
– При нем будет свободное кресло, вот что. Современное, новейшей разработки, рассчитано на больного полной комплекции. Вы с Аней запросто уместитесь.
– Осталось совсем ничего – пройти внутрь, – хмыкнула мать. – И улететь.
– Мы же тоже летим в этот день! – напомнил оператор. – Аппараты расположены по соседству, параллельный старт в целях экономии энергии. Логистика.
– Ну да, там энергия выделяется, тут потребляется, известное дело! – задумчиво поддакнула Катерина.
– В вагоне, когда по туннелю поедем, сменим маршрут, водителя беру на себя, пока охрана расчухает, успеем ворваться внутрь, а там… – зачастил он.
– Погоди, – перебила Катя и указала на мать, – ее тоже берем. Ну-у… раз кресло большое, мы же уместимся! Да?
Оператор оценивающе оглядел женщин.
– По весу проходите, по объему… упихнетесь впритык. Задача усложняется. Но все еще выполнима. Если переодеть даму в охранника, я и пропуск могу у товарища позаимствовать, то, пожалуй…
Катерина встала, щеки горели, глаза блестели. Подошла к оператору. Медленно и чувственно провела пальцами по виску, где темнело пятно, гематома заживала плохо.
– Спасибо, друг. Оказывается, в вашем времени… тоже есть… да!.. с большой буквы мужчины. Как хоть звать-то тебя, мужчина?
– Михаил! – галантно склонил он голову, представляясь.
– Это тебе от меня, Мишенька! – она чмокнула его в щеку.
Все по очереди женщины повторили поцелуйный ритуал. А Анечка еще и обняла. Крепко-крепко. Оператор стоял пунцовый, словно красна девица. И втайне сам на себя дивился: изначально собирался лишь поделиться информацией, а не ввязываться столь глубоко.
Потом они утрясали детали. Взбудораженные, деловые. Анечка козочкой прыгала вокруг, предстоящее дело казалось ей захватывающим приключением.
Боль разрывала мозг. Но ему наплевать. Он выполнил, что обещал, и ему хорошо. Девочки прорвались!
Избитый и связанный, Михаил валялся в угловом отсеке рубки управления. Словно с неразумным щенком, с ним расправился верзила, в пять секунд обезоружил и вывел из строя. Но «террористкам» пяти секунд хватило, успели проникнуть внутрь. А там уже Катерина метнулась к пациенту и приставила нож к горлу – считай, дело сделано: хоть взвод спецназовцев забеги вслед – все равно освободят помещение по приказу заложника. Так оно и случилось, по-всему… жаль, не видел.
– Чего лыбишься, урод? – не выдержал верзила. – Думаешь, победил? Зря думаешь.
– Откуда ему знать про секретную фразу! – подхватил второй, плечи с сажень.
Говорить Михаил не мог – сломана челюсть. Лишь глядел странным взглядом.
– Ну да, урод, а ты не знал? Клиент скажет пароль – и холостой ход запустим. Про холостой ход слышал?
Конечно, слышал. Видел. Щупал. Полная имитация полета. Пациент выходит в абсолютной уверенности, что прибыл в будущее, а на самом деле никуда не летал. Что они плетут про секретную фразу?
На многочисленных экранах с разных ракурсов подавалось изображение жилого отсека. Дама в черной униформе баррикадировала открытый зев двери (пустая трата сил, профессионал протаранит за секунду). Анечка помогала, подтаскивая крупные игрушки. Катя с ножом стояла позади пациента, восседавшего в кресле. Вот это правильно, молодец, Катюха. Только так и можно спастись, он подчеркивал, и она вняла.
– А теперь слушай сюда, командир, – разнеслось по рубке. Говорил пациент – клиент, слово которого для охраны – закон. Кто платит, тот и приказывает.
Верзила подскочил к микрофону.
– Да, весь внимание. Я полковник Громов.
– Пена дрейфует вверх. Понял меня, полковник? Повторяю, пена дрейфует вверх.
– Но как же так, – пробормотал Громов растерянно. – Почему не вниз? Или хотя бы вбок?
– Я сказал – пена – дрейфует – вверх. Я так хочу. В полном сознании. Без давления извне. Деточка, стой, где стоишь, и не вздумай бросать нож, пока дверь не опустят.
Ну да, то же самое внушал ей и Михаил – ни при каких раскладах не отводить нож от горла. Катерина таращилась в камеру, побелевшими пальцами сжимая оружие. Пена какая-то… при чем тут пена? А-а, ведь это ж они четверо полетят вверх – пеной над океаном жизни. Похвалила себя за догадливость. Опять матрешечные полупрозрачные оболочки одна в другой, теснота… Господи, да хоть селедками в бочке, лишь бы не в батискафе! А заложник попался что надо – понимающий. Борода, усы, длинные волосы – монах?
– И что нам делать? – обескураженно спросил полковник.
– По плану работайте, что делать им… – проскрипел дед. – Объявляйте часовую готовность!
– И оператора отпустите! – встряла Катерина, ощерившись, словно пантера. Она надеялась, что выглядит именно так – дикой черной пантерой.
– Да, оператора отпусти. И проследи, чтобы против него не включили санкции. Место оплачено, пассажиров беру с собой. Так и запиши – они не террористки, а мои сопровождающие. Все. Включай отсчет.
– Отсчет включай, вам сказали! Пена дриффуит верх! – крикнула Анечка и заливисто захохотала. Чисто колокольчик – тоненько, резко и громко.
В управление с грохотом внесся генерал.
– Прошу повторить пароль! – рыкнул в микрофон.
– Ребенок, давай вместе, – предложил пациент. И они в два голоса продекламировали: – Пена дрейфует вверх!
– Как хотите. Воля клиента для нас закон! – смирился с неизбежным генерал. И когда успели снюхаться? – Объявляю часовую готовность. Опустить двери и запаять!
Характерный скрежещущий звук показался Катерине музыкой – наконец-то… хоть нож положит. Неуютно в образе террористки.
– Помещение приведите в порядок, – подсказали из рубки управления, – вещи в отсек верните!
Мать будто не слышала – застыла каменным изваянием, привалившись к стене.
– Мам, ты чего? Опять болит? Таблетку пила?
– Погоди, дочь… дай в себя прийти.
– Очухивайся, я сама приберу!
Катя принялась носить вещи от двери обратно, в складской угол.
На негнущихся ногах Елена Петровна приблизилась к заложнику.
– Витя? – спросила вдруг охрипшим голосом.
– Так точно, Виктор Чудов.
– Чудов… ой ли?
Он поманил ее – наклонись, мол.
– Тихо, Лен. Нельзя, чтоб нас слышали. Держи лицо.
– Что, влип? – шепнула она, не особо и удивленная. Он мог.
– Хуже. Программа защиты свидетелей, сдал с потрохами организацию.
– Господи, Вить…
– Не стони. Иначе не получалось лететь – финансы… Все ради тебя. Это, – кивнул он на девочку, – внучка?
– Она.
– По-человечески войти нельзя было? К чему этот захват, нож?
– Нельзя. Девочек бы не выпустили, в плену они.
– А-а, вот даже как… а я уж подумал – не захотела к старому и больному… Бумагу мне показали с твоим отказом. Расстроился…
– Дурачок… – растеклась она, в носу защипало.
– Лицо держи!
– Да держу, держу… Вот, значит, про какое «обстоятельство» говорил директор – ты прилетел… Вить, а чего сам не вышел?
– Не мог, кураторы запретили.
– Ты Дед Мороз? – встряла в их беседу Анечка. – Да?
– Угадала… – отреагировал Дед Мороз. Под усами не видно, но догадаться можно – улыбнулся: лучиками разбежались вокруг глаз морщинки.
– О чем это вы шушукаетесь? – подошла к ним и Катя.
Но тут земля скомандовала:
– Занять места!
Как самая опытная, Катерина всем помогала усаживаться, крепить ремни. Мать светилась… дедок этот – знакомый ее, что ли? То-то он им помог… Повезло в кои веки! Взлетят – будет о чем поговорить.
Скоро задрожит, замигает пространство, включатся антигравы, и накроет волна…
– Спасибо, Миш! – крикнула она вместо «поехали».
