Глава 11
На следующее утро, воспользовавшись такси – теперь не только цефаскоп, но и машина нуждалась в ремонте, – он оказался на пороге мастерской Ингельсона. На сердце лежала тяжесть, в кармане – сорок долларов.
Мастерская помещалась в допотопном, но еще крепком деревянном здании, над которым висела современная вывеска. В окнах были выставлены всевозможные образцы: почтовые ящики с причудливыми металлическими украшениями, дверные ручки в виде человеческих голов, массивные декоративные ключи.
Внутри царил полумрак. Как в берлоге наркомана, усмехнулся про себя Арктор.
У стойки, над которой возвышались два станка для изготовления ключей и висели тысячи металлических заготовок, его приветствовала полная пожилая женщина:
– Доброе утро, сэр.
– Я пришел, чтобы…
Ihr Instrumente freilich spottet mein,
Mit Rad und Kämmen, Walz’ und Bügel:
Ich stand am Tor, ihr soiltet Schlüssel sein;
Zwar euer Bart ist kraus, doch hebt ihr nicht die Riegel.
…заплатить по своему чеку, который вернул банк, – начал Арктор. – По-моему, чек был на двадцать долларов.
– Одну минуту… – Женщина достала железный ящик для документов и стала рыться в поисках ключа. Затем, обнаружив, что ящик не заперт, открыла его и сразу же нашла чек с пришпиленной записочкой.
– Мистер Арктор?
– Да, – подтвердил он, держа наготове деньги.
– Правильно, двадцать долларов. – Она отделила записку и стала усердно вносить туда запись о том, что чек выкуплен.
– Мне очень жаль, – сказал Арктор. – По ошибке я выписал чек не на текущий, а на закрытый счет.
– Ммм, – улыбнулась женщина, продолжая писать.
– Кроме того, я был бы весьма признателен, если бы вы сообщили своему мужу, который звонил мне вчера…
– Вообще-то это мой брат Карл. – Женщина бросила взгляд через плечо. – Если он говорил с вами… – Она снова улыбнулась, теперь смущенно. – Он иногда слишком переживает из-за этих чеков… Я прошу его простить, если он был чересчур… ну, вы понимаете.
– Передайте ему, – продолжил Арктор заранее приготовленную речь, – что во время его звонка я сам был не в своей тарелке и за это также прошу прощения.
– Я припоминаю, он что-то говорил, да.
Она протянула чек. Арктор вручил ей двадцать долларов.
– Какая-нибудь дополнительная плата?
– Что вы!
– Я был не в своей тарелке, – повторил он, взглянув на чек, прежде чем положить его в карман, – потому что как раз перед этим неожиданно скончался мой друг.
– О боже! – воскликнула женщина.
– Задохнулся, – помедлив, добавил Арктор, – подавившись куском мяса. Он был один в комнате, и никто ничего не видел.
– А знаете, мистер Арктор, от этого гибнет гораздо больше людей, чем можно подумать. Я где-то читала, что если во время обеда с другом он или она долгое время молчит, то надо непременно выяснить, в состоянии ли ваш друг говорить. Потому что друг может задыхаться, а со стороны незаметно.
– Да, – сказал Арктор. – Спасибо. Это верно. И спасибо за чек.
– Примите мои соболезнования.
– Спасибо. Один из лучших моих друзей.
– Так ужасно! – посетовала женщина. – Сколько лет было вашему другу, мистер Арктор?
– Чуть за тридцать… – Лакмену было тридцать два.
– Кошмар! Я скажу брату. Спасибо, что пришли.
– Вам спасибо. И поблагодарите, пожалуйста, за меня мистера Ингельсона. Огромное спасибо вам обоим.
Арктор открыл дверь и вышел, щурясь от яркого солнца и вдыхая отравленный городской воздух. Он сел в такси и отправился домой, чрезвычайно довольный тем, что выбрался из ловушки Барриса практически без осложнений. Все могло закончиться гораздо хуже, отметил он про себя. Чек удалось перехватить и вдобавок не пришлось столкнуться с самим братцем.
Арктор достал чек, чтобы посмотреть, насколько точно Баррису удалось подделать его подпись. Да, этот счет давно закрыт. Он сразу распознал цвет корешка – счет закрыт давным-давно. Банк поставил штамп «СЧЕТ ЗАКРЫТ». Неудивительно, что Ингельсон полез на стену.
А потом, вглядевшись, Арктор понял, что почерк его собственный.
Ничего общего с рукой Барриса. Идеальная подделка. Он никогда бы ничего не заподозрил, если бы не помнил точно, что не выписывал такого чека.
Боже мой, подумал Арктор, сколько же моих подписей сварганил Баррис? Он, должно быть, обобрал меня до нитки! Баррис просто гений. Хотя, конечно, текст мог быть переведен с другого документа каким-нибудь механическим способом. С другой стороны, я никогда не выписывал чека на имя Ингельсона, так что с чего ему было делать копию? Надо отдать чек графологам из Отдела – пусть определят, какой тут применен способ. Может быть, дело просто в хорошо тренированной руке… Что же касается всей этой истории с грибами, то я могу просто подойти к Баррису и сказать: до меня, мол, дошли слухи, что он пытается толкать грибную дурь, и кое-кто, понятное дело, беспокоится, так что пора завязывать.
Но не следует забывать, что это – всего-навсего случайные эпизоды, лишь слегка проливающие свет на замыслы Барриса. Слабый намек на то, с чем мне предстоит столкнуться. Бог знает, что он еще успел натворить, имея столько времени, чтобы ошиваться рядом, читать справочники и строить дьявольские планы!.. Кстати, а не проверить ли телефон? У Барриса целый ящик всевозможных электронных штучек, которые позволяют прослушивать разговоры. Так что, скорее всего, «жучок» в телефоне стоит, причем уже давно.
Плюс к тому, казенному, что установлен на днях.
Трясясь в такси, Арктор опять достал чек и стал его рассматривать. Вдруг ему пришла в голову новая мысль: а что, если все-таки я сам выписал этот чек? Что, если его выписал Арктор? Думаю, так оно и было. Наверное, распроклятый чудик Арктор сам выписал чек. Причем в спешке – буквы прыгали, значит, он куда-то торопился. В спешке схватил старую чековую книжку, а потом забыл, забыл напрочь.
Взять хотя бы…
Was grinsest du mir, hohier Schädel, her?
Als dass dein Hirn, wie meines, einst verwirret
Den leichten Tag gesucht und in der Dämmrung schwer,
Mit Lust nach Wahrheit, jämmerlich geirret.
…то сборище наркоманов в Санта-Ане, где он встретил симпатичную блондиночку – с кривыми зубами и толстым задом, но такую веселую и приветливую. Он тогда никак не мог завести свою машину и вдобавок был почти в отключке: они закидывались, ширялись и нюхали всю ночь, до самого рассвета. Было много препарата «С», очень много, и самого лучшего, суперкласса. Суперсуперкласса, как раз для него…
– Остановите возле заправки, – сказал Арктор, наклонившись к водителю. Расплатился, вошел в телефонную кабинку и набрал номер слесаря.
В трубке прозвучал знакомый голос:
– Мастерская Ингельсона, добрый…
– Извините за беспокойство, это опять я, Арктор. Какой адрес указан у вас в заказе, за который был выписан тот чек?
– Сейчас посмотрю, одну минуту, мистер Арктор… – Послышался стук – женщина положила трубку на стол.
– Кто там? Этот Арктор? – донесся приглушенный мужской голос.
– Да, Карл, но, пожалуйста, не вмешивайся. Он только что приходил сам…
– Дай мне с ним поговорить!
Последовала долгая пауза. Затем женщина снова подняла трубку.
– Я нашла адрес, мистер Арктор… – Она начала диктовать.
Это был его домашний адрес.
– Вашего брата вызывали туда? Чтобы сделать ключ?
– Одну минуту… Карл! Ты помнишь, куда ездил на машине делать ключ для мистера Арктора?
– В Кателлу, – донесся голос Карла.
– Куда-то в Кателлу, мистер Арктор. В Анахайме. Нет, погодите… Карл говорит, что это было в Санта-Ане. А что…
– Спасибо. – Арктор повесил трубку.
Итак, все-таки Санта-Ана. Та чертова вечеринка. Отличный был улов – не менее тридцати новых имен и столько же номеров машин. Такое нечасто случается. Пришла большая партия наркотиков из Мексики; покупатели делили товар и, само собой, пробовали. Теперь, наверное, половина из них уже арестована… Да, ночка незабываемая, только вот детали припомнить трудно.
Но это никак не извиняет Барриса. Надо же, посмел выдавать себя за Арктора и так вызывающе себя вел! Разве что непреднамеренно… Черт побери! А если он тогда прибалдел и просто хотел приколоться? Чек выписал Арктор, а Баррис лишь случайно оказался у телефона? Ну и «подыгрывал», потому что его помутившимся мозгам это казалось отменной шуткой. Обычная безответственность, ничего больше.
Да если уж на то пошло, думал он, набирая номер вызова такси, и Арктор вел себя не слишком-то ответственно, выписывая такой чек. Сколько там прошло времени?.. Он снова вытащил чек и взглянул на дату. Силы небесные, полтора месяца! Ему ли говорить об ответственности! Да за это вполне можно угодить за решетку – слава богу, что Карл не успел пойти в полицию. Наверное, сестрица удержала.
Арктор и сам хорош: кое-какие его делишки лишь сейчас начинают всплывать. Дело не только и не столько в Баррисе. Еще, кстати, надо понять, почему Баррис так дико ненавидит Арктора: не будет человек ни с того ни с сего долго злобствовать. Ведь Баррис не старается подсидеть Лакмена, или, скажем, Чарлза Фрека, или Донну Хоторн. Он больше кого-либо другого помогал отправить Джерри Фабина на лечение, да и к животным в доме относится хорошо. Был момент, когда Арктор хотел избавиться от одной из собак – как там ее звали, Попо или что-то в этом роде, – ее невозможно было ничему научить, а Баррис проводил часы, фактически целые дни, играя с этой собакой и разговаривая с ней, так что наконец пес успокоился, начал что-то понимать и в результате остался жив. Если бы Баррис ненавидел всех вокруг, то вряд ли был бы способен так вот, по-доброму, поступать.
Служба такси ответила, и он дал адрес заправочной станции, где находился.
И если слесарь записал Арктора в отпетые наркоманы, мрачно размышлял он, ожидая прибытия машины, то в этом тоже виноват никак не Баррис. Должно быть, когда Карл подъехал на рассвете в своем грузовичке, чтобы подобрать ключ к машине Арктора, тот уже оттягивался по полной программе: лез на стену, ходил на голове и нес всякую ерунду. Так что слесарь, вытачивая ключ, наверняка все понял.
А может, Баррис и вовсе пытался загладить участившиеся промахи Арктора? Ведь Арктор даже машину свою не способен поддерживать в рабочем состоянии и выписывает фиктивные чеки – не нарочно, разумеется, а потому, что его чертовы мозги забиты дурью. А Баррис делает, что в его силах… Что ж, все может быть. Да только и у него в голове сплошной сумбур. У них у всех…
Dem Wurme gleich’ ich, der den Staub durchwült,
Den, wie er sich im Staube nährend lebt,
Des Wandrers Trnitt vernichtet und begrabt.
…все помутилось. Помутившиеся ведут помутившихся. Прямиком в тартарары.
Вполне вероятно, что Арктор сам перерезал провода и устроил замыкание в цефаскопе. Встал ночью и… Но с какой целью?
Сложный вопрос: зачем? Впрочем, что с них взять, с этих помутившихся? Они могут руководствоваться целым множеством лихо закрученных – как провода – побуждений. За время работы в полиции ему всякое доводилось видеть. Так что данная конкретная трагедия далеко не в новинку, всего лишь один из файлов в памяти компьютера, очередное дело. Стадия, непосредственно предшествующая федеральной клинике, как у Джерри Фабина.
Все эти ребята – как фигуры на шахматной доске. Стоят на разных полях, на разном расстоянии от цели. Каждому осталось свое число ходов; но рано или поздно они все достигнут последней черты – федеральной клиники. Это записано у них в нервных клетках. В тех, что еще остались.
Что же касается Боба Арктора… Профессиональная интуиция подсказывала: дело вовсе не в Баррисе и его проделках. Не зря, видно, руководство решило сосредоточить внимание именно на Аркторе. У них наверняка есть на то свои причины, неизвестные простому агенту. Вероятно, факты подтверждают друг друга. Растущий интерес к Арктору со стороны Отдела – в конце концов, установка следящей системы обошлась в кругленькую сумму – вполне увязывается с необычным вниманием со стороны Барриса. Боб Арктор – объект номер один. Для всех. В то же время сам Фред пока не увидел в его поведении ничего особенного – такого, что могло бы вызвать подобный интерес. Пожалуй, стоит понаблюдать более пристально. И если камеры зафиксируют что-либо загадочное или подозрительное в поведении Арктора, то это будет решающим, независимым доказательством и полностью оправдает все расходы и потраченное время.
Любопытно, что же известно Баррису? Такое, что неизвестно нам. Может, его следует хорошенько потрясти? Надо собирать информацию независимо от Барриса, иначе мы просто будем дублировать его сведения, кем бы он ни был, кого бы ни представлял.
Боже, что я несу! Не иначе как я спятил! Я же прекрасно знаю Боба Арктора – мировой парень! Ничего он не злоумышляет. Напротив, он тайно работает на полицию. Наверное, потому Баррис…
Zwei Seelen wohnen, ach! in meiner Brust,
Die eine will sich von dem andern trennen:
Die eine hält, in dember Liebeslust,
Sich an die Welt mit klammernden Organen;
Die andre hebt gewaltsam sich vom Dust
Zu den Gefilden hoher Ahnen.
…на него и окрысился.
Но тогда не ясно, почему Арктором интересуется полиция – до такой степени, что устанавливает аппаратуру и отряжает на слежку постоянного агента. Концы с концами не сходятся. Нет, что-то непонятное происходит в этом запущенном и захламленном жилище с заросшим сорняками двором, кошками, бродящими по кухонному столу, и грудами мусора, который никогда не убирают.
Какое расточительство! Такой хороший дом – и пропадает зря. А ведь все могло бы быть иначе. Там могла бы жить настоящая семья, с детьми. Дом и рассчитан на это: три спальни… Безобразие, просто безобразие! Его давно пора конфисковать и использовать по назначению. Может, так они и сделают – дом просто требует этого. Ведь когда-то он знавал лучшие дни – давно, очень давно. И эти дни вернутся, лишь бы нашелся настоящий хозяин, который наведет здесь порядок.
Особенно во дворе, подумал он, когда такси свернуло на дорожку, усеянную брошенными газетами.
Расплатившись с водителем, Арктор вошел в дом. И тут же почувствовал на себе незримые глаза голокамер. Едва переступив собственный порог. Вокруг никого – он один в доме… Нет, не один! Сканеры – невидимые и вездесущие – смотрят на него и записывают. Записывают все, что он делает, все, что говорит.
Вспомнились каракули на стене общественного туалета: УЛЫБАЙТЕСЬ! ВАС СНИМАЮТ СКРЫТОЙ КАМЕРОЙ! Именно так.
– Есть кто дома? – по обыкновению громко спросил он, представляя, как это записывается.
Всегда придется быть настороже – изображать, что даже не догадываешься… Словно актер перед камерой – вести себя так, будто никакой камеры нет и в помине. Иначе все завалишь.
Дубли исключены. Вместо них – уничтожение. Для него – не для тех, кто по ту сторону камер.
Чтобы избавиться от всего этого, подумал он, достаточно продать дом: все равно обветшал. Но… я люблю этот дом!
Это мой дом.
Никто не сможет меня отсюда выгнать.
Какими бы соображениями они ни руководствовались.
Если, конечно, эти «они» вообще существуют.
А ведь не исключено, что мне все мерещится. Паранойя… Что бы за мной ни наблюдало, это не человек – по крайней мере, с моей точки зрения.
Глупо звучит, но я боюсь. Со мной что-то делает не человек, а неодухотворенная вещь. Здесь, в моем собственном доме, у меня на глазах. И я сам все время нахожусь перед глазами этой твари, которые, в отличие от черных глаз Донны, никогда не мигают. Что видит камера – проникает взглядом в голову? В сердце? Заурядная инфракрасная камера или голографический сканер, последняя новинка техники, как он видит меня – нас, – ясно или замутненно? Надеюсь, что ясно, потому что сам я не могу больше в себя заглянуть. Я вижу одну муть. Муть снаружи, муть внутри. Ради нас всех – пусть у камер получится лучше. Потому что если и для камер мутно, тогда мы все прокляты, трижды прокляты и так и сгинем в мути – зная смехотворно мало и не понимая даже этой смехотворной малости.
Из книжного шкафа в гостиной он вытащил первый попавшийся том – «Иллюстрированная книга половой любви». Открыл наугад – мужчина на фотографии блаженно присосался к правой грудке томно вздыхающей красавицы – и произнес нараспев, словно читая или цитируя слова древнего философа: «Каждый человек видит лишь крошечную долю полной истины и очень часто, практически…
Weh! steck ich in dem Kerker noch?
Verfluchtes dumpfes Mauerloch,
Wo selbst das liebe Himmelslicht
Trüb durch gemalte Scheiben bricht!
Beschränkt mit diesem Bucherhauf,
Den Würme nagen, Staub bedeckt,
Den bis ans hohe.
…все время умышленно обманывает себя и в отношении этой крошечной доли. Часть человека оборачивается против него и поражает изнутри. Человек внутри человека, который совсем не человек».
Кивая головой, как будто соглашаясь с мудростью напечатанных слов, он закрыл толстую, в красном переплете с золотым тиснением «Иллюстрированную книгу половой любви» и поставил ее на место.
* * *
Чарлз Фрек, подавленный тем, что происходит со всеми его знакомыми, решил покончить с собой. В кругах, где он вращался, покончить с собой проще простого: берешь большую дозу «красненьких» и, отключив для спокойствия телефон, глотаешь их на ночь с дешевым винцом.
Главное – запланировать, как обставить смерть, какие иметь при себе вещи. Чтобы археологи, которые найдут тебя позже, смогли определить, к какой социальной прослойке ты принадлежал. И чем в последний момент была занята твоя голова.
На отбор вещей Фрек потратил несколько дней – гораздо больше, чем понадобилось, чтобы прийти к решению покончить с собой. Примерно столько же времени ушло, чтобы собрать достаточно «красненьких». Его найдут лежащим в постели с книгой Айн Рэнд «Источник» (доказательство того, что он был непонятым гением, отверженным толпой и в некотором роде убитым ее пренебрежением) и с незаконченным письмом, протестующим против взвинчивания цен на газ. Таким образом, он обвинит систему и достигнет своей смертью чего-то еще, помимо того, чего достигает сама смерть. Говоря по правде, он не очень ясно представлял себе, чего достигает смерть, так же как и то, чего достигнут выбранные им артефакты. Так или иначе, все определилось, и он стал готовиться – как зверь, нутром почуявший, что пришел его конец, и инстинктивно выполняющий программу, заложенную от природы.
В последний момент Чарлз Фрек решил запить «красненькие» не дешевым винцом, а изысканным дорогим напитком. Поэтому он сел в машину, отправился в магазин, специализирующийся на марочных винах, и купил бутылку «Мондави Каберне Совиньон» урожая 1971 года, которая обошлась ему в тридцать долларов – почти вся его наличность.
Дома он откупорил бутылку, насладился ароматом вина, выпил пару стаканчиков, несколько минут созерцал свою любимую фотографию в «Иллюстрированной энциклопедии секса» (позиция «партнерша сверху»), затем достал пакетик «красненьких» и улегся на кровать. Он хотел подумать о чем-нибудь возвышенном, но не смог – из головы не выходила партнерша. Тогда он решительно проглотил таблетки, запил стаканом «Каберне Совиньон», положил себе на грудь книгу, незаконченное письмо и стал ждать.
Увы, его накололи. Таблетки содержали вовсе не барбитураты, а какой-то странный психоделик, новинку; таким он еще не закидывался. Вместо того чтобы тихо умереть от удушья, Чарлз Фрек начал галлюцинировать. Что ж, философски подумал он, вот так у меня всю жизнь. Вечно накалывают. Надо смириться с фактом – учитывая, сколько таблеток он глотанул, – что его ждет глюк из глюков.
Следующее, что он увидел, было явившееся из иных измерений чудовище. Оно стояло у кровати и смотрело на него с неодобрением. У чудовища было несметное множество глаз по всему телу и ультрасовременная, супермодная одежда. Оно держало огромный свиток.
– Ты собираешься зачитывать мои грехи, – догадался Чарлз Фрек.
Чудовище кивнуло и распечатало свиток.
– И это займет сто тысяч часов, – закончил Фрек, беспомощно лежа на кровати.
Уставившись на него всеми глазами, чудовище из иных измерений сказало:
– Мы покинули бренный мир. В этой Вселенной такие низменные материальные понятия, как «пространство» и «время», лишены смысла. Ты вознесен в трансцендентальную область. Твои грехи будут зачитываться тебе вечно. Списку нет конца.
Надо лучше знать своих поставщиков, подумал Чарлз Фрек.
Тысячу лет спустя он все так же лежал в постели с книгой Айн Рэнд и письмом на груди, слушая, как чудовище перечисляет грехи. Шли грехи, совершенные в первом классе, когда Чарлзу Фреку было шесть лет.
Десять тысяч лет спустя чудовище добралось до шестого класса; в тот год Чарлз открыл для себя мастурбацию.
Он смежил веки, но это не помогло. Он по-прежнему видел перед собой огромное существо с множеством глаз, оглашающее бесконечный свиток.
– И далее… – зачитывало чудовище.
Что ж, подумал Чарлз Фрек, по крайней мере раз в жизни я выпил приличного вина.
