Больше всего тайный агент по борьбе с наркоманией боится не того, что его подстрелят или изобьют, а того, что ему скрытно введут бешеную дозу какого-нибудь психоделика и до конца жизни в его голове будут крутиться жуткие нескончаемые глюки. Или подсунут порцию «смеси» – героин пополам с препаратом «С». Или и то и другое, да плюс еще яду вроде стрихнина, который почти убьет его, но не совсем, и все закончится тем же: бесконечным фильмом «ужасов». И он превратится в животное, будет колотиться в стены психлечебницы или, что хуже, федеральной клиники. День и ночь будет стряхивать с себя тлю или без конца пытаться понять, почему он не может натереть пол. Вот что может произойти, если его раскусят. И поквитаются чудовищным образом – с помощью той самой дряни, которую они продают и против которой он боролся. Ибо и те и другие – и торговцы, и агенты – хорошо понимали, что наркотики делают с людьми. По поводу этого у них разногласий не было.

Подъехал ремонтный фургон, и машину наконец починили. Других поломок вроде не было, но механик почему-то очень долго рассматривал левую переднюю подвеску.

– Что-нибудь не так? – спросил его Арктор.

– На поворотах проблем не возникало?

Арктор ничего такого припомнить не мог, а механик отказался говорить что-нибудь определенное – лишь продолжал тыкать в разные узлы и детали.

По пути Арктор размышлял о различных казусах в психологии полицейских агентов и торговцев наркотиками. Некоторые его знакомые работали под маской торговцев, продавая гашиш и даже героин. Это была хорошая легенда, но такая деятельность порой начинала приносить доход куда больший, чем официальное жалованье агента, даже с учетом премий за изъятые партии товара. Кроме того, агенты привыкали употреблять свое собственное зелье и вообще вести этот образ жизни; они становились скорее богатыми торговцами-наркоманами, чем сыщиками, и в конце концов забывали про служебные обязанности. С другой стороны, некоторые торговцы, чтобы избежать неминуемых рейдов или пытаясь избавиться от конкурентов, начинали работать на полицию и в конечном счете фактически становились тайными агентами. Странные дела творятся в мире наркотиков… Все смешалось, все мутно и непонятно. А для Боба Арктора сейчас все станет еще запутанней: пока он и его дружки ехали по шоссе, ведущему из Сан-Диего, власти устанавливали в их квартире – по крайней мере, он надеялся на это – аппаратуру слежения. Зато он обезопасит себя от происшествий, подобных сегодняшнему. Ему повезло – теперь уже никто не сможет так просто отравить, пристрелить или свести его с ума, а он имеет все шансы схватить за руку таинственного врага, который сегодня чуть не добился успеха. Теперь, когда телекамеры установлены, покушений на него или его собственность будет куда меньше. По крайней мере, успешных покушений…

Виновные порой бегут, даже если их не преследуют, думал Арктор, осторожно ведя машину в густом потоке транспорта. И уж безусловно, бегут, если чувствуют за собой погоню. Бегут со всех ног и при этом не забывают о самообороне… Вот так сидит один сзади, со своим дерьмовым немецким пистолетом двадцать второго калибра и со своим дерьмовым смехотворным глушителем, а потом дождется, когда Лакмен, как обычно, заснет, и пустит мне пулю в затылок. И я буду мертв – как Бобби Кеннеди, которого убили из оружия того же калибра. Такая маленькая дырочка…

Это может произойти сегодня, может – завтра. В любой день. Или в любую ночь.

Но отныне, с установкой аппаратуры, проверив память голокамер, я буду точно знать, что делает в моем доме каждый, и когда он это делает, и, может быть, даже почему. Включая самого себя. Я буду смотреть, как сам встаю ночью по нужде. Полный обзор всего дома двадцать четыре часа в сутки. Хотя некоторая задержка неизбежна. И меня уже не спасет, если камеры покажут, как мне в кофе подсыпают украденную из военных арсеналов нервно-паралитическую дрянь. Кто-нибудь другой увидит, как я бьюсь в судорогах, не соображая, что со мной, где я, кто я… Он увидит то, что я уже никогда не вспомню. Вспомнит за меня…

– Интересно, как там дома… Знаешь, Боб, кто-то хочет тебе серьезно напакостить, – сказал Лакмен. – Надеюсь, когда мы приедем, дом будет на месте.

– Да уж, – протянул Арктор. – Я и не подумал. А цефаскопа мы так и не нашли. – Он постарался, чтобы в голосе прозвучало уныние и разочарование.

– Я бы особенно не волновался, – неожиданно бодрым голосом заявил Баррис.

– Не волновался бы? – прорычал Лакмен. – А если нас обобрали до нитки? То есть вломились и забрали все, что есть у Боба? И убили или искалечили животных? Или…

– Я оставил маленький сюрприз для того, кто войдет в наше отсутствие, – перебил Баррис. – Наладил все сегодня утром, расстарался. Электронный сюрприз.

– Что еще за электронный сюрприз? – резко спросил Арктор, пытаясь скрыть беспокойство. – Это мой дом, Джим, и не вздумай…

– Полегче, полегче, – сказал Баррис. – Ляйзе, ляйзе – остынь, как говорят наши друзья немцы.

– Так что за сюрприз?

– Когда дверь откроется, заработает кассетный магнитофон, спрятанный под диваном. Ленты хватит на два часа. Я установил три микрофона «Сони» в трех разных…

– Ты должен был предупредить меня, – сказал Арктор.

– А если они залезут через окно? – предположил Лакмен. – Или через черный ход?

– Чтобы воспользовались самым простым путем, а не другими, менее вероятными путями, – охотно разъяснил Баррис, – я предусмотрительно оставил дверь незапертой.

Наступило молчание. Потом Лакмен захихикал.

– А как они догадаются, что дверь не заперта? – спросил Арктор.

– Я написал записку.

– Ты меня разыгрываешь!

– Да, – услужливо согласился Баррис.

– Ты в самом деле разыгрываешь нас? – потребовал Лакмен. – Тебя фиг разберешь. Он разыгрывает нас, Боб?

– Вернемся – увидим, – отозвался Боб. – Если дверь не заперта и на ней висит записка, значит, это не розыгрыш.

– Записку могут снять, – заметил Лакмен. – Все переломают и пограбят, а дверь запрут. Чтобы мы не узнали. И мы никогда не узнаем.

– Конечно, я шучу! – с чувством воскликнул Баррис. – На такое способен только псих – оставить дверь незапертой, да еще повесить записку!

– Что ты написал в записке? – спросил, повернувшись к нему, Арктор.

– Кому она? – подхватил Лакмен. – Я даже не знал, что ты умеешь писать.

Баррис снисходительно улыбнулся.

– Я написал: «Донна, входи. Дверь не заперта. Мы…» – Баррис замолчал. – Записка адресована Донне, – смущенно закончил он.

– Все-таки он это сделал, – проговорил Лакмен. – На полном серьезе.

– Таким образом, Боб, – снова как ни в чем не бывало продолжил Баррис, – мы узнаем, чьих рук это дело.

– Если они не разделаются с магнитофоном, когда разделаются с диваном, – сказал Арктор.

Он лихорадочно соображал, какие трудности создаст очередная выдумка доморощенного электронного гения. Наверняка техники знают, что делать, – сотрут запись, перемотают ленту, оставят дверь незапертой и не тронут записку. Кстати, открытая дверь даже облегчит им работу. Чертов Баррис! Все равно как пить дать забыл включить магнитофон в сеть. Но, разумеется, если он обнаружит штепсель выдернутым…

Тогда он сочтет это доказательством, что у нас кто-то был, пришел к выводу Арктор. Начнет стучать себя в грудь кулаком и изводить нас историями, как злодеи хитроумно отключили его электронное устройство. Надеюсь, техники догадаются включить его и, более того, наладить, чтобы он правильно работал, а потом перемотать назад, чтобы на пленке ничего не было. Иначе Баррис просто на стенку полезет.

Ведя машину, Арктор продолжил теоретический анализ ситуации. Вот одна известная истина, которую преподавали в академии. А может, про нее писали в газетах. Наиболее эффективная форма промышленного или военного саботажа – ограничиться нанесением таких повреждений, которые трудно с определенностью назвать умышленными. Если в автомобиле установлена бомба, то налицо действие врага. Если взорвано правительственное здание, это явно дело рук террористов. Но если происходит случайность или серия случайностей, если оборудование просто отказывается работать, если оно выходит из строя постепенно, за какой-то естественный период времени, с множеством маленьких неисправностей и поломок, – тогда жертве, будь то частное лицо или государство, даже не приходит мысль о защите. Наоборот, рассуждал Арктор, человек начинает думать, что никаких врагов нет, что у него мания преследования. Он начинает сомневаться в себе. Машина сломалась сама, ему просто не повезло… Друзья согласны – враг лишь померещился. И это доканывает жертву куда основательнее, чем любая реальная опасность.

Правда, быстро такое не делается. Противнику надо долго ждать удобного случая. А тем временем жертва может догадаться, кто за ней охотится, и нанести ответный удар. То есть в этом случае у жертвы куда больше шансов уцелеть, чем если бы в нее, скажем, стреляли из винтовки с оптическим прицелом.

Все страны мира обучают и засылают друг к другу тучи агентов – тут ослабить гайку, там отвернуть винтик, где-то оборвать проводок или потерять документ… Маленькие неприятности. Жевательная резинка в ксероксе может уничтожить незаменимый и жизненно важный документ: вместо снятия копии стирается оригинал. Избыток мыла и туалетной бумаги, как было известно хиппи шестидесятых, может засорить всю канализационную систему здания и выдворить на неделю жильцов. Нафталиновый шарик в бензобаке автомобиля изнашивает двигатель двумя неделями позже, когда машина уже в другом городе, и не оставляет следов в топливе. Любую радио– или телевизионную станцию легко вывести из строя, если вбить в землю в нужном месте кол и повредить силовой или передающий кабель. И так далее.

Представители старых аристократических сословий хорошо знают, какая это чума – горничные, садовники и прочая вульгарная прислуга. Одно неловкое движение – и бесценная ваза, доставшаяся от предков, лежит на полу грудой осколков. «Зачем ты это сделал, Растус Браун?» – «Э-э, что? Простите, миссус, я просто…» И ничего тут не поделаешь, или почти ничего. Однажды жена американского посла в Гватемале похвасталась на каком-то приеме, что недавнее свержение левого правительства в этой маленькой стране организовал ее «крутой» муж. Некоторое время спустя, когда посла уже перевели в другую маленькую страну, азиатскую, он, разогнавшись как-то раз на спортивной машине, внезапно обнаружил перед собой грузовик с сеном, выехавший с боковой дороги. Через мгновение от посла и его машины остались лишь мелкие клочки, разбросанные по шоссе. И вся тайная армия, подготовленная ЦРУ, оказалась совершенно бесполезной. И жене его гордиться было уже нечем. «Э-э, что? – промямлил, вероятно, владелец грузовика. – Я просто…»

Или вот моя бывшая жена, вспомнил Арктор; он тогда работал инспектором страховой компании. Она бесилась, что он засиживается допоздна, составляя отчеты, вместо того чтобы трепетать от восторга при виде супруги. К концу их совместной жизни она взяла на вооружение многие трюки и хитрости: могла обжечь руку, прикуривая сигарету, запорошить себе чем-нибудь глаза, начинала вытирать пыль в кабинете или без конца искать что-то возле его пишущей машинки. Сперва он нехотя откладывал работу и покорно предавался восторженному трепету; потом ударился головой о кухонную полку и нашел лучшее решение.

– Если они убили наших животных, – бормотал Лакмен, – я им подложу бомбу. Я их в порошок сотру. Я профессионалов найму, из Лос-Анджелеса, банду «пантер».

– Да нет, – скривился Баррис. – Какой им смысл убивать животных? Животные ничего не сделали.

– А я сделал? – спросил Арктор.

– Очевидно, они так полагают, – сказал Баррис.

– «Если б я знала, что оно безобидное, то убила бы его сама», – процитировал Лакмен. – Помните?

– Так ведь она была из добропорядочных, – возразил Баррис. – Даже таблеток никогда не пробовала и башли имела будь здоров. Таким не понять ценности жизни, где им… Помнишь Тельму Корнфорд, Боб? Коротышка с большими сиськами, всегда ходила без бюстгальтера, а мы сидели и пялились на нее. Пришла как-то к нам и попросила убить стрекозу, которая залетела в окно. А когда мы ей объяснили…

Медленно продвигаясь в потоке машин, Арктор прогнал в памяти эпизод, который произвел на них на всех неизгладимое впечатление. Изящная элегантная девушка из добропорядочных обратилась с просьбой убить большое, но безвредное насекомое, которое на самом деле приносило только пользу, поедая комаров. А потом она произнесла слова, навсегда ставшие для них символом чужого враждебного мира – всего того, чего надо бояться и что надо презирать: ЕСЛИ Б Я ЗНАЛА, ЧТО ОНО БЕЗОБИДНОЕ, ТО УБИЛА БЫ ЕГО САМА.

Хорошо образованная и материально обеспеченная Тельма Корнфорд сразу стала врагом. И, к ее полному недоумению, они бежали сломя голову, бежали, бросившись вон из роскошной квартиры в свою грязную конуру. Между их мирами зияла пропасть, и, как бы им ни хотелось поразвлечься с хорошенькой цыпочкой, перешагнуть эту пропасть было невозможно.

Однажды, еще до перехода на тайную работу, Арктор снимал показания у зажиточной четы, в чьей квартире похозяйничали наркоманы. В те времена добропорядочные семьи еще попадались в кварталах, где рыскали банды, подбиравшие все, что плохо лежит. Он запомнил одну их фразу: «Люди, которые вламываются в ваш дом и забирают ваш цветной телевизор, ничуть не лучше тех извергов, которые калечат животных или варварски уничтожают бесценные произведения искусства». «Да нет, – возразил Арктор, оторвавшись на минуту от записи показаний, – с чего вы взяли?» Наркоманы – он это знал по опыту – редко обижают живых существ. Он сам видел, как они ухаживают за покалеченными животными, в то время как добропорядочные давно бы «усыпили» их – термин, в высшей степени характерный. Мафиози, кстати, выражались подобным же образом. Однажды он помогал двум совершенно выгоревшим торчкам освободить кота, напоровшегося на стекло в разбитом окне. Торчки, едва что-либо соображавшие и перепачканные своей и кошачьей кровью, возились больше часа, терпеливо и бережно вызволяя несчастное животное. Неизвестно, чей это был кот: вероятно, он учуял еду и, отчаявшись что-либо выпросить, попытался прыгнуть в окно. Одурманенные торчки не замечали зверюгу, пока та не заорала; а потом позабыли ради нее свои глюки и приходы. В конечном итоге кот остался жив и почти не пострадал: они его еще и накормили.

Что касается «бесценных произведений искусства», тут тоже трудно что-либо сказать. Смотря что имеется в виду. Во время войны во Вьетнаме в деревне Сонгми по приказу ЦРУ были уничтожены 450 бесценных произведений искусства плюс без счету цыплят, рогатого скота и другой живности, не внесенной в каталог.

– Как вы думаете, – спросил Арктор, внимательно следя за дорогой, – когда мы умрем и предстанем перед Господом в Судный день, то реестр наших грехов будет составлен в хронологическом порядке или в порядке их тяжести? А может, в алфавитном? А то получится, что испускаю я дух глубоким старцем лет под девяносто, и вдруг как зарычит на меня Господь: «Ты и есть тот самый сорванец, который в тысяча девятьсот шестьдесят втором году украл три бутылки кока-колы из грузовика у универмага «7–11»?! Сейчас я с тобой разберусь!»

– Думаю, там будут перекрестные ссылки, – сказал Лакмен. – Тебе сразу выдадут компьютерную распечатку с полным списком.

– Грех, – посмеиваясь, бросил Баррис, – это всего лишь устаревший иудеохристианский миф.

– Может быть, все грехи держат в одной большой бочке для соленья. – Арктор с ненавистью взглянул на антисемита Барриса. – В бочке для кошерного соленья. А потом просто выворачивают ее на тебя, и ты стоишь, обтекая грехами. Своими собственными, ну и небось примешается парочка чужих, попавших по ошибке.

– Грехи другого человека, но с тем же именем, – добавил Лакмен. – Другого Роберта Арктора. Как по-твоему, Баррис, сколько на свете Робертов Аркторов? – Он ткнул Барриса локтем в бок. – А Джимов Баррисов?

Сколько на свете Аркторов? – подумал Роберт Арктор. Совершенно безумная мысль… Мне известны двое. Некий Фред, наблюдающий за неким Бобом. Одно и то же лицо. Или нет? На самом ли деле Фред – то же самое, что Боб? Кто знает? По идее, должен знать я, потому что только мне известно, что Фред – это Боб Арктор. Но, подумал он, что такое я? Который из них – я?

Они вылезли из машины и настороженно подошли к двери. Дверь была не заперта, и на ней висела записка Барриса, однако в доме все казалось нетронутым.

В Баррисе мгновенно проснулись подозрения.

– Ага! – буркнул он и молниеносно схватил с полки свой пистолет. Как обычно, заурчали животные, требуя еды.

– Что ж, Баррис, – промолвил Лакмен. – Теперь я вижу, что ты прав. Здесь определенно кто-то был. Об этом свидетельствует тщательное заметание следов, которые иначе бы остались… – Он демонстративно выпустил газы и поплелся к холодильнику за пивом. – Баррис, тебя накололи.

Баррис невозмутимо продолжал осматриваться, держа пистолет наготове.

Может, и найдет что-нибудь, подумал Арктор. Вдруг техники наследили? Забавно – паранойя иногда смыкается с реальностью. Бывает такое стечение обстоятельств. Например, сегодня. Тогда Баррис придет к выводу, что я специально выманил их из дома, чтобы дать возможность тайным гостям сделать свое дело. А потом сообразит и все остальное – если уже не сообразил, причем давным-давно. Достаточно давно, чтобы осуществить диверсии против цефаскопа, машины и бог знает чего еще. Может, стоит мне включить свет в гараже, и весь дом взлетит на воздух. Но самое главное – успела ли команда из Отдела все установить и наладить? Надо узнать у Хэнка расположение камер и дисков памяти. И получить остальную необходимую информацию. Необходимую в их совместной игре против подозреваемого. Против Боба Арктора.

– Гляньте-ка! – воскликнул Баррис, нагнувшись над пепельницей на журнальном столике. – Идите сюда!

Наклонившись, Арктор ощутил тепло, поднимавшееся от пепельницы.

– Бычок, еще горячий! – изумленно проговорил Лакмен. – Точно.

Боже мой, подумал Арктор. Кто-то покурил и машинально оставил сигарету. Значит, они только что ушли.

– Погодите-ка… – Лакмен покопался в переполненной пепельнице и вытащил чинарик. – Вот что теплится! Они курили травку… Но чем они занимались? Какого черта им здесь надо было?! – Лакмен хмуро огляделся по сторонам, злой и сбитый с толку. – Боб! Черт побери, Баррис был прав! У нас кто-то копался! Чинарик горячий… – Он сунул окурок под нос Арктору. – Внутри еще тлеет, видно, травка плохо порезана.

– Этот чинарик, – мрачно заявил Баррис, – мог быть оставлен здесь не случайно.

– То есть? – спросил Арктор. Интересно, думал он, это что же за полицейская команда, в которой есть наркоман, не стесняющийся причем курить при исполнении на глазах у всех…

– Возможно, они специально пришли, чтобы подбросить нам наркотики, – объяснил Баррис. – А потом настучать. Может быть, здесь кругом запрятаны наркотики. Например, в телефоне… или в розетках. Придется перерыть весь дом, и быстро, пока они не позвонили в полицию. Еще пара часов – и все, крышка.

– Ты займись розетками, – решительно сказал Лакмен, – а я разберу телефон.

– Погоди. – Баррис поднял руку. – Если увидят, как мы тут шуруем прямо перед рейдом…

– Перед каким рейдом? – спросил Арктор.

– Если мы начнем сейчас метаться по дому, разыскивая и уничтожая наркотики, – указал Баррис, – то не сможем утверждать – хоть это и правда, – что ничего о них не знаем. Нас возьмут с поличным. А может быть, это тоже часть их плана…

– Черт побери! – Лакмен плюхнулся на кушетку. – Вот дерьмо! Их могли запрятать в тысяче разных мест, и нам все никогда не найти. Мы влипли!

– Как там насчет твоей электроники, подключенной к двери? – вдруг вспомнил Арктор. Надо же, они совсем забыли.

– Верно! Сейчас мы получим жизненно важную информацию! Баррис опустился на колени, зашарил под кушеткой и с кряхтеньем вытащил пластмассовый магнитофончик.

– Он нам о многом расскажет… – предвкушающе бормотал Баррис. Неожиданно лицо его вытянулось. – Впрочем, какая там информация… – Он поставил магнитофон на журнальный столик. – Главное уже известно – в наше отсутствие в доме кто-то был.

Последовало молчание.

– Кажется, я догадываюсь… – покачал головой Арктор.

– Войдя, они первым делом его выключили. Я, разумеется, оставил магнитофон включенным, но посмотрите – теперь он выключен. Так что хотя я…

– Значит, ничего не записалось? – разочарованно протянул Лакмен.

– Все сделано молниеносно! – восхитился Баррис. – Через записывающую головку не прошло и дюйма ленты. Между прочим, это великолепный магнитофон, «Сони», трехголовочный, с системой шумоподавления «Долби». Я взял его на рынке, по дешевке, и ни разу не мог пожаловаться…

– Ну что, будем сидеть и ждать? – развел руками Арктор.

– Да-а… – Баррис рухнул в кресло и задумчиво стал вертеть в руках очки. – Делать нечего – нас обошли. Знаешь, Боб, тебе остается только одно. Хотя это потребует времени…

– Продать дом и переехать, – подсказал Арктор.

Баррис кивнул.

– Но, черт побери, – запротестовал Лакмен, – это наш дом!

– Сколько сейчас стоят дома в этом районе? – Баррис заложил руки за голову. – Может, ты еще останешься в выигрыше, Боб. С другой стороны, на срочной продаже обычно теряешь… Но, боже мой, Боб, против тебя действуют профессионалы!

– Вы знаете хорошего агента по недвижимости? – спросил Лакмен.

– Они всегда интересуются причиной продажи. А что я им скажу? – проворчал Арктор.

– Да, правду говорить нельзя. – Лакмен погрузился в раздумье, мрачно потягивая пиво. – Ничего не могу придумать! Баррис, у тебя есть идеи?

– Просто выложим, что по всему дому запрятаны наркотики и мы не знаем, где они, – предложил Арктор. – Поэтому решили переехать, а вместо нас пусть попадается новый владелец.

– Нет, – возразил Баррис. – Не стоит открывать карты. Пожалуй, лучше сказать, что Боба переводят на другое место.

– Куда же? – поинтересовался Лакмен.

– В Кливленд, – уверенно ответил Баррис.

– Нет, надо говорить правду, – настаивал Арктор. – Или вообще дать объявление в «Лос-Анджелес таймс»: «Продается новый дом с двумя ванными для быстрого смывания наркотиков, которые запрятаны во всех помещениях. Стоимость наркотиков входит в цену».

– Начнутся звонки. Будут спрашивать, какие наркотики, – заметил Лакмен. – А мы и не знаем.

– И еще вопрос – сколько, – пробормотал Баррис. – Покупатели будут интересоваться.

– А у нас то ли с гулькин нос какой-нибудь дрянной травки… – Лакмен пожал плечами, – то ли уйма чистого героина.

– Я предлагаю вот что, – сказал Баррис. – Позвоним в Отдел по борьбе с наркоманией, изложим ситуацию и попросим приехать и наркотики изъять. Обыскать дом, найти их и уничтожить. Все равно на продажу дома времени нет. Я изучал этот вопрос с юридической точки зрения, как раз на подобный случай, и все авторитеты сходятся в том, что…

– Ты совсем спятил. – Лакмен вытаращился на Барриса, как будто перед ним была одна из букашек Джерри Фабина. – Позвонить в Отдел? Да здесь через пять минут будет полно…

– Это самый лучший вариант, – возбужденно перебил его Баррис. – Мы все пройдем тест на детекторе лжи и докажем, что ничего не знали. Что наркотики спрятали без нашего ведома и разрешения. И тогда нас освободят от всякой ответственности. – Помолчав, он добавил: – Потом, в конце, после рассмотрения дела в суде.

– С другой стороны, – возразил Лакмен, – у нас ведь есть свои собственные запасы, и мы знаем, где они. Что, теперь все смывать? А если что-нибудь забудем, даже чуть-чуть?

– Выхода нет, – подытожил Арктор. – Похоже, нам каюк. Из соседней комнаты появилась Донна Хоторн в помятых шортах, с растрепанными волосами и опухшим от сна лицом.

– Я прочитала записку и вошла. Посидела немного и решила соснуть. Вы же не написали, когда вернетесь… Чего случилось? Так тут разорались, что меня разбудили!

– Ты курила травку? – потребовал Арктор.

– Ясное дело. Иначе бы мне не заснуть.

– Это ее чинарик, – объявил Лакмен. – Отдайте ей.

Боже мой, ужаснулся Арктор, я был сейчас таким же, как и они. В том же трансе, в том же глюке, вместе с ними.

Он зажмурился и встряхнул головой, отгоняя наваждение. Зная все, он тем не менее невольно переступил черту и оказался в их бредовом наркотическом пространстве, думал их мыслями, смотрел их глазами. Опять помутнение – тот же туман окутал только что и его. Туман, заполняющий мир, в котором мы все движемся на ощупь.

– Ты нас спасла, – сказал он Донне.

– От чего? – удивилась она, протирая глаза.

Не от меня самого, подумал Арктор, и не от того, что, по нашему мнению, нам угрожало. Она помогла мне, всем нам троим, прийти в себя. Маленькая черноволосая девушка в затрапезных штанишках, на которую я стучу и которую надеюсь когда-нибудь трахнуть – стук и трах, еще одна реальность, – привела нас в чувство. До чего бы мы сегодня додумались, если бы не она? И это не в первый раз… А что будет в следующий?

– Разве можно оставлять дверь открытой? – возмущалась Донна. – Вас же могли обчистить, и вы сами были бы виноваты. Даже самые крупные страховые компании отказываются платить, если не были заперты дверь или окно. Я потому и вошла, когда заметила записку. Чтобы присмотреть за квартирой.

– Ты давно здесь? – спросил ее Арктор. Неужели она помешала установить аппаратуру?

Донна кинула взгляд на наручные часы. «Таймекс» за двадцать долларов, его подарок.

– Примерно тридцать восемь минут… Слушай, Боб! – Ее лицо оживилось. – Я принесла книжку про волков, хочешь посмотреть? Там много всяких крутых вещей, надо только вчитаться.

– Жизнь, – пробормотал Баррис себе под нос, – она вообще крутая и никакая другая. Один крутой глюк, ведущий в могилу. Для всех и каждого.

– Вы собираетесь продавать дом? Или мне померещилось? Не могу понять – я слышала какую-то дикую чушь.

– Нам всем померещилось, – сказал Арктор.

Наркоман последним узнает, что он наркоман. Может быть, понять, всерьез ли говорит человек, тоже легче со стороны? В самом деле, что во всем том бреду, который подслушала Донна, говорилось всерьез? Что из безумия этого дня – его безумия – было реальным, а что – лишь навеяно контактом с психами и сумасшествием самой ситуации? Как бы он хотел ответить Донне…