Глава 33
Попытка что-то дознаться от Кречинского провалилась. Художник на все попытки растолкать его отвечал нечленораздельным мычанием и глаз не открывал. К приезду следственно-оперативной группы Вера привела его в относительный порядок, натянула джинсы и прикрыла одеялом. И даже пыталась сагитировать Кирилла помочь ей переложить мужа на диван. Но майор наотрез отказался и развел истерзанных в схватке дам по разным углам.
— Везите художника пока в «обезьянник»! Пусть проспится! — распорядился чуть ли не с порога Навоев и обвел хищным взором насупленных воительниц. — А дамочек по одной ко мне на допрос!
И по-хозяйски уверенным шагом направился в кухню.
Опера в присутствии понятых занялись обыском в мастерской. Эксперты фиксировали следы ног, потожировые отпечатки на мебели, дверях, бутылках, кистях, делали соскобы краски с палитры и с картин, фотографировали возможные вещдоки. Скальпель тоже изъяли, причем не один. На полке, заваленной всякой рухлядью, их обнаружили чуть ли не дюжину. По другому случаю Миронов удивился бы, на кой ляд столько скальпелей, не операционная ведь, но сейчас любая находка, которая вписывалась в версию о маньяке, была, как лыко в строку.
В этот раз бригаду криминалистов возглавлял не Дмитрич, а старший эксперт майор Савельева — худющая, нервная и неразговорчивая. Лезть под руку, когда она под протокол сообщала дежурному следователю о действиях криминалистов, никто не решался, поскольку Савельева без лишних церемоний посылала на хрен и требовала не учить ее жизни. Кирилл и не пытался, потому что имел богатый опыт общения с подобными дамами в полицейской форме. Окинув подчиненных строгим взглядом, он направился в кухню.
Вера сидела за столом напротив Навоева с надменным видом и молчала. Капитан тем временем пристально изучал журналистское удостоверение, бросая взгляды то на лицо владелицы, то на фотографию, словно надеялся, что перед ним сидит идейный вдохновитель международного терроризма. Наконец, заметно поскучнев, придвинул к себе бланк протокола.
— Итак, Вера Петровна…
— Без адвоката я слова не скажу! — процедила та сквозь зубы.
— С чего вдруг? — притворно удивился Навоев. — Мы же вас не истязаем, не выбиваем показания, действуем строго в рамках закона, верно, Кирилл Андреевич?
Кирилл кивнул. Веру он на дух не выносил. Век бы ее не видать, если бы не печальные обстоятельства! Гаврилова была из той категории журналистов-ябедников, которые при малейшей оплошности полиции пишут кляузы вышестоящему начальству и в прокуратуру, а в статьях какую только гадость не льют, какие только мерзости не приписывают. Он ни капли не сомневался, что Гаврилова уже вызвала адвоката. А еще предчувствовал, что вскоре придется не на шутку отдуваться и доказывать, что никто ей руки не заламывал, а синяки и ссадины она получила в схватке с Павиной. Поэтому Кирилл решил до поры до времени не раскрывать рта. Пусть Навоев отдувается, а то обрадовался, воссиял, как царский червонец.
— Знаю я ваши штучки! — усмехнулась Вера. — Я вам — слово, а вы мне — статью!
— Господь с вами! — почти искренне возмутился Навоев. — Мы — серьезные люди! Хочу всего лишь спросить о совершенно нейтральных вещах. За что вы, к примеру, избили гражданку Павину? Она сейчас заявление на вас пишет. Это так, Кирилл Андреевич?
— Точно! Пишет! — осклабился Кирилл. — Хвастает, что в школе лучше всех сочинения писала!
— Я вот тоже на пятерки сочинения писал! Учительница говорила, что писателем стану! Вот и стал… писателем протоколов! — грустно поведал Навоев. — Но периодически с разными беллетристами общаемся, не так ли, майор? — и в упор посмотрел на Веру. — Вы ведь из этой породы, да, гражданка Гаврилова? Может, поделитесь опытом, под какие басни-сказки госпожа Сотникова выложила вам триста тысяч?
— А это вас не касается! — побелела от злости Гаврилова. — У нас все честно, по договору! Сотникова спонсировала выставку моего мужа, он за это должен был написать ее портрет!
— Триста тысяч за портрет? — Навоев озадаченно посмотрел на Кирилла. — Видно, я совсем ничего не понимаю в искусстве!
Вера скептически усмехнулась:
— Конечно, мой муж не Никас Сафронов, но у него тоже есть имя. Его работы выставлялись в Москве…
И гордо приосанилась, правда, не уточнила, что работы Володи Кречинского, как победителя областного конкурса юных художников, выставлялись в Московском дворце пионеров в середине восьмидесятых годов прошлого столетия.
— Мы еще вернемся к теме искусства! — Навоев приветливо улыбнулся. — Вы ж не откажетесь рассказать о многогранном творчестве вашего супруга? А сейчас возвратимся к драке с гражданкой Павиной. Итак, что вы с ней не поделили?..
Кирилл пристроился в углу кухни. Его неприкрыто забавляло противостояние Навоева и проныры журналистки. Правда, капитан тоже оказался не из простаков и мигом понял, на какую кнопку нажать, чтобы Вера Гаврилова взорвалась молниеносно, как склад китайской пиротехники.
— А гражданка Павина пусть к чужим мужьям не пристает! Пустили козла в огород! Ученица! Художница, мать ее за ногу! Шалава подзаборная! Овцой прикидывалась! Глазки стеснялась при мне поднять!
Вера вскочила, схватила грязный стакан и напилась воды из-под крана. Навоев удрученно вздыхал, успевая при этом фиксировать каждое Верино слово.
— Я никогда ей не доверяла! — Вера слегка успокоилась и вновь высокомерно взглянула на Навоева. — Разве это не кошмар, когда ты заходишь в свой дом… Ну, пусть не совсем в дом, но к себе, а там лежит твой муж, и посторонняя баба на нем скачет!
— Вы только сегодня узнали об измене супруга?
— Да не было измены! — брезгливо скривилась Вера. — Вы что, не видите, в каком он состоянии? Володя… Ну, в общем, он пьет. Много и запойно. И тогда ничего не помнит. Эта тварь просто воспользовалась его состоянием. По сути, изнасиловала его!
— И вы не сдержались? — уточнил Навоев.
Вера нервно сглотнула, но взяла себя в руки.
— Напротив, я была невероятно сдержанна. Это Лидочка на меня набросилась. Я всего лишь защищалась!
— Так и запишем: «Защищалась!» — согласно кивнул Навоев и вдруг посуровел лицом. — Уточните, в какой момент защиты от Павиной вы решили избавиться от картины?
Глаза Веры полыхнули ненавистью.
— Без адвоката я разговаривать отказываюсь!
Навоев нахмурился:
— Вы, очевидно, чего-то не понимаете, Вера Петровна. Так я вам объясню! На этом этапе следственных мероприятий вам надобно бы не только сотрудничать с нами, но и членораздельно пояснить, почему на картине вашего супруга изображены погибшие и пострадавшие от маньяка женщины. Но вы помалкиваете! Думаете скрыть похождения муженька? Нет, Вера Петровна! Не получится! Придет время, и запоете, как миленькая! А пока подумайте о своей незавидной судьбе в «обезьяннике». Вы в курсе, что мы имеем право задержать вас на сорок восемь часов до выяснения всех обстоятельств?
Вера попыталась презрительно улыбнуться, но уголки ее губ кривились и дрожали, а глаза наполнились слезами, которые она безуспешно пыталась скрыть.
— Не посмеете! — прошептала она.
Навоев зло прищурился:
— Еще как посмею! Ночь, гражданка Гаврилова, вы проведете в теплой компании, а утречком, неважно, в присутствии адвоката или без него, мы снова поговорим, и снова под протокольчик. А там посмотрим, какую меру пресечения применить. Можно ведь и в СИЗО вас отправить до предъявления обвинения. А это как-никак десять суток на нарах. Все зависит от показаний гражданки Павиной и от вашего искреннего желания помочь нам во всем разобраться…
Вера так сильно стиснула зубы, что и без того тонкие губы, казалось, исчезли совсем, а рыхлые щеки безвольно обвисли, отчего она стала смахивать на старого бульдога. Навоев выждал секунду, затем стукнул кулаком по столу и гаркнул:
— Ты скажешь, наконец, почему пыталась уничтожить вещественные доказательства?
И тут Вера не выдержала. Из глаз фонтаном брызнули слезы. Она взвыла в голос, закрыла лицо ладонями и забилась, словно в эпилептическом припадке.
Навоев кивнул Миронову:
— Закрывай эту актрису в «обезьянник». С утра переведем в ИВС. Ишь, возомнила о себе! — И покосился на Веру. — Ничего, ночь на шконке и не таких орлиц в курей превращала!
