Глава 24
Улицу освещал единственный фонарь. Крупные хлопья снега роились под ним, словно ночные мотыльки, и медленно планировали на землю. В окнах особняка, обнесенного высоким кирпичным забором, было темно, и лишь в одном, на втором этаже, сквозь неплотно сдвинутые шторы пробивался узкий, как бритва, луч света. Соседние дома прятались за такими же высокими заборами из кирпича или металлического профиля, из-за которых едва виднелись верхушки деревьев в пушистых шапках. На заметенной снегом улице — ни машин, ни единой человеческой души. И ни единого звука, если не считать далекого лая собак.
«Фольксваген» Никиты едва пробился к дому Сотниковой. Дважды он садился на брюхо, дважды его пришлось откапывать, выбрасывать снег из-под днища, нецензурно ругать погоду, немецкие якобы всепогодные ботинки, и проклинать незавидную репортерскую участь. В машине Никита вытряхнул снег из ботинок, но носки все равно промокли. И это, как он понимал, было только началом его ночных злоключений за городом, где даже сотовая связь почему-то работала с перебоями.
Наконец, страдалец «жук», пыхтя, чихая и переваливаясь в снежной колее с боку на бок, как утка, высветил фарами нужный номер, который едва виднелся из-под снежного козырька.
Никите страсть как не хотелось выходить из машины. Заглушив мотор, он некоторое время копался в сумке, наконец, нашел диктофон, проверил заряд батареи в фотоаппарате и выглянул в окно. Все подступы к дому превратились в огромный сугроб, что настроения ему не прибавило. Чертыхаясь, он выбрался из машины и направился к воротам, по-журавлиному поднимая ноги, но как ни осторожничал, снова набрал полные ботинки снега.
На вызов по домофону долго никто не отзывался. Никита достал из кармана сотовый, чтобы позвонить хозяину, как вдруг динамик ожил, и сквозь легкий треск пробился мужской голос:
— Да! Я слушаю!
— Иван? Это я вам звонил. Никита Шмелев.
— Ах да, точно! Я совсем забыл. Входите, пожалуйста!
— А как насчет собак?
— Проходите, говорю! Нет никаких собак!
Домофон запиликал, и Никита торопливо толкнул створку калитки, пока хозяин не передумал.
Двухэтажный, солидный коттедж выглядел нежилым, не только потому, что в окнах не горел свет. Дорожки давно не расчищали от снега, а на крыльце намело высокий сугроб. Крохотный фонарь над крыльцом освещал лишь верхние ступени. Весь двор тонул в темноте, и одинокое световое пятно только усилило чувства пустоты и обреченности, исходившие от дома. И, должно быть, поэтому он напомнил Никите верного пса, который издох, не дождавшись хозяйки.
Тяжелая металлическая дверь слегка приоткрылась. В образовавшуюся щель высунулась мужская голова:
— Давайте быстрее, холодно очень!
Никита вслед за Иваном миновал просторную веранду с красивой плетеной мебелью и вошел сквозь еще одну тяжелую дверь в прихожую — едва ли не большую по размерам, чем его комната.
У порога Шмелев слегка замешкался. Снег на ботинках мигом растаял, и грязные лужицы растеклись по паркету.
— Разувайтесь! — сказал Иван. — У нас полы с подогревом! Смотрю, у вас ноги совсем промокли. Носки мигом высохнут. А ботинки, с вашего позволения, поставлю в сушилку.
И мигом затолкал их в шкафчик тут же в прихожей.
— Спасибо! — от души поблагодарил Никита. — Даже не смел надеяться. Чертов снегопад! Кое-как до вас добрался!
— У нас садовник запил! — сухо сказал Иван. — А мне, понимаете, было не до очистки!
— Простите! — смутился Никита. — Вы здесь абсолютно ни при чем!
Они прошли на кухню. Попутно Никита присмотрелся к Ивану. Как он и полагал, племянник Марии Сотниковой выглядел чистой воды «ботаником». Выше среднего роста, с длинной кадыкастой шеей, с голубыми, по-детски ясными глазами, которые прятались за очками с толстыми линзами. Но «ботаник» этот был хотя и худым, но не тощим, хорошо сложенным парнем. Бицепсы заметно выпирали из-под тонкого трикотажа, а на шее виднелась часть причудливой татуировки, спрятанной под воротом дорогого пуловера.
«В спортзале качается», — подумал не без зависти Никита.
Он и сам время от времени мечтал купить абонемент в спортзал, но постоянно что-то мешало: то лишних денег не было, то времени, то просто не хотелось ехать в мороз через весь город к спортивному комплексу.
На кухне Иван молча кивнул на стул и первым устроился за столом. Никита понял, чаем его угощать не будут, а бутербродами и подавно. С тяжелым вздохом он положил рядом с собой фотоаппарат, достал диктофон. «Ну и ладно, — подумал. — Не до политесов. А чаю и дома попью. Хотя очень хочется!»
Иван смотрел на него без пиетета, словно не первый раз встречался с известным журналистом. Никакого смятения, испуга, волнения. Абсолютно равнодушный взгляд!
Никита поерзал на стуле, ощущая непонятное беспокойство, может, оттого, что Иван смотрел на него неотрывно и слишком пристально.
Он прокашлялся и сказал, скорчив подобающую мину:
— Я глубоко сочувствую вашей потере!
Прозвучало это насквозь фальшиво, но нельзя же сразу бросаться в лобовую атаку.
Иван скривился, как от оскомины.
— Да бросьте вы! Какое сочувствие? Тетку мою вы не знали, меня впервые видите. С чего распинаться? Я все ваши статьи читал и знаю, как вы, журналюги, работаете! У вас ведь ничего святого за душой! Но я не обвиняю! Жизнь такая! Каждый выживает как может! Так что давайте покончим с этим быстрее! — и окинул гостя тяжелым взглядом из-под очков. — Понимаю, что зря согласился на интервью! Все равно извратите, испоганите!
— Слово даю! — твердо произнес Никита. — Никакого вымысла, догадок, никаких инсинуаций!
— Да ладно вам! — вяло отмахнулся Иван. — Я не против преувеличения! Я против вранья!
Он протянул руку и достал с полки початую бутылку коньяка, плеснул себе в стакан и вопросительно посмотрел на гостя. Тот вздохнул и покачал на пальце ключи от машины. Тогда Иван выпил, скривился и схватил яблоко, лежавшее в вазочке на столе. Откусил чуть ли не половину и принялся сосредоточенно жевать. Щеки его порозовели, на лбу выступила испарина.
Никита не стал ждать, когда Иван покончит с яблоком, и включил диктофон.
— В общем, вы правы! — сказал он. — К сожалению, это моя работа — общаться с разными людьми, иной раз в очень неприятные моменты. Поэтому давай без реверансов и на «ты»! Расскажи все, что знаешь.
— Давай, но я, в принципе, мало что знаю, — с сожалением проговорил Иван. — Одно бесспорно: тетя Маша в воскресенье сильно повздорила с Беликовым. Это наш конкурент по бизнесу. Они с утра в салоне красоты поцапались. Тетю Машу давно эта семейка бесила. У Беликова жена еще та стерва! Они собирались отжать наш автосалон, гадости всякие устраивали. Тетя Маша постоянно влетала на бабло, но продавать салон не собиралась. Не случись кризиса, эти нападки причинили бы не больше вреда, чем укусы комара. Мария Сотникова в бизнесе давно, ее соплей не убьешь.
— То есть она активно боролась с Беликовым?
— Конечно. Но и он не уступал. Ее реально прессовали со всех сторон. Тетя Маша с трудом держалась, у нее давление скакало, приходилось таблетки пить. Да и спала она плохо, все время плакала втихушку. Думала, я не слышу.
Иван опять схватил стакан, шумно выдохнул и залпом допил коньяк. И вновь захрустел яблоком.
— Часто она звонила Беликову? Или Беликов ей? — нетерпеливо спросил Никита, потому что версию об отжимании салона у Сотниковой слышал, наверное, уже десяток раз из разных уст.
— При мне Беликов ни разу не звонил, — ответил Иван. Язык у него едва заметно заплетался, и взгляд утратил детскую голубизну. — А вот тетка ему звонила. Высказала все, что думает. Прямо вмазала промеж глаз! Наверное, столько ярости накопилось, что невозможно было сдержать! Это было как раз после ссоры в салоне. Вечером в воскресенье.
Иван в красках поведал о неприятном инциденте в салоне красоты, где на его милейшую по жизни тетку напали злобные конкуренты. Никита слушал и хмурился. То, что Валерий приобрел салон красоты, он знал, но о встрече с Марией Юля не рассказывала. Хотя в воскресенье он был занят другими делами: сбором сведений о женщинах, пострадавших от рук маньяка, ну и с Женей, конечно, встречался, и не только за чашкой чая. Племянница Миронова занозой засела в его сердце. И если бы не утренний звонок Юли, он бы всем пренебрег ради свидания с нею. Но, увы и ах! Вместо любовных утех с прелестной барышней он сидел в чужом доме и расспрашивал о погибшей, чью фамилию раньше знал только с Юлькиных слов. И на кой ляд ему такое счастье?
— То есть Беликов был настолько неприятен твоей тетке, что она опустила его ниже плинтуса? — переспросил Никита.
— Ну да! Она вообще была готова на все пойти, только чтобы эта семейка исчезла с горизонта!
— И тем не менее получается, в понедельник вечером зачем-то поехала к нему на встречу? Да еще домой? Не странно ли?
Этот вопрос поставил Ивана в тупик. Он помолчал, размышляя, и пожал плечами.
— Честно говоря, я не в курсе, зачем она это сделала. Тетя Маша никогда не отчитывалась. Да и не до того мне было.
— Вот как? — с любопытством спросил Никита. — А что случилось?
Иван махнул рукой:
— С девушкой поссорился. Мы в субботу еще поругались из-за ерунды. Я в клубе к однокурснице подкатил, просто поболтать, ничего особенного. А моя подруга увидела, фыркнула, обиделась! Пришлось в понедельник к ней ехать, мириться. Представляешь, я, точно пижон, разоделся, медведя с себя ростом купил, огромный букет роз прихватил. А потом еще, как дурак, под ее балконом выплясывал. Даже поголосил для порядка: «Венец творенья, дивная Лаура!»
— Диана! — поправил Никита.
— Чего — Диана? — уставился на него наследник.
— Венец творенья, дивная Диана! Это Караченцев пел. Я по телевизору старый фильм смотрел. «Собака на сене» называется. Лопе де Вега.
— А, ты это имел в виду? — равнодушно махнул рукой Иван. — Только мою девушку Лаурой зовут.
— Она испанка, что ли? Или итальянка?
— Нет, настоящее имя у нее Лара, но она терпеть его не может. Вот и велит звать себя Лаурой.
«Венец творенья» Никиту интересовал мало, но из вежливости он спросил:
— Помирились в итоге?
— Помирились! Два раза. Но утром мне — в институт, ей — на работу. Я только доехал до нашего корпуса, из такси вышел, а тут менты звонят… Блин! Я теперь вообще не знаю, что делать. Дом этот! Салон! Тетка, конечно, меня натаскивала, но все равно, это ж такая ответственность! У меня голова кругом идет!
Иван поднял тоскливый взгляд на Шмелева, неожиданно закрыл лицо руками и замычал:
— Что будет? Что?
— Да, кошмарная ситуация! — рассеянно произнес Никита и уточнил: — Стало быть, зачем она поехала к Беликову, не знаешь? А какие-то еще планы были у нее на вечер?
— Она к художнику собиралась, то ли в понедельник, то ли во вторник, — сказал Иван и поморщился, вспоминая: — Как его? Ага, Кречинский! У него жена — журналистка, Верой звать. Толстая, с короткими ногами и сальными волосами.
Описание Веры доставило Никите громадное удовольствие, он даже весело хмыкнул, чем вызвал недоумение Ивана, но быстро согнал усмешку с лица:
— Вот как? А зачем?
— Он ее портрет обещал написать, — пояснил Иван. — В воскресенье, после разговора с Беликовым, она поехала к нему позировать в первый раз. Больше часа у него пробыла. Я ждал в машине возле подъезда. Она сильно выпившей была! Я не мог отказаться, а то бы с Лаурой еще в воскресенье помирился.
— Она ездила к Кречинскому пьяной? — опешил Шмелев.
Иван пожал плечами:
— Трезвой она бы в жизнь к нему не поехала. Ты его хотя бы видел? Конченый алкаш, неряшливый и отвратительно одетый.
— Так она была у художника в понедельник или нет? — уточнил Никита.
— Понятия не имею! — пожал плечами Иван. — Я ведь сказал: я с девушкой мирился и всю ночь провел у нее. Но может, и была. Надо же Кречинскому отработать те деньги, что тетя Маша дала им на выставку.
На слово «деньги» Никита мгновенно сделал стойку. Он слишком хорошо знал Веру Гаврилову. Та готова была на что угодно, лишь бы выдрать куш из глотки очередного спонсора, и не останавливалась ни перед чем.
— Много денег? — быстро спросил он.
— Точно не знаю сколько, но заплатила прилично, — ответил Иван. — Надо в бухгалтерии уточнить. Полагаю, на машину хватило бы. На скромную, конечно.
Никита бросил быстрый взгляд по сторонам: шикарная мебель, дорогая бытовая техника, посуда, красивые картинки на стенах, и подумал, что «скромный автомобиль», в понимании Ивана, должен чуток отличаться от общепринятого. Вера могла вытрясти из Сотниковой и полмиллиона, и миллион. Об ее талантах выколачивать деньги из богатеев ходили легенды.
Никита задумался, но поймал помутневший взгляд Ивана и спросил:
— Ты, случайно, не замечал слежки за домом или за твоей теткой в последнее время? Не было ли подозрительных звонков? Не околачивался ли кто-то посторонний рядом с салоном или внутри его?
Иван потянулся за бутылкой, но на полдороге рука замерла, и он в упор посмотрел на Никиту.
— Было дело! Два или три дня назад у дома шатался странный тип в пуховике, — медленно сказал он. — Вчера я его снова видел. Где-то под вечер, часа в четыре. Перед тем как тетка вернулась домой. Я хотел ее предупредить, но уехал к Лауре и забыл об этом. Если честно, не придал значения!
Никита почувствовал себя неуютно. Ему еще предстояло возвращаться в город по заснеженным улицам, в морозном тумане, безлунной ночью. За окнами кухни метались неясные тени. Заметно усилился ветер, и снежные заряды, как птицы, бились в стекло, словно просились погреться.
— Как он выглядел? — спросил он быстро, чтобы избавиться от неприятных мыслей.
— Не знаю! — Иван тоже оглянулся на окна. — Далековато было, да и не лез он особо в глаза. Я подумал, чей-то сторож или кто-то из строителей бродит. У Семеновых, в двух коттеджах отсюда, ремонт идет. К тому же я всех в поселке знаю, вырос здесь, а это определенно чужой был.
— И что он делал?
— Ничего особенного! — пожал плечами Иван. — Прошелся пару раз мимо дома. У забора задержался немного, может, по нужде сходил.
— А видеокамеры у вас разве нет?
— Нет видеокамеры! — развел руками Иван. — Я как-то сказал, что надо бы установить, а тетя Маша отмахнулась…
— Понятно! — вздохнул Никита. — А как тот мужик выглядел?
— Обычный дядька, среднего роста.
— Среднего?
Никита встал, подошел к окну и, приставив к лицу ладони скобкой, попытался разглядеть сквозь стекло, что происходило за забором. И понял, это практически невозможно — слишком высока ограда.
Иван пристроился рядом и тоже всмотрелся в темноту, разбавленную слабым светом фонаря над крыльцом.
— Отсюда почти не видно. Разве что макушка торчала над забором. Я его со второго этажа заметил.
— Ну, тогда он вряд ли среднего роста, — задумчиво сказал Никита. — Если смотреть на человека сверху, он всегда кажется ниже.
Иван, похоже, оторопел:
— Ты правда считаешь, что тетю Машу убил маньяк? Неужели это он ее выслеживал?
— Поживем — увидим! — вздохнул Никита и, глянув на часы, осведомился: — Где там мои ботинки? Надеюсь, немного подсохли?
