Глава 17
Владимир Кречинский пребывал в запое третий день и не собирался всплывать на поверхность бытия. Пить он начал еще дома с пятничного вечера, пока Вера не взъярилась и не выгнала его вон. И куда же пристало податься бедному художнику, как не в свою мастерскую? Вера переживала творческий кризис, поскольку переоценила свои силы. Здраво раскинув мозгами, она поняла, что компромат на Беликова, соразмерный с суммой гонорара, нарыть не получится, а значит, и рассчитаться с Марией Сотниковой не выйдет. И связи у Веры были уже не те, и репутация оставляла желать лучшего. Нашлись бы, конечно, люди, которые могли поделиться с ней нужной информацией, но они или опасались связываться с Гавриловой, или просили за услуги такие деньги, которых Вера не держала в руках даже в день зарплаты. Да и от пятидесяти тысяч остались жалкие крохи, потому что Вера не сдержалась и купила себе шубку из стриженого кролика, крашенного «под бобра».
Дни, когда супруга бесилась, были, по мнению Владимира, хуже критических. Лет пять назад врачи поставили ей диагноз «Истерическая психопатия», и этим все объяснялось — и приступы беспричинной ярости, и слезливость, и жажда всеобщего внимания, и чрезмерная обидчивость на то, что ее не ценят и не понимают. В моменты приступов Вера себя не сдерживала и никого не жалела. Если в младые лета снимала агрессию алкоголем, то, бросив пить, словно перекрыла клапан выхода злости, отчего ее иногда распирало, как кипящий котел. И коли его содержимое вылетало наружу, то ранило прежде всего самых близких людей. Воевать с ней было бесполезно, поэтому Владимир старался сбежать из дома, оставляя на растерзание беззащитную старуху — Верину мать.
И на этот раз он бежал от разгневанной супруги, не успев даже толком одеться. В пуховике, надетом на майку без свитера, было холодно, но, в конце концов, гулять по улицам он не собирался. Добравшись на такси до дома, где находилась мастерская, он забежал в магазинчик на первом этаже, купил бутылку водки, банку маринованных огурчиков, рыбные консервы, батон хлеба и килограммовую пачку пельменей. На пару дней хватит, а там, глядишь, и жена успокоится. А пока она беснуется, можно и поработать немного. Впрочем, о хлебе насущном он думал мало. Кончатся припасы, и ладно! Придет Лидочка, накормит и напоит!..
В мастерской было тепло и прибрано! На кухне не осталось ни следов, ни вони от пустых бутылок, пакетов мусора с консервными банками и объедками. Посуда была отмыта и составлена в шкафчик. Кисти и пепельницы тоже пребывали в чистоте, палитра избавилась от наслоений старых красок, а стол покрывала новая клеенка, взамен той, что он прожег сигаретами и заляпал льняным маслом.
Но самое главное, исчезли следы его недавнего буйства — разбитая в хлам табуретка, искалеченные подрамники, куски обшивки и поролона от старой развалюхи — кресла. Впрочем, деревянные останки корпуса тоже исчезли.
«Ну, Лидка! — подумал он с восхищением. — Бульдозер, а не девка!» Вдобавок в холодильнике обнаружилась кастрюлька с супчиком и пластиковый контейнер с котлетками и кусками жареной курицы! Лидочка оставалась верной себе во всем!
Владимир открыл контейнер, втянул носом запахи. Ох, как кстати Лидочкино угощение! Он давно подозревал, что у нее есть второй ключ от мастерской, но ничего предосудительного в том не видел. Впрочем, и задумываться о том, как ключ попал к ученице, не собирался. Все это мелочно и недостойно художника! Кроме того, имелась определенная польза от ее тайных визитов и приятных сюрпризов, как сегодня к примеру!
Он торопливо сорвал пробку с бутылки, плеснул в стакан водки, выудил из контейнера самый большой кусок курицы и испытал неподдельное счастье! Свобода! Какая прелесть! Несколько дней Верка в мастерской не появится, а телефоны он отключит. Пусть знает, что в ней не нуждаются!
Владимир залпом осушил стакан и впился зубами в холодный, но сочный кусок мяса, пахнувший пряностями и чесноком. И в этот момент зазвонил телефон…
Кречинский чертыхнулся! Кому он понадобился так поздно? Неужто Вера пришла в себя? Но голос в трубке был ему незнаком! И когда он понял, кто разговаривает с ним на другом конце провода, неподдельно обрадовался.
Сотникова положила трубку, но пообещала приехать. Радостное предчувствие овладело Владимиром! Было в интонациях ее голоса нечто большее, чем просто желание позировать для его картины. Разумеется, он тотчас забыл, с чего Мария начала разговор и зачем разыскивала Веру. Главное, она вот-вот должна была появиться в мастерской! Королева! Царица! Владычица его души!
Кречинский метался по мастерской, теряя равновесие, хватаясь за стены и мебель. Прикрыл диванчик свежей простыней, поставил на стол вазочку с сухими соцветиями камыша, переоделся в чистую блузу, вовремя выстиранную Лидочкой, стянул волосы в конский хвост, напялил берет на голову. Взглянул в старое зеркало, расчесал пальцами бороду и усмехнулся: «Портрет художника в интерьере!»
Затем специально оставил входную дверь приоткрытой, а сам прислонился к косяку и застыл в картинной позе, ну точь-в-точь Рембрандт ван Рейн в ожидании Саскии.
Мария приехала быстро. Без стука возникла на пороге. Высокая, статная, в распахнутой на груди шубке. В одной руке она держала пакет, в другой — белый павловопосадский платок с ярким узором, которым то и дело вытирала лицо — раскрасневшееся, с капельками пота на лбу. При этом она не сводила взгляда с Владимира и нервно облизывала губы.
«Волчица! Как есть волчица!» — с восхищением подумал Владимир и шагнул навстречу гостье.
— Как добрались? — спросил он и протянул руку, чтобы поздороваться.
Но в этот миг Сотникова покачнулась и стала оседать на пол. Кречинский подхватил ее под руки, помог подняться и понял, что гостья пьянее пьяного и едва держится на ногах.
Он выругался про себя. Этого еще не хватало! Но Мария вдруг резво облапила его, толкнула к стене и впилась в рот горячими губами. Владимир едва не потерял равновесие, обнял гостью за талию… И понял, что пропал! В руках у него трепетало, пульсировало и дрожало упругое, горячее женское тело. Что-то твердое впилось в спину и звякнуло, когда Кречинский попытался сменить положение. Оказывается, Сотникова не выпустила из рук пакет с его содержимым. И не рассталась с ним даже тогда, когда свободной рукой задрала блузу и попыталась расстегнуть джинсы Владимира.
Сердце Кречинского замерло на мгновение, а затем забилось, как у загнанного в ловушку зверя. Что делать? Он знал о кое-каких особенностях своего организма, которые усугублялись по мере увеличения принятого алкоголя, но сейчас он не мог ударить в грязь лицом! Никоим образом!
Молнию, к счастью, заело, но Сотникова от задуманного не отказалась. Жарко дыша, с остекленевшим взглядом, она сцапала Кречинского за грудки и буквально внесла его в комнату.
— Мария! — простонал он. — Проказница! Пощадите! Сначала сеанс позирования, а после к вашим услугам…
Но Сотникова словно не расслышала. Оттолкнув художника, она принялась срывать с себя одежду. Ни одна из натурщиц не была столь бесстыдной и откровенной в своей наготе. Мария не удосужилась даже прикрыться стыдливо ладонью. Владимир наблюдал за ней с нараставшей паникой в душе.
— Куда встать? — Мария смерила его угрюмым взглядом.
— Сюда! Сюда! — ответил Владимир дребезжавшим от волнения голосом и подал гостье руку.
А она и впрямь как царица взошла на невысокий помост, с которого ему позировали для картин натурщицы, а бывало, и натурщики.
Руки Владимира неприкрыто дрожали, когда он делал первые наброски. Натура была потрясающей. Мария с каменным лицом сидела на стуле в весьма вольготной позе. Ее не смущали взгляды художника, а он распалялся все больше, созерцая высокую грудь, по всей вероятности, нерожавшей женщины, длинные стройные ноги, и все еще узкие, не поплывшие, как у Веры, бедра…
Наконец Мария сменила позу, потянулась лениво, как кошка, беззастенчиво выставив острые груди, и капризно произнесла:
— Есть хочу и выпить! Посмотри в пакете, что там?
* * *
Мария и не подумала одеться, лишь накинула на плечи платок. Они сидели рядом на диванчике и с жадностью пили и ели. Не размеренно и с тостами за счастье и любовь или хотя бы за знакомство, как это бывает у любовников, а точно давние собутыльники. Владимир поднимал стакан, кивал: «Будем!» Мария кивала в ответ и так же лихо выпивала водку, ни в чем не уступая хозяину. Владимир чувствовал рядом ее бедро, которое обжигало сквозь джинсы. Женская рука бесстыдно поглаживала его между ног, а платок без конца сползал и открывал то плечи, то грудь. Наконец Мария рассердилась и отбросила его в сторону.
Ее совсем развезло. Взгляд становился мрачнее и мрачнее, а рука — упорнее и даже злее. Шатаясь, она вскочила на ноги, схватила Кречинского за плечи, и, бормоча под нос ругательства, неловко перекинула ногу и уселась на колени к нему лицом, чуть не уронив при этом стол с бутылками и закусками.
Подробности того, что было дальше, Владимир едва ли вспомнил наутро. Но на уровне подсознания уразумел, что никогда прежде не встречал в своей жизни по-настоящему страстных женщин. Сотникова не знала усталости, но и он вдруг в ее умелых и настойчивых руках преобразился, словно и не было за плечами почти пятидесяти лет жизни, и два десятка из них — стойкого злоупотребления алкоголем. Мария под ним визжала, кусалась, расцарапала ему в кровь спину, выгибалась, колотила кулаком по спинке дивана и исступленно умоляла: «Еще! Еще! Еще!»
Ее телефон несколько раз взрывался тревожными звонками, верещал и телефон Владимира, но они точно не слышали, будучи не в состоянии оторваться друг от друга. Не расслышали они и того, как открылась входная дверь и кто-то осторожно миновал прихожую. На пороге показалась женщина. К счастью, это была Лидочка, а не Вера. Естественно, то, что явилось ее взору, женщину не обрадовало. Вернее, привело в откровенное бешенство.
— Ах ты, паскуда! — заорала не своим голосом Лидочка, подскочила к дивану, схватила Марию за волосы и стащила ее с Кречинского, изнемогавшего от бурных ласк. И, не давая опомниться, принялась лупить сумкой по голой спине, по голове, по плечам…
Мария едва держалась на ногах, но одной рукой защищалась от ударов, а второй пыталась подобрать с пола одежду. А фурия в невероятно розовых одеждах, абсолютно диких в убогом антураже мастерской, носилась следом за ней по комнате и продолжала охаживать сумкой.
Владимир заметил несколько ссадин и царапин на спине Марии, но то ли он их оставил в пароксизме страсти, то ли обладательница сумки с металлическими пряжками в припадке гнева. Сейчас это было неважно. Натянув на себя простыню, он переводил туманный взгляд с одной женщины на другую и откровенно не успевал следить за их перемещениями по комнате. Наконец Мария, должно быть, слегка пришла в себя, отпихнула Лидочку и принялась быстро одеваться. Лидочка снова бросилась в атаку. Она уже не орала, но лицо ее перекосилось от ненависти. Мария отвесила противнице звонкую оплеуху, отчего та отлетела к стене, и выскочила за дверь. Лидочка кинулась следом…
Владимир громко икнул от изумления. Надо же! Какие таланты пропадают! А ведь он считал Лидочку некой инертной субстанцией, пустоголовой инфузорией, способной лишь преданно смотреть в рот. А тут, оказывается, стихия! Вулкан! Цунами! Обвал в горах!
Звякая горлышком бутылки о стакан, он вылил в него остатки водки и залпом опорожнил. Но этот глоток оказался последней пулей, сразившей наповал его изможденный сексом организм.
Владимир вновь рухнул на продавленный диван, и, то ли во сне, то ли наяву, прекрасные валькирии, как голуби, закружились над ним в хороводе, призывно поглаживая себя по крутым бедрам и белым пышным грудям. Они плотоядно облизывались и планировали все ниже, ниже… А он абсолютно голый стоял посреди лесной лужайки, прикрывался руками и униженно молил о пощаде…
