Статьи, эссе, заметки

Гюи де Мопассан очень любим в России. Может быть, потому, что никто так не выразил гения латинской расы, как он.

Ум точный, ясный, приемлющий мир, – и загадочная наклонность уйти из этого мира вовсе, тенденция к декадансу и смерти, – вот отличительные черты расы, с удивительною силою сказавшиеся в Мопассане; и в его творчестве, и в его жизни, блестящей в своем течении и страшной в своем конце. Это же сказалось и в наружности Мопассана, насколько мы знаем ее по портретам. Беззаботное лицо доброго малого и страшное напряжение мысли в морщинах невысокого, рокового лба. Отмеченное лицо, – как было отмеченным лицо Ницше.

Творчество Мопассана было, по-видимому, сплошь приятием мира в его повседневности. Альдонса, которая Дон Кихоту была только основою для создания сладкой мечты о Дульцинее, для Мопассана была только Альдонсою, единственною подлинною реальностью мира. И какая же ему еще Дульцинея? Пред ним стояла всегда жизнь подлинная, обычно представляемая, всегдашняя, наша «бабища румяная и дебелая». И ее румяный, близкий нам всем лик отразился в милых зеркалах мопассановских рассказов.

Но принять мир искренно и до конца, как принял его Мопассан, с полным забвением вечной мечты о мире, творимом творческою волею человека, о светлом тереме Дульцинеи, – принять мир Альдонсы, наш мир, – дело страшное и роковое. Отвергнуты утешительные иллюзии, маска за маскою сбрасываются, – и явлен наконец двойной, противоречивый лик Чудовища. Принять мир – значит вскрыть его извечные антиномии.

И в страшном сочетании предстают Жизнь и Смерть, ясный, точный Разум и слепое Безумие.

Так веянием и близостью смерти чаруют блистательные страницы мопассановской прозы. Смеемся, забавляемся, но «кто жил и чувствовал», не может не почувствовать тайного яда, разлитого в этих страницах.

Не потому ли мы, как и народы Запада, любим Мопассана?