IV
Рогачева. Не уговорить мне ее! Уж очень она влюблена в Михаила. Не выйдет она за Сухова.
Рогачев. Ну, как не выйти! Выйдет, Сухов богат, молод, красив, любезен. Всякая вышла бы за него. Студиозус ему не соперник, хоть его маменька и уверяет, что учащаяся молодежь – гордость и надежда страны. Ну, Клавдия, я ухожу. Надо у Нелениных побывать.
Уходит, и за ним идет Рогачева. Комната некоторое время пуста. Доносятся веселые молодые голоса.
V
Входят Катя и Михаил.
Он в форме студента одного из высших технических учебных заведений. Красивый, стройный молодой человек двадцати двух лет. Держится спокойно и более уверенно, чем в первом действии. На лице, холодном и спокойном, явственно выражение твердой воли. Но видно, что еще он не собрал всех своих сил и не достиг совершенного самообладания. Иногда маска холодного спокойствия спадает с его лица, и под нею открывается лик волнующегося, невинного и страстного юноши.
На жизнь Михаил смотрит как на борьбу и на подвиг. Катю любит он неизменно; для нее он сберег свою чистоту, и она для него является залогом великих обещаний. Мечта о ней манит его к трудным достижениям, и для нее он хочет строить новую жизнь, как строят мосты и храмы.
В своей обычной жизни Михаил и Катя далеки один от другого, – он учится в столице, она живет здесь, в губернском городе. Встречаются они нечасто. Их поцелуи и объятия еще невинны по-детски.
Катя. Я так редко тебя вижу. Ты уже несколько дней в городе, а встречаться с тобою приходится то в гостях, то в театре. Наконец-то собрался прийти! Отчего ты не приходишь к нам чаще?
Михаил. Милая моя Катя, твои родители и так смотрят на меня косо. А если я поважусь ходить к вам часто, так они, пожалуй, попросят и совсем не ходить.
Катя. О, посмели бы они это сделать!
Михаил и Катя сели рядом, смотрят друг на друга с грустною нежностью и говорят.
Михаил. Вот, они предсказывали, что наша детская любовь исчезнет. Но проходят годы, и каждый прожитый день расширяет и углубляет мою любовь.
Катя. Нашу любовь! Наша любовь – святыня, и мы будем ее хранить всегда.
Михаил. Я люблю только тебя. Я и весь мир только через тебя понимаю. И что хочу делать, все для тебя. Строить – легко и дерзко, в простоте соединений и линий открыть высокую красоту, железную сквозную мечту поставить над безднами, мечту о тебе, единственная моя!
Катя. Ты – счастливый! Живешь, мечтаешь, а мы… живем, не живем. Как тени на стене… Михаил, а что я спрошу, ты мне скажешь?
Михаил. Конечно, скажу все, что ты спросишь. Если, конечно, сам знаю.
Катя. Ты, Миша, не сердись.
Михаил. Да на что же?
Катя (волнуясь). Видишь, как бы это тебе сказать… Ну, я знаю, ты меня любишь. Ну, конечно, ты мне не изменишь… Но я же знаю, ну, ведь это у всех бывает, это, это, такое нечистое, грубое. Миша, Миша, скажи…
Михаил (словно заражаясь ее волнением, говорит страстно). Нет, Катя, нет, нет. Этого не было, не было. Милая Катя, верь мне, этого не было.
Катя. Михаил, прости. (Плачет.) Я знаю, ты чистый, благородный, а я гадкая. У меня скверные мысли.
Михаил. Мы должны быть чистыми.
Катя. Темная сила влечет меня, – и я, как слепая бабочка. Я не понимаю, что во мне, что со мною.
Михаил. Милая моя, жизнь моя, Катя!
Катя. Так люблю! Могу ли быть женою? Смею ли? Твоею женою. Мне кажется иногда, что я не стою тебя. Ты лучше меня, чище меня, ненаглядный мой!
Михаил. Поверь мне, Катя, обуздывать мою страстность, подавлять в себе все эти дикие желания, – чего мне это стоит! Иногда я спрашиваю себя, – да во имя чего я это делаю? Но я гоню от себя эти искусительные мысли. Я хочу быть чистым, я не хочу осквернить моей любви к тебе неистовыми порывами, потому что я так люблю тебя! Все нежнее с каждым днем. И нежность моя к тебе так велика, что она гасит во мне жгучее пламя чувственности.
Катя (мечтательно смотрит вдаль, опять раскрывшуюся перед нею, и говорит). Да, вот ты опять уедешь, и опять я не увижу тебя долго, долго! И только мечтать о тебе буду, днем и ночью сладко мечтать. И ждать!
Михаил. Зачем же ты остаешься здесь? Сколько раз я звал тебя с собою.
Катя. Мои старички с такою надеждою смотрят на меня.
Михаил. Для отживающих отдавать свои лучшие годы, – Катя, милая моя Катя, не ошибаешься ли ты?
Катя. Нет, не только для них. Правда, мне жаль их, и нашего имения жаль, моей земли родной, – но не то, не то! Не это главное.
Михаил. А что же?
Катя. Расточать в серые будни то, что зацветет праздничным цветом? Нет, этого я не хочу. Бегать по грошовым урокам, чтобы кое-как прожить, и из-за этого кое-как учиться, и сделаться заурядным строителем, – к этому тебя тащить? Нет, этого я не хочу.
Михаил. Обо мне ты не думай. Я силен, здоров и настойчив. Я многое могу.
Катя. О тебе не думать? Хорошо, так обо мне подумай. Ты должен вести меня к победе, к жизни свободной, светлой, счастливой, к жизни, которую мы радостно сотворим из грубого материала этого косного бытия, – так радостно, что она вся засияет и заблещет, преображенная нашею волею.
Михаил. Так, милая Катя, так, – не забывай этой нашей задачи.
Катя. К этому празднику должен ты меня вести. Но куда же ты поведешь меня теперь? На чердак на двадцатой линии Васильевского острова или в жалкую конуру где-нибудь в грязном переулке на Песках?
Михаил (смотрит, на Катю с удивлением и укоризненно спрашивает). Что ты говоришь, Катя?
Катя. Милый, я боюсь этой жизни. Я боюсь, что все мечты наши поблекнут под пылью мелких ссор, и смех мой, – помнишь, золотые колокольчики, ты так называл мой смех, – мой легкий смех перевьется, спутается хриплым, простуженным кашлем.
Михаил. Нет, Катя, это не так. Все лишения легко преодолеет гордая, молодая воля.
Катя (говорит рассеянно). Сначала труд жизни, потом радость ее.
Михаил. Ах, Катя, радость нельзя отложить до завтра.
Катя. Милый, милый!
Подходит к роялю, рассеянно берет несколько аккордов из «Периколы» и поет.
Навеки твоя Перикола,
Но больше страдать не могу.
Михаил. Какие циничные слова! Певичка бросает своего милого, потому что ее подпоили и обольстили хорошим обедом!
Катя. А мне, ты думаешь, легко? Но ты, Михаил, должен мне все простить, что бы я ни сделала, потому что я люблю только тебя.
Михаил. Что ты хочешь сделать, Катя?
Катя (со слезами на глазах повторяет стихи).
Единый раз вскипает пеной
И разбивается волна.
Не может сердце жить изменой,
Измены нет – любовь одна.
Михаил (тревожно спрашивает). Катя, ты замышляешь что-то?
Катя. Милый, милый! (Целует и ласкает Михаила. Потом, заслышав шаги в соседней комнате, отходит к окну, задумчиво глядит на улицу и тихо говорит.)
О вещая душа моя!
О сердце, полное тревоги!
О как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия!
VI
Рогачева (входит с озабоченным видом и говорит). Ищу, ищу… А, здравствуйте, голубчик.
Михаил подходит к Рогачевой и целует ее руку.
Рогачева. Не могу найти моего кошелька. Не в твоей ли, Катя, комнате я его оставила? Поищи, милая.
Катя выходит.
VII
Рогачева. Сколько расходов в городе, не приведи Бог! Уж я очень экономная хозяйка, а все-таки концы с концами трудно сводить. Сегодня Константин Федорович достанет денег, а пока… Кстати, Миша, если вы при деньгах, не можете ли вы мне дать до завтра десять рублей?
Михаил. С удовольствием.
Совершенно так же, как в первом действии, Михаил вынимает из кошелька десятирублевку и подает ее Рогачевой.
Рогачева (берет ее с такими же, как тогда, словами). Пожалуйста! Ну вот, большое вам спасибо, Миша. Я вам непременно завтра отдам.
Михаил. Пожалуйста, не беспокойтесь. Мне так скоро эти деньги не понадобятся.
Рогачева (садится на диван, принимает доверчивый вид и говорит Михаилу). Голубчик, скажу вам откровенно: мы в долгу, как в шелку. Одна надежда на Катю.
Михаил (садится близ нее и говорит невесело). Вам хочется выдать ее за богатого.
Рогачева. Владимир Павлович в нее влюблен, и это для нее во всех отношениях превосходная пара. А вы, Миша, никогда богатым не будете.
Михаил (улыбается и спрашивает). Почему вы так думаете, Клавдия Григорьевна?
Рогачева. У вас кто ни попроси, вы всем даете. А зачем? Я-то вам отдам, непременно отдам из первых же хозяйских денег, а вот мужу моему вы не давайте. Он ни за что не отдаст. Не любит он платить долги.
Михаил. Глуп ваш Сухов, и Катя его не любит.
Рогачева. Она еще так молода. Полюбит, когда привыкнет.
Михаил. Если захочет привыкать.
Рогачева. Послушайте, Миша, я так давно вас знаю, я ведь вас еще совсем мальчиком помню, так что я имею право, надеюсь, говорить с вами откровенно.
Михаил. Конечно. И я это очень ценю.
Рогачева. Вы милый, хоть и угловатый немного.
Михаил. Благодарю.
Рогачева. Не за что. Уж вы меня, старуху, извините. Я, поверьте мне, душевно была бы рада, если бы Катя вышла за вас. Но ведь вы, голубчик, сами понимаете, что это невозможно.
Михаил (с внезапною, простодушно- юношескою грубоватостью говорит). Ну, все одна и та же песня, которую и слушать досадно!
Рогачева. Вы, Миша, очень раздражительны, и это, право, нехорошо.
Михаил. Извините. Но я не понимаю, право…
Рогачева. Да ведь у вас, голубчик, ни кола ни двора. Родители помогать вам не могут, – не из чего. Чем же вы жить будете, если повенчаетесь?
Михаил. Надеюсь, что я способен работать.
Рогачева. Голубчик, я же в этом не сомневаюсь. Но подумайте о своей будущности. Вам надо курс кончать. А теперь много ли вы уроками достанете! А потом вам надо делать карьеру. И кто знает, какие перед вами откроются возможности! Слишком ранняя женитьба может связать вам руки.
Михаил. Я не понимаю, на что вы намекаете, Клавдия Григорьевна.
Рогачева. Да прямо сказать, вам может представиться другая партия. Да и вообще жена вас во всех отношениях свяжет. Вам только лет тридцати пора будет жениться. А ведь вы с Катей почти погодки. Ей тогда уже двадцать восемь лет стукнет. Не может же она до таких лет сидеть в девицах.
Михаил. И старше выходят замуж.
Рогачева. Да ей-то какая крайность! У нее хороший жених есть. Неужели вы ей счастия не желаете?
Михаил. А в чем, по-вашему, счастие?
Рогачева. Голубчик, не будемте философствовать. Ей пора замуж. Смотрите, она как ошалелая ходит да стихи читает. А если, замуж выйдя, над каждым грошом трястись придется, так уж плохое это счастие!
Услышав знакомые в соседней комнате голоса, Рогачева суетливо встает с дивана и говорит:
– Миша, пройдемте в столовую, там подали чай.
Уходят.
VIII
Комната несколько времени пуста. Все слышнее за другою дверью голоса, и наконец оттуда выходят Катя и Сухов.
Сухов почти такой же, как в первом действии, только чуть-чуть пополнел. У Сухова в руках небольшой футляр.
Катя. Могли бы, Владимир Павлович, и не являться так часто.
Сухов. Если бы не дела, поверьте, Катя, я бы всю жизнь рад был сидеть у ваших ног.
Катя. Покорно благодарю! По-моему, это очень скучно.
Сухов. А главное, невозможно. Дела. Так вот, за невозможностью быть самому всегда с вами, позвольте мне вручить вам этот простенький браслетик.
Раскрывает футляр. Что-то многоцветное переливается в нем радужными огнями.
Катя. О! Это очаровательно! Но с чего вы вздумали, что я это возьму? Отдайте это вашей невесте.
Сухов. Слушаю-с! Ваше желание для меня закон. А так как моя невеста – вы, Катя, то я и подношу вам эту ничтожную вещицу. Она мала, но да будет она залогом моего большого и искреннего чувства к вам.
Катя. Какой вы странный, Владимир Павлович! Зачем вы хотите, чтобы я вышла за вас замуж? Ведь вы же знаете, что я вас не люблю!
Сухов. Я вас люблю, Катя.
Катя. Этого мало.
Сухов. Дитя, что вы понимаете в этом? Я вас люблю, а меня вы полюбите.
Катя (говорит задумчиво). А если никогда не полюблю?
Сухов. Что ж, сердцу не закажешь! Не полюбите, тогда я силою держать вас около не стану. Вы свободны.
В голосе Сухова звучит заносчивая самоуверенность.
Катя (усмехается невесело, смотрит, любуясь, на браслет с какою-то задумчивою грустью, кладет его на стол, оставив футляр открытым, и говорит невесело). Какая же это будет свобода, если я буду вашею женою? Вот, уже и наручник вы для меня принесли, – цепь золотая, осыпанная драгоценными, сверкающими камнями, но все же цепь.
Сухов. Такую цепь нетрудно разорвать. Время теремов миновало. Если бы вам вздумалось вернуть себе свободу, я не сделаю вам никаких затруднений, поверьте мне. Я смиренно прошу от вас теперь только того, что вы можете мне дать сейчас: вашей руки. А ваше сердце я сам завоюю, и в этом уж моя ответственность, если все старания мои окажутся неудачными.
И опять тот же заносчиво-самоуверенный и легкий тон, граничащий с тоном легкой шутки.
Катя (смотрит мечтательно перед собою, в милые дали былого, и говорит тихо). Земля моя родная, милая, – мать земля сырая, тропинки, – по которым я босоногая ходила, – невинные полевые цветочки, – портреты дедов и певучий рояль, – и старички мои усталые… (Вздыхает глубоко и, как разбуженная от милого сна, обращается опять к Сухову). Так вот, как только я захочу от вас уйти, вы меня отпустите, да? Обещаете?
Сухов. Обещаю. Самое торжественное обещание даю.
Катя (протягивает руку Сухову и спрашивает). Честное слово?
Сухов (говорит радостным и уверенным тоном). Честное слово! Оставляю вам все права, а на себя беру только обязанность быть вашим верным и преданным другом и слугою.
Улыбается, радостно смотрит Кате в глаза и целует ее руку.
Катя. Смотрите же, вы дали честное слово. Потом не пеняйте на меня, если я воспользуюсь вашим обещанием.
Сухов (шутливо). Моим торжественным обещанием! Вот, поистине, странный договор!
Катя. Странный, не странный, но вы дали слово.
Сухов. И я его сдержу, можете быть уверены.
Катя задумчиво подходит к окну. Невесело смотрит на улицу.
Сухов (подходит к Кате, осторожно заглядывает ей в лицо и спрашивает). Милая Катя, что же вы мне скажете?
Катя. Пока ничего, Владимир Павлович. Вы не должны меня так торопить. Скажу потом. Скоро скажу. Может быть, скажу «да», может быть, – «нет».
IX
Входят, тихо разговаривая, Рогачева и Михаил. Слышны слова.
Рогачева. Поверьте моей опытности, Миша.
Михаил. Опыт, опыт! Недалеко ушли бы мы с опытом прежних поколений. Мы создадим новую жизнь.
Рогачева. И все это переменим, не так ли? А, Владимир Павлович. Как я вам рада!
Сухов (целует руку Рогачевой и говорит с притворною скромностью самоуверенности). Если я вам еще не надоел.
Рогачева. О, что вы говорите! Как вы можете это думать! А это что? Какая прелесть!
Берет со стола браслет и любуется им. Сухов не может удержать самодовольной улыбки.
Катя (отвечает невесело). Это подарок Владимира Павловича. Цепочка мне на руку.
Рогачева. О, какой вы милый, Владимир Павлович! Вы ее балуете. Она, право, не стоит таких дорогих подарков, моя девочка капризная. Она еще молода для такой роскоши.
Сухов. Молодость и красота не нуждаются в уборах, конечно, и этот маленький подарочек, мне кажется, достаточно скромен.
Рогачева. Милый Владимир Павлович, право, я не знаю, как и благодарить вас за то внимание, которое вы оказываете моей дочурке.
Сухов. Это я благодарен Екатерине Константиновне за то, что она была так милостива и не отвергла моего подарка.
Михаил стоит в стороне и смотрит хмуро. Катя подходит к Рогачевой, говорит с нею тихо, и обе они уходят, меж тем как Сухов подходит к Михаилу поздороваться.
X
Сухов. Михаил Алексеевич! Какая приятная встреча!
Михаил молча пожимает ему руку.
Сухов. Вчера я видел вас в театре, но не удалось подойти. Не правда ли, было очень мило в общем?
Михаил. Вы сегодня, Владимир Павлович, в очень хорошем настроении.
Сухов. По обыкновению.
Михаил. Сегодня вы чему-то особенно радуетесь. Можно полюбопытствовать, чему?
Сухов. Если хотите, да, я радуюсь.
Михаил. Чему же?
Сухов. Моему счастию.
Михаил. Вас назначили вице-губернатором?
Сухов. О, да вы – злой! Нет, до этого еще далеко. Мое счастие ближе.
Михаил (ревниво). В этом доме?
Сухов. Да.
Михаил. Вы уверены?
Сухов. Екатерина Константиновна почти обещала мне.
Михаил. Почти! Вот вы чему радуетесь! И вас ничто не останавливает?
Сухов. Не сердитесь на меня, голубчик. Я вас очень уважаю. Но ее я люблю и уступить не могу.
Михаил. А я могу вам уступить? Я ее люблю, и она меня любит.
Сухов. В этом, как и всегда в жизни, кто силен, тот и прав. Да и что такое первая любовь? Она, как первый снег, – растает, забудется. Впрочем, что же нам спорить? Решение зависит от Екатерины Константиновны.
Так разговаривая, они отходят в глубину сцены.
XI
В это время, продолжая начатый разговор, выходят Катя и Лилит.
Лилит еще выросла и потому кажется тоньше, чем прежде. На ее смуглом лице ярок румянец от мороза. Глаза блестят радостно и немного дико. Ее движения, как и прежде, медленны, но теперь они красивы и изысканны. Одета в темное, очень красивое платье, простое покроем, без украшений. Слышны слова.
Катя. Чтобы не омрачить нашей любви неизбежностью этих прозаических вздоров, я готова принести эту жертву, отдать эти годы.
Лилит. Эти годы пройдут…
Сухов (подходит к Лилит и говорит ей). Милая художница, когда же вы нам покажете вашу новую картину?
Лилит (пожимает руку ему и Михаилу и говорит). Я еще только учусь. Здравствуй, Михаил.
Сухов. Ученица, подающая большие надежды. Но отчего так непонятно то, что вы рисуете?
Лилит (спокойно отвечает). Мне самой понятно.
Сухов. Ну, этого мало.
Разговаривая, Сухов и Лилит выходят.
XII
Катя медленно подходит к Михаилу. Лицо ее грустно, но спокойно.
День вечереет. Сумеречные тени возникают в углах и ширятся понемногу.
Михаил. Ты так решила, Катя? Ты будешь женою Сухова?
Катя. Да, Михаил.
Михаил. Разве ты его полюбила?
Катя. Нет, Михаил. Я люблю только тебя. Любила и буду любить только тебя. Только тебя.
Михаил. Катя, Катя, подумай, что ты делаешь!
Катя. Михаил, не осуждай меня. Так надо.
Михаил. Зачем?
Катя (говорит волнуясь, почти плача). Мне тяжело, Михаил, но я на верном пути. Я не могу иначе. Верь мне – я верна только тебе. Иду к другому, но «верная душа верна». «Мы никогда не изменяем». «Душа одна, – любовь одна». Пламя, горящее в моем теле, тобою зажжено. Что-то темное, чувственное увлекает меня. Я, как слепая бабочка. Но через слабость мою, через падение мое иду к силе, к победе, к тебе! А ты для меня – единственный. Милый мой, прекрасный мой Михаил, верь мне!
Михаил. Катя, я тебе верю.
Катя. Теперь мы расстанемся. Мы сделаем все, чего хотят от нас люди, милые и страшные люди этого дня, наши случайные владыки. Как оброк, как дань, отдадим им эти наши годы, мы, еще слабые, еще пленные, еще бедные заложники жизни. Сегодня мы еще в плену, а завтра, завтра мы победим, мы будем сильны, мы будем господами жизни. И тогда легко, легко я стряхну эти глупые цепи и приду к тебе, мой милый, прекрасный мой Михаил.
Михаил. Я тебе верю. Хочу верить. В душе моей отчаяние. Но отчаяние мое светлое. Оно светлее радости.
Катя, обняв Михаила, плачет.
За окнами сгущаются сумерки.
Михаил. Жизнь моя, ты отходишь от меня! За темную даль тяжелых лет отходишь ты от меня. Мое отчаяние велико, но и радостно оно, как счастие. Бог срастил вершины счастия и горя, – вот теперь, в горький час разлуки, я понял это мудрое древнее слово.
Катя. Михаил, будь сильным! Милый мой, прекрасный Михаил!
Михаил. Да, Катя, я буду сильным.
Катя. Мы победим, Михаил. Верь, что мы победим. Будущее – наше.
Михаил. Я буду беспощадно сильным.
Катя. Теперь пора. Расстанемся. Пора, пора.
Катя обнимает Михаила и, плача, долго целует его. Михаил молча ласкает ее, проводя рукою по ее волосам и спине, и шепчет ей нежные слова утешения. Наконец Катя отрывается от этих горьких лобзаний и быстро идет к двери. Навстречу ей выходит Лилит.
Катя. Лилит, милая Лилит, утешь его, как меня утешала. (Порывисто обнимает и целует Лилит и уходит.)
XIII
В комнате становится все темнее. За окном на улице зажгли фонарь. Свет от него, слабый и странный, падает в комнату, – и из открытых направо и налево дверей тянутся полосы света.
Лилит (подходит к Михаилу и говорит ему тихо и спокойно). Михаил, так надо.
Михаил. Что тебе, Лилит?
Лилит. Михаил, глупый, что же ты тоскуешь?
Михаил. Я не тоскую, Лилит. Во мне радость, потому что я люблю Катю, и она от меня ушла. Но ты этого не поймешь.
Лилит. О, не пойму! Глупый! Я тебя люблю, сегодня и всегда, когда ты захочешь, а она любит тебя в далеком, в победе над жизнью. А мне и жизни не надо. Так, живу немножко, вечерняя, ночная. Луну люблю, и свет фонарей электрических на улице, и кабачки, где музыка. Рисовать люблю, – и тебя люблю, потому что ты любишь другую.
Михаил. Ты – странная и милая, Лилит.
Лилит. Я радостная нынче, мечта светлая и тихая.
Михаил. Отчего же ты не смеешься, не улыбаешься?
Лилит. Моя радость – тихая и грустная, как те царевны мечтательного рая, которых я пишу, – светлые, в черных хитонах.
Михаил. В твоей радости – безумие и забвение. И на твоих картинах лунный свет, а не солнечный, – но картины твои все-таки прекрасны.
Лилит. Я не люблю солнца, я люблю луну. Я лунная Лилит, как та, которая была создана раньше Евы, та, которая первая любила Адама. И вот теперь…
Михаил. Ты все мечтаешь, Лилит.
Лилит (продолжает). …Опять тихо, опять темно, опять я тебя люблю.
Михаил. Хочешь, Лилит, я провожу тебя до твоего дома?
Лилит. Пойдем вместе, Михаил.
Михаил. Куда?
Лилит. Сначала пойдем в кабачок. Там весело.
Михаил. Нет, Лилит, сегодня я не хочу веселья.
Лилит. Мы сядем в сторонке, пивка немножко выпьем, музыку послушаем, погрустим и посмеемся. А потом пойдем вместе.
Михаил. Куда?
Лилит. Михаил, возьми меня с собою.
Михаил. Милая, добрая Лилит, я не тебя люблю. Бесконечная нежность к тебе в моем сердце, но я не тебя люблю, милая, безумная Лилит!
Прячась за портьерою, Катя слушает их разговор.
Лилит. А я люблю тебя, Михаил. Дай мне быть около тебя эти годы. А когда ты скажешь мне – уйди, Лилит, – я уйду.
Михаил. Если ты, Лилит, так хочешь, – что ж, приди ко мне, живи со мною. Но помни, я ее люблю и всегда буду любить, а тебя не полюблю.
Лилит. Я буду помнить, Михаил. И в безнадежности есть счастие.
Михаил. И когда я скажу тебе – уйди, Лилит, – ты уйдешь.
Лилит. Да, я только пока у тебя побуду.
Михаил. Милая, безумная Лилит, какая печаль тебя ждет!
Лилит. Печаль – хорошо.
Михаил. Ты будешь плакать?
Лилит. Лилит никогда не плачет. У Лилит нет слез. Ну, что ж, идем в кабачок? Там хорошо, там музыка играет. Или у тебя денежков нет? Ты им последние отдал? Да ведь мы немножко. Я тебе своих дам. (Вынимает маленький кошелечек, высыпает на ладонь несколько серебряных монеток, подает их Михаилу и говорит.) Пойдем в кабачок, пропьем пятачок.
Михаил (улыбаясь). Немного у тебя денежек, Лилит. Ну, ничего, у меня еще осталось достаточно. Пойдем, Лилит, моя милая лунная мечта. Погрустим, помечтаем с тобою, пока не придет за мною жизнь моя. Пойдем, милая Лилит.
Лилит. Купи мне розу. За гривенник. Купишь, милый?
Михаил. Куплю, Лилит.
Михаил и Лилит уходят.
XIV
Выходит Катя. Тихо идет по комнате. Дойдя до выходной двери, опускается на колени, опирается на стул рукою, плачет и, не отводя глаз от двери, за которою скрылся Михаил, говорит те же стихи:
Единый раз вскипает пеной
И разбивается волна.
Не может сердце жить изменой,
Измены нет, – любовь одна.
Склоняется головою на стул и плачет по-детски неудержимо.
Конец второго действия.
Действие третье
I
Прошло еще восемь лет. Михаил стяжал себе своими постройками известность и состояние. Он много работает.
Только что кончил постройку своего дома. С Михаилом живет Лилит, доживает последние дни своего грустного счастья, лунного, мечтательного, таинственного.
Дом Михаила прост и прекрасен, как и все, что он делает. В доме нет лишних вещей, и те, которые есть, производят впечатление мудрой согласованности и красоты.
Перед зрителями открывается комната, очень высокая. Задняя стена этой комнаты закрыта большим зеленовато-белым занавесом на бронзовом толстом пруте. Занавес слегка просвечивает, словно за ним скрыта широкая арка в ярко освещенный покой; оттуда доносятся легкие звуки грустной музыки, кто-то искусный играет на рояле «Лунную сонату» Бетховена.
С правой стороны комнаты – одно, очень широкое, окно, из которого льются потоки ясного лунного света. На левой стороне – камин, в котором пылают угли. На левой же стороне, у занавеса, стоит высокий бронзовый семисвечник. В комнате трое: Михаил, Чернецов и Лилит. Михаил сидит у камина. Михаилу теперь тридцать лет. Он очень красивый, сильный и спокойный; это его спокойствие даже кажется иногда чрезмерным. У него небольшая борода, черная, подстриженная ровно. На нем домашний красивый и удобный наряд несовременного покроя.
Рядом с Михаилом сидит Чернецов. Постарел, но не изменился. Курит папиросу за папиросою. В глубине комнаты, направо, у занавеса, там, где он яснее всего освещен смешением лунного света и света просвечивающего, Лилит в черном хитоне, босая. Ее тонкие руки обнажены. Она очень бледна и тонка и в лунном свете кажется неживою. На лице ее лежат тусклые тени утомления и печали. Она пляшет медленно и грустно, – и когда она пляшет, кажется, что луна светит только на ее пляску, что только для нее певучий плачет рояль. Когда ее пляска уносит ее от окна к мерцанию желтых семи свеч, она останавливается и говорит о том, что мечтается ей. Она говорит тихо, без внешнего пафоса и без замедления слов. И тогда ярко-раскаленные угли камина бросают на ее лицо, и на ее спокойные руки, и на ее легкие ноги, и на длинные складки ее черного хитона красноватый зловещий отблеск. Все ее движения сдержанны и спокойны, и голос ее холоден и тих.
Во время ее пляски Михаил и Чернецов тихо разговаривают. Только иногда отдельные фразы их разговора слышны.
Михаил. Так-то, отец, жестокая жизнь!
Чернецов. Жестокая, Михаил.
Я книгу взял, восстав от сна,
И прочитал я в ней: «Бывали хуже времена,
А не было подлей».
Лилит (останавливается перед семисвечником и говорит.) Я – первозданная Лилит, первая жена человека, та, которую он отверг. (Пляшет.)
Михаил. Самая большая грусть моей жизни – то, что я расстаюсь с Лилит.
Лилит. Я была создана в предрассветных сумерках. Весь день томилась я жаждою встречи. Мечтою и тайною обвитая, под луною тихою и грустною пришла я к моему милому, в его наглядеться глаза, с его душою мою слить душу, лунные рассказать ему сказки, с ним вместе погрузиться в забвение грубого бытия. (Пляшет.)
Михаил. Лилит – моя сказка. А от сказки уходят к жизни.
Лилит. Но восстали на меня буйные земные силы, и возникла иная, и прогнал меня милый мой. (Пляшет.)
Чернецов. Я отдаю тебе справедливость, Михаил, но принципиально не могу согласиться. Нет, не могу, как хочешь.
Лилит. Но не забыл он меня и не забудет. В томные часы изнеможения и печали я легкою тенью проходила перед ним, недостижимая и желанная. (Пляшет.)
Михаил. Я никогда не забуду Лилит.
Лилит. И когда пришел его смертный час, душу его я вынула и отнесла ее в царство теней. (Пляшет.)
Михаил. Нет, отец. Катя должна уйти от Сухова. Она – моя, и теперь уже навсегда.
Лилит. И вот я живу нескончаемые века и прихожу к нему в часы мечтаний сладостных и лунных и в темные минуты смертной истомы. (Пляшет.)
Михаил. Так надо, отец.
Лилит. И когда восходит луна, к ней мои простираю руки и о ней говорю и мечтаю. (Пляшет.)
Музыка замолкла. Лилит подходит к Михаилу и спокойно смотрит на него.
Михаил. Милая мечтательница! Как ты хорошо танцуешь! Благодарю тебя за твой радостный труд, за это очарование нашим взорам. Отдохни, посиди здесь, у камина.
Отходит к окну, стоит задумчивый, освещенный луною, и потом уходит.
II
Лилит садится у камина и молча глядит на пылание его углей. Чернецов тихо берет ее руку. Лилит поднимает на него грустный взгляд.
Чернецов.
Я скажу тебе всю правду,
Дай лишь на руку взглянуть.
Берегись, тебя твой милый
Замышляет обмануть.
Лилит. Нет, меня он не обманет.
Чернецов. Почему ты все про эту древнюю Лилит вспоминаешь?
Лилит (опять смотрит на огонь и говорит тихо). Я о себе вспоминаю, о своем далеком и вечном. Когда Катя ушла от Михаила и Михаил взял меня к себе, я молилась, чтобы дал мне Бог только хоть семь лет счастия. И он услышал меня и дал мне семь лет и еще один год из милости. И вот прошли все мои сроки, и я должна уйти.
Чернецов. Зачем же тебе уходить, Лилит?
Лилит. Зачем? Ах, недаром называют меня безумною! Я только семь лет вымолила. Вот они и прошли, и прошел лишний год, данный мне из милости.
Чернецов. Что же Михаил тебе сказал?
Лилит. Он сказал: скоро она, жизнь моя, придет ко мне, и тогда ты, Лилит, уйди. Тогда уйди. Так же это и было решено с самого начала.
Чернецов. Это нехорошо с его стороны. Очень нехорошо.
Лилит (с умоляющим жестом обращается к Чернецову и говорит). Нет, не вините его. Не надо. Сердцу не прикажешь. Любовь свободна, как ветер, пустынный и холодный одним и благодатный для других.
Чернецов. Все-таки Михаил очень виноват перед тобою.
Лилит. Никто не виноват. Разве есть виноватые?
III
Разговаривая, входят Михаил и Чернецова. Лилит опять молча смотрит на огонь камина. Чернецов так же молча курит.
Чернецова. Михаил, я тебе удивляюсь.
Михаил. Напрасно, мама.
Чернецова. Я не понимаю, Михаил, как можно в наши тяжелые дни тратить время на любовь и на красоту!
Михаил. А на что же и тратить время? На вражду и на уродство?
Чернецова. Все время следует целиком посвятить созидательной общественной работе.
Михаил. Работе время, потехе час.
Чернецова. И во всяком случае, к чему же эти твои безумные траты на обстановку?
Михаил. Мама, я люблю вещи. Плохой бы я был строитель, если бы я сам не любил вещей. И я достаточно много работал, так что могу позволить себе это невинное удовольствие – окружить себя вещами.
Чернецова. Ты еще не уплатил своего долга народу, – это раз. А второе, – на стоимость этих вещей можно было бы основать общеполезное предприятие, причем, конечно, форма и условия этого предприятия могли бы быть определены тобою в соответствии с назревшими потребностями той или другой местности.
Михаил. Ах, мама, потребности той или другой местности всегда будут назревать, а я владею только немногими годами для личного счастия.
Чернецова. Как можно думать о личном счастии, когда вокруг так много всякого горя!
Михаил. Милая мама, первый общественный долг всякого человека – быть счастливым и сильным. Только сильные и счастливые построят счастливый и разумный мир.
Чернецова. По моему мнению, ставка на сильных – не лучший способ выигрывать. А куда же деваться слабым и несчастным?
Чернецов. Ну, не ворчи, старуха. Пойдем-ка лучше чай пить с сухарями. Это нам по зубам.
Чернецовы уходят.
IV
Михаил. Лилит, ты всегда любила черный цвет?
Лилит. Всегда. (Отходит от камина и останавливается перед Михаилом, спокойная и покорная.)
Михаил. Он к тебе почему-то идет, этот цвет печали.
Лилит. Это – цвет последней свободы.
Слышен легкий стук в дверь.
Лилит (вопросительно взглядывает на Михаила и потом говорит). Войдите.
V
Входит Катя в светлом городском платье, красивом, сшитом по моде завтрашнего дня.
Катя уже восемь лет замужем за Суховым. У них двое детей, мальчик и девочка. Катя прекрасна, весела и сильна. Все в том городе, где живет Михаил и где Сухов занимает видное положение, считают ее примерною женою и нежною матерью. После нескольких лет разлуки встретилась она недавно с Михаилом и отдалась ему спокойно, легко и радостно, как счастью обещанному, хотя еще тайному и потому неполному. И вот ныне достигло своего зенита ее двойное бытие – бытие жены одного и страстной любовницы другого. Она часто приходит к Михаилу, – и все сильней томит их обоих то, что еще скрывают они свою любовь. Открыто порвать с мужем она еще колеблется, хотя Михаил настаивает на этом.
Когда Михаил и Катя вместе, они кажутся достигшими полного возможного на земле совершенства, образцами красоты человеческой в ее наиболее общем выражении.
Отношения между Катею и Лилит, как и прежде, представляют смешение дружбы и вражды, и обе они, как жизнь и мечта. Теперь, когда одна из них нарядно одета и другая в черном хитоне для танца, эта противоположность между ними совершенно ясна.
Катя смотрит на Лилит с боязливою злостью и потом принуждает себя к любезной и дружеской улыбке. Лилит идет навстречу Кате и смотрит на нее с обычным простодушным спокойствием. Они целуются.
Катя. У вас никого нет?
Михаил. Никого чужих. (Целует Катину руку.)
Лилит идет к двери.
Катя. Куда же ты, Лилит?
Лилит. Там его родители. Я к ним пойду.
Катя. Когда я прихожу к Михаилу, ты, Лилит, всегда уходишь.
Лилит. Это тебя и сердит, и радует.
Катя. Зачем же ты уходишь?
Лилит. Мы занимаем его по очереди. Когда-нибудь будет иначе. (Уходит.)
VI
Катя и Михаил, оставшись одни, страстно целуются.
Катя. Мой милый, мой гениальный строитель!
Михаил. Катя, что же, говорила ты наконец с Владимиром Павловичем?
Катя. Нет еще.
Михаил. Почему? Чего ты ждешь?
Катя. Он так любит своих детей.
Михаил. Это – не причина. Пусть они ему остаются. Я не хочу больше скрывать нашу связь.
Катя. Мне жаль его.
Михаил. Ты, может быть, успела его полюбить?
Катя. Нет… (Грусть ложится на Катино лицо, и тихо говорит она.)' Мне почти страшно, когда я думаю, что все эти годы могли бы и не быть и что это мое двойное бытие – только ошибка. Как будто я поступила по какому-то старому и уже обветшалому обряду. Зачем-то вошла я в царство призраков и вывела оттуда живых детей. Я их люблю, а иногда боюсь их, как чего-то недолжного.
Михаил (говорит решительно и настойчиво). Я хочу, чтобы все это было кончено.
Катя. Но ты, Михаил, должен сделать еще один шаг, самый трудный.
Михаил. Какой?
Катя. Достроить свой дом. (Эти слова Катя произносит медленно и значительно, словно означает ими что-то большое.)
Михаил. Мой дом достроен. Для тебя строил я его. Только для тебя. Он светел и прекрасен, и теперь он достроен.
Катя. Достроен! (Смотрит на Михаила с выражением тревоги и нерешительности и говорит.) Я боюсь, Михаил, что ты слишком привязался к Лилит.
Михаил. Не будем говорить о ней. Она уйдет.
Катя. Когда же?
Михаил. Ты ревнуешь?
Катя. Да. Отпустил бы ты ее поскорее.
Михаил. Она сама уйдет. Не заботься об этом, Катя. Я всегда верил твоей любви, – веришь и ты. Сквозь долгие годы пронесли мы нашу любовь, – и теперь ничто не омрачит ее.
Катя. Я не люблю картин, которые пишет Лилит. Такая грусть в них, и так они далеки от жизни! Смотришь на них, и такое ощущение, словно не можешь вздохнуть. Неживая луна и странные, неживые женские фигуры. И земля на этих картинах – не наша родная земля, не та, которая так нежна и так сурова под ногами, и небо – не наше небо.
Михаил. Как знать! Может быть, земля Лилит и небо Лилит лучше нашей земли и нашего неба.
Катя. Может быть. Но мне никакого нет дела до ее мечтательных стран. Я люблю эту нашу землю, это небо и эту жизнь.
Михаил. Лилит думает, что недостойна любви эта жизнь.
Катя. Разве не от нас зависит сделать эту жизнь достойною любви? Послушай, Михаил, я хочу говорить с Лилит. Говорить откровенно.
Михаил. Зачем? (Не удивление звучит в этом вопросе, а словно какой-то укор. Словно хочет Михаил сказать: не надо.)
Катя (отвечает ему решительно и настойчиво). Я хочу сказать Лилит, что люблю тебя, всегда люблю, как прежде.
Михаил (говорит спокойно). Она это знает.
Катя (с выражением упрямства говорит). И все-таки я хочу сказать ей об этом. Я хочу знать, что она мне скажет.
Михаил. Хорошо, делай как знаешь.
Катя. Позови ее, Михаил, и оставь нас одних.
Михаил. Подожди ее здесь. (Уходит.)
VII
Катя подходит к камину и задумчиво останавливается перед ним. Совсем так же, как незадолго до этого Лилит, она смотрит на угли. Цвет ее лица, рук и платья пламенеет в пылании углей, и глаза ее блестят.
Катя (говорит тихо). Какая странная жизнь! Какая странная!
VIII
Входит неторопливо Лилит. Тихи шаги ее необутых ног, а складки ее черного хитона колеблются величественно, и вся она похожа на безумную царицу полночной таинственной страны. Катя, почувствовав за своею спиною приближение Лилит, быстро идет к ней навстречу. Странно различные, как будто бы ни в чем не похожие одна на другую, они сходятся молча.
Лилит спокойно ожидает, что скажет ей Катя.
Катя словно не находит слов, и движение рук ее выдает волнение. Тогда начинает говорить Лилит:
– Ты любишь Михаила. Ты опять любишь его.
Катя (отвечает ей нетерпеливо). Да, люблю, люблю.
Лилит. Он победил, – и ты возвращаешься к нему. (Холоден, спокоен, почти безвыразителен тон ее слов, – и тем больнее жалят они Катю.)
Катя (говорит быстро и гневно). Он не мог не победить.
Лилит. Ты уже дала Михаилу минуты счастия.
Катя. Тебе-то что, безумная Лилит! (Гневом и тоскою дышат быстрые Катины речи, и мрачен блеск ее взоров.)
Лилит (смотрит на нее пристально и говорит). Поэтому теперь тебе надо уйти от мужа.
Катя. О Лилит, ты слишком много заботишься обо мне и о Михаиле. Мы сами сумеем устроить свою судьбу. Но ты зачем остаешься здесь? Он тебя не любит.
Лилит. Я это знаю. Он меня не обманывал никогда. Я никогда не думала, что моя жизнь с Михаилом будет долгою. Я знала, что он меня оставит, когда придешь ты. Оставит для тебя.
Катя. Тебе разве трудно уйти от Михаила? Детей у тебя нет.
Лилит. Какие же дети! Я – не женщина, я – сказка.
Катя. Годы прошли, такие длинные для меня, такие ненужные и докучные, – и каждый прожитый день только распалял мою любовь к Михаилу.
Лилит. Да, ты любишь Михаила.
Катя. Я знаю, он любит меня. Но еще не знаю, что для него лучше, остаться ли с тобою или со мною жить. Если так для него и для тебя будет лучше, я готова опять уйти от него.
Лилит. Михаил всегда и во всем верен. Он любит только тебя.
Катя. А иногда мне кажется, что ты, Лилит, вредно влияешь на Михаила. Эта мечтательность, эта экзальтация! Хоть бы эта комната! Какой траурный вид! Точно взято с одной из твоих картин. Недостает только гроба и катафалка. Я думаю, для него это вредно.
Лилит. Все мы в жизни вредны друг для друга. Но ты не бойся, я уйду.
Катя. Ты говоришь – уйду. Однако ты не уходишь! Почему же ты не уходишь? Чего же ты ждешь?
Лилит. Я уйду от Михаила в тот самый день, когда ты уйдешь от своего мужа и вернешься к Михаилу.
Катя. Ты должна уйти раньше, Лилит.
Лилит. Зачем? Эти несколько дней отчего не пробыть мне с ним? Я беру только то, что ты бросаешь. Я ничего ни от кого не отнимаю.
Катя (угрюмо). Какое смирение!
Лилит. Не сердись, Катя. Не стоит.
Катя. Ты хочешь показать Михаилу, что приносишь себя в жертву. Но это неправда. Я принесла в жертву эти восемь лет, а не ты. Моя измена Михаилу была только внешняя, и он знает это. Чтобы в тяжелые годы борьбы он был свободен и спокоен, я ушла от него. Но он верил в меня и знал, что я вернусь к нему, как только он позовет меня. Я притворствовала эти годы, чужою жила жизнью, подобием жизни, и была как неживая, ласкала нелюбимого мужа, улыбалась постылым людям, немилому рождала мужу детей и носила личину нежной матери, верной жены, любезной хозяйки, очаровательной дамы. И все это я делала только для Михаила. Только его любя, я совершала этот обряд пустой жизни. В этом был подвиг мой, моя жертва, мое двойное бытие. И оно приходит к концу.
Лилит. Не надо говорить о жертвах. И ты, Катя, не будь такою гордою. Не стоит.
Катя (смотрит на Лилит угрюмо, смеется тихо и потом говорит). Я знаю, на что ты надеялась.
Лилит. Знаешь? Так скажи мне. Я сама не знала этого и не знаю. На что же я надеялась?
Катя. Ты надеялась, что Михаил привяжется к тебе, что он тебя полюбит и оставит у себя, а меня отвергнет.
Лилит. Может быть. Мало ли на что мы надеемся! Мало ли о чем мечтаем! Жаждем чуда, – и нет для нас чуда. Бедные мы!
Острою жалостью к себе и к Лилит пронизано Катино сердце. И говорит Катя:
– Лилит, правда, бедные мы. (Обнимает Лилит и плачет.)
Лилит. Не плачь, Катя, не надо. Ты придешь к нему, веселая и счастливая, а я уйду. Не плачь, утешься, верь.
Катя. Будет, будет счастливая жизнь! Конец третьего действия.
Конец третьего действия
Действие четвертое
I
Прошел один день.
Комната в доме Сухова. Обстановка безукоризненная. Ни один предмет не оскорбляет строгого вкуса, но кажется, что и любимых предметов здесь нет. Ничего индивидуального, особенного, обличающего пристрастие к чему-нибудь. Как будто хозяева этого дома живут здесь только временно, правда, тратя большие деньги на обстановку и на приличный образ жизни, но совсем не заботясь о завтрашнем дне. И потому многие предметы кажутся не употребляемыми, поставленными только потому, что так принято и красиво.
Катя одна. Стоит посреди комнаты, словно ждет чего-то. Потом медленно и спокойно идет к столу, садится и раскрывает книгу.
Рогачева (осторожно входит и вкрадчиво говорит). Катя, ты одна?
Катя. Как видишь, мама, одна. (Закрывает книгу.)
Рогачева. Ну вот и превосходно. Катя, я должна поговорить с тобою серьезно. Надеюсь, ты выслушаешь меня внимательно.
Катя. Мама, этот разговор, может быть, не так уж необходим.
Рогачева. Нет, Катя, это очень важно.
Катя (говорит со скучающим видом). Я слушаю, мама.
Рогачева. Катя, опомнись, пожалей себя! Что ты делаешь?
Катя (принужденно улыбается и говорит). Что же я особенного делаю?
Рогачева. Твое поведение занимает весь город.
Катя. Весь город всегда занимается чужими делами.
Рогачева. Только Владимир Павлович еще ничего не знает. Но каково ему будет узнать это! Ведь это же скандал!
Катя. Ах, мама! Что ты называешь скандалом?
Рогачева. Ты каждый день бываешь у Михаила Алексеевича. Наконец, уж ни для кого не секрет, что ты им увлечена. Только бедный Владимир Павлович ни о чем не догадывается. Он так доверчив!
Катя. Он узнает.
Рогачева. Подумай, Катя, ведь ты замужем, ты – мать. Твой муж занимает такое положение в обществе…
Катя. На что мне это положение?
Рогачева (не слушая, продолжает.) …При положении твоего мужа, если ты не порвешь с Михаилом немедленно, ведь это же будет скандал на весь свет!
Катя (отвечает равнодушно). Пусть говорят, что хотят, мне-то что!
Рогачева. Катя, неужели тебе не жаль бедного Владимира Павловича?
Катя. Мама, ведь вы все знали, что я люблю Михаила. Вам захотелось очень, чтобы я вышла за Владимира Павловича. Вот, я сделала по-вашему. Но я и его не обманывала. Я тогда же сказала ему, что уйду от него, когда захочу.
Рогачева. Но вы с ним так хорошо жили! Все думали, что ты любишь своего мужа.
Катя. За что ж мне было его ненавидеть? Но любить! Нет, я его не любила, никогда не любила.
Рогачева. Ты была с ним так ласкова!
Катя (говорит с досадою и раздражением). Да, да, была. О темная страстность, какою дорогою ценой мы за нее расплачиваемся! Но это наконец пора кончить.
Рогачева. А твои дети, Катя! Подумай о твоих несчастных детях. Неужели тебе их не жаль?
Катя. Несчастные! Чем они несчастны, эти маленькие? Вздор какой! Я уйду из этого дома к Михаилу. Уж не могу я больше терпеть этого притворства.
Рогачева (восклицает с пафосом). Катя, ты этого не сделаешь! Нет, не сделаешь! Я этого не допущу! Пока я жива, ты этого не сделаешь!
Катя. Милая мама, как можешь ты мне в этом помешать?
Рогачева (говорит повышенным голосом, делая забавно-торжественные жесты). Я лягу перед тобою на пороге этого дома, и только через мой труп ты уйдешь отсюда!
II
Крадущеюся походкою входит бонна. Она высокая, костлявая, сухая девица лет тридцати, из обруселых немок, «вполне приличная», как говорится в газетных объявлениях. Лицо у бонны длинное, сухое, желтое, постное, но сладкое. Глаза рыбьи, с застывшим выражением тупого любопытства. Уши торчат. Нос длинный и острый. Светлые, жиденькие волосы причесаны гладко. На плоском лбу совершенно явственно написано: сплетница. И даже все боннино платье шумит сплетнею.
Рогачева вздрагивает и застывает в неловко-торжественной позе.
Бонна (говорит кисло-сладким голосом). Извините, пожалуйста, Екатерина Константиновна.
Катя (спрашивает досадливо). Что такое? Что вам надо?
Бонна. Простите, Екатерина Константиновна, я думала, вы одни. Я хотела насчет Павлушиных башмаков. Но это не к спеху. Извините. (Уходит.)
Катя. Эта дура за мною подсматривает и подслушивает.
Рогачева. Женщина в твоем положении должна вести себя так, чтобы за нею нечего было подсмотреть и подслушать. (Она сбита с высокого тона и переходит на слезливый.) Катя, хоть родителей своих пожалей, меня и своего бедного отца.
Катя (смеясь и плача, обнимает мать и говорит ей укоризненно и нежно). Милая мама, смешная моя старушка, скучно мне говорить.
Рогачева (говорит слезливо). Владимир Павлович так много для нас сделал!
Катя быстро уходит. На пороге встречается с Суховым, но не останавливается.
III
Сухов очень располнел. Имеет вид любезного, деятельного, счастливого и самодовольного человека. Любит выражаться красноречиво и кругло, – думает, что искусство произносить речи скоро может ему пригодиться. Иногда он даже увлекается своим красноречием. На службе он поставлен очень хорошо, и его всегда имеют в виду, когда думают о замещении какой-нибудь высшей должности. Он по-прежнему совершенно уверен во всем своем – в своем положении, в своем богатстве, в своей жене. Когда ему осторожно намекают на ухаживания Михаила за Катею, он не обращает на это внимания. И только в последние дни начинает смутно беспокоиться.
Сухов (говорит, останавливаясь на пороге). Катя, куда ты? У меня Михаил Алексеевич… Ушла. (Входит и спрашивает Рогачеву.) Что это с нею, Клавдия Григорьевна?
Рогачева (отвечает тихо, с таинственным видом). Владимир Павлович, вы не находите, что Михаил Алексеевич слишком зачастил? (Уходит за Катею.)
Сухов (говорит, растерянно разводя руками). Да? Вы думаете? Разве…
IV
Входит Михаил.
Сухов. Михаил Алексеевич, отчего вы не купите автомобиля?
У Сухова на лице растерянность и недоумение. Но скоро он овладевает собою и опять берет спокойный и любезный тон.
Михаил. Нет, я не люблю автомобилей. Вообще не люблю ничего автоматического.
Сухов. А вот граммофон – очень хорошо.
Михаил. Нет, не нахожу, Владимир Павлович. Механизм вместо живого голоса – это очень нехорошо. Мертвое подобие жизни, безжизненное повторение одного и того же.
Сухов. Я думал, что вы, как инженер, наоборот, все это любите.
Михаил. Я люблю только рабочие машины.
Сухов. Я слышал, вас, Михаил Алексеевич, можно поздравить с назначением?
Михаил. Это еще не совсем решено.
Сухов. Толкуйте! Напрасно вы так скромничаете. Я очень рад за вас. Разопьем шампанского.
Михаил. Я хочу сказать, что у меня совсем нет желания взять это место. Вернее, что я откажусь.
Сухов (спрашивает с легкою насмешкою). По принципу?
Михаил (отвечает спокойно). У меня так много дела. Не стоит мне брать на себя занятия административные. Мне канцелярская деятельность не по вкусу. Я только люблю строить.
Сухов (смотрит на него, снисходительно усмехаясь, и говорит). Право, позавидуешь вам, Михаил Алексеевич. Все у вас еще впереди, и в то же время вы на вершине силы. Все возможности открыты перед вами.
Михаил (рассеянно). А вы, Владимир Павлович?
Сухов. А я? Что ж, я счастлив. Но моя жизнь уже сделана, уже я собираю осенние плоды, мирно и успокоенно, и почти механически подвигаюсь вперед.
Михаил. И этим вы счастливы?
Сухов. Да. Я счастлив так, что даже побаиваться начинаю.
Михаил. Чего же вам бояться?
Сухов. Как Поликрат, я бы перстень выбросил судьбе в жадную пасть моря, да боюсь, отдаст, вернет. Но я утешен тем, что со мною рука об руку идет верная подруга жизни. Пора и вам избрать себе жену по сердцу.
Михаил (отвечает, загадочно улыбаясь). Мой выбор уже сделан.
Сухов. Лилит? Мы как-то несерьезно смотрим на эту связь. Она к вам не подходит. Вы – человек живого дела и трезвого ума, она – экзальтированная мечтательница. Все равно, рано или поздно вам придется с нею расстаться.
Михаил. Так вы советуете мне теперь же оставить Лилит?
Сухов. Она слишком странная. Она молчит, когда надо что-нибудь сказать, или говорит что-то непонятное. Когда все вокруг нее смеются, она даже не улыбнется. Это хорошо было в детские годы, а теперь дико очень.
Михаил. Теперь она не рисует карикатур.
Сухов. Да, но ведь я не потому.
Михаил. А если я все еще люблю Екатерину Константиновну?
Сухов (смеется и говорит). А вы, Михаил Алексеевич, еще не забыли этой юношеской истории?
Михаил. Иногда мы все возвращаемся к прежним годам и вспоминаем. Верное же сердце и не забывает первой любви. Я не забыл. (Встает, протягивает руку Сухову и говорит.) Теперь мне пора. Прощайте, Владимир Павлович.
Сухов. Вы очень торопитесь, Михаил Алексеевич. Посидели бы. Катя сейчас выйдет.
Михаил. Простите, не могу. Мой привет Екатерине Константиновне.
Сухов. Буду рад навестить вас на днях.
Михаил уходит. Сухов провожает его.
V
Катя возвращается. Прислушивается к их голосам. Стоит неподвижная посредине комнаты, и опять только бледность лица и движение рук выдают ее волнение.
Входит Сухов и говорит ей улыбаясь:
– Загордился наш строитель Сольнес.
Катя (вспыхивая, говорит с неожиданною страстностью). Ему есть чем гордиться!
Сухов (внимательно смотрит на нее и говорит). Я не понимаю, Катя, ты стала какою-то нервною и беспокойною.
Катя. Да? Ты находишь? (Она говорит это очень рассеянно, и кажется, что она думает о чем-то другом, что не выходит у нее из головы.)
Сухов. Меня это беспокоит очень, Катя. Может быть, тебе сегодня…
Он хочет сказать: нездоровится, но Катя нервно перебивает его и говорит быстро и сухо:
– Чем же ты недоволен? Чего я не сделала? Я родила тебе мальчика и девочку. Я продолжила твой род.
Сухов. Катя, отчего ты говоришь со мной так холодно?
Катя (старается подавить свое волнение и принужденно-спокойным голосом говорит). Так холодно? Нет, я этого не хотела. Я не хотела сказать тебе неприятное.
Сухов. Не хотела, конечно. Я тебе верю. А остальное, – я знаю, что моя славная, милая женушка любит пофилософствовать. Но это не мешает ей быть превосходною хозяйкою.
Катя. Конечно, я это и хотела сказать.
Сухов. Ты – моя милая, славная женка. (Он подходит к ней и хочет поцеловать ее руку.)
Катя (быстро отходит от него и говорит решительно). Все это кончилось, и я напоминаю тебе наш: договор, тогда, перед свадьбою.
Сухов (останавливается ошеломленный посредине комнаты и говорит). Что ты говоришь, Катя?
Катя. Я была тебе верною женою. Теперь довольно с меня. Я люблю Михаила и ухожу к нему.
Сухов. Катя, Катя, что же ты со мною делаешь?
Катя. Я тебя не люблю. Как же я могу жить с тобою?
Сухов. А эти восемь лет? Ведь ты же меня любила?
Катя. Что же я в этом понимаю? Что я могла понять?
Сухов. Кажется, непонятного мало.
Катя. Как слепая бабочка… Ах, да я же вам говорила, что не люблю вас.
Сухов. Катя, мне больно.
Катя. Зачем же вы меня брали? Я вас не обманывала.
Сухов. Я думал, что это было только детское увлечение. Я думал, что с годами это пройдет.
Катя. «Любовь одна, как смерть одна».
Сухов. Притом же он сошелся с другою.
Катя. Он любит только меня.
Сухов (спрашивает гневно). А эта несчастная дурочка Лилит была для вас только ширмою?
Катя. Удел слабых – обманывать и таиться. У каждого есть своя пора слабости и своя пора силы.
Сухов. Так внезапно… Я совсем подавлен всем этим, что ты мне сказала.
Катя. Ты знал, что я тебя не люблю. Я не скрывала.
Сухов. Ты – подлая. Ты ограбила мою душу!
Катя. Ты сам этого захотел. Я тебе говорила…
Сухов. Долгие годы ты играла комедию. Подлая, подлая! Ты взяла у меня все, а когда твой любовник разбогател, ты идешь к нему. Подлая, подлая!
Катя. Ты дал мне слово, что отпустишь меня.
Сухов. Я так верил в тебя!
Катя. Вернее, в себя. В свою силу, в свою власть. Верил во власть традиционных слов и понятий.
Сухов. Я верил в тебя, потому что восемь лет подряд ты обманывала меня. Так искусно ты притворялась любящею женою! Какая низость!
Катя. Ты прав, я виновата, – пусть так, но ведь это же ровно ничего не меняет в нашем положении.
Сухов. Где же у вас правда, где совесть? Где ваши принципы?
Катя. Не ты ли сам любил повторять: кто силен, тот и прав? О какой же правде теперь ты говоришь? Не ты ли сам смеялся над принципами Чернецовых? О каких же принципах теперь ты заботишься? Ты пожинаешь то, что сеял.
Сухов. Как злобно, как язвительно говоришь ты со мною!
Катя. Прости. Нет, я не хочу говорить злые слова. Но я должна от тебя уйти. Прощай. (Уходит.)
Конец четвертого действия.
Действие пятое
I
Комната третьего действия. Ясный день. Торжественно и печально.
Лилит, одетая, как в третьем действии, и Чернецов. Дым его папиросы как-то странно соответствует черному хитону Лилит.
Чернецов. Куда же ты теперь пойдешь, Лилит?
Лилит (не слушая его и словно продолжая, говорит). Вот и пришло время, когда мне надо отойти, уйти. Здесь, около человека, я, лунная сказка, веселая немножко, но больше грустная, тихо и редко смеющаяся и вовсе не проливающая слез, я, бедная Лилит, провела мои восемь лет и ухожу в лазурную тишину моей пустыни.
Чернецов. Куда же ты пойдешь, Лилит?
Лилит. Куда-нибудь. Что же, мой срок прошел. Ах, опять для меня повторилась моя старая, старая история любви! В раю первозданном к первому человеку, созданному Богом, пришла, из ночных его грез возникшая, прекрасная, тихая Лилит, я. Дни первой, лунной Лилит проходят скоро, – и приходит вторая, законная, вечная жена Ева к своему Адаму.
Чернецов. Дал ли он тебе денег, Лилит?
Лилит. Конечно. Он дал мне много денег. Ему ничего не жаль. Он – великодушный и сильный. (Обходит комнату и говорит.) Прощайте, прощайте, милые предметы, любимые моим милым! Прощайте, прощайте! Да будет счастие и радость в этом доме! Пусть никто здесь никогда не заплачет, как и я не пролила здесь ни одной слезы.
II
Входят Катя и Михаил.
Катя озарена радостью освобождения. Ее движения легки и быстры, как движения юной девушки, и кажется, что счастьем сожжены эти восемь лет заложничества. Лицо пылает румянцем, глаза блестят. Ее платье похоже на то, которое было на ней в первом действии, и опять, как тогда, она босая.
Увидев Лилит, Катя слегка отуманилась. Медленно подходит она к Лилит, становится перед нею на колени, целует ее руки и говорит:
– Ты сохранила мне его, милая Лилит! Милая Лилит!
Лилит. Ты меня благодаришь? За что же? (Поднимает Катю и целует ее.)
Катя. За эти годы, когда мы были заложниками жизни, и ты, всегда свободная, утешала его.
Лилит. Я его люблю. А он меня не любит. Так надо. Мы были на верном пути. Прощай, Михаил. Вот, я ухожу.
Михаил. Милая Лилит, прощай! (Целует ее.)
Лилит и Катя смотрят одна на другую.
Лилит. Не жалей меня, Катя. Я жила с тем, кого любила. И сколько раз я готова была тебя жалеть: ведь ты жила с нелюбимым человеком!
Катя. Готова была меня жалеть?
Лилит. Да, но не жалела. Зачем жалеть! В свободе всегда есть жестокость. Потому кроткие всегда несут ярмо. Прощай, Катя.
Катя, плача, обнимает Лилит. Лилит уходит, и, провожая ее, уходит Чернецов.
Михаил. Она уходит из моей жизни, оставляя в ней незабываемую печаль.
Катя смотрит на него, улыбаясь, и опять вся сияет радостью.
III
Дверь отворяется, и входят Катины дети: мальчик и девочка. Они румяные, здоровые, спокойные. Одеты нарядно и красиво. Идут и кажутся заведенными куклами.
За ними идет бонна. На ее лице – жадное любопытство, от которого нос ее кажется длиннее, острее и желтее обычного; он, точно из крашеного свинца, тяжелый, и тянет ее голову вперед. Глаза моргают часто. В руках, странно сжатых, колышется ридикюльчик, – и кажется, что там копошится грязненькая сплетнишка.
Михаил уходит и через несколько времени возвращается с двумя коробками, в которых, по-видимому, положено что-то сладкое. Ставит эти коробки на стол близ Кати.
Катя. Дети, зачем вы сюда пришли?
Дети (говорят довольно безвыразительно). Мамочка, мамочка, пойдем поскорее домой. Нам без тебя скучно.
Катя. Милые мои, я здесь останусь навсегда. А вы должны жить с папочкой.
Дети. Мамочка, мамочка, иди к нам. Мы хотим поиграть с тобою, а без тебя мы скучаем.
Катя (укоризненно смотрит на бонну и говорит). Зачем вы привели сюда детей?
Бонна. Простите, Екатерина Константиновна. Мы гуляли. Дети очень просились. (Видно, что лжет.)
Катя. Нет, милые дети, я не пойду к вам. Идите скорее, папе скучно вас ждать.
Дети (говорят наивно). Нет, мама, ему не скучно, он сидит в кофейне Жакмино, где такие вкусные пирожные. Нет, ему не скучно.
Катя. Милые дети, я никогда не вернусь к вам.
Дети. Милая мама, отчего ты не хочешь к нам вернуться?
Катя. Потом вы узнаете, а теперь вам этого не понять.
Дети. Мы и теперь поймем, скажи нам, милая мама.
Катя. Милые дети, я нашла моего старого друга, которого я всегда любила. Я буду жить с ним всегда. Что же вы в этом поймете?
Дети. Твой друг – этот господин с черною бородою?
Катя. Да, дети, это он. (Берет со стола коробки, на которые дети давно уже поглядывали.)
Глаза у детей оживились. Дети спрашивают:
– У него много сладких конфеток?
Катя. Вот, он вам дарит это. (Дает детям по коробке.)
Дети (захватив коробки забавно-неловким жестом, поворачиваются к Михаилу и благодарят его: девочка делает реверанс, мальчик шаркает ножкою, и оба говорят вместе). Благодарю вас.
Катя. Теперь, милые дети, идите. Слушайтесь папочку во всем, будьте добрыми и умными, и да благословит вас Бог. Прощайте, дети. (Целует детей.)
Дети прощаются и уходят.
За ними уходит бонна, дрожа от любопытства, повертывая во все стороны остренькую мордочку и порывисто нюхая воздух.
IV
Катя. Мне кажется, что это были какие-то ненастоящие, стилизованные дети. Что они говорили! Какой вздор! Бедные, глупые! Он их научил этой ерунде, а сам сидит в кофейне Жакмино и ждет.
Михаил. Я видел его из окна. Он вышел из кофейни и ходил по тротуару, потом быстро перешел на эту сторону. Он ждет своих детей у подъезда.
Катя. Сейчас он сам придет сюда.
V
Раздается где-то не близко резкий звонок, за ним другой, третий, все яростнее.
Михаил. Это – он. Ты бы ушла, Катя.
Катя. Я не боюсь. Я не хочу прятаться.
Доносится бешеный крик. Слова не слышны. Катя и Михаил молча прислушиваются.
Врывается Сухов. Он взбешен. Михаил идет ему навстречу. Вслед за Суховым входит Чернецов.
Сухов (кричит). А, гениальный строитель! Набили себе карман на постройках, теперь есть на что содержать любовниц!
Михаил. Успокойтесь, Владимир Павлович.
Сухов. Влюбленная парочка! Нет, господин инженер, ваш расчет на этот раз неверен. Хапуга, тебе не удастся это воровство! (В руке у Сухова револьвер, которым он бестолково размахивает.)
Михаил смотрит на Сухова спокойно.
Чернецов (бросается между ними и кричит). Остановитесь! Принципиально я не могу допустить, чтобы спор между интеллигентными людьми разрешался выстрелами.
Сухов (говорит злобно). Старый шут! (Бросает револьвер на стол. Садится в кресло у стола, закрывает лицо руками и рыдает.)
Катя (подходя к нему, говорит тихо). Владимир Павлович, простите меня. К вам я никогда не вернусь.
Сухов (овладевая собою, быстро встает и говорит). Меня извините, Екатерина Константиновна. Нервы не выдержали. Прощайте. (Идет к выходу. В дверях останавливается и говорит.) Мстить вам я не стану. Я презираю вас обоих. (Уходит.)
Чернецов. Я провожу его. (Идет за Суховым.)
VI
Катя подходит к Михаилу и целует его.
Михаил (спрашивает). Катя, мы счастливы?
Катя. Да, мы счастливы. Бесконечность жизни перед нами, и мы победили.
Михаил (говорит задумчиво и невесело). Мы счастливы.
Катя (с удивлением спрашивает). А ты сомневаешься?
Михаил. Нет, но счастие мое обвеяно грустью.
Катя. Но мы все-таки победили! К чему же ты поведешь меня теперь?
Михаил. К жизни свободной и радостной, к творчеству жизни новой и счастливой, такой жизни, какой не было до нас.
Катя. А был день, ты звал меня к смерти.
Михаил. Я – господин жизни. Но мое господство куплено ценою утомления и печали.
Катя. Как сон, прошли эти годы.
Михаил. Как сон.
Катя. Мы снова юны. Мы снова дети.
Михаил. А Лилит?
Катя. Лилит? Эта грустная, большеглазая, Мечта ночная, Лилит, ушла. Ушла к тому, кто мечтает.
VII
В комнате темнеет. Отодвигается медленно занавес в глубине комнаты. Открывается залитая ярким светом широкая лестница в семь ступеней, а за нею – обширный высокий белый зал. Передний план сцены в тени, и лиц Михаила и Кати не видно.
На верху лестницы стоит Лилит, в черном хитоне. Но теперь голова ее увенчана золотою диадемою и торжественным светом облито ее лицо.
Лилит. Устала я, устала смертельно. Многие века прошли надо мною, – ко мне зову я человека, – и, свершив подвиг мой, ухожу. И все не увенчана Дульцинея, и путь мой далек предо мною.
Конец.
<Не позднее 1912>
