Глава 13
Так это девчонка? Где были мои глаза?
Поднявшись, я осмотрел немцев. Где-то тут я видел… Ага, вот она!
— На, — я протянул ей флягу с водой. — Умойся.
Так и есть — девчонка. Молоденькая. Лицо было чумазое, да и кровь натекла из ссадины на лбу. Сразу и не поймешь. Интересно, немцы это просекли? После того, как она умылась, стало видно, что на вид ей не больше 20 лет.
— Лоб шнапсом протри. Давай я тебе голову перебинтую, вон, как тебе крови-то пустили.
Она скинула капюшон, сняла шапку. Короткая стрижка (прямо как у мальчишки), русые волосы. Господи, как их на войну-то берут?
— Да уж… Из тебя сейчас барс, как из меня поп. Тебе сейчас не Барсова подходит, а скорее Котеночкина.
— А вы — кто?
— Партизан я. Зови меня — дядя Саша.
— Вы тут один? Или…
— Один я. Выстрелы вот услышал и пошел посмотреть.
— И не боялись?
— Я на войне, дочка, больше лет провел, чем ты на свете живешь. Да ты и сама видела.
— А что ж вы с пистолетом-то. Их — вон, сколько было, даже и с пулеметом…
— Да? Очень им это помогло?
— Так у вас же еще и автомат был.
— Из него я бы тебя вместе с ними и покосил бы. Сама-то не забоялась, поди? Этот — твой? — кивнул я на немца с разбитым лицом.
— Мой. Патроны вот только кончились, а то, я бы так просто не далась… — она наклонилась и подняла из снега пистолет «ТТ».
Затвор у пистолета стоял в заднем положении. Выщелкнув обойму, я убедился, что патронов в магазине не было.
— И, куда его теперь? Патроны есть еще?
— Нет. Если только у ребят остались.
Осмотрев погибших бойцов, я набрал пару десятков патронов и одну гранату «Ф-1».
— Не густо. Это как же вы вот так, почти без патронов в немецком-то тылу воевать собирались? — я отдал ей уже заряженный «ТТ» и оставшиеся патроны.
— Так мы тут уже месяц ходим, вот и кончилось уже все.
— Так вы что же — разведка?
— Да.
— Фронтовая или армейская?
Девушка покосилась на меня, перевела взгляд на немцев…
— Фронтовая.
— А ты, значит — радист?
— Да.
— И рация есть?
Она приподнялась и вытащила из стога вещмешок. Так вот обо что приложился головой немец!
— Связь с нашими есть?
— Нет. Батареи сели давно.
— Так зачем ее тогда таскать?
— Командир сказал, что батареи и еду нам доставят.
— А сам-то он где?
— Он с группой ушел, должен скоро быть.
— И давно?
— С неделю.
— Обожди-ка — я вытащил трофейную карту. — На, посмотри, ничего тут интересного нет?
Она несколько минут рассматривала карту.
— А откуда это у вас?
— Вот тут — я показал пальцем — я вчера десяток немцев положил. Карту у них и взял. А вот этой дорогой они шли. По этим тропкам, видишь, другие группы ходят.
— Сюда наши должны были выйти — ее палец указал на красный кружок. — Тут у немцев армейский узел связи.
— Похоже, что тут их и накрыли. Иначе с чего бы это немцы всполошились-то?
— Нет! Наши ребята все ловкие! Их так просто не поймать!
— Эти — кивнул я в сторону погибших — тоже, небось, не совсем лопухи были. И что? Против большой толпы фрицев небольшой группе не выдюжить.
— А вы сами-то?
— Ты меня с собою-то не равняй! Да и ребята ваши, не хочу худого слова сказать, мне тоже особо не противники. Я ТАКУЮ войну видел, что никому из вас и не снилась даже! Да и учителям вашим тоже! И то — в лобовую на толпу фрицев не полезу в одиночку. И в осиное гнездо, узел связи этот, тоже соваться не стал бы. Там немцев, чай, не рота сидит. И не первогодки, а солдаты опытные.
Она притихла.
— Кто сюда прийти должен? И когда?
— Не сюда. У нас точки встречи установлены. По четным дням — одни. По нечетным — другие. Вот ребята и ходили по очереди их проверять.
— И сколько бы вы еще так ждали?
— Пока помощь не придет.
— А если не придет?
— Должна прийти! Командир обещал!
— И где он теперь сам?
Наступило молчание.
— Ладно — я встал и протянул ей автомат с подсумками. — Бери. Я вон, пулемет прихвачу.
Отойдя к немцам, я в темпе обшарил их подсумки, набрал патронов. В ранце у пулеметчика обнаружилась одна пустая и одна заряженная лента. Ничего, время будет, и пустую снаряжу.
— Ну, что? Потопали отсель?
— Ребят похоронить надо бы…
— Котенок (вот же, сорвалось!) у нас на хвосте скоро будет толпа разозленных фрицев. Я не очень-то хочу встретить их тут. Так что времени у нас нет, пора отсюда сваливать. Вот отойдем подальше, там уже и будем рассуждать что и как.
Прихватив вещмешок с рацией, мы быстро ушли в лес. Я старался, по возможности, путать следы. Но, вся надежда у меня была на вновь пошедший снег. Если повезет, то он присыплет наши следы.
В нехилом темпе мы отмотали около десятка километров. Ноги у меня уже начали гудеть.
— Все. Перекур — опустился я на поваленное дерево. — Передохнем пару часов.
Достав из мешка банку консервов, я вскрыл ее ножом.
— Держи. У меня еще есть.
Несколько минут мы, молча, поглощали содержимое банок. Ноги стали понемногу отходить.
— Ну, что, Котенок (ну все, прилипло — не оторвешь!), какие у тебя планы на будущее?
— Наших ждать надо…
— Как сегодня? — ее глаза начали подозрительно блестеть. — Ну ладно, ладно, Успокойся, я тебя обижать не хотел.
— Ребят жалко… Ростовцев Ваня, тот что в лесу остался, он добрый был. Шутил, конфеты мне таскал…
— А те, что на поляне?
— Тот что, у стога — Миша Бронский, он из Ростова. У нас недавно, только перед выходом и пришел. А со мной рядов Володя Кашинский был, мы с ним вместе школу заканчивали.
— Да, не повезло им. Ну война, она все по-своему расставляет. Кому жить, а кому…
— Дядя Саша?
— Да?
— А вот, на руках у вас что?
— Долго рассказывать, Котенок.
— А все-таки?
— Ты мне лучше вот что скажи. Что дальше делать будем? Твои ребята уже, скорее всего не придут. Немцев тут скоро будет — как зрителей на Красной площади в парад. Не пройти им. Уходить надо.
— Куда?
— Через линию фронта, к нашим.
— Нет, дядя Саша. Вы идите, если вам надо, а я ждать тут буду. У меня приказ.
— Ну, хорошо. Продуктов я тебе оставлю. Патронами поделюсь — есть у меня запас еще. В лесу как спать будешь? Костра вы ведь не жгли?
— Нет. В кучку ложились и менялись постоянно. Ветки вниз стелили и сверху тоже.
— Угу. И с кем ты теперь в кучку ляжешь? Медведя поднимешь?
Марина упрямо молчала.
— Ладно. Попробуем так. Командир твой какой тебе, дословно, приказ отдал?
— Не мне. Ростовцеву.
— Хорошо, пусть так.
— Ждать возвращения группы с разведданными. Получить посылку с продовольствием и батареями. По возвращении группы — передать нашим полученную информацию.
— А если группа не приходит?
— Ждать посылку, там будут указания.
— А если и этого не будет?
— Пробиваться к своим.
— Ну наконец-то, и полугода не прошло! Я-то тебе о чем талдычу уже целый час?
— Все равно. Я должна их ждать еще четыре дня.
— Ну, четыре дня — не вечность. Уже кое-что. Что же такого ваши ребята должны были с этого узла связи притащить? Молчишь? Ну, это твои секреты. У меня и своих хватает.
— Этих — она снова кивнула на руки.
— И этих, и других. Смотри — и я вытащил из вещмешка одну из генеральских папок. — Немецкий знаешь?
— Немного, в школе учила. И в разведшколе преподавали чуток.
— Тогда — поймешь. А я вздремну чуток.
Чуток затянулся на пару часов. Сначала я еще слышал, как шуршала бумагами Марина, потом усталость все-таки взяла свое и я уснул.
Когда я проснулся, Марина все еще копалась в бумагах.
— Ну ты у нас и усидчивая! Я уж думал — и ты чуток вздремнешь.
— Дядя Саша, откуда это?
— Там такого добра еще дофига, — я приоткрыл мешок, который лежал у меня под головой и высыпал на снег зольдатенбухи. — Видела?
Марина кивнула, в её глазах мелькнуло удивление.
— Так вот — это не все. Если бы я сегодня не торопился — и у этих бы все забрал. Да и с собой не с руки все тащить — я же не трактор.
— Это вы их?
— Нет — Александр Македонский! Ну ты прям как первоклассник спрашиваешь. А меня про наколки пытаешь. На, смотри — и я расстегнул полушубок. Приподнял свитер и распахнул рубашку. — Впечатляет?
— Да…
— Немцев тоже … впечатлило. Вот и лоханулись.
— Что?
— Прозевали они, говорю. А я и воспользовался.
— Так вы… вы — разведчик?
— Эх, Котенок, если б все так просто было… Ты себе и представить не можешь, чего я только не прошел за свою жизнь…
— Я понимаю. Есть военная тайна, и ее нельзя раскрывать.
— А кроме военных — других не бывает?
— Есть еще… государственная тайна есть — так зачем вы МНЕ все это говорите? У меня ж допуска такого нет?!
— А если это — и не тайна вовсе, но никто не поверит?
— Как это так? Не поверят? Так есть же те, кто видел… Всегда доказать можно.
— Можно. Да, не все. И не всем. Ты вот, пока война не началась, во многое из того, что сейчас сама видела, раньше бы поверила?
— Да. Я вот не верила никогда, что можно такими жестокими, как немцы быть. Пока не увидела, как они наших раненых добили.
Ого! А девчушка уже успела кое-что повидать и запомнить. Вон руки как сжались!
— А то, что детьми и женщинами прикрываться можно — в это ты поверить можешь?
— От кого прикрываться?
— Ну, выставить их в окна, а самим из-за их спин стрелять.
— Да это ж … — у нее аж дыхание перехватило. — Это совсем не человеком надо быть!
— А я это — видел. И не раз. И как раненым головы отрезают, и много еще чего видел. Лады. Собирайся, пошли. Нам еще и ночлег устраивать надо.
Мы шли с ней по лесу и я говорил. Должно быть, я устал держать в себе все эмоции, а может быть — просто понимал, что от нее мне не стоит ожидать какой-то подлянки. Я рассказывал ей про Афган, про Буденновск и Чечню. Про страшное слово «Норд-Ост». Она что-то невпопад спрашивала, ахала, сбивалась и сбивала меня. Удивлялась и бледнела.
— Но как же так, дядя Саша!? Вам в Москву надо, к Сталину!
— Ну, ты у нас неглупая девушка, вот и представь себе такую картину. Вылезает из леса некто, бородатый и в наколках, и говорит — везите меня к Сталину! Я великую тайну знаю! И дают ему личный самолет и везут — куда?
— В Москву!
— А на Колыму — не хочешь? Я даже тебе НИЧЕГО доказать не могу, а если кому посерьезнее? Говорил я тут с одним ОЧЕНЬ умным чекистом…
— И что он?
— Дал команду меня расстрелять. Не поверил.
— А вот это — кивнула она на мешок у меня за спиной.
— А вот это — аргумент, Котенок. Серьезный и весомый. По крайней мере сразу меня не шлепнут, а сначала выслушают. Только для этого — еще дойти надо.
— Вот дождемся ребят — и вместе!
— Твоими бы устами, Котенок, да мед пить… Ладно. Пришли мы, давай ночлег устраивать.
Облюбовав выворотень побольше, я начал устраивать там гнездо. Топорик у меня был. Нарубив несколько елочек, я, прислонив их к выворотню, сделал подобие шалаша. Марина тем временем резала лапник и выкладывала из него лежку внутри. Вплотную к выворотню я соорудил небольшой костер. Хорошо! Огонь горел чуть внизу, и со стороны его видно не было бы и так, да тут еще и елки его закрыли совсем.
— Все! Устраивайся на ночлег. Вон в мешке у меня пошуруй, там носки должны быть теплые, да и еще что-то подобное было.
Марина полезла в мешок и обзавелась некоторыми, полезными ей, вещами.
— Там еще пистолет лежит — возьми. Лишним не будет, патронов к «ТТ» у нас кот наплакал. А патронов к «вальтеру» там штук пятьдесят точно есть.
— Так у меня к нему кобуры нет.
— И не надо. Сунь его в карман, в левый, будет запасным.
— Так это вы так, с двух-то рук, стрелять можете. А я и не пробовала даже.
— Утром покажу. Это наука нехитрая, если голова соображает правильно. А сейчас — спать! Пока костер тепла нагнал — засыпай.
Я снял полушубок и уложил его на ворох лапника.
— Снимай свой и ложись сюда. А своим накроешься сверху.
— А вы как же?
— Дров подброшу и сбоку приткнусь. Поодиночке — вымерзнем к утру, а так и костер горит, и друг друга обогреем.
Ночью снег повалил совсем густо. Просыпаясь, чтобы подбросить дров, я слышал, как шуршат снежинки снаружи. Марина, как котенок, прижалась ко мне сбоку, и, вставая, я каждый раз осторожно ее сдвигал в сторону.
Под утро мне стали сниться какие-то непонятные сны. Серега в бане, почему-то с «СВД», узбеки с винтовками. Горящий бэтэр — где это? Афган? Чечня? Бородатый «дух» с пистолетом, который прятался за спиной знакомой девушки. Да это же Маринка! Я рванулся вперед… и проснулся. Утром подморозило, но в шалаше было относительно комфортно. Судя по тому, что внутри было темно, снег засыпал нас весьма основательно. Костер потух, и, выбравшись из-под полушубка, я присел к нему, стараясь раздуть угли. Благо, запас дров был внутри, и вылезать наружу не было необходимости.
За спиной завозились.
— С добрым утром, Котенок!
— С добрым утром, дядя Саша!
— Не замерзла ночью?
— Нет, хорошо было, я даже сон видела.
— Мирный сон-то?
— Да, маму видела. Девчонок из школы.
— Надо же… А у меня все какая-то хрень снилась. Не отпускает война, даже и во сне. Поройся там, в мешке, консервы давай, галет пачка должна быть — её тоже тащи. Вода — во фляге. Котелок достань, воды согреем.
После перекуса я занялся военное подготовкой. Начал учить Маринку правильно ходить, смотреть. Показал ей, как работать с пистолетом с правой и с левой руки.
— Так, для начала — учимся ходить.
— Как это?
— Как и все — ножками. Встань, в стойку, как если бы ты стрелять собралась.
Маринка приняла буденновскую стойку. Меня аж повело.
— Так. Этот маразм забудь как страшный сон. Чтобы я тебя в такой неприличной позе больше не видел никогда.
У неё покраснели щеки.
— А что же тут неприличного, дядя Саша? У нас так все стреляют.
— Щас все начнут с моста вниз головой сигать, следом прыгнешь, за компанию?
— Нет.
— А тут, что, голову включать не надо?
— …
— Значит, так. Стоим ровно, не напрягаемся, ноги расставлены примерно вот так, видишь?
— Да.
— Покачайся туда-сюда. В ногах не должно быть напряжения, усталости. Они свободно двигаться должны. Попробуй повернуться на них влево-вправо.
Она повертелась.
— Ну как? Ногам не неудобно?
Подвинув ноги, она снова повернулась несколько раз.
— Вот так, вроде бы ничего.
— Отлично. Теперь бери в руки пистолет. Я сказал в руки!
— Так я же…
— В обе руки! Пистолет в правую, левой рукой его поддерживаешь чуть снизу.
— Так?
— Ну, примерно, так. Руки не напрягай, слегка в локтях согни. Чтобы как пружинки были. Попробуй ими туда-сюда подвигать. Как птица клюет, так и пистолетом клюй. Постарайся им в сторону цели попасть.
Маринка попробовала. Получилось не очень.
— Еще раз. Ну, хоть что-то… Теперь смотри.
Я несколько раз повернулся из стороны в сторону. Вправо-влево, с приседом, кувырок назад, вбок.
— Понятно?
— Не все…
— Ну, с первого раза — и все понять, тут голова как у Карла Маркса нужна. Смотри еще раз. Попробуй повторить.
Маринка честно старалась, пыхтела и кое-что у нее стало получаться.
— Ну вот, уже лучше. Теперь — смотри. Вот так движемся при стрельбе. Глазами, смотри разу двумя! Смотрим на цель. Твоя задача — попасть в неё.
— А мушка?
— Наплюй на неё и забудь. Для стрельбы метров на десять-пятнадцать она тебе вообще не нужна.
— Из пистолета?
— Хоть из пулемета.
— А как же мне целиться?
— Куда?
— В цель…
— Я чего-то не понял, Котенок. Ты что первым делом сотворить должна?
— В цель попасть.
— Правильно. Попасть. А целится — зачем? Я ж не сказал тебе — прицелится. Я сказал — попасть.
— Не понимаю я, дядя Саша.
— Для того чтобы попасть в цель на таком расстоянии целиться ВООБЩЕ не обязательно. Попадать и целиться — два процесса независимых. Можно целиться и не попадать, можно попадать и не целиться. Вот, смотри.
Я подобрал кусок деревяшки и воткнул его в снег на расстоянии метров десяти от нас. Отошел и повернулся спиной.
— Попасть в неё легко?
— Можно.
— На наган, попади.
Хлопнул выстрел.
— Ну, как?
— Рядом.
— Давай сюда.
Поворот, приседание.
Негромко хлопнул наган, и деревяшка наклонилась набок.
— Сколько времени у меня на все это ушло?
— Секунда, ну две, может быть.
— В чем вопрос, поняла?
— Вы не целитесь, сразу револьвер подняли и выстрел.
— Правильно! Времени целиться в бою не будет. Нужно сразу попадать. Глазами цель видишь и это достаточно.
— Это я поняла.
— Из какого оружия стрелять — все равно. Будешь цель ВИДЕТЬ, из любого попадешь.
— Так я вроде и так вижу.
— Видеть, как ты смотришь, и ВИДЕТЬ её как ЦЕЛЬ — две разные вещи. Это понимать надо, Котенок. Понимать и чувствовать.
— Я постараюсь, дядя Саша.
— Этим жить надо, Котенок. Двойка по жизни бывает первая, она же и последняя. Вышла в бой, чувства забудь. Все эмоции — побоку. Сможешь?
— Смогу.
— Не ошибись, Котенок. Времени у нас мало, а я ещё много с тобой сделать должен успеть. Как у радистки, у тебя шансов уцелеть в этой войне минимум. Ты из котенка тигром стать должна, тогда и выживешь.
— Как это так?
— Вернешься ты с задания, думаешь, тебя чему-то особенному учить станут?
— Отдохну и…
— И снова через фронт.
— Так война же.
— Война, Котенок, головы не отменяет. Совсем наоборот. Так что пока ты САМА по себе не будешь представлять серьезной ценности, никто о тебе и думать не будет. Будешь ты — одна из многих. А я хочу, чтобы ты была одна из очень немногих.
— Зачем?
— А затем, что тогда и ценить тебя будут куда больше, чем ты сейчас стоишь. И отношение к тебе будет, куда как более серьезное. Соответственно и шансы выжить у тебя будут больше, чем у всех окружающих.
— Так нехорошо же это…
— Чем это вдруг? Вот представь — два бойца. Один весь из себя серый. Ну, бежит он где-то в общей цепи, стреляет куда-то вместе со всеми — кто его видит? И кому интересно, что он там про себя думает? И второй. Тот скачет ловко, враг в него не попадает, стреляет точно. Один выстрел — один фриц. Такой боец любому командиру ценен. Дырку им затыкать не будут, ещё и поставят туда, где от него больше пользы будет. А значит, и жизнь у него будет более интересная.
— Так, тот, первый, не виноват, что он такой серый. Его учили так…
— Ага, значит, признаешь мою правоту?
— Ну, так это ж и так ясно.
— Ясно. Да не всем. Хочет этот, серый, по-другому жизнь свою устроить — пусть ищет шанс. Не хочет — флаг ему в руки!
— В смысле — флаг?
— Флаг ему в руки, барабан на шею, поезд навстречу и медаль — на гроб.
— ???
— Это у нас присказка такая была. Мол, если ты сам по жизни — лопух, то туда тебе и дорога. Хоть какая-то польза в этом случае будет. Так что — учись, пока возможность есть.
— Я стараюсь…
— Не всему я тебя может выучить успею, времени у нас немного. Поэтому — запомни. Бегать, прыгать и стрелять — хорошо, но это — не главное.
— А что тогда — главное?
— Думать. Учись думать, Котенок. Соображать. Будешь думать не как все, не стандартно — всегда будешь на шаг впереди врага идти. Всегда ищи — каким непривычным путем пройти, там, где тебя не ждут. Самое страшное в бою — это стереотип мышления.
— Стерео…?
— Шаблон. Действия по шаблону. Потому, что так принято, так привычнее и понятнее. Если твоих действий противник предсказать не сможет, то и ждать тебя не будет там, где ты выйдешь. И выстрелишь ты первая, и ударишь — и уйдешь живой.
В общем, к обеду мы оба изрядно подустали. Поэтому обеденную порцию умяли за обе щеки.
— Котенок, проведи ревизию. Что у нас там с продуктами? Нам к тайнику твоему, когда идти надо?
— Завтра. А чего вы меня, дядя Саша, все время котенком зовете? У меня имя есть.
— Ты не обижайся, но уж больно ты на него похожа. У меня, у дочери средней, такой вот живет. Пушистый и глаза у него все время удивленные такие. Прямо как у тебя.
— Сибирский?
— Нет. Шотландский вислоухий — и я постарался изобразить на снегу кошачью морду. Вышло не очень, но Марину впечатлило.
— Шотландский? Это откуда такой?
— Вообще из Англии. Там эту породу вывели. Но, ей из Москвы привезли.
— Так вы в Москве живете?
— Жил. А сейчас, даже и не знаю, где придется дальше-то жить. Ладно, об этом думать будем после, когда отсюда уйдем. Так что у нас там с продуктами?
— Если так и дальше есть будем, то дня на три еще точно хватит.
— Ну, а больше и не надо. На дорогу выйдем, немцев попросим — поделятся.
Марина передернула плечами. Видимо представила себе эту сцену.
— Так. Полчаса отдых. После опять учиться будем. Твоих бы учителей — мордой бы и об забор. Кого только в поле выпускают!
— Так я же радист.
— Да хоть санитарка! В разведку пришла — должна ВСЕ уметь. Ладно, дай срок, натаскаю я тебя, чтоб хоть самому не краснеть!
После вечерних занятий ноги (да, заодно и руки) гудели уже весьма основательно. Маринка оказалась сообразительной девочкой, на лету, конечно, не хватала, но все же… Эх, мне бы ее на месяцок — погонять всерьез, глядишь — и вышло бы что-то приличное. Но и так, уже лучше, чем раньше.
Ужин показался необычно вкусным — Маринка постаралась. Даже нарвала какой-то травы и, мелко порезав, добавила её в тушенку. Кстати — предпоследняя банка осталась, пора уже на промысел.
— Молодец, Котенок! Так готовить будешь — заздоровеем немеряно!
— Шутите вы…
— Нет, правду говорю. У меня вон, одна из дочек тоже из простых, вроде, вещей так очень даже вкусно приготовить может. Времени только вот не всегда хватает на готовку.
— Дядя Саша…
— Да, Котенок?
— Расскажите, как это все у вас там происходит? Как люди живут? Что вокруг твориться?
— По-разному. Кто-то очень даже и неплохо себя чувствует, кому-то кисло пришлось. Эх! Не охота мне сейчас обо всем этом вспоминать! Расслабну, разомлею как кот на солнышке, тут и до беды недалеко.
— Ну, все-таки?
— Вот линию фронта перейдем, дадут нам пару дней на поправку, тогда и поговорим. Ты лучше, про себя расскажи.
— А что ж я такого рассказать могу?
— Да что есть — то и говори. Ты ж вот не сразу на свет с рацией и в маскхалате появилась-то?
Маринка прыснула, видимо представив себе эту картину.
— Ну, вы и скажете! Я из Пулково, это под Ленинградом, знаете?
— Слыхал. Бывать не приходилось, но название знакомое. В самом-то городе я часто бывал, а вот в Пулково — не приходилось как-то.
— Нас в семье двое было. Я и брат мой младший, Вовка. Я только перед войной семилетку закончила и в радиотехническое училище поступила.
— Понятно, почему тебя радистом взяли.
— Так и не сразу! У нас много кто заявления писал, а взяли только десять человек! Я и не попала в первую партию… Потом уже, еще один командир приехал и с каждым говорил. Вот тогда мне и повезло.
Странные у нее понятия о везении! Хотя, в то время… Это у нас, ныне, каждый от армии откосить пробует, а тогда — дело другое было.
— Ну, и дальше что было?
— Учились мы. Рацию учили, с парашютом прыгали.
— Много?
— Пять раз!
— Охренеть, как дофига…
— Стрелять нас учили…
— Ну, если так, как я это сейчас вижу — то лучше бы время и не тратили.
Маринка обиженно надулась.
— Я в десятку три раза из десяти попадаю!
— На стрельбище. Из положения лежа.
— Да… Нас так учили…
— И толку от такой стрельбы? Позиционную войну вести собирались?
— Да, так как вы умеете, так у нас даже и инструктора не могут.
— Могут. Только это другие инструктора должны быть. И учить вас надо было не наспех, а всерьез. Чтобы такие, как ты легко троих-четверых противников, вооруженных причем, могли бы слепить в пять секунд.
— Мы сумеем ещё!
— Сумеете, не спорю. Только времени это займет прилично и сколько еще таких ребят молодых погибнет раньше срока?
— Так война же!
— Войну тоже по-разному вести можно.
— Это как же?
— Можно в лобовую атаку на пулемет за версту переть. Можно его из пушки за пять минут закопать. Можно взвод в оборону в чистом поле положить, а можно его спрятать и во фланг противнику и долбануть. Да, много чего можно еще. Только голову на плечах иметь надо.
Маринка снова насупилась. Совсем еще ребенок — вон как щеки надула!
— Дядя Саша?
— Да, Котенок.
— Про дочек своих расскажите.
— Что ж тебе о них рассказать?
— Сколько их у вас?
— Трое. И два сына.
— И не тяжело?
— По-всякому бывало. Сейчас и не тяжело уже, подросли.
— А что они у вас носят? Платья у них, какие — красивые наверно?
Да, во все времена, все женщины мыслят, похоже… Я представил себе Маринку, наряженную в готическое платье, и аж поперхнулся.
— Невеликий я спец по рисованию, но попробую тебе изобразить.
От некоторых моих художественных изысков у Котенка покраснели даже уши…
— И такое у вас на улице носят?!
— И не только такое… Давай, лучше лежку готовить, а то я уже заговариваться скоро начну.
Визит к тайнику ничего не дал. Никто не приходил туда, кроме нас, это было очевидно. Маринка заметно погрустнела, так что пришлось выбивать из нее эту грусть усиленными занятиями. Незаметно пролетел день, потом еще один. Следующие визиты к тайникам тоже оказался безрезультатными.
— Ну, что? Дальше ждать будем?
— Не знаю… — Маринка явно была растеряна. — Должны же были ребята придти. Не могли же нас тут забыть?
— Эх, котенок, знала бы ты кого и как часто так вот забывали… У нас ведь и с едой — не очень, ждать особо и не можем уже.
— Так может у немцев попросить?
— Может — сразу у Черчилля? Ладно, делать все равно нечего, посмотрим.
Плюх!
Котенок смачно впечаталась попой в снег.
— Опять? Сколько раз я тебе говорил — надо уходить вбок!
— Да, легко вам говорить, сами вон как крутитесь, а я и не успеваю даже…
— У меня с тобой разница больше чем в тридцать лет! Это я за тобой успевать не должен, а не наоборот! Вставай, хватит отдыхать.
Я протянул ей руку.
— Показываю ещё раз! Отбив ствола в сторону, шаг сюда, захват, проворот на месте. Это — ясно?
— Да.
— Повтори.
Маринка крутнулись на пятках, перехватывая ствол.
— Ну, вот можешь же! Ещё раз.
Ещё проворот, еще один…
— Так, правильно! Теперь смотри, следующее движение. За мушку его, вот так, теперь — вот так. И — все! Поняла?
— Ведь немец выстрелить сумеет!
— Ты думаешь? Смотри.
Я взвел затвор у автомата.
— Держи. Попробуй выстрелить. Не бойся, все равно не сумеешь.
Маринка взяла автомат в руки, подобралась и стала похожей на взъерошенного котенка.
— Готова?
— Да, только страшно ведь…
— Сказал — не бойся!
Шаг вперед, отбив ствола… Левая рука скользнула вперед. Щелк!
— Ну? Удалось стрельнуть?
Маринка удивленно рассматривала автомат, стоящий на предохранителе.
— А как же это… как вы так смогли?
— Дальше показываю! Становись!
Так, по кругу. Отбив, захват, затвор, предохранитель — опа! У Маринкиного виска подрагивал, зажатый в руке, магазин. Секундой раньше он был в автомате.
— Еще секунда и кранты! В магазине весу хватит, чтобы висок проломить. Можно и просто автомат отобрать, ну это я тебе уже показывал.
— А пистолет, тоже так?
— Нет. Это иначе делается. Смотри сюда.
Захват, шаг вперед, проворот.
— Уяснила?
— Да! Давайте я попробую!
— Ну, давай, действуй. Ого!
— Больно?
— Нет, нормально все. Еще разок! Отлично. Теперь передых, десять минут.
Мы присели на бревно.
— Дядя Саша?
— Да, Котенок?
— А вот как же так выходит, вы же выше меня и тяжелей. Да и сильнее намного…
— Тут, Котенок, не сила нужна. Ты вот видела, как я двигаюсь?
— Быстро.
— Но можно и быстрее и наверняка ты видела, как люди быстрее меня двигаются.
— Видела. Но они как-то по-другому, резче.
— Вот! В этом одно из отличий и есть! Резкое движение человек непроизвольно фиксирует, и к нему подсознательно готовиться. А плавное движение замечает с опозданием и не успевает среагировать.
— Это понятно, но все равно, что-то не так.
— Правильно. На тебя здоровенный мужик попрет, ты ж его с ног, иначе как пулей, не сшибешь?
— Это, если в лоб его бить.
— Во, уже смекаешь! В лоб его и я не факт, что снесу. А вот подтолкнуть его в ту сторону, куда он и сам ломиться, сам Бог велел! Да, если ты его еще и подкрутишь при этом, как я тебе уже показывал, так он всей мордой в стену и зароется.
— И каждого так завернуть можно? Даже и вас?
— А я что — особенный? Как и все, на двух ногах хожу, двумя руками машу.
— Ну, махать вы ими очень даже ловко можете…
— Дай срок — и ты сумеешь! Ты, вот танцевать хорошо умеешь?
— Стараюсь.
— Вот и тут, как в танце. Не должно у тебя промежутков и остановок быть, когда работаешь. Каждое движение плавное и не резкое, но быстрое. Конец одного — есть начало следующего.
— Интересно как…
— Вот и попробуй мне сейчас протанцевать все, что я тебе сегодня показал. Только сразу и без остановок.
А хорошо у неё всё это получается! Будет из девчонки толк! Вон, как на лету подстроилась, даже что-то себе под нос напевает.
Однако же пора и о хлебе насущном подумать. Пора нам уже скоро и на дорогу выходить. Она у нас тут, хоть и не очень большая, однако же, поживиться на ней мы сумеем.
