Глава 17

19 часов 57 минут – это почти в два раза больше времени, которое отводится обычно на одну партию. А ведь Мэйдзин не использовал и половины своего запаса времени. У Отакэ Седьмого дана после затраченных 34 часов 19 минут оставалось в запасе ещё около 6 часов.

В этой партии роковым оказался 130 ход Мэйдзина. Именно он привёл его к поражению. Если бы не этот ход, то игра шла бы на равных или с минимальным перевесом одного из противников. Однако при этом Седьмой дан оказался бы в трудном положении и, наверное, израсходовал бы свой сорокачасовой лимит полностью. После злополучного 130 хода перед чёрными забрезжила надежда.

И Мэйдзин, и Отакэ Седьмой дан принадлежали к породе упрямых и терпеливых тугодумов. Хладнокровие, с которым Седьмой дан расходовал отпущенное ему время, а потом за какую-нибудь минуту делал сотню ходов, могло испугать любого противника. Однако, Мэйдзин не привык к ограничениям, которые накладывает контроль времени, и потому наверное, не владел искусными приёмами его использования. Может быть, сорокачасовой лимит ввели специально для того, чтобы последнюю в жизни официальную партию он мог играть без оглрдки на время.

И раньше в официальных играх с участием Мэйдзина лимит времени бывал чересчур велик. Во встрече с Кариганэ Седьмым даном в пятнадцатом году эпохи Тайсё (1926 год) каждому из игроков было отведено по шестнадцать часов. И Кариганэ проиграл, просрочив время. Впрочем, и без этого Мэйдзин всё равно выиграл бы пять – шесть очков. Игра ещё не была окончена, а уже поговаривали, что Кариганэ пора сдаваться. Во время матча с Ву Циньюанем, мастером пятого дана, каждый из партнеров имел по двадцать четыре часа.

Однако сорок часов, отведенные каждому из партнеров в Прощальной партии, не шли ни в какое сравнение даже с этими огромными лимитами. Ведь этот несоразмерный лимит в четыре раза превышал обычную норму для профессионалов. Сама идея контроля времени превращалась в иллюзию.

Если предположить, что побившеё все рекорды условие сорокачасового лимита было предложено самим Мэйдзином, то это означало бы, что он добровольно взвалил на себя тяжкий груз. В конце концов, Мэйдзин заболел, но был вынужден, мучаясь от болей, терпеть многочасовые раздумья своего противника над каждым ходом. Ведь Отакэ израсходовал более 34 часов.

В том, что доигрывания были назначены на пятый день, явно ощущалось желание устроителей щадить престарелого Мэйдзина, однако, это рвение сослужило ему плохую службу. Допустим, оба партнера потратят свои лимиты времени полностью – это составит восемьдесят часов. Первоначально предполагалось играть по пять часов в день. Значит, всего потребуется шестнадцать доигрываний. Если бы расписание игр соблюдалось до конца, то партия растянулась бы на три месяца. Но ведь это нелепость – рассчитывать, что игрок сможет распределить свои силы на три месяца, сможет быть в постоянном напряжении столь долгое время. Такая нагрузка сломит любого, даже самого сильного игрока. Ведь на протяжении всей игры оба противника должны постоянно помнить позицию на доске, будь то во сне или наяву. Получается, что за четыре дня такого “отдыха” игрок не столько набирается сил, сколько устает.

Для больного Мэйдзина этот четырехдневный “отдых” оказался дополнительным бременем. И сам Мэйдзин, и оргкомитет – все хотели закончить игру пораньше, хотя бы на один день. И здесь уже речь шла не о том, как угодить Мэйдзину. Все чувствовали, что Мэйдзин вот-вот сляжет.

Он чувствовал себя плохо ещё тогда, в Хаконэ. Именно там его супруга как-то заметила, что затягивание игры её тревожит.

– Конечно, высказывать свои возражения я ещё ни разу себе не позволила, – грустно промолвила она.

А в другой раз она, опустив глаза, сказала одному из организаторов:

– Пока тянется эта партия, он не поправится. Я думаю, что если прекратить сейчас игру, ему сразу станет легче. Но разве он сможет изменить своему искусству?.. Извините, не надо принимать мои слова всерьёз. Просто когда тяжело, знаете, всякое в голову лезет...

Это были откровенные слова. И, наверное, Мэйдзин нередко слышал их во время семейных разговоров, но он-то уж во всяком случае, был не из тех, кто ворчит или стонет. За его пятидесятилетнюю карьеру профессионального игрока, наверное, немало было побед, завоеванных благодаря выдержке, большей, чем у партнера. И уж конечно, Мэйдзин никогда не выставлял напоказ свои горести и болячки.