3
Часов в девять на другое утро мой попутчик наведался ко мне. Я только что встал и пригласил его пойти со мной к источнику. Пониже купальни полноводная от дождя речка тепло лучилась под солнцем в этот безоблачный день осени, по-весеннему мягкой на юге Идзу. Мучения прошлой ночи сейчас представлялись мне сном, но все же я сказал:
– Шумное вчера шло веселье, до позднего часа,
– Как! Вы нас слышали? – Еще бы не слышать!
– Ах, эти местные жители! Разойдутся вовсю, шуму много, а толку мало,– заметил он, словно для него это было делом обычным, и я замолчал.
– Глядите-ка, они на том берегу. Пришли купаться. Вон-вон, приметили нас, засмеялись.
Он показал пальцем туда, где на другой стороне речки была устроена общая купальня. В клубах пара смутно виднелись семь-восемь голых тел.
Вдруг из темной купальни выбежала нагая девушка, сложила руки над головой и замерла на краю помоста, готовясь прыгнуть в воду. Она что-то кричала нам. Это была танцовщица. Я глядел на ее стройные ноги, на ее белое тело, она тянулась вверх, похожая на молодое деревце павлонии. И мое сердце вдруг словно омыла струя свежей воды, я и с облегчением перевел дух, и счастливо засмеялся. Да ведь она ребенок! Обрадовалась, что видит нас, выскочила нагишом на солнечный свет и встала на цыпочки. Совсем ребенок! Я смеялся, полный светлой радости. Мысли мои прояснились, словно дочиста протертое стекло. Тихий смех не сходил с губ.
А я-то думал, ей лет семнадцать-восемнадцать. А все потому, что у нее была такая высокая прическа, да и нарядили ее под стать взрослой девице. Как глупо я ошибся!
Не успели мы вернуться в мою комнату, как старшая девушка из бродячей труппы явилась поглядеть на хризантемы в саду. Танцовщица проводила ее до середины помоста. Пожилая женщина вышла из купальни и строго поглядела на обеих. Танцовщица дернула плечиком и улыбнулась, дескать: «Дальше идти не смею!» – и побежала назад.
Пожилая женщина подошла к мосту и громким голосом пригласила меня:
– Пожалуйте к нам в гости!
– Пожалуйте к нам в гости! – как эхо повторила старшая девушка, и они вернулись к себе.
Мой попутчик сидел у меня до самых сумерек.
Поздно вечером я играл в го с оптовым торговцем бумагой, как вдруг в саду гостиницы послышался знакомый стук барабана. Я было рванулся с места:
– Музыканты пришли!
– Чего там, куда они годятся, попрошайки эти. Ну же, ваш ход! Я пошел вот так!
Бумаготорговец, до самозабвенья увлеченный игрой, с громким стуком ставил костяшки на доску. Пока я маялся сам не свой, музыканты уже стали собираться в обратный путь.
Мой приятель крикнул мне из сада:
– Добрый вечер!
Я вышел в коридор и поманил их рукой. Бродячие артисты немного пошептались между собой и пошли к дому.
Все три молодые девушки хором повторили:
– Добрый вечер!
Войдя в коридор, они отвесили мне церемонный поклон до земли, как это делают гейши.
Между тем на доске сложилась трудная ситуация, мне грозило поражение.
– Делать нечего! Проиграл.
– Не может быть! Я ведь против вас слабый игрок. Дайте подумать, тут дело тонкое.
И, даже не взглянув на музыкантов, бумаготорговец пересчитал одну за другой костяшки на доске и еще глубже погрузился в игру.
Девушки положили барабан и сямисэи в углу комнаты и начали играть в гобанг, а я тем временем упустил верный выигрыш.
– Ну давайте еще одну, последнюю,– насел на меня с уговорами мой партнер.
Я только уклончиво улыбнулся. Наконец он отступился и встал с места.
Девушки подошли к игральной доске.
– Сегодня вечером вы опять пойдете искать работу?
– Вообще-то пойдем…– Бродячий артист взглянул на девушек.
– Ну так вот что! Никуда не ходите, останьтесь у меня в гостях.
– Ой, как мы рады!
– А нам не влетит за это?
– Так ведь ходили-ходили – и никто не нанял. Девушки забавлялись игрой в гобанг почти до часу ночи.
Танцовщица ушла наконец, но заснуть я не мог, голова оставалась ясной. Я вышел в коридор и позвал:
– Господин коммерсант! Господин коммерсант!
– А, слышу! – И старик, которому уже вот-вот стукнет шестьдесят, ринулся из своей комнаты, полный боевого пыла.
– Значит, играем. Ну что ж, играть – так всю ночь. До самого рассвета.
Я тоже вошел в азарт.
