открыла глаза. Яркий свет залил ее зрение. Охнув, она услышала вдалеке свое эхо. Она дернула руки, чтобы прикрыть лицо, но почувствовала, что их отягощает что-то, что стало грохотать и хрустеть, когда она попыталась ими пошевелить. Все ее тело было чем-то покрыто. Ее охватила паника. Она металась из стороны в сторону, вверх и вниз. То, что сдерживало ее, хрустело и трескалось, окутывая ее. С руками и ногами что-то было не так. Они были вялыми, неповоротливыми. Яркость перед глазами обретала очертания – треугольники, ромбы, параллелепипеды, сменяющие друг друга. Рэйчел с шумом высвободила правую руку. Ее кисть наткнулась на твердую поверхность. Она уперлась в нее предплечьем и просунула голову и плечи в свободный воздух.

Она лежала в большом ящике, заполненном, как она поняла, льдом. То, что она видела, было не менее поразительным, чем все ее положение. Ее голова появилась с одной стороны ящика. Если бы она вытянула шею, то увидела бы больше пространства вокруг себя. Фигура, что лежала рядом с ящиком, напугала ее. Она снова охнула – и услышала этот звук из уст женщины. В спешке она заметила свитер и выцветшие джинсы, волосы до плеч, круглое веснушчатое лицо, широко раскрытые, но несфокусированные глаза (и цвета… Господи, так вот что значит цвет?)…

…она смотрела на темное пятно, видя лишь его внешние очертания. Над ней в дедушкином морозильнике что-то шевельнулось, толкая лед из стороны в сторону, роняя его куски на ковер. Рэйчел села…

…она находилась в ящике, ее голова свисала набок. Руки сжимали его металл. Женщина на полу дрожала. Ее лицо пылало, она часто дышала. Рэйчел протянула к ней руку и то, что она заметила краем глаза, – шагреневую кожу с темными завитками, три пальца с когтями, большой палец, расположенный слишком далеко, чтобы быть полезным, но тоже с когтем, только более длинным и более изогнутым, – говорило само за себя, возвещая ужасное понимание. Ее охватил очередной приступ тошноты, но рвало почему-то женщину на полу. Какое-то мгновение или даже меньше…

…она выплевывала остатки частично переваренного датчанина…

…а потом она выбралась из ящика (это был дедушкин морозильник) и, спотыкаясь, двинулась по полу подвала; кусочки льда спадали с нее всю дорогу. Ее ноги были другими – такими непропорциональными, что она не могла к ним привыкнуть. Некоторые кости стали короче, некоторые длиннее, суставы соединялись под другими углами. Она едва удерживала равновесие. Если она выпрямлялась, у нее возникало ощущение, что она вот-вот опрокинется на спину. Не говоря уже о том, что вид окружающей ее обстановки, от которого ее голова дергалась в разные стороны, выводил ее из равновесия еще сильнее. Она смогла оценить внешний вид подвала. Но он выглядел так, будто до этого она смотрела на него сквозь воду. Все от узоров на деревянной обшивке стен до колючей фактуры ковра, от широкой морозильной камеры до острых краев картонных коробок, разложенных на полу, было таким ярким. Вдобавок ко всему остальные ее чувства притупились и практически отсутствовали. Она ударилась о стену возле лестницы и поняла, что почти не почувствовала боли от столкновения. «Дедушка», – подумала она и потянула себя к двери над лестницей.

Когда она пробиралась через кухню, в ее голове пронесся образ: человек, смотрящий на нее через плечо – его глаза округлились от потрясения, которое читалось на его лице. На нем был серый пиджак, но у нее не было времени его разглядеть, потому что на его место пришел другой человек, в белом халате и в белом головном уборе. Он открыл рот и закричал: «Йа Аллах!» Его глаза были скрыты солнечными очками, в линзах которых отражалось что-то отвратительное. Оно набросилось на него, выпустив когти. Она бросилась бежать через кухню, врезаясь в барную стойку, стоявшую посреди нее. Высокие стеклянные цилиндры, в которых мама хранила крупы, попадали на пол, где взорвались, как множество маленьких бомб, рассыпав стекло и кукурузные хлопья по плитке. Она отошла от барной стойки и посмотрела вниз, на мужчину, чьи глаза вращались, а изо рта по всклокоченной бороде пузырилась кровь. Когти ее правой руки скользнули глубже в его челюсть. Следующий мужчина, которого она увидела, был одет в смокинг – его белая рубашка побагровела от крови, льющейся из раны на его горле. Пошатываясь, она вышла из кухни и двинулась по коридору к лестнице на второй этаж. Незрячие глаза светловолосого мальчика (Джим?), чье горло и грудь представляли собой груду мяса и костей, смотрели на нее, пока какой-то мужчина стонал где-то вне поля ее зрения (дедушка?). Мужчина в халате выставил перед собой руки, отступая от нее. Она задела плечами дверь, ведущую в дедушкину часть дома, и увидела испуганное выражение лица молодого человека. По его круглому веснушчатому лицу и кудрявым волосам она поняла, что это Джош. Она слышала голос дедушки, кричащий что-то вроде: «Ты этого хотел? Этого?»

Сиделка оставила дверь в дедушкину спальню приоткрытой. Рэйчел распахнула ее и прошла через порог.

Несмотря на охватившее ее неудержимое безумие, у нее промелькнула мысль: «Так вот как выглядит его комната». Она оказалась больше, чем Рэйчел могла себе представить. В дальнем углу стояла широченная кровать, накрытая клетчатым одеялом. Рядом была тумбочка с лампой, которую можно было наклонять в разные стороны, направляя свет. В другом конце комнаты дед сидел и дремал в кресле. На его ноги и колени было наброшено вязаное одеяло, а грудь и руки покрывал плотный тяжелый халат. Его лицо было именно таким, каким она его себе представляла, – плоть на кости, опущенные уголки рта, тупой нос, впалые глаза под тенью бровей. Морщины, будто русла пересохших рек, рассекали его кожу, которая утратила въедавшийся годами загар. Следы инсульта были заметны в провисшей части его лица, которая придавала ему комично угрюмый вид. В ее мыслях пронеслось мимолетное воспоминание о том, как они с Джошем пародировали деда. Она наклонилась к нему ближе.

Он открыл глаза, и она отпрянула, ударившись о стену. Несмотря на то что он едва поднял веки, его голос звучал ровно. Кивнув, он произнес:

– Я гадал, ты ли это… – он провел языком по губам. – Попытался с… Джимом, – он покачал головой. – Не мог… оставлять следов. Зверю нужно было… есть… – он пожал плечами. – Потерял… Джошуа…

Пытался ли он провести такой же эксперимент с Джошем? Разве это важно? Гнев охватил ее, будто поток лавы, вырвавшейся из вулкана, и понес ее далеко, в то место, где она обитала. Она присела, чтобы не упасть. Она чувствовала, как когти показываются из кончиков ее пальцев, во рту вырастают клыки. Ее гнев возрастал, испепеляя все на своем пути. Она отодвинула губы и зашипела – это был протяжный свистящий звук ярости. Это привлекло внимание деда, забывшегося в воспоминаниях.

Он видел, как она обнажила зубы и подняла когти. Выражение его лица чем-то напоминало удовлетворение.

– Моя ты умница, – сказал он.