Из-за инсульта дедушки в сочельник ни Рэйчел, ни ее родители не обратили особого внимания на то, что тогда посчитали отказом Джоша приехать на Рождество. Конечно, он уже несколько лет не пропускал ни одного семейного праздника, но весь День благодарения он жаловался на очень большую нагрузку в докторантуре (именно на стресс и напряжение родители списали его ссору с дедушкой). Ему предстояло сдать три объемных работы до рождественских каникул. Конечно, это была не самая трудная задача, с какой ему приходилось сталкиваться, но в разговоре с Рэйчел накануне Дня благодарения он пару раз упоминал о вспыхнувшем и погасшем в середине семестра романе с парнем из Мэна, из-за которого Джош сильно отставал по всем предметам. Пробираясь с родителями сквозь толпу в торговом центре Вилтвика, Рэйчел сказала маме, что брат так внезапно уехал в субботу днем из-за своих долгов по учебе. Хотя за последние несколько недель об этих долгах никто из них не слышал.

И если бы Рэйчел с родителями были честны по отношению друг к другу, они бы, вероятно, признали, что Джош решил пропустить Рождество. После того как мама услышала стук и грохот на лестнице, она пошла проверить, что это, и обнаружила дедушку. Тот лежал растянувшись на ступеньках, с затрудненным дыханием, обвисшей левой стороной лица, с левой ногой и рукой, потерявшими чувствительность. Тогда вместо приготовлений к празднику (которые включали в себя подготовку к возможному продолжению ссоры между дедом и Джошем) все забеспокоились, переживет ли старик следующие двадцать четыре часа. Даже после того как доктора сказали, что состояние дедушки стабильное, и осторожно, но оптимистично заметили, что возможно, в следующие дни все наладится, дедушка по-прежнему оставался в центре внимания. Теперь они с родителями обсуждали, что нужно сделать по дому с учетом его изменившегося состояния, а также делали необходимые звонки, чтобы занять для него место. Рэйчел оставила пару сообщений на телефоне Джоша, в первом из них просила перезвонить ей, а во втором, несколько дней спустя, рассказала о дедушкином инсульте. И хотя ее злило, что он не отвечает – особенно теперь, когда знает, что случилось, – она чувствовала, что пропустила неизбежный поток самобичевания, который, должно быть, хлынул, когда он получил эту новость. И, разумеется, если бы он тогда был с ними, от этого было бы еще хуже.

Ко Дню святого Валентина то, что Рэйчел называла радиомолчанием Джоша, стало волновать маму.

– Думаешь, он все еще расстроен из-за Дня благодарения? – спросила она во время одного из их ежедневных телефонных разговоров. Рэйчел не могла поверить, что Джош будет дуться так долго, хотя на последнем курсе пару раз случалось, что из-за особенно пылких отношений он как сквозь землю проваливался на два месяца. Рэйчел звонила ему на мобильный, но ее «Это я. Слушай, мама волнуется. Позвони ей, ладно?» прозвучало с большей обидой, чем ей бы хотелось. Но она не могла винить себя в том, что Джош так и не звонит маме. И даже отец, несмотря на свою уверенность в том, что Джош наверняка занят тем или иным проектом, выдал в голосе собственное беспокойство. Казалось, только дедушка, речь которого замедлилась и исказилась от инсульта, не переживал из-за молчания Джоша. И мама, и папа хотели съездить к Джошу домой, но боялись, что такое появление без предупреждения только ухудшит положение. Рэйчел поняла их не слишком-то тонкие намеки и предложила съездить к нему сама.

Но, прежде чем она успела вызвать такси и отправиться на другой конец города, ей позвонил один из одногруппников Джоша. Он спросил, все ли в порядке с ее братом, который, по его словам, не появлялся в университете с тех пор, как уехал на каникулы в День благодарения в прошлом семестре. Он оставлял сообщение на телефоне Джоша, но никакого ответа не получил. Он вспомнил, что Джош упоминал о сестре, которая училась на юридической специальности в этом же университете, нашел ее номер и наконец позвонил. Он сделал бы это раньше, но не хотел показаться навязчивым. Он просто хотел убедиться, что с Джошем все в порядке, и чтобы ему передали, что о нем спрашивали друзья. Этот разговор был первым звеном в цепочке, за которым последовали звонки нескольким друзьям Джоша, затем их родителям, а потом и в полицию. К концу дня мама оставила отца присматривать за дедушкой, а сама устремилась к Рэйчел, чтобы вместе с ней поехать к Джошу, где их ждали детектив Калассо из отдела полиции в Олбани и двое офицеров. У них обеих были ключи от его квартиры. Сердце Рэйчел билось так быстро, что стало болеть, но не потому, что она боялась, что они что-то найдут, а потому, что она была уверена, что они не найдут ничего. Когда дверь распахнулась и запахло сухой, холодной пылью, ее подозрения подтвердились. При обыске в небольшой квартире детектив и его коллеги нашли два пакетика с марихуаной – один, поменьше, в верхнем ящике комода, а другой, побольше, в сливном бачке унитаза. Как только они обнаружили второй пакетик, тон вопросов детектива сильно изменился, будто Джош в одну секунду превратился из аспиранта, изучающего философию, в мелкого дилера наркотиков. По тону Калассо Рэйчел поняла, к чему он ведет – судя по его рассказу, криминальные наклонности брата поставили его под удар как клиента, конкурента или поставщика наркотиков. Джош в лучшем случае залег на дно, в худшем – не успел это сделать. Было очевидно, что детектив просто нашел удобное объяснение, которое к тому же было связано со всеми доказательствами, свидетельствующими против Джоша. Рэйчел и ее мама возразили, что Джош не такой. Но часто ли в таких ситуациях родные готовы признать, что их любимые и близкие настолько сильно отличаются от тех, кем их все считают? Детектив Калассо заверил их, что полиция сделает все, что в ее силах, чтобы найти Джоша, но к тому времени, когда мама отвезла Рэйчел обратно домой, она уже была почти уверена, что детектив считает это дело решенным.

То, что она вообще стала задумываться о словах Джоша и о том, что дедушка хранит в морозильнике, поначалу показалось Рэйчел признаком ее расстройства. Весь следующий месяц детектив Калассо в их регулярных телефонных разговорах все время заверял ее, что его сотрудники неустанно работают над тем, чтобы установить местонахождение ее брата. Приблизительно в каждом третьем разговоре он сообщал Рэйчел, что они обнаружили несколько серьезных зацепок, но когда она спрашивала, куда они вели, он ссылался на конфиденциальность информации. Но по его тону было очевидно, что он просто несет чушь. Она еще могла поверить в то, что Калассо поспрашивал своих информаторов о Джоше, как это могла сделать и сама Рэйчел, поэтому даже если бы он рассказал ей хоть что-то существенное, это мало что изменило бы. По сравнению с версией, по которой ее брат был убит и выброшен в Гудзон наркоторговцем-конкурентом, вероятность того, что обвинения, выдвинутые Джошем против деда в День благодарения, побудили старика на какое-то ужасное деяние, казалась более вероятной.

Тем не менее за неделю теория о чудовище деда, как она ее назвала, превратилась из абсолютно абсурдной в чуть менее абсурдную, потому что она постоянно прокручивала ее в голове, мысленно споря с Джошем. Рэйчел не верила в историю, которую дед рассказал дяде Джиму. Она считала, что он и его друг Джерри были достаточно подкованы, чтобы извлечь максимальную выгоду из своего открытия. Но что, если это было не так? Что, если они не знали, как использовать свои находки? В конце концов, с чего она это взяла? Особенно если учесть, что они не смогли потом найти дорогу в то место? И если предположить, что дедушка стал заботиться о… чем-то неизвестном, то почему тогда он не передал это в зоопарк или в университет? Это было бы не самым разумным действием, но как не устает повторять ее любимый преподаватель, логичное и последовательное поведение встречается только в плохих романах. В реальной жизни люди ведут себя так, что напоминают героев мыльной оперы, но с учетом своих психологических особенностей.

Конечно, это означало бы, что ее младший брат мог вести тайную жизнь наркоторговца. Равно как и то, что их дед мог держать в подвале невообразимое создание в состоянии гибернации. Невероятность этих размышлений не помешала ей осторожно попросить кое-кого из близких друзей купить ей набор отмычек и научить ими пользоваться. Это оказалось на удивление просто. У одного из этих друзей был знакомый, который подрабатывал фокусником и умел открывать замки. За плату в два ужина он с радостью дал Рэйчел набор отмычек и рассказал ей, как их применять. Она не была уверена, действительно ли она собирается это сделать или ею движет лишь временная одержимость, которая скоро сойдет на нет сама собой. Всю дорогу в Вилтвик на автобусе она говорила себе, что ей вовсе не обязательно идти в подвал. То, что ее родители уехали куда-то на день, а подвижность дедушки все еще ограниченна, еще ничего не значит. Ей удалось придерживаться этой мысли, пока она ехала в такси от автобусной остановки до дома родителей. Но как только она вошла в дверь, повесила пальто и вытащила из сумки мягкий мешочек с отмычками, притворяться дальше, будто она еще сомневается, оказалось бессмысленно. Она прислушалась, не было ли слышно дедушку или его сиделку, и, поняв, что на первом этаже никого не было, направилась по коридору в подвал, стуча тростью перед собой.

Через мгновение она уже поставила ее у морозильника. Сколько раз она приходила сюда и проводила руками по его краю, натыкаясь на дедушкины замки? Джош никогда не переставал болтать. Теперь же слышалось лишь тихое шуршание ее ладоней по поверхности морозильника. Затем раздался лязг металла о металл – она нащупала замок и наклонила его в сторону. Давно ли дед поменял их все на висячие? Это облегчало ее задачу. Рэйчел положила мешочек с отмычками на крышку морозильника, раскрыла его, достала нужные инструменты и принялась за работу.

Замки раскрылись так легко, что она почти разочаровалась. Ожидая наткнуться на дополнительные меры безопасности, которые пропустила прежде, Рэйчел обыскала крышку морозильника. Ничего. Сложила раскрытые замки на полу, убрала отмычки в мешочек, отодвинула его к замкам и уперлась руками в крышку. После всех этих лет… Теперь не было смысла медлить. Она оттолкнула крышку вверх, и та, треснув резиновым уплотнением, открылась.

Ее окутало облако корицы, ванили и соли. Ей сдавило горло, она закашлялась и отпрянула от морозильной камеры. Ее глаза слезились, нос и язык онемели. Она наклонилась вперед, не в силах сдерживать кашель, раздирающий ее легкие. Если раньше дедушка не знал о ее присутствии в доме, то теперь она точно себя выдала. Все еще кашляя, она повернулась к морозильнику и просунула туда руки.

Кубики льда, которыми тот был завален почти доверху, затрещали, когда пальцы Рэйчел вмешались в их замороженный ансамбль. Она двигала руками туда-сюда, лед дребезжал и трещал. Затем раздался щелчок, и зажужжал мотор морозильника. Когда дедушка успел загрузить сюда столько льда? Забавно, но они с Джошем не раз задавались этим вопросом.

Кончиками пальцев она прошлась по чему-то, что никак не могло быть льдом. Она ахнула, борясь с внезапно нахлынувшим ужасом от мысли, что она нашла своего брата, тайком убитого дедом и спрятанного в морозильнике. Но ее сердце все еще бешено билось в груди, а ее еще не совсем окоченевшие пальцы дали понять, что это был не Джош. Это была рука, но она была короче, чем у ее брата, а кожа была странная, шагреневая. Рэйчел провела по ней дальше и обнаружила кисть с тремя толстыми пальцами и одним большим, расположенным перпендикулярно запястью. Из каждого торчал коготь, острый как новая бритва.

К горлу подкатила тошнота. Рэйчел вытащила руки изо льда и тяжело опустилась на пол подвала. В висках стучало. Она прислонила к ним холодные ладони. Где-то в голове у нее злорадствовал Джош:

– Видишь? Я же тебе говорил!

Ее пульс участился. Она чувствовала жар, лихорадку. Пол словно наклонился под ней, и она улеглась. Она не могла вдохнуть достаточно воздуха. Ее тело казалось легким, почти невесомым. Она отступала оттуда в темноту, которая давала ощущение движения, будто она проходила через тоннель. Она