Жизнь Рени Литами круто изменилась. Теперь он носил не мягкие шелковые туфли с заостренными мысками, а сапоги из сафьяна, спал не на трех перинах, а всего на двух матрасах, ел по утрам солдатскую кашу (правда, добавляя в нее изюм и сливки), носил с собой кинжал (иногда забывая его в уборной) и становился грубым мужчиной. Как настоящие райаны, среди которых он теперь жил (Рени даже тренировался поджимать губы и выдвигать вперед нижнюю челюсть).

Он прямо чувствовал, как становится грубее и мужественнее! Однажды он даже набрался храбрости и, потянувшись вверх, ущипнул за зад служанку. Та пискнула, подпрыгнула, заозиралась по сторонам, а когда наконец разглядела маленького целителя, то предложила показать ему гостевое крыло, где почти никогда никого не бывает. Рени сконфузился и сбежал; Одуванчик, раздувая грудку и трепеща крылышками, цепко держался коготками за дублет.

Канарейку привез Сэли, он же показал Рени, как метают ножи, а когда, через месяц после перехода на материк, приехала матушка, решившая во что бы то ни стало вырвать сына из райанских лап, кои обязательно научат его дурному, просто молча встал рядом. Степняк молчал и смотрел, молчал и смотрел, а матушка, икая, пятилась, пятилась, пятилась, пока не налетела на сиденье еще не разгруженной кареты. Сэли помог ей усесться, захлопнул дверцу и показал кулак кучеру.

Рени облегченно вздохнул и помахал эскорту госпожи бен-Алиф платочком. Потом, подумав, что это немужественно, спрятал белый шелковый лоскут поглубже в рукав.

В княжестве ему было хорошо, просто замечательно и диво как интересно! Во-первых, полезный горный воздух и чистейшая пресная вода, за которую не приходилось платить безумных денег, как в Фарлессе или на Архипелаге Трой (Рени полюбил принимать вечерние ванны; больше всего ему нравилось, как моет спину та самая смешливая служанка). Во-вторых, обширная практика на чистокровных райанах. О, это удивительные люди! Скорость их регенерации поистине восхищала, иммунитет потрясал, а продолжительность жизни вызывала зеленую, как лягушка изо рва, зависть.

В-третьих, флора княжества. Райанский Лес — по существу, одна большая магическая аномалия — выбрасывал семена в долину Йарра, и то, что порой вырастало, стоило бы заносить в книгу редкостей и полезностей! Господин Литами хватался за голову, когда дикие вилланы безжалостно выпалывали великолепнейшие образцы, украсившие бы собой гербарий Мастера Джэхэра.

И в-четвертых, лаборатория леди Рэйлиры. Рени едва ли не облизывался, глядя сквозь зарешеченные окна на кукурбиты, фиалы, алембики, сосуды для дистилляции и благословенные духами Воды и Пустыни реторты. Здание стояло запертым — госпожа Лира почти все время проводила либо с графом, либо в путешествиях, — и день, когда лорд Орейо выдал Рени ключ, стал счастливейшим в жизни маленького целителя.

Улыбаясь во весь рот, Рени ласково гладил перегонные кубы и стеклянные трубки, нежно стряхнул пыль со стола, зашелся в восторге, обнаружив в шкафу тубы со свитками ассаши. О духи, теперь он знает, как выглядит рай! К дэвам девственниц, Сэли, дай мне вон ту колбу!

Раб считался опасным.

Крупный мужчина с белесыми райанскими прядями в волосах и срезанной одним из предыдущих хозяев татуировкой был в одиночку прикован к веслу галеры. Широкую спину украшали белые и еще розовые, совсем свежие рубцы от кнута. Ошейник, кандалы на руках и ногах — но подходить к нему все равно опасались, понукая издали. Прежнего надсмотрщика он едва не задушил.

Свистнул кнут.

— Работайте, твари!

С запада наползали тучи, и господин Тутмос хотел оказаться в безопасности бухты до того, как налетит шторм. Глиняные амфоры с ценным розовым маслом слишком легко бьются и трескаются от качки.

— Работайте!

Барабанщик все ускорял ритм, тяжелый ременный кнут опускался на спины.

— Работайте, с-сукины дети!

Райан отбросил весло и оскалился.

— Подобрал! Подобрал, скотина!

Тучи догоняли, на палубу упали первые капли дождя.

— Взял весло! — Свист, удар.

Зарокотал гром.

— Подобрал! — Свист, удар.

Раб сунулся к борту, закрывая лицо от металлического навершия, кнут, сухо щелкнув, лишь задел его. Из скамьи полетели щепки.

Сверкнула молния, галера поднялась на волну — пока еще невысокую — и соскользнула вниз. Из трюма потек резкий концентрированный запах пустынной розы.

— Подобрал весло! — заорал Шариф и сделал шаг вперед.

Шаг оказался роковым.

Одноглазый раб перехватил кнут и, не обращая внимания на рассеченную ладонь, дернул ремень на себя. Шариф не удержался на качающейся палубе, упал на скамью и засучил ногами, когда райан намотал ему на шею удавку из собственных цепей.

Райан сорвал кольцо с ключами с пояса надсмотрщика, освободившись, бросил его дальше и, подобрав кнут, прыгнул на куршею. Для бывшего ученика Jukatatsu Роха двадцатка солдат корабельной охраны была закуской.

Трупы и капитана выбросили в воду. Туда же швырнули и своего бывшего господина Тутмоса, клявшегося заплатить огромный выкуп.

— В гробу я видал твои деньги, — впервые за два года заговорил одноглазый. — Убрать паруса, пока их не сорвало! Ты, ты и ты, в трюм! Груз за борт!.. Если мы переживем этот шторм, у нас будет корабль!

Его послушались. Его всегда охотно слушали. Матросы на «Тироххской Деве», солдаты в бою под Альери, зрители в цирке — он ненавидел пьяную от крови толпу, но заигрывал с ней, потому что этого хотел хозяин. Хозяина, того, кто подобрал его, истощенного, в море после бегства из гарнизона Зеленого Мыса, того, кто первым надел на него ошейник и срезал татуировку райана, он убил.

Удерживая руль, Алан позволил ветру и морскому течению нести корабль на юг. Пока что на юг. Но однажды он вернется на север, туда, где живет девушка с глазами цвета меотских сапфиров и высокородный ублюдок, отобравший у них будущее.

— Я найду тебя, Лаура, — поклялся он, правя навстречу шторму. — Найду, где бы Йарра ни прятал тебя. Я вырву тебя из его лап и отомщу за нас обоих.

По узкой тропе, ведущей к монастырю, взбирался мужчина. Над островом сгустились сумерки, но путник уверенно шагал вверх. За ним, позванивая подковами по белеющим в темноте камням, покорно тащился серый конек. Уже старый, с гноящимися глазами и редкой челкой, он вез на тощей спине переметные сумки и маленькую смуглую девочку лет пяти. Пружинки волос, выбившихся из ее неумело, но любовно заплетенных косичек, прыгали с каждым лошадиным шагом.

Площадка на вершине холма, где стоял монастырь, была плоской, будто ее срезали ножом, и сплошь заросла цветущим шалфеем. Мужчина подошел к калитке и постучал.

— Устала, малышка? — повернулся он к девочке.

Та улыбнулась и помотала головой.

Лязгнули запоры, в зарешеченном окошке калитки показался привратник. Он недовольно посмотрел на серого доходягу, на потрепанные плащи визитеров и оттопырил губу:

— Мест в гостевом доме нет, можете переночевать на конюшне.

— И да озарит твой путь благодать Светлых, Тан, — хмыкнул пришелец. — Раньше ты был приветливее.

Факел в руках привратника взлетел вверх.

— Сержио? Сержио Ньето?!

— Переночевать пустишь? — улыбнулся другу суфраган.

— Ньето… Ньето, лярв тебе в печень, простите Светлые!.. Ты к Настоятелю?

— Не выражайся при детях, — Ньето ткнул Тана в плечо, приобнял. — Да, я к Настоятелю за назначением.

— Тебя же отлучили? Так и знал, врут!.. Идем, я постелю вам у себя, утром, когда кастелян встанет, разместим по-божески, — засеменил впереди привратник.

— Меня перевели к райанским горам, козам хвосты крутить. Пастухов там хватит и без меня. Я не для того учился, чтобы укладывать умертвий.

Ньето снял малышку с седла, усадил на сгиб руки. Конь, почуявший отдых, заржал, и сам натянул повод.

— Зато в горах спокойно, — кивнул на девочку Тан. — Твоя?

— Моя, — улыбнулся суфраган.

— Я ничего не боюсь! — заявила Кудряшка с фиалковыми глазами и россыпью родинок на левой щеке. — Я Катарина Ньето, и когда вырасту, я стану храмовницей, как папа!

— Ну надо же, — засмеялся Тан, даже остановился. — А что ты будешь делать, если встретишь ведьму, Катарина Ньето? Большую и страшную ведьму, а? — сделал привратник «козу» и подслеповато сощурился, глядя на браслеты с накопителями на тонких руках. — Это что, работа боргов?

Ньето кивнул.

— Снял с одного слишком самоуверенного змеелюда.

— Зачем тебе такие украшения, Катарина Ньето? — подозрительно спросил служитель.

Девочка снисходительно улыбнулась:

— Чтобы я могла сжечь ведьму, когда встречу ее, господин Тан.

Рубиновые накопители сверкнули, и пламя на факеле привратника, загудев, взвилось вверх.