Все в этом городе было иначе. Разумеется, в том и заключалась идея, но именно это больше всего его удручало – именно с переменами так трудно было примириться. Другими были люди, шутки, юмор, выговор; другого цвета автобусы; другой вкус у пива; другим было небо – почему-то просторнее и серее; и дома прижимались друг к другу плотнее, чем он помнил; дни здесь казались короче, а ночи длиннее; названия магазинов ни о чем не говорили ему; в кино показывали рекламу незнакомых местных компаний, а вечерние газеты, казалось, были набраны каким-то непостижимым шифром; даже чай был другим, как и пирожные, которые подавали в кафе на рыночной площади.

Но он пытался привыкнуть к этому кафе. Он пытался привыкнуть к пластиковым столам и пластиковым бутылочкам с засохшим следами кетчупа и соуса «Эйч-пи». Он пытался простить этому заведению, что оно – не кафе «Валладон».

Была среда, вторая половина дня, но многолюдье рынка казалось привычным. Роберт сидел за столиком у окна и смотрел на проходивших мимо людей, на их терпеливые, обветренные лица и покрасневшие руки. Он мечтал об утешении от всей этой человеческой суеты, но вместо этого суета поглотила его, и он почувствовал себя еще меньше, незаметней и потерянней.

Он смотрел в окно кафе и думал о том, что сказал психиатр.

Роберта направили на лечение к психиатру за семь с лишним лет до того, как Сара приступила к курсу психоанализа с Расселом Уоттсом; ему повезло, что он нашел врача, который действительно хотел помочь. Доктор Фаулер был открыт и благожелателен, умел слушать, не скупился на советы и всегда был готов подбодрить. Они встречались в его кабинете каждую среду весь последний месяц, с тех пор как Роберта срочно направили сюда после его третьего и самого отчаянного звонка по «телефону доверия». И сейчас, хотя он еще не вполне поправился, его беспомощность и ненависть к себе постепенно обретали ясность: Роберт начинал понимать себя, он почти поверил, что в конце этого туннеля есть едва различимый свет – шанс, что ненависть и беспомощность когда-нибудь исчезнут.

Доктор Фаулер знал, что Роберта отвергла женщина, и ему хотелось выяснить, почему это событие спровоцировало у Роберта такое отношение к самому себе, почему Роберт стал видеть в себе человека, принципиально неспособного любить. Доктору хотелось, чтобы Роберт попробовал выделить эту сторону своей натуры: понять, что именно в ней никогда ему не нравилось, и что он начал ненавидеть в себе?

В тот день ответ был найден. Роберт ненавидел свой пол, свое тело.

Это было единственным, что Сара никогда в нем не любила.

– Вы ненавидите себя за то, что вы мужчина? – спросил доктор Фаулер.

– Да. Думаю, всегда ненавидел. Всю свою жизнь.

– Вы когда-нибудь представляли себя женщиной? Представляли, что живете как женщина?

– Нет, не представлял. По крайней мере, до этой минуты.

В тот вечер пришло решение, поразительное в своей очевидности. Умопомрачительно простое решение. Пьяный от возбуждения (и от двух бутылок сухого белого вина – с недавних пор вечерняя выпивка вошла у Роберта в привычку), он впервые написал Саре. Он написал ей о своем детском сне: он наконец понял, о чем тот сон пытался ему сообщить. И еще Роберт написал о своей уверенности, что они вновь встретятся. Он написал, что любит ее сильнее прежнего.

Но во время следующей встречи доктор Фаулер объяснил, что его решение не так-то просто осуществить, как кажется на первый взгляд. Невозможно просто прийти в клинику и ни с того ни с сего сделать хирургическую операцию. Во-первых, если у Роберта нет средств на частную клинику, придется записаться в очередь и ждать не меньше двух лет. А во-вторых, Роберт должен доказать – и у доктора Фаулера должна возникнуть полная уверенность – что это действительно ему необходимо.

И Роберт энергично взялся за выполнение этой задачи.

Поначалу он носил скорее бесполую, чем откровенно женскую одежду.

Косметику он накладывал умеренно, волосы отпускать не стал, хотя сделал перманентную завивку и осветлил их. Люди стали ему говорить, что он похож на Энни Леннокс.

Выписанные доктором гормональные препараты должны были увеличить бедра и грудь, но ему казалось, что от лекарств он в основном набирает вес. Всякий раз, выходя из дома, Роберт надевал бюстгальтер с фальшивыми грудями.

Рост волос на лице сдерживался регулярной электроэпиляцией.

Он подрабатывал техническими переводами для местных компаний, жаждущих удовлетворять новым требованиям Европейского Сообщества. Позже, почувствовав уверенность в своем женском обличье, Роберт принялся давать частные уроки французского и немецкого. Он жил скромно, по средствам.

Первым его большим успехом стала Джуди. Решив жить как женщина, он переехал в другую часть города, где и познакомился со своей новой соседкой по лестничной площадке – Джуди, специалистом по гигиене полости рта. Джуди даже не догадывалась, что он мужчина. Они стали близкими подругами, и хотя он редко приглашал ее к себе, они часто вместе ходили выпить или куда-нибудь еще. Эти выходы Джуди называла «девичниками», и когда она завела себе приятеля и времени на «девичники» у нее стало меньше, Роберт обнаружил, что скучает по ее обществу.

Для Джуди, хозяина дома и своих учеников Роберт был известен под именем Клео Мэдисон. С фамилией Мэдисон все было очень просто – девичья фамилия его матери, а что касается имени Клео, то разве он мог взять иное? Ведь именно это имя придумала в своем сне для него Сара.

Он так и не понял, откуда взялась Клео – из каких времен, из какого глухого уголка подсознания Сара извлекла это имя. Как не знал Роберт, что именно из той долгой, всепоглощающей, исповедальной беседы на террасе Эшдауна спровоцировало у Сары сон о его сестре-близнеце, с которой его разлучили почти сразу после рождения. Помнится, он говорил об ощущении – да, это он точно помнит – будто у него есть двойник в женском обличье, будто где-то на свете обитает родственная женская душа, с которой он хотел бы воссоединиться. На самом деле, он говорил об идеальной возлюбленной, о спутнице жизни (уже тогда втайне мечтая о Саре), но, возможно, именно эти его слова подтолкнули Сару к тому сну? Наверное, он никогда не узнает ответа. Он знает только, что необратимый шаг, перевернувший всю его жизнь, был сделан в тот момент, когда Терри и Линн рассказали ему об этом сне, и вместо того, чтобы опровергнуть его, вместо того, чтобы присоединиться к их беззлобным насмешкам над Сарой с ее забавными фантазиями, он встал на ее защиту. Это он придумал Клео, чтобы защитить Сару от насмешек. Придумал вместе с Сарой. Эта выдумка – плод их совместных усилий, их ребенок, которого они весь год растили и лелеяли, кормили новыми историями, наблюдали, как он крепнет и набирается сил на диете их разговоров. И теперь Роберт был готов сделать следующий шаг.

Он станет Клео. Он превратится в галлюцинацию Сары. Он превратит ее сон в явь – в самом буквальном смысле. Разве это не самое большее, что может предложить возлюбленный?

– Позвольте мне еще раз напомнить, – говорил доктор Фаулер, – что это будет вашим личным решением, принятым на свой страх и риск, и вы возьмете на себя всю ответственность перед властями, под которыми я подразумеваю полицию. Вы понимаете?

– Да, я понимаю.

– Хорошо. А теперь прошу выслушать меня внимательно, поскольку то, что я собираюсь сказать сейчас, имеет как медицинское, так и юридическое значение. Два очень важных момента. Что бы с вами ни сделали, юридически вы никогда не станете женщиной. Вы не можете изменить свидетельство о рождении, а потому ваш пол останется таким, каким его установили при рождении, сколь бы это ни противоречило вашим представлениям о себе. Во-вторых, всякая попытка вступить в брак с биологическим мужчиной будет считаться уголовным преступлением.

– Да, я знаю.

– Хорошо. Что ж, в таком случае, если вы пришли к твердому решению, если вы знаете, что не передумаете, я направлю вас к своему хирургу.

Роберт улыбнулся, широко, с облегчением. Он не смог сдержаться.

– У вас нет средств, чтобы оплатить операцию в частной клинике, не так ли?

– Нет.

– В таком случае боюсь, вам придется немного подождать.

– Ничего страшного, – сказал Роберт. Сердце его колотилось, палец нащупал на колготках спущенную петлю. – Это не имеет никакого значения.

Роберт быстро подружился с медсестрами: с того момента, как он решил стать женщиной, его общительность заметно возросла. Одна из сестер, Рейчел, особенно ему нравилась. Именно Рейчел пришла попрощаться с ним вечером накануне операции.

– Завтра у вас важный день, – сказала она, сидя в ногах кровати. Ее смена близилась к концу, и Рейчел уже накинула плащ поверх халата. За окном лило как из ведра. – Как вы себя чувствуете?

Не говоря ни слова, Роберт протянул руку к тумбочке и взял книгу. Ему было страшно.

– Вы читали это когда-нибудь? – спросил он.

Рейчел взглянула на заголовок: «Бремя и благодать» Симоны Вайль. Она покачала головой.

– Это одна из тех книг, – сказал Роберт, – которую, в каком бы состоянии вы не пребывали, можно раскрыть наугад и прочесть страницу-другую, и вы обнаружите… ну вот, послушайте, этот отрывок я прочел сегодня утром.

– …Примирение с пустотой внутри нас есть явление сверхъестественное. Где взять силы для поступка, который нечем уравновесить? Сила должна поступить извне. Но сначала нужно… – он взглянул на Рейчел, – …вырвать нечто, сначала должно произойти нечто из ряда вон выходящее, чтобы эта пустота возникла… – Роберт закрыл книгу. – Что вы об этом думаете?

Рейчел пожала плечами.

– Не знаю. Я не знаю, что это значит.

– Иногда, – сказал Роберт, – у меня мелькала мысль, что я не смогу вытерпеть. Но сегодня утром я прочел в этой книге еще одну фразу: «Время нужно пережить, не требуя награды, естественной или сверхъестественной».

Рейчел сочла за благо покинуть эту зыбкую почву:

– Мне сказали, что сегодня у вас были посетители.

– Посетительница, – ответил Роберт, кладя книгу на место. – Всего лишь моя мать.

– А…

– Понимаете, она решила находиться рядом до тех пор, пока меня не выпишут. Поселилась в гостинице.

– Очень хорошо. Это очень хорошо. Родители не часто навещают тех, кто решается на подобную операцию. Обычно они не стремятся оказать моральную поддержку.

– Она всегда была молодчиной.

– А ваш отец. Он не…

– Он умер в прошлом году.

– Простите.

– Я давно с ним не виделся. Мы не ладили. Он не знал ничего об… этом. – Роберт помолчал, прислушиваясь к шороху дождя. – Странно, я всегда считал, что отец меня ненавидит, а он оставил мне кучу денег. Похоже, всю жизнь откладывал понемногу.

– Полагаю, деньги вам не помешают, – сказала Рейчел. – На что вы намерены их потратить?

– Если повезет, вернусь в университет. Хочу изучать психологию.

– Мне кажется, это как раз по вашей части. Сможете помогать людям… таким, как вы. Психологическая поддержка… думаю, у вас хорошо получится.

– Может быть. Но это не та область, которой я хотел бы заниматься. Меня больше интересует сон.

– Сон?

– Нарушения сна. В основном, нарколепсия. В свое время я знал девушку, которая страдала нарколепсией. Во всяком случае… тогда я не был уверен, но с тех пор много читал на эту тему, и теперь мне более-менее очевидно, что именно эта болезнь у нее и была. Об этом, в частности, я хотел бы с ней поговорить… когда мы увидимся.

– Да? И когда это произойдет?

– Скоро, – Роберт сумел выдавить улыбку. – Очень скоро.

Череда огней, ослепительными вспышками мелькавших над головой – его везут в операционную.

Суматоха среди врачей и медсестер. Отблеск ламп на хирургических инструментах.

Глаза анестезиолога, безучастные и бесстрастные – собирается ввести иглу ему в запястье.

И я в твоих глазах никто…

Он видит уютную тьму, он не владеет собой, он глубоко дышит, закрывает глаза и…

Забыться…

…и воспрянуть налегке…

Рожденным вновь. Придя в себя, Клео ощутила в горле, в груди, в животе, между ног такую боль, какую она и вообразить не могла, – прежде она и не думала, что бывают такие муки.

Больше недели она не могла ходить. Боль и тошнота, кровотечение и выделения продолжались несколько месяцев.

Это был самый худший период. Клео пришлось призвать на помощь все свое терпение. Но она так долго ждала, что сейчас не было смысла торопиться. Встретиться с Сарой она хотела совершенно здоровой. Она хотела быть готовой для нее.

Мелкий дождик вяло брызгал на ветровое стекло взятой напрокат машины, на которой Клео ехала по некогда знакомой прибрежной дороге. Город остался позади, и теперь машина поднималась к мысу. Миновав череду домиков, в одном из которых раньше жила со родителями Руби Шарп (а, возможно, и сейчас живет), Клео приготовилась выдержать атаку чувств, которые непременно должен был вызвать в ней Эшдаун. С секунды на секунду она повернет, и дом предстанет перед ней во всей своей красе.

И вот он предстал: огромный, серый, внушительный, он высился на мысу суровым, уверенным вызовом, брошенным океану и всем тем бедствиям и невзгодам, что грозили поглотить этот клочок суши. Увидев вновь эту характерную каменную кладку, эти необычные скосы, очертания, изгибы и контуры, Клео с неожиданно силой нажала на тормоз, едва сдерживая слезы. Кто бы мог подумать, что сама форма, сама архитектура этого здания может вызвать столько эмоций? Какое-то время она сидела в нерешительности, остановив машину посреди пустынной дороги, слушая жалобные крики чаек и пытаясь сдержать тоску и сожаления, который грозили поглотить ее.

Клео подъехала к дому и оставила машину перед входной дверью.

Она сознательно приехала сюда в Страстную пятницу, зная, что перед Пасхой в доме никого не будет. Дверь была, естественно, заперта, но с этим сложностей не возникло – у нее еще сохранился набор ключей: она так и не вернула их университету, а замки, как выяснилось, за пять минувших лет не поменяли.

По холодным гостиным и запутанным гулким коридорам Клео бродила всего несколько минут. Она не стала заглядывать в спальни, поскольку ее интересовала только Г-образная кухня. Клео поставила чайник и приготовила себе растворимый кофе, затем остановилась у стола и огляделась. Да, то самое место. Именно здесь это и должно случиться.

Вернувшись в городскую гостиницу, Клео села в своем номере на кровать рядом с телефоном и раскрыла записную книжку. Она понимала, что замысел может не удаться. Если родители Сары переехали, то придется начать ее поиски. На это могут понадобиться недели или даже месяцы. Но Клео почему-то надеялась, что они не переехали. Она верила, что удача наконец повернулась к ней.

Отозвался автоответчик, который просил оставить сообщение для Майкла и Джилл Тюдор. Клео положила трубку и тщательно обдумала, что она скажет. Затем вновь набрала номер. Она сказала, что ей нужно связаться с их дочерью Сарой. У нее есть известия о Роберте, приятеле Сары по университету. В эти выходные должна состояться встреча однокурсников. Она извинилась, что звонит всего за пару дней, но не могла бы Сара приехать в это воскресенье в Эшдаун примерно в семь часов вечера?

Клео не сомневалась, что сообщение передадут. Она не сомневалась, что Сара приедет.

На следующее утро Клео отправилась в супермаркет, чтобы выбрать угощение для Сары, а по дороге заглянула в кафе «Валладон». Судя по всему, там теперь был другой хозяин – во всяком случае, место Слаттери за стойкой занимала услужливая и разговорчивая девушка, – но в остальном мало что изменилось. Обстановка по-прежнему была унылой, кофе по-прежнему крепок, а стены по-прежнему заставлены подержанными книгами. Но Клео напрасно искала «Дом сна»: возможно, Сара все-таки забрала книгу с собой. Завтра все выяснится. А пока она сняла с полки приглянувшийся Терри томик «Больших надежд» и с удовольствием увидела, что на странице 220 благополучно лежит десятифунтовая банкнота. Деньги Клео трогать не стала, а пока ела фруктовый торт, с удовольствием читала последние страницы романа. Затем поставила книгу на место и вышла из кафе – навсегда.

С полудня в воздухе повис холодный, серебристый туман, и луна еще не рассеяла его. Но сквозь туман проглядывали звезды, луна уже всходила, и вечер был не темный.

Из окна на площадке второго этажа Клео видела свет приближающихся фар, когда машина находилась еще далеко – в миле от дома. Слышала хруст шин по гравиевой дорожке и смотрела, как машина останавливается рядом с ее собственной во дворике перед домом. Из автомобиля вылезла одинокая фигура. Это была она, это была Сара. Волосы чуть поседели – Клео разглядела это даже в сгущающихся сумерках, но кроме этого почти ничего не успела заметить – Сара заперла машину и быстро взбежала по ступенькам к открытой двери.

Клео повернулась, торопливо прошла по коридору и спустилась по узкой, заброшенной лестнице, которая вела к черному входу на кухню. Когда она добралась до кухни, Сара уже стояла в прихожей и кричала:

– Эй? Есть кто-нибудь?

– Эй! – крикнула в ответ Клео.

Сара переступила порог кухни.

– Роберт? Это правда ты? Ты здесь?

Кухня была пустой. На столе тепло мерцали три свечи, из-за угла лилось призрачное сияние – вероятно, от лампы, висевшей над плитой. В воздухе стоял душистый аромат еды.

– Роберт? – спросила Сара, входя. – Что происходит? Где все остальные?

– Входи, – сказала Клео. – Там на столе выпивка.

– Хорошо, но где ты?

– За углом, у плиты. – Клео слышала приближающиеся шаги. – Пожалуйста, не заходи сюда. Прошу тебя.

Шаги замерли.

– Не заходить? Ты о чем?

– Прошу тебя, Сара. Прошу тебя, стой на месте.

– Господи, но я хочу тебя увидеть. Я пять лет тебя не видела.

– Подожди секунду, я сейчас выйду, – сказала Клео. – Просто у меня тут очень ответственный момент. У нас сегодня дал из окры с кардамоном и рис с кориандром.

– Ну… все это замечательно, – немного раздраженно сказала Сара. – Но меня сейчас не еда занимает. Я приехала в такую даль не для того, чтобы поесть. – Ответа из-за угла не последовало. – И почему ты оставил для меня такое загадочное сообщение? Зачем вся эта театральность?

– Пять лет – долгий срок, – ответила Клео. – Мне казалось, такое событие надо обставить соответствующим образом.

Сара сердито вздохнула и взяла со стола один из бокалов с красным вином.

– Роберт, это так глупо, – сказал она, приближаясь к закутку с плитой. – Я прямо из Лондона и очень устала. Мне надоела эта игра в прятки. Я знаю, что прошло очень много времени с тех пор, как мы были вместе, и у нас есть… что рассказать друг другу, но давай для начала взглянем друг на друга.

– Нет! – вскричала Клео, и в голосе ее прозвучала такая настойчивость, что Сара отступила на несколько шагов. Более сдержанно, но не менее горячо, Клео добавила:

– Дело в том, Сара, что за последние несколько лет во мне многое переменилось. Ты очень удивишься, когда меня увидишь, и я хочу, чтобы ты подготовилась. Посиди минутку, я скоро выйду, и мы поговорим.

– Хорошо, – сказала Сара и села за стол; ее мысли перескакивали с одного смысла этих зловещих слов на другой. – Ты… ведь не болен, Роберт? С тобой ведь все в порядке? Ты не поэтому так срочно захотел меня увидеть?

– Со мной все отлично, – ответила Клео. – Честно говоря, чувствую себя как никогда хорошо. – Она больше не могла сосредоточиться на готовке и, привалившись к плите, глубоко вздохнула. – Так много надо тебе сказать. Так много.

– Мне тоже, – сказала Сара.

– У нас ведь впереди целый вечер? Тебе не нужно возвращаться сегодня в Лондон?

– Я не вполне понимаю, во что ввязалась. Кто-нибудь еще придет на эту… встречу?

– Нет. Нет, только ты и я. Надеюсь, ты не против.

– Нет, конечно. Я хотела видеть именно тебя. – Сара выпила вина и огляделась. Ситуация была столь непонятной, а сама она чувствовала себя так неуютно и напряженно, что заговорила просто для того, чтобы успокоиться. – Должна сказать, очень странно вновь здесь очутиться. В этом доме. В этой кухне.

– «После стольких лет, – процитировала Клео, – как странно, что мы встретились именно здесь, где произошла наша первая встреча». – Она взяла кухонный нож и принялась резать петрушку. – Ты помнишь тот вечер, Сара? Когда ты ела суп – в халате?

– Помню. Конечно, помню. За последние пять лет едва ли найдется день, когда бы я не вспоминала о нем.

– Правда? Значит, ты меня не забыла?

– О, Роберт, ну почему ты пропал? – Голос ее на мгновение прервался, в нем послышалась обида. – Это было ужасно – попрощаться со мной вот так, на скале. А потом ты просто исчез, не отвечал на письма, не давал о себе знать…

– Одно письмо все-таки было.

– Да, но я из него ничего не поняла. Ты не написал, где ты и чем занимаешься. Да и сейчас – родители передали мне твое странное сообщение, я примчалась в такую даль, а ты даже не позволяешь увидеть тебя, ты ведешь себя так… странно…

– Через минуту, – сказала Клео, – ты все поймешь.

– Надеюсь.

– Ты очень терпелива, Сара. Спасибо тебе.

Немного успокоившись, Сара отпила вина.

– Знаешь, мне пришлось отменить званый обед.

– Правда? Очень мило с твоей стороны.

– С будущими свекром и свекровью.

Нож прекратил строгать петрушку.

– Прости?

– С родителями моего жениха.

– Твоего… Ты хочешь сказать, что собираешься замуж?

– Именно. Через три месяца.

– За мужчину?

– Конечно, за мужчину.

– Но…

– Что но? – сказала Сара, когда молчание начало казаться невыносимым.

– Но мне казалось, что ты лесбиянка.

– Лесбиянка? С чего ты взял?

– Ну твои отношения с Вероникой.

– Ну да, но до этого был Грегори, а теперь… теперь Энтони. Он очень милый. Уверена, он тебе понравится. Вероника была… нет, не этапом, это слово не отражает всей важности, Вероника так много значила для меня, но… не знаю. Это так сложно…

– Но, Сара, ты же сказала – я помню, как ты сказала, – что Вероника изменила для тебя все. Она познакомила тебя с твоей подлинной натурой: вот как ты выразилась.

– Ну, вероятно, я себя тогда очень плохо знала. Наверное, была слишком молода, Роберт. Мы оба были молоды.

– А как же… как же твои слова об идеальном спутнике жизни? Ты помнишь?

– Смутно…

– Ты сказала, что это идеальный спутник – это я, но в женском обличье. Моя сестра-близнец. Вот что ты сказала.

– Я как раз хотела спросить тебя. – Клео услышала, как заскрипел стул. Сара встала. – Ты ее искал? Ты ее нашел?

– Постой, – сказала Клео. – Мне только нужно… мне только нужно вынести мусор.

Она выскользнула через черный ход, ощупью пробралась по неосвещенному коридору и наткнулась на другую дверь, запертую на замок и задвижку. Казалось, целая вечность понадобилась, чтобы найти ключ (торчал в скважине) и отодвинуть тугой засов, после чего Клео обнаружила, что стоит в заброшенном кухонном дворике, а над ней сияют звезды. Она захлопнула дверь, согнулась пополам, и ее вывернуло. Клео опустилась на четвереньки и продолжала содрогаться в рвотных спазмах, пока они не перешли в рыдания.

С трудом поднявшись на ноги, она ощупала карман джинсов. Слава богу, ключи от машины на месте.

Клео обежала дом. Он видела в кухонном окне лицо Сары, подсвеченное золотистым сиянием свечей. Увидит ли ее Сара? Заметила ли она, как нелепая, безумная женщина с размазанной от слез косметикой, добежав до машины, дергает ручку дверцы?

Клео завела мотор, машина захрустела шинами по гравию, давая задний ход, и рванула по дорожке как раз в тот момент, когда Сара, осознав что происходит, мчалась вниз по ступенькам.

Не разбирая дороги, Клео гнала много миль. Ей хотелось привести себя в порядок, вытереть глаза и лицо, но она не осмеливалась остановиться, не убедившись, что ее не преследуют.

Наконец она поняла, что не может больше ждать, и свернула на ближайшую площадку для отдыха.

Внизу лежал синий и сонный океан, на дороге больше никого не было – никакой Сары. Поднимался вечерний туман, и сколько бы Клео ни вглядывалась в его спокойную белизну, она не смогла различить даже призрака еще одной встречи с Сарой.