Картофельная кожура тонкой стружкой быстро сбегала из-под ножа. На сковороде шкворчал бекон. Сенкевич, перетянувшись передником кухарки, готовил ужин.

Настя вот уже сутки лежала в своей комнате. У девушки было серьезно травмировано горло – она полностью лишилась голоса, с трудом глотала, питалась только куриным бульоном и чаем. Сенкевич, осмотрев ее, с чистой совестью прописал постельный режим, покой и полоскания травяными настоями. Платонов присовокупил собственное назначение – домашний арест. Правда, Настя больше и не рвалась в героини. Спокойно лежала в постели с книжкой.

Готовить теперь стало некому, Платонов разве что яичницу был в состоянии пожарить, и Сенкевичу пришлось оккупировать кухню. Повар из него вышел гораздо лучше, чем из Насти. На обед он сварил вполне приличный борщ, правда, из баранины – свинины у мясника почему-то не оказалось. Сейчас готовился побаловать себя и капитана настоящей жареной картошкой с мясом и луком, а не остонадоевшими унылыми chips.

Под потолком висела призрачная девушка, которую Сенкевич от нечего делать нарек Машенькой. Чудовищный Сэр Генри разлегся посреди кухни, заняв почти половину помещения, и с удовольствием принюхивался к аппетитным запахам.

Сенкевич вывалил картошку на большую чугунную сковороду, помешал, посыпал солью, с удовольствием втянул носом аппетитный аромат. Перехватив ручку полотенцем, снял тяжелую посудину с плиты. Пробормотал:

– Ну вот, другое дело… – И собрался уже звать Платонова на подмогу, чтоб хоть стол накрыл, тунеядец. Но тут его хлопоты прервала трель дверного звонка.

С некоторых пор Сенкевич стал подозрительно относиться к вечерним посетителям. Чаще всего это было чревато осмотром очередного трупа. А сегодня он был уверен: за дверью находятся полицейские. Ведь Потрошитель, а точнее, Потрошительница, не справившись с Настей, наверняка должна была отправиться на поиски новой жертвы.

Так и вышло: на крыльце стоял хмурый констебль.

– Доктор Уотсон? – осведомился он. – Я от инспектора Лестрейда, с сообщением для вас и мистера Холмса. Новое убийство в Ист-Энде. Экипаж ждет.

Сожалея о картошке, которую придется разогревать, Сенкевич кивнул и отправился в свою комнату. По пути вызвал Платонова. Вскоре они уже сидели в полицейской карете, над которой прозрачным знаменем реяла Машенька. Сэра Генри с собой не взяли, капитан приказал ему охранять Настю – то ли от покушения, то ли от очередной эскапады. Так или иначе, пес улегся возле двери, демонстрируя решимость никого не впускать и не выпускать.

Констебль оказался неразговорчив: сидел тихо, смотрел прямо перед собой. Когда Сенкевич попытался выяснить, отвечает ли новое убийство почерку Потрошителя, лицо у констебля стало такое, словно он увидел призрак. Сенкевич даже бросил взгляд на Машеньку, которая маячила за окном, – не в ней ли причина, вдруг полицейский обладает какими-нибудь мистическими способностями или фантом решил явиться и ему? Но констебль в окно не глядел. Опустив глаза, буркнул:

– Сами скоро увидите… – Из чего можно было заключить, что Потрошитель опять проявил фантазию и сумел поразить умы полицейских.

Экипаж остановился возле дома, показавшегося Сенкевичу знакомым. Платонов тоже насторожился, толкнул его локтем и шепнул:

– Здесь…

Вчера они бегали вокруг этого серого здания за дамочкой, едва не убившей Настю, но так и не смогли ее поймать. Констебль потянул обшарпанную дверь, и они вошли в грязный, воняющий кошками и несвежей едой подъезд. Поднялись на второй этаж, прошагали по длинному коридору.

Констебль, задержавшись перед дверью, выкрашенной синей облупившейся краской, угрюмо спросил:

– Готовы, джентльмены?

Поймав удивленный взгляд Платонова, добавил:

– Так Потрошитель еще не резвился.

Дан с Сенкевичем молча кивнули, и полицейский толкнул дверь. Картина, представшая их глазам, была способна привести в шок даже самого опытного сыскаря или судмедэксперта. В маленькой комнатке находились три человека: инспектор Лестрейд, полицейский врач и фотограф с неуклюжим штативом, на котором громоздился огромный фотоаппарат. Лестрейд рассеянно махнул пришедшим.

Сначала Сенкевичу показалось, что стены комнаты оклеены сюрреалистическими обоями безумной расцветки. Мгновение спустя он понял: это кровавые потеки. Они покрывали стены до середины. Кто-то, вымазав руки в крови, проводил пальцами по поверхности стены. Ржавые полосы складывались в абстрактные рисунки, узоры, надвигались одна на другую, пересекались, образовывая знаки бесконечности. Машенька, влетев невидимой тенью, безмолвно зарыдала.

В комнате стоял тяжелый запах освежеванного мяса. Сенкевич перевел взгляд на кровать, где лежала жертва, и издал тихий горловой звук: такого он еще не видел.

– Твою мать, – едва слышно прошептал Платонов. – Твою ж мать…

Постельное белье полностью пропиталось кровью, оно еще не высохло и сохраняло багровый цвет, сливаясь с лицом женщины. Потому что лица как такового не было. Убийца срезал с него кожу, обнажив лицевые мышцы. Горло несчастной было перерезано, на месте грудей зияли раны. Живот вскрыли длинным разрезом снизу до самой диафрагмы. Руки покрывали горизонтальные раны – Потрошитель резал их, буквально как хозяйка – колбасу. Правое бедро белело костью – убийца почти полностью снял с него мышцы.

– Остальное на столе, – пробормотал полицейский. – Простите, джентльмены…

Констебль выскочил за дверь. Сенкевич его очень хорошо понимал: сам боролся с приступами тошноты. Подошел к столу, где были аккуратно разложены внутренние органы женщины. Убийца расположил их в том порядке, в каком они должны находиться в человеческом теле. Матка. Печень. Почки. Спутанный комок – кишечник. Венчали инсталляцию два жалких комочка плоти – то, что было грудями жертвы. Картина была обрамлена тонкими полосами мяса, срезанного с бедра.

Машенька, заливаясь слезами, подлетела к мертвой, опустилась возле ее ног, замерла воплощением скорби.

– Это настоящий дьявол, джентльмены, – сказал Лестрейд. – Не представляю человека, способного сделать такое.

– Убитую опознали? – изо всех сил стараясь сохранять невозмутимый вид, спросил Платонов.

– Да. Квартирная хозяйка сказала, это ее жилица, некая Мэри Келли. Снимала эту комнату, чтобы водить гостей.

– Потрошитель вышел на новый уровень? – Платонов приподнял бровь. – Раньше он охотился исключительно на уличных проституток. Сколько ей лет?

Лестрейд выглядел озадаченным:

– Двадцать пять.

– Тем более не похоже на нашего убийцу, – пробормотал Сенкевич. – Возможно, подражатель…

– Исключено, – возразил Платонов. – Вы представляете себе, что может найтись еще один безумец с таким же отличным знанием анатомии, да еще и склонный глумиться над телом жертвы? Нет, судя по почерку, это точно Потрошитель.

Сенкевич припомнил фильм с Джонни Депом: действительно, убийство молодой проститутки уверенно приписывалось Потрошителю. По фильму оно было последним, как и говорила Настя. Жестокий маньяк из Лондонских подворотен на этом прекратил свою кровавую карьеру.

– Квартирная хозяйка что-нибудь слышала? – спросил Дан.

Лестрейд сделал приглашающий жест. Они прошли в конец коридора, где жила владелица дома. Молодая привлекательная женщина в скромном платье, округлив голубые глаза, старалась как можно подробнее отвечать на вопросы полиции. Но толку от этого было мало. Ночью она спала и не слышала ничего подозрительного. Опрос жильцов тоже результатов не дал. Нашлись такие, которые в предположительное время убийства бодрствовали, но и они не могли припомнить ни криков, ни шума, ни каких-либо других звуков.

– Скорее всего, она сама привела убийцу, – подытожил Сенкевич.

– Либо открыла ему, поскольку была с ним знакома, – возразил Дан. – Не забывай о нашей дамочке.

– То есть выходит, пришла подружка чайку попить и разделала нашу девицу на запчасти? – хмыкнул Сенкевич.

– Получается, так. Мы потеряли ее из виду, она шмыгнула в подъезд и пошла к Мэри Келли. Причем они точно были знакомы, иначе та не открыла бы.

– Клиентка? Мэри еще и дам обслуживала, получается…

Дан представил себе лесбиянок в чопорной викторианской Англии. Возможно, конечно, но напрашивалась более стандартная версия:

– Думаю, скорее, коллега.

– То есть всех убила какая-то проститутка? – задумался Сенкевич. – А что, правдоподобно: устраняла конкуренток, допустим…

– Вряд ли. Представляешь, сколько в Лондоне проституток? Резать не перерезать.

– Ну, может быть, убирала тех, кто работает на ее «точке». Чтоб клиентов не перехватывали.

– Связь между убитыми не обнаружена, – вмешался Лестрейд. – Мои люди опросили едва ли не каждую публичную женщину и каждого посетителя ист-эндских трактиров. Никто не упомянул о знакомстве между жертвами. Да и охотились они на разных улицах. Здесь все четко поделено, работа на чужой территории чревата серьезными неприятностями.

– А у них случайно не один сутенер? – уточнил Дан.

– Нет, Холмс, разные. Впрочем, мы всех взяли под стражу, вы можете опросить каждого в любое время.

Платонов кивнул.

– Нашли тех, кто последними видел Мэри Келли? Чем она занималась перед смертью, где была?

– В «Сковороде», – тут же ответил Лестрейд. – Это трактир неподалеку. Ее припомнили человек десять. Мэри вчера довольно долго сидела в заведении, пила джин, ожидала подходящего клиента. Она не работала на улицах, в отличие от остальных жертв. Такие, как Мэри, находятся на привилегированном положении. Они как бы…

– Выше уровнем, – подсказал Платонов.

– Да, пожалуй. Она была молода, привлекательна и знакомилась с мужчинами в трактирах. Желающих, по рассказам свидетелей, всегда хватало. Мэри водила гостей в собственную комнату, поэтому цена на ее услуги была гораздо выше. Соответственно, и клиенты гораздо приличнее.

– Это ее не спасло, – мрачно заметил Дан.

– Свидетели показали, что Мэри Келли вышла из трактира около двух часов ночи, – продолжил инспектор.

Сенкевич с Платоновым переглянулись: нападение на Настю произошло приблизительно в полтретьего.

– Она ушла с мужчиной высокого роста, в черном пальто и черной войлочной шляпе. К сожалению, его лица никто не запомнил, оно было скрыто полями. Все указывают только на две приметы: густые темные усы и военная выправка.

– Шляпа и усы – отличный способ маскировки, – усмехнулся Платонов. – И конечно, никто этого человека раньше в трактире не видел?

– Точно. – Лестрейд в досаде хлопнул себя по бедру. – На этот раз не только мы, но и вы бессильны.

– Мы дали вам нескольких подозреваемых, – холодно возразил Дан.

– Ни один из них не подходит, – фыркнул в усы инспектор. – На момент совершения последних преступлений художник Сиккерт сидел в тюрьме, вы знаете.

– Я говорю о другом, – ровно произнес Платонов.

Лестрейд понизил голос почти до шепота:

– Понимаю, о ком вы. Сэр Чарльз поручил расследование мне. И здесь осечка: уже неделю его высочество находится в лечебнице.

– В какой же? – уточнил Дан.

– В пансионате для лечения нервных расстройств, – твердо заявил инспектор. – Мунлайт.

– То есть в лечебнице для душевнобольных? – бестрепетно перевел Сенкевич.

Лестрейд воинственно встопорщил усы, сделавшись похожим на рассерженную крысу:

– Я бы попросил, джентльмены… Речь идет об августейшей особе.

Платонов с Сенкевичем переглянулись.

– Вы не находите, Уотсон, что это чрезвычайно вовремя? – спросил Дан. – Нервная болезнь поразила принца как нельзя более кстати.

– Пожалуй. А вот еще что интересно: насколько хорошо охраняется лечебница и посмеют ли охранники задержать его высочество, буде ему вздумается прогуляться? Ночью, например. И кто сможет подтвердить, что принц Альберт не покидал лечебницы?

Лестрейд надулся, как мышь на крупу.

– Так что рано еще сбрасывать его высочество со счетов, – подытожил Платонов.

Во время их беседы полицейский врач тщательно осматривал тело. Перейдя к столу, принялся разглядывать разложенные на нем органы. Взял пинцет, приподнял кишки. Грустно произнес:

– Похоже, ничего не забрали.

Сенкевич, оглянувшись, увидел, что привидение Машеньки, зависнув над трупом, настойчиво указывает на его лицо. Он подошел, присмотрелся, но ничего не увидел – кроме ужасающей кровавой маски. Призрак, залившись слезами, коснулся бесплотным пальцем закрытых век Мэри Келли. Убийца их почему-то не тронул. Сенкевич достал из чемоданчика пинцет и лупу, осторожно приподнял правое веко, вгляделся. На поверхности склеры лежал маленький багровый комочек. Сначала он принял это за сгусток крови. Потом взял пинцетом, поднес к лупе.

– Есть вода?

– Пожалуйста, коллега.

Полицейский врач указал на тумбочку в углу, где стоял таз для умывания. Видимо, полицейские налили туда свежей воды. Сенкевич осторожно окунул в нее крошечный шарик, поболтал, вытащил.

– Что там? – нетерпеливо спросил Платонов.

– Это ягода омелы.

– Как она туда могла попасть? – удивился Лестрейд.

– Ее поместил туда убийца, – уверенно произнес капитан.

У полицейского врача был сконфуженный вид: он пропустил важную улику. За осмотр тела взялся Сенкевич. Натянул перчатки, запустил пальцы в перерезанную гортань. Немного повозившись, вытянул маленькую окровавленную веточку.

– Еще омела.

– Но на прошлых трупах ее не было, – всполошился Лестрейд.

– Или мы ее не заметили, – пожал плечами Платонов. – Возможно, это один из знаков Потрошителя.

На инспектора жалко было смотреть.

– Что же теперь?

– Эксгумация? – предположил Сенкевич.

– Бесполезно, – нахмурился Платонов. – Слишком много времени прошло.