Вера себя не узнавала. Скромная, тугодумка, флегматичная, сейчас она просто смотрела как будто со стороны, как похожая на нее женщина – с голубыми глазами и красивой прической – не просто настойчиво, а неотвратимо навязчиво общается с незнакомыми, занятыми людьми – сотрудниками больницы. Они сначала просто ее прогоняли. Она кого-то уговаривала, кому-то что-то объясняла, немного подвирая, и сама удивлялась, как здорово у нее получается. Потом она требовала телефоны руководства, не очень грубо, но, по ее мнению, – скандалила, затем опять уговаривала. Заведующий отделением, который сначала был нервным и резким, даже угрожал вызвать полицию, если она не уйдет, через пару часов привык к ней. Старшая медицинская сестра, которая сначала была законченной истеричкой, со временем повелась на какой-то разговор и смотрела на Веру почти с симпатией. Медики стали охотнее и быстрее выходить на ее звонки в дверь отделения.

Наконец, когда Вера устроилась за дверью на подоконнике, давая понять, что она тут вообще поселилась, завотделением Егор Григорьевич вышел к ней вообще без звонка.

– Как вас зовут?

– Вера.

– Вера, приоткройте окно, я покурю здесь. Устал. А знаете, – вдруг рассмеялся он. – Вы, наверное, сделали сегодня мой день. Тяжелая эта история с осиротевшим ребенком. Операция. В таких случаях нельзя думать, что будет с ним, когда за ним приедут. Что будет, то и будет. И вдруг является, как я понимаю, совершенно посторонняя девушка, то, что вы сначала мне рассказывали о знакомстве с этой семьей, после первых же моих вопросов оказалось откровенной ложью. Охраны у нас нет, вместо нее бабушка-гардеробщица, ей вы тоже наврали, что договорились со мной. Ну, она у нас вообще не монстр, не привыкла к тому, чтобы ей врали. Ну, и теперь вы здесь будто поселились. Я сейчас, увидев вас на подоконнике, уже почти обрадовался. Бывает же что-то постоянное на свете. И вспомнил старую, грубоватую шутку от лица женщины: «Он такой нудный, что ему легче дать, чем объяснить, что ты его не хочешь». Извините. Я вас не обидел?

– Ни капельки. Мой муж обожает такие шутки. А я просто жду. Когда мальчика переведут в палату. Я же не мешаю никому, правда? Еду я ему приготовила. Я очень хорошо готовлю.

– Очень рад за вас и вашу семью. Но малышу после операции есть нельзя. Он выходит из наркоза. А так, конечно, почему не покормить. У нас не очень… Я выпишу вам пропуск, можете прийти завтра. Еще с неделю мы его подержим. И все. Вы понимаете? Вот вы такой милый, упорядоченный, небезразличный человечек. Вы узнали, что чужой ребенок попал в ужасную беду. Вы – единственная, кто к нему так рвется. Вы просто хотите его покормить. У вас семья, своя жизнь. Вам кажется, вы покормите – и все, снимете жалость с души, которая вас мучает. А если не снимете? Если увязнете? Это тяжелые истории. Вам даже не скажут, куда мальчика увезут. Люди еще и поэтому бегут от чужого горя. Чтобы не влипнуть. Мы тут многое видим. Мой вам совет: не приходите завтра. Оставьте то, что принесли. Санитарка разогреет, когда нужно будет. А вы просто возвращайтесь в свою жизнь. Вы его никогда не видели, это было сразу понятно. И лучше не видеть. Для вас лучше. Да и для него. Вы меня понимаете?

– Да. Мне все это уже говорили. И рассказывали подобную историю. Но я же ничего такого… Я просто покормить.

О, ужас, Вера чувствовала, что стала красной, а в глазах слезы, которые сейчас прольются. И этот умный человек сразу поймет, что она просто психопатка и ее нужно гнать от несчастного ребенка. А она – только покормить…

Егор Григорьевич смотрел на нее внимательно, серьезно.

– Подождите, я вынесу вам пропуск. Приходите завтра, вам гардеробщица даст бахилы и халат.

– Игрушки ему можно принести? – Слезы все же полились, ну, как их удержишь, если ты мямля. И Вере стыдно было их вытирать.

– Можно, – кивнул доктор.

На улицу Вера вышла, почти осчастливленная. Она все сделала, что хотела. Ее пустят. Она придумает что-то очень вкусное, сейчас пойдет купит игрушек. И зачем думать о том, что потом может быть плохо… И почему плохо? Она подкормит малыша, у него будут силы. А дальше… Дальше лучше действительно не думать. Надо найти что-то приятное в сегодняшнем дне. В больнице к ней привыкли. А Егор Григорьевич назвал ее девушкой! Тамарке, что ли, позвонить и рассказать, чтобы отомстить за то, что бабушкой ее дразнит. Да, Игорьку почти двадцать лет, а ее, Веру, девушкой такой серьезный человек назвал. Впрочем, у Тамарки тоже мог бы быть такой сын, если бы она своей злостью всех мужиков не отпугивала.

Вечером Вера вдохновенно готовила суфле из индейки, это очень полезное детское блюдо, пекла яблочный пирог по особому рецепту, варила кисель, прогоняла своих мужиков. Им сказала, что это все для Тони и Кати. А мужу и сыну нажарила отбивных, купила готовые пирожки с капустой, могут брать и отправляться опять к телевизорам и компьютерам. Так они и поступали.

Ночью Вера пыталась закрыть глаза, сжимала веки, прятала лицо в подушку, вертелась, а глаза все смотрели в темноту, как у испорченной куклы. Вера ни о чем не думала. Просто ее сон, который обычно всегда рядом, только и ждет, чтобы сморить, вдруг от нее ушел. Это было так странно: она как будто не совсем она… Вера мучительно ждала, поскорей бы наступило утро.